е  же только  тех,  чья деятельность с  его  точки  зрения  была  особенно
полезной, причем  по важности поста, на который он проводил соответствующего
работника, и  по  размеру  усилий, на которые он был  готов при этом  пойти,
преодолевая сопротивление окружающих, всегда можно понять,  как много надежд
на своего нового кандидата  он возлагает,  насколько важное место он  ему  в
своих планах отводит.
     Среди всех аналогичных дел случай Таратуты был наиболее трудным во всей
огромной партийной  практике Ленина. По приведенному  выше его  разговору  с
Рожковым  видно, какие огром-,  ные трудности Ленин  должен был  преодолеть.
Такие вопросы  ставил,  конечно,  не  один Рожков,  который тогда  отличался
большой покладистостью  в отношениях с Лениным. Были  другие, сговориться  с
которыми было  много  труднее. По напряженности борьбы, которую он был готов
по этому вопросу выдержать,  мы можем  понять, что в своих планах на будущее
Ленин отводил Та-ратуте  весьма  значительное место. Здесь мы возвращаемся к
основному вопросу  внутренней  истории  БЦ --  к  вопросу о взаимоотношениях
между Лениным, Богдановым и Красиным.
     * * *
     При подведении  итогов  деятельности  БЦ  за время  его существования в
России приходится констатировать, что никаких признаков наличия мало-мальски
значительных  расхождений  внутри "коллегии  трех"  для  периода до роспуска
Второй  государственной думы найти не  удается; и  если Ленин, тем не менее,
уже на Лондонском  съезде принимал меры  для проведения "своих" кандидатов в
БЦ, то причину следует искать в другой плоскости.


     Оба   его  коллеги  по   этому   триумвирату  были   слишком   крупными
индивидуальностями  и  слишком  самостоятельными  людьми,  чтобы  Ленин  мог
надеяться превратить  их  в простые пешки в его руках.  В те годы они оба, и
Богданов  и  Красин, прочно стояли на позициях ортодоксального большевизма и
были не только последовательными сторонниками курса  на восстание  со  всеми
соответствующими  выводами,  но  и  убежденными   сторонниками  партизанских
выступлений, т. е. прежде всего  "эксов". Ленина они оба, особенно Богданов,
в  настроениях  которого  было  много  элементов  примитивной  революционной
романтики,  ценили  исключительно высоко  и признавали его  ведущую роль, но
умели самостоятельно мыслить политически, самостоятельно разбирались в людях
и событиях и были способны  свои мнения  отстаивать, отказываясь от них лишь
после того, как  им приводили убедительные аргументы. Поэтому пока "коллегия
трех" в  указанном составе  была руководящим органом  БЦ, при всех  размерах
личного   влияния   Ленина,   руководство   большевистской   фракцией   было
руководством коллективным.
     Но  Ленин был  слишком авторитарной натурой, чтобы надолго ограничивать
себя  ролью  хотя  бы  и  первого,  но  все  же  только  одного  среди  трех
равноправных членов  правящего  триумвирата. В точности  неизвестно от  кого
исходила инициатива  расширения БЦ  на Лондонском съезде  1907  г.  и какими
именно  мотивами руководствовались эти инициаторы;  в  частности, неизвестно
как именно относился к этой реформе Ленин, поддерживал ее  или нет, но он во
всяком случае  ее использовал в своих интересах: подбирание кадров  лично  с
ним  связанных  и  лично  ему  преданных  руководящих  работников  БЦ  Ленин
производил  для того, чтобы  ослабить свою  зависимость от  остальных членов
"коллегии  трех",  чтобы  расчищать   себе   дорогу   к  роли   единоличного
руководителя фракции большевиков.
     Отсутствие  на  съезде Красина  ему помогало, ибо главной трудностью на
пути Ленина к этой цели был не Богданов, а Красин.
     Разбирая теперь, в исторической перспективе, политические и  социальные
концепции Богданова и сопоставляя их  с концепциями Ленина, легко убедиться,
что самые основы их подхода к  социализму были существенно отличными друг от
друга, так что лишь общей  атмосферой эпохи первой  русской революции  можнп
объяснить  их пребывание в рядах одной и  той же  большевистской  фракции. В
1904--1907 гг. Богданов  полностью сходился  с  Лениным в выводах о  тактике
российской социал-демократии и о методах борьбы против абсолютизма. "Время",
популярный орган БЦ, редактором которого  Богданов, вместе с Зиновьевым, был
в 1906--1907 гг., политически ничем не отличался от "Пролетария", редактором
которого в те годы был Ленин. На всякого



     рода авантюрные мероприятия Богданов шел с едва не большею готовностью,
чем Ленин,  едва ли не с большею охотой, чем последний, хватался за наиболее
рискованные  планы.  В основе лежало  подчинение всех  задач основной задаче
организации победоносного восстания. "На баррикаде взломщик-рецидивист будет
полезнее  Плеханова",  --  так   заявлял  тогда,   по  свидетельству  В.  С.
Вой-тинского, Богданов;  и эта хлесткая фраза, несомненно,  вполне правильно
отражала  полноту  гегемонии  задачи  восстания  и  над   сознанием,  и  над
психологией тогдашнего  Богданова.  Но  по  существу своего мировоззрения он
всегда  был  гуманистом  до   мозга  костей,  и  в  ряду   очередных   задач
социалистического  движения  он всегда  с особенной настойчивостью стремился
выдвигать  на  важное  место   задачу   формирования   такого  пролетарского
авангарда,   который  большую  задачу  своего  класса  понимает  как  задачу
"собирания человека", носителя новой "коллективистической" культуры.
     "Человек",   т.    е.    настоящий    человек,   способный    построить
социалистическое общество, "еще не  пришел" -- писал Богданов  в 1907  г., в
самый разгар своей активной работы в "коллегии трех", -- но он сам близок, и
его  силуэт ясно вырисовывается на  горизонте"58. Его взгляды  на
эту группу вопросов, конечно,  с годами уточнялись и усложнялись;  к  ним он
подходил с  разных сторон и в соответствии с этим подчеркивал разные стороны
проблемы,  но в основе его решение этой проблемы оставалось до конца  тем же
самым. И в 1909 г., когда он во время  конфликта  в Совете  Каприйской школы
заявлял, что в течение всей своей жизни он вел борьбу против двух  врагов --
"против  авторитарного  чувства  и  против индивидуалистического  сознания",
причем  "наиболее  ненавистным"  для  него  было   первое  --  "авторитарное
чувство"; и  в 1920  г.,  когда он  главной задачей  культурной работы среди
пролетариата  объявлял "борьбу против фетишей", которые с его  точки  зрения
были "синонимами бесчеловечности"59 --  он имел в виду  все ту же
большую задачу "собирания человека".
     Для Ленина такой подход к проблеме задач социалистического движения был
органически чужд; "авторитарное чувство" ему никогда  не  было ненавистно; и
удивляться  следует  не  тому,  что позднее,  в  эмиграции, эти  расхождения
выдвинулись на заметное место во фракционных спорах, а тому, что в России, в
1906--1907  гг.,  они никакой  роли не  играли, их,  по-видимому, вообще  не
замечали.  Причина лежала,  конечно,  в  напряженной  атмосфере тех лет и  в
стремлении Богданова  идти  в  ногу  с коллегами по фракции. Но в эмиграции,
когда на  очередь встали задачи подведения итогов, эти расхождения  не могли
не дать себя почувствовать, и  борьба с Богдановым для Ленина была тем менее
трудна,  что проблемы,  которые  ставил  Богданов,  в те  годы  не  могли не
казаться проблемами далекого будущего; конкретные же



     политические  выводы  из них сам Богданов стал  делать лишь значительно
позднее, аргументами  от  пролетарской культуры  доказывая необходимость для
пролетариата  выдвигать только те лозунги, которые согласованы  с интересами
крестьянства60.
     С Богдановым у Ленина пути разошлись навсегда уже в 1908 г. Даже  после
революции он не делал попыток привлечь Богданова к работе, хотя и не наложил
вето на  избрание его в  Коммунистическую академию.  Но  с  его  влиянием  в
Пролеткульте Ленин  повел решительную борьбу, и при помощи правительственных
декретов  добился  устранения оттуда Богданова. Со своей стороны,  не  искал
компромисса,  тогда  и  Богданов  который,  оставшись  одиночкою, в 1917  г.
высказался за  участие в  коалиционном правительстве, а после Октября считал
неизбежным  перерождение советской диктатуры  в  новую, невиданную в истории
форму  диктатуры над пролетариатом61. В последующие годы Богданов
вернулся к своей основной  специальности (медицина), много работал над тогда
совсем неизученной  проблемой  переливания  крови,  производя на  себе самом
крайне опасные эксперименты, от  одного из  которых он и погиб  в 1928  г. В
Москве  тогда  ходили  слухи,  что  игра   со  смертью,  имевшаяся   в  этих
экспериментах,  была  своеобразной  формой  самоубийства.   От  многократных
предложений писать  воспоминания он неизменно  отказывался  и  лишь  изредка
соглашался  давать  отдельные  конкретные  справки;  отказался  написать   и
воспоминания о Ленине62.
     При  такой  значительности  расхождений  в  основных  посылках,  Ленин,
конечно,  мог считаться с  мнениями Богданова, поскольку это было необходимо
для  сохранения единства  фракции, но мало-мальски значительного влияния  на
него  Богданов  оказать не  мог.  Разрыв с  ним для Ленина  был сравнительно
легок. Совсем иначе обстояло дело с Красиным.
     Последний,  конечно, не  мог  конкурировать  с  Лениным  в  способности
намечать основную линию большой политики и  последовательно  вести ее сквозь
сложный  переплет всевозможных запутанных  отношений.  Но он обладал  весьма
живым,  оригинальным  и  гибким  умом, умел давать остроумные формулировки и
создавать   хитроумные  комбинации,  сыпал  меткими  определениями,  которые
прилипали к людям  и  событиям.  Своими огромными  связями  в  мире  ученых,
писателей   и    артистов,   среди   технической   интеллигенции,   даже   в
торгово-промышленных кругах, большевики эпохи первой  революции были обязаны
прежде всего и больше  всего  Красину,  который умел  импонировать  в  любом
обществе -- от Саввы Морозова до Веры Комиссаржевской, а исключительный  его
организаторский талант позволял ему  на  ходу  закреплять новые  знакомства,
включая каждое из них на надлежащее место в широко  разветвленной, но прочно
слаженной организационной  сети. Конечно, это была сеть почти  исключительно
техниче-



     ского  аппарата  партии.  В   политическом   и   даже   организационном
строительстве  Красин  участия принимал  мало. Как он сам признает  в  своей
автобиографии,  эта работа его не привлекала. Но для  подпольной организации
технический  аппарат имел огромное значение: и в результате усилий,  главным
образом  Красина,  большевики  в  этой  области  превосходили все  остальные
организации революционного подполья той эпохи.
     Вся  эта  сторона  работы  БЦ лежала  на  Красине,  равно как  и работа
военная,  боевая, а  также все  заботы  о финансах  большевистской  фракции:
расходы БЦ  были огромны,  он  должен был не только  содержать весь огромный
центральный   аппарат  фракции,  но   и  почти  полностью  покрывать  бюджет
Петербургской  организации   большевиков63,   а   также  помогать
важнейшим из организаций в провинции. Добывание денег  на покрытие всех этих
нужд лежало почти исключительно на Красине, который  был  министром финансов
БЦ.
     И размахом  этой своей  работы,  и общей практической  складкой  ума, и
многосторонним  жизненным опытом, и даже меткими острыми  словечками, Красин
не мог не импонировать  Ленину.  В. С. Войтинский,  несомненно,  прав, когда
пишет,  что   Красин   в  те   годы  был  вообще  единственным  человеком  в
большевистской   организации,  к  которому  Ленин   "относился  с  настоящим
уважением"64. Быть может, правильнее говорить даже  о большем: из
воспоминаний Крупской мы знаем, что у Ленина бывали полосы увлечений то тем,
то  другим  партийным  работником.  Обычно  такие  увлечения  бывали  весьма
кратковременными. Только "роман с Красиным" пережил все испытания временем и
политических расхождений.
     Есть много оснований считать, что в 1906--1907 гг., в период совместной
работы в "коллегии трех", очень часто не Ленин, а именно Красин вел за собою
остальных, увлекая  их на путь  'своих всегда  блестящих,  но очень  часто и
крайне  авантюристических планов. И очень похоже, что, когда позднее, в 1911
г.,  Ленин  писал  Рыкову, предостерегая его  против Красина,  как  "мастера
посулы  давать и очки  втирать",  то  это предостережение следует понимать в
свете запоздалого автобиографического признания человека, который сам не раз
жестоко ошибался, смотря на события сквозь очки, "втертые" ему Красиным.
     Начиная  с  1908 г. они разошлись и лично, и политически -- и разошлись
очень  далеко.  Письма Красина, напечатанные  его вдовою65,  дают
далеко  не  полное  представление об этом  расхождении.  Но элементы  своего
старого  отношения к Красину  Ленин продолжал сохранять, и после Октябрьской
революции он немедленно же начал делать попытки привлечения Красина к работе
на ответственном посту.  Очень интересные заметки на эту тему сохранились  в
записях Троцкого. Как известно, Октябрьский пе-



     реворот  Красин  "встретил  с  враждебным  недоумением,  как  авантюру,
заранее  обреченную  на  провал.  Он  не  верил,  --  писал  Троцкий,  --  в
способность партии справиться с разрухой. К  методам  коммунизма относился и
позже с ироническим недоверием". О своих  первых попытках  привлечь  Красина
Ленин рассказывал Троцкому, прибавляя: "Упирается, -- а министерская башка!"
Но уже к периоду  Брестского мира  Красин  вошел  в работу: сказалась старая
закваска.  Однако  он  никогда  не  отказывал  себе  в удовольствии  жестоко
критиковать  хозяйственную политику диктатуры. Ленину это явно нравилось. Он
"весело  хохотал над злым и метким  словечком противника". Так  впоследствии
Ленин неоднократно цитировал  красинское "универсальный запор"66,
определение, которое  Красин  дал результатам  хозяйственного  строительства
эпохи военного коммунизма.
     * * *
     На  фоне  именно этих  личных  отношений  в 1906--1907  гг.  глубоко за
кулисами  БЦ  развертывалась  борьба   за  влияние  на  аппарат  фракционной
организации.
     Ленин,  конечно,  был бесспорным и общепризнанным  политическим  вождем
большевиков,  хотя  несомненно,  что  не  все  его  фракционные  выступления
встречали  общее  одобрение67.  Но  он  далеко  не  был  таким же
общепризнанным   и  безраздельным  хозяином  организационного  аппарата  БЦ.
Официальным секретарем  последнего, правда,  была Н. К.  Крупская, послушная
исполнительница  всех   указаний   Ленина.   Именно  к  ней   стекалась  вся
корреспонденция БЦ  и  именно  она  принимала  на  явочных  квартирах  всех,
обращавшихся в БЦ. Но прежде всего с нею  рядом сидел другой секретарь БЦ --
М.  Я. Вайнштейн ("Михаил Сергеевич"), который был подчинен  непосредственно
Красину,  и именно этому другому  секретарю (даже  Крупская  не называет его
вторым секретарем) Крупская должна  была передавать всю ту корреспонденцию и
к  нему  направлять  всех  тех  людей, которые обращались  в  БЦ  по  делам,
связанным  с  военной  и  боевой  работой   фракции,  а  также  в  связи  со
всевозможными  техническими   предприятиями.  А  так  как  в  большевистских
организациях  того времени военная и боевая  работа, как связанная с работой
по подготовке  восстаний,  расценивалась как  много более важная, чем работа
общеполитическая   (ведь  восстание   рассматривалось,  как  "высшая  форма"
движения),  то  удельный  вес  тех  функций,   которые   лежали  на  "другом
секретаре",  был во  всяком случае  не  меньшим,  чем  удельный вес функций,
лежавших  на Крупской. По  существу, с точки  зрения обычной для большевиков
того времени расценки,  последняя передавала на решение Красина все наиболее
важные и секретные дела БЦ.


     Но необходимо иметь также в виду, что аппарат организаций, находившихся
в  ведении  Красина,  был   вообще  чем-то   вроде  второго,  более  глубоко
запрятанного и  более  строго законспирированного этажа сложного подпольного
здания БЦ  --  со своими особыми адресами для переписки, особыми явками  для
приезжающих,  со сложными, многостепенными паролями, показывающими положение
данного лица в организационной иерархии  и меру его  посвященности в секреты
специальной  работы...  Общепартийными  явками  и  адресами  работники  этих
специальных организаций пользовались лишь в исключительных случаях, когда не
имели возможности по той или  иной  причине воспользоваться аппаратом  своих
собственных явок  и адресов. И  нет ничего удивительного в  том, что  в этой
среде начинали нарастать настроения, склонности  рассматривать общепартийную
работу как работу  низшего  типа  по сравнению  с тою,  которой заняты  они,
работники военных и боевых организаций68.
     Уже эта роль Красина,  который  был бесспорным руководителем  военных и
боевых  организаций, создавала для него  особое положение  внутри  "коллегии
трех". Но  еще большее значение имела его  роль кассира и министра  финансов
БЦ.  Кассу  последнего и  большую часть источников ее  пополнения  он прочно
держал в своих руках, никому не  передавая этих своих связей, никого к  этим
делам  не  подпуская. Это давало  ему возможность  строго  контролировать  и
расходную часть бюджета БЦ, глазом опытного хозяина проверять обоснованность
предъявляемых к  кассе требований  и решать, какие из  них  и в каком объеме
надле-жат удовлетворению.
     Именно это  создавало  для  Ленина  особенно  трудное положение.  Ролью
только политического вождя, который  на  свою  аудиторию  воздействует  лишь
статьями и речами, он никогда не довольствовался, а всегда стремился держать
в своих руках и нити организационных связей: он превосходно знал, что только
таким путем можно держать в руках те руководящие кадры партийных работников,
которые  необходимы для функционирования всякой организации. Уже весной 1901
г.  он  провел  Крупскую  в секретари "Искры".  "Это,  конечно, означало, --
прибавляет Крупская,  -- что связи  с Россией  будут  вестись все под тесным
контролем Владимира Ильича"69. С тех пор этих нитей Ленин никогда
не  выпускал;  Крупская неизменно  оставалась секретарем  всех тех  центров,
политическим лидером которых он был.
     Лучше  других он понимал  и  значение  партийной  кассы и поэтому  тоже
всегда старался  полностью ставить ее под свой личный контроль. В 1906--1907
гг. касса впервые полностью ушла из  его рук --  контролировать ее Ленин мог
только через "коллегию трех",  она  же  "финансовая  группа"  БЦ.  Уходили и
важнейшие связи. Ленин уже не был хозяином внутри БЦ -- и именно на



     этом фоне становится понятным все значение для него вопроса о Таратуте.
     Конечно,  многое зависело  от связи  последнего  с делом  о  наследстве
Шмита: как указано выше, реализация последнего  принесла в  кассу БЦ в общем
около  280  тыс.  руб.  И  Ленин  правильно рассчитал,  что  так  решительно
поддерживая  Таратуту  и проводя его  на такие ответственные посты в БЦ и  в
общепартийном ЦК, он не только помогает последнему закрепить его положение в
тех кругах, от  которых многое зависело в области реализации  наследства, но
одновременно и прочнее привязывает его к себе лично.
     Сестра Шмита, завещавшего свое состояние социал-демократической партии,
совсем не была  той  "богатой купчихой", за которую ее можно было принять по
приведенным выше словам Ленина в разговоре с Рожковым- Ради "острого словца"
Ленин  не пожалел эту юную  курсистку (в  1907  г. ей было  лет  18--19)  из
талантливой   семьи  миллионеров  Морозовых,   которая   вслед   за  старшим
братом-студентом и,  несомненно,  под его влиянием, а затем под впечатлением
его трагической  гибели  увлеклась  романтикой революции. В  те  бурные годы
таких было немало. Отнюдь не было  исключением и то обстоятельство,  что для
нее в эту революционную романтику важной составной частью вплелось ее личное
увлечение  Таратутой,  настоящей биографии котор