ономического насилия в  отношении крестьянства,
если только  она имеет  достаточно  физических сил  для успешного проведения
этого насилия.
     Тщательность, с которой взвешены все формулировки печатных высказываний
Сталина по этому вопросу в те месяцы, не оставляет места для сомнений в том,
что  он превосходно  понимал различие своей позиции от позиции  Бухарина. На
союз с последним  и с "крестьянофилами" вообще он пошел с заранее обдуманным
намерением обмануть союзников.  Видимость союза с  "крестьянофилами" Сталину
тогда была необходима ввиду трудности положения, в которое он попал в период
ликвидации  "триумвирата". Кризис  последнего в  плоскости личных  отношений
совпал  с  большим  кризисом политического  руководства,  которое переживала
верхушка  диктатуры.  Чистка   вузов,  которую   проводила  диктатура  зимой
1923--1924 гг., не стояла изолированно. Она скрещивалась  с первой  попыткой
"обуздать  НЭП"  и  в   особенности  подтянуть  деревню.  Политику  эту  вел
"триумвират", но движущей силой был Сталин.
     Летом  1924  г.  стало  ясным,  что  политика  эта  потерпела  жестокое
банкротство, особенно в деревне. Восстание в Грузии  в августе-сентябре 1924
г. было по личным директивам Сталина потоплено в крови, но в этом; восстании
были элементы, которые вызывали длительную тревогу в Кремле: после того, как
восстание  рабочих в  промышленных центрах Грузии было подавлено,  деревня в
течение  нескольких  недель   продолжала  оказывать  упорное,  местами  даже
ожесточенное сопротивление.  Расследование о причинах восстания, проведенное
по свежим следам, показало, что в его размахе большую роль играли факторы не
только  национальные,  но  и  социальные,   и  важнейшим   среди   них  было
недовольство крестьянства деревенской политикой советской диктатуры.
     Пленум  ЦК,  собравшийся  в  октябре,  подводил итоги. Выяснилось,  что
грузинские настроения не стоят изолировано, что тревожные сигналы о растущем
недовольстве  деревни  приходят отовсюду.  Сталин  в  своем  докладе огласил
письмо  секретаря Гомельского  комитета  партии, который сообщал о  массовых
отказах крестьян выбирать  окладные листы для заявлений о налогах. "Такие же
сообщения, -- прибавлял он, -- имеются в ЦК из Сибири, Юго-Востока, Курской,
Тульской,  Ульяновской  и  др.  губерний".   Отовсюду  сигнализировали,  что
недовольство  в  деревне повсюду  нарастает и  обостряется.  "Настроение  на
местах  у  наших  работников,   --  обобщал  Сталин,  --  неважное.  Деревня
представляет взбудораженный улей"79.



     Пленум проходил под впечатлением этой  информации Официальное сообщение
о  нем,  напечатанное  в газетах, ни в  малой  мере  не  отражало атмосферы,
которая царила на пленуме, но во  время  фракционных споров последних лет об
этом  пленуме было рассказано  немало интересных  подробностей. Восстание  в
Грузии   сравнивали  с  восстанием  1921  г.  в   Кронштадте  и  говорили  о
необходимости изменения политики в деревне, если не (желать повторения их по
всей  стране.  За  изменение  политики  и  за   "поворот  лицом  к  деревне"
высказались не только Зиновьев с Каменевым, но и Троцкий, у которого  в 1924
г. вообще  проскальзывали нотки  стремления сблизиться с  группой Рыкова:  в
интервью, которое  он  дал В.  Резвику  летом 1924  г.,  еще  до восстания в
Грузии, он не только поддерживал хозяйственную политику  Рыкова,  но и самым
решительным  образом  критиковал  "триумвират"  за  его  тогдашний  курс  на
ограничение НЭПа. Он не скрывал своего  расхождения  с  Рыковым по  вопросам
внешней политики, но тем определеннее подчеркивал, что НЭП спас страну и что
он готов  к лояльному сотрудничеству на базе НЭПа  в  области хозяйственного
строительства.  Дипломатом  Троцкий  никогда  не был,  в людях он разбирался
слабо, внутрипартийной политики, необходимо связанной с интригами, вести  не
умел да  и  не хотел.  Тем  увереннее  можно было  быть,  что  свое обещание
лояльного сотрудничества он выполнит.
     Последний  этап  политики  "триумвирата"  с  попытками урезать  НЭП  на
пленуме был подвергнут суровой критике, и ни для  кого не было секретом, что
главная  ответственность  за  него ложится  на Сталина.  "Крестьянофильская"
группировка, находившаяся тогда, правда, в  стадии оформления, но уже  тогда
ведшая   решительную   борьбу   за   расширение   НЭПа   в  деревне,   всеми
рассматривалась   как  доказавшая  свое   умение   правильно  разбираться  в
обстановке.  Именно  на  этом пленуме  была намечена в ее  основе  та линия,
которая  определила  политику  диктатуры  на  ближайший  период,  и  которая
наиболее  полное официальное  выражение  нашла  в  резолюциях  Четырнадцатой
общепартийной  конференции (апрель 1925 г.  )  и Третьего съезда Советов. Не
только был понижен  сельскохозяйственный налог, но и  установлены льготы 'по
сдаче земли в аренду, по  найму рабочей силы и  т. д. Шла речь о закреплении
за крестьянами на  ряд лет тех земельных участков,  которые находились в  их
пользовании. Партия поворачивалась "лицом к деревне".
     В этой обстановке создавалась вполне  реальная возможность  образования
прочного  большинства  на  верхушке  диктатуры  для  работы   в  направлении
расширения НЭПа,  причем эта политика  легко могла  повести  к  политической
изоляции  Сталина, положение которого,  к  тому  же,  было крайне  осложнено
острыми нападка-



     ми на него  многих  грузинских  большевиков,  резко обвинявших  его  за
политику  в Грузии.  В  этом контексте  и  следует рассматривать  тот крутой
поворот в крестьянской политике, который сделал Сталин. Если б Сталин  тогда
открыто  выступил  против политики  уступок  "частнохозяйственным  интересам
крестьянина", с защитою  политики, которую он проводил в 1924 г. и к которой
вернулся  в 1928 г.,  переломить настроения он ни  в коем случае не смог бы.
Курс "лицом к деревне" был  бы  все  равно  взят. Теперь же, делая видимость
своего  перехода в  лагерь союзников  "кресть-янофильского"  крыла  партии и
повторяя  за  другими критику своей  собственной вчерашней политики, едва не
приведшей к новому Кронштадтскому восстанию, Сталин не  только приносил им с
собою в  качестве  приданого  весь  груз  личных конфликтов, накопившихся за
последние годы, но и получал возможность саботировать их успехи изнутри. Это
был  типичный пример  сталинского "гнилого компромисса" с заранее обдуманным
намерением обмануть своего противника, назвавшись его союзником.
     * * *
     В  критические  дни после  смерти  Ленина  Зиновьев с Каменевым  спасли
Сталина. Втроем они составляли "триумвират", в русском просторечии "тройку",
который перед  тем,  в течение полутора-двух предшествовавших лет, начиная с
первого  удара у Ленина, был верховным  органом  власти в стране, действуя в
качестве  исполнительной комиссии  Политбюро.  По замыслу,  ведение  большой
политики  должно  было  лежать  на   Зиновьеве   и   Каменеве  (Зиновьев  --
председатель Коминтерна, Каменев  -- заместитель  председателя  Совнаркома),
Сталину была  намечена  роль исполнителя  по линии  партийного аппарата. Его
хотели использовать как рабочую силу. На практике отношения сложились совсем
по-иному.  Сталин оказывал  решающее влияние  на большую политику  "тройки".
Зиновьев и  Каменев  были заняты  работой в других  местах (Зиновьев, помимо
всего  прочего,  был  председателем Ленсовета  и  должен был  много  времени
проводить  в Ленинграде). Сталин постоянно сидел в помещении  ЦК партии, где
была штаб-квартира "тройки",  присвоил  себе функции секретаря-распорядителя
последней и ставил остальных перед совершившимися фактами. Его власть росла,
и он  с такой напористостью  продвигал себя на роль  центральной фигуры всей
вообще  машины диктатуры, что Зиновьеву  с  Каменевым  и  раньше,  до смерти
Ленина  приходилось вырабатывать разные  инструкции, чтобы умерять  аппетиты
"генсека".
     Завещание Ленина нанесло  удар престижу  Сталина, и нет  сомнений,  что
Зиновьев с Каменевым, спасая Сталина, были увере-


     ны, что теперь-то они  будут держать его в  своих руках. Есть основания
полагать, что Сталин дал даже им какие-то обещания. Если так, то это один из
самых удачных "гнилых компромиссов" в его биографии.
     Сталин,  несомненно, понимал,  что от  его поведения в эти  дни зависит
весь его  авторитет как  раз в тех  кругах, которые были  для него  особенно
важны, -- в кругах партийных "середняков", которыми как  раз в это время  он
заполнял аппарат партии, как. в центре, так и на местах. Именно в этой среде
Сталин вербовал  своих сторонников.  Отбор их он производил не на основе той
или иной политической  платформы и не  по идеологическому  привнаку. Вопросы
идеологии играли решающую роль при  формировании других фракций.  Сталин шел
иным путем: он  искал людей,  которые волю  к власти сочетали бы  с  умением
смотреть в глаза действительности. Споры других фракций о политике были в их
основе  поисками  такой  политической  линии,  которая в той  или  иной мере
примиряла бы  страну с диктатурой и могла  бы обеспечить последней поддержку
тех или  иных слоев  населения.  Сталину  нужны были  люди не строившие себе
таких иллюзий. Они знали, что народ в огромной массе  против них, против, их
политических  и особенно  хозяйственных экспериментов, и  что если  снять со
страны железные  обручи  диктатуры,  то  компартии  при  всякой ее  политике
придется  скоро распрощаться с властью. Держаться у  власти она может только
путем   насилия,  а  для  проведения  политики   насилия  против   огромного
большинства населения страны необходимо превратить  партию в железный кулак,
скованный  суровой дисциплиной  и подчиненный единой  воле.  Внутрипартийные
вольности  былых лет, право свободной  критики, право иметь свое собственное
мнение  и  т.  д.  -- все это они  готовы  были  принести  в  жертву  во имя
сохранения  диктатуры и искали  вождя, который  был бы способен пускать этот
кулак в действие в нужные моменты и с нужным умением.
     Завещание  Ленина  на  них произвело впечатление,  так как исходило  от
Ленина,  который  их  привел  к  власти  и  которого  они  поэтому  привыкли
слушаться. В  дни  оглашения завещания они проголосовали бы, конечно, против
Сталина, но были рады, когда Зиновьев и Каменев дали им предлог не выполнять
волю умершего. По существу же, деяния, которые Ленин ставил  в вину Сталину,
в  их  глазах  не  имели  особенного  значения:  грубость  они легко прощали
Сталину,  так как  этой грубости было много во всей работе террористического
аппарата диктатуры, а оттуда она не-могла не проникать  и в быт  диктаторов,
тем  более,   что  Сталин   тогда   ее  умело  маскировал   под   плебейское
запанибратство; его умение интриговать многим  из них даже импонировало, так
как в нем часто видели способ самозащиты против интеллигентов,



     людей  с  хорошо привешенными  языками, но с малым пониманием  реальной
действительности.  Все эти  обвинения  им должны были казаться  мелочами  по
сравнению с теми огромными трудностями, которые  поднимались перед каждым из
них  в  процессе  повседневной  работы  на  местах  и  значение которых  для
интеллигентов-идеологов",   по  мнению  коммунистов-"практиков",  оставалось
скрытым за старыми книжными формулами.
     17 июня  1924  г. Сталин впервые выступил  открыто  против  Зиновьева и
Каменева в речи, произнесенной им на  одном из закрытых заседаний. Тот факт,
что  речь  эта  с сохранением  всех  выпадов против Зиновьева и Каменева уже
19--20  июня  появилась  в  "Правде",  показывал,  что  речь шла  о  заранее
продуманном нападении,  и  что Сталин  уже  имел  весьма  влиятельных  новых
кандидатов в союзники внутри Политбюро,  так как  напечатать такую  статью в
"Правде"  он  мог  только при  помощи Бухарина,  главного  редактора газеты.
Статья  действительно стала весьма значительным этапом в биографии Сталина и
в общей политике ВКП(б).
     В этой речи Сталин, прежде  всего,  впервые высказал  претензию на роль
единственного  полномочного толкователя  взглядов  Ленина. Взятое  под  этим
углом зрения выступление Сталина, несомненно, стояло в связи с имевшим место
всего лишь за несколько  дней перед  тем выходом  в свет первого издания его
очерков  "Об  основах  ленинизма", очерков, которые, как известно, до  конца
оставались  главным "теоретическим  трудом"  Сталина  и занимают центральное
место во всех изданиях его "Вопросов ленинизма".  В этих  очерках Сталин дал
крайне  одностороннюю и  узкую, но,  несомненно, внутренне цельную концепцию
взглядов Ленина на стратегию и тактику коммунистов в борьбе за власть (как в
национальных рамках,  так  и  в  международном масштабе), и требовал,  чтобы
именно эта интерпретация Ленина была сделана обязательной для всей партийной
пропаганды.
     Но  наиболее  важным в  этой речи  было  все  же  другое,  а  именно ее
внутрипартийное значение:  нападение на  Зиновьева и Каменева  было открытым
заявлением Сталина  о его готовности взорвать "тройку"  и  пойти  на  полную
перегруппировку  сил  на  пар-тийной  верхушке.  Правда,  по  своей  обычной
системе, он еще не рвал окончательно связей  и со своими прежними  коллегами
по "тройке", еще сохранял возможность совместной работы  и с ними (и поэтому
пошел   на  компромиссное  улаживание   данного   конфликта).  Но   открытое
предупреждение  о  своей готовности  пойти на соглашение  с  принципиальными
противниками политики, которую вела "тройка", им уже  было  сделано. В своей
речи он подчеркнул,  что  формулировка Зиновьева  существенно отличается  от
формулировок Ленина, который учил, что распределение функций



     в диктатуре должно быть иным: "Советы осуществляют  диктатуру, а партия
руководит Советами".  А  это было  как  раз  то, чего добивались  противники
"тройки" внутри Политбюро, боровшиеся  против диктатуры партийного  аппарата
над аппаратом советского правительства.
     ГЛАВА 7 Сталин
и Маленков
     Едва ли не  с первого  же момента своего прихода  на  пост генерального
секретаря
     ЦК  партии Сталин  стал  проявлять  не только усиленный интерес ко всем
вопросам,  связанным  с  деятельностью  ГПУ  и  других органов  политической
полиции и международной разведки, но и стремление оказывать свое  влияние на
их  деятельность.  На первых  порах  ему,  правда,  это не всегда удавалось.
Большой  отпор он получил от  Дзержинского, который  тогда возглавлял ГПУ  и
считал,  что этой  деятельностью должен  руководить председатель Совнаркома.
Свои  доклады Дзержинский,  поэтому,  делал только  Ленину (позднее, еще при
жизни последнего  и  по  его  личному  указанию,  Дзержинский стал делать их
Рыкову)  и только  от  него получал руководящие указания. Отчитываться перед
Сталиным,  Несмотря  на  свои  в  начале  хорошие  с  ним личные  отношения,
Дзержинский решительно  отказался и  до самой смерти  ни одного официального
доклада ему не представил.
     Авторитет   Дзержинского   в  то  время   был   настолько  велик,   его
бескомпромиссность   и   негибкость  в   вопросах,   которым   он   придавал
принципиальное значение, были настолько общеизвестны, что Сталин  (положение
которого  было непрочным настолько, что  в  1923--1925  гг. он несколько раз
подавал  заявления  о  сложении с  себя звания  генсека), должен  был с этим
отказом  примириться,  затаив личную злобу против Дзержинского. Но руку свою
на ГПУ  Сталин и в этот  период начал накладывать, оказывая по линии Оргбюро
влияние  на подбор  ответственных  работников  ГПУ.  Именно  в  этот  период
протянулись  первые  нити  между Сталиным  и Ягодой, который был в то  время
секретарем партийной ячейки ГПУ и в качестве такового  имел постоянную связь
с Оргбюро и секретариатом ЦК. Но  только позднее, когда Дзержинский умер (по
времени это  приблизительно  совпадало с оформлением Политбюро  как  высшего
органа власти  в стране,  стоящего  над Совнаркомом), Сталин  смог формально
взять  на  себя  функцию  верховного  наблюдения над ГПУ, с  тем,  чтобы уже
никогда ее из


     своих рук не выпускать. Он хорошо знал, что для диктатора  всего важнее
быть полным хозяином над политической полицией.
     Несколько позднее свою власть Сталин распространил  и на  другие органы
политического  розыска  и   разведки,  в   частности  на  секретный  аппарат
Коминтерна. Им  Сталин  интересовался  и  раньше, и его  статьи по  вопросам
Коминтерна (например, статьи о  "большевизации" немецкой компартии в 1925 г.
)  показывают,  что он  придавал  огромное значение  проблемам, связанным  с
развертыванием и муштровкой подпольного аппарата компартий Запада.
     Этот аппарат имеет свою историю. Уже Второй конгресс Коминтерна, в июле
1920  г.,  принял решение, обязывающее  все  компартии  наряду  с  открытыми
массовыми  организациями   создавать   особые  подпольные  группы,   имеющие
специальное назначение, как, например, группы для работы в армии, для связей
в  полиции  и  в  других  правительственных  органах,  для  сбора  секретной
информации,  для  тайной работы  в других политических  партиях с  целью  их
разложения  и т.  д. Все эти группы специального назначения  с самого начала
содержались   на   средства   Коминтерна,  т.   е.   фактически   советского
правительства,  но  организационно  в  начале  они  были  подчинены  центрам
соответствующих  компартий и  работали под  их  руководством. В  Германии  в
1919--1924   гг.   именно  такие   подпольные  группы   были  организаторами
всевозможных  авантюр -- заговоров,  покушений, путчей  и  т.  п.  Некоторое
представление, хотя и  далеко  не  полное,  об их  деятельности тех лет дают
отчеты  о нашумевших  тогда  в  Германии  процессах  (особенно  дело  о  так
называемой "лейпцигской Чека").
     Гамбургским  восстанием   1923  г.   и  серией   последующих  процессов
заканчивается  этот  первый период  истории  аппарата. С середины  двадцатых
годов остатки старого аппарата,  разгромленного арестами, прочно прибирает к
своим  рукам  центр  Коминтерна,  в  это  время  завершавший  процесс своего
превращения во  все  более и  более  послушное орудие московского Политбюро.
Именно в это время  Коминтерном начинает систематически интересоваться лично
Сталин, под  руководством которого  и  проводится  "большевизация" компартий
Запада, т. е. последовательное создание повсюду коммунистического подполья.
     Законспирированный   не  только  от   органов   власти  соответствующих
буржуазных стран,  но  и  от официальных  органов местных компартий,  строго
централизованный  и   дисциплинированный,   усиленный  большим   количеством
специально присланных "профессиональных революционеров",  аппарат становится
послушным орудием Москвы прежде всего  для надзора за местными компартиями и
для  удержания  их  в  полном  ей  повиновении.  С  его  помощью  проводится
разложение верхушек национальных компар-



     тий  там,  где  на  этих  верхушках  была  сильна  тяга  к национальной
независимости  местного  коммунистического  движения.  Эта  внутренняя  роль
аппарата  настолько  велика, что развитие  Коминтерна  невозможно понять, не
зная истории формирования и работы аппарата.
     Процесс  организационной "сталинизации" Коминтерна был одной  из сторон
большого основного процесса перерождения мирового  коммунизма  в направлении
от  ленинизма,  как  крайнего  утопически-бунтарского  крыла  международного
рабочего движения эпохи начала XX в., к сталинизму, как особой разновидности
тоталитарного   этатизма,   лишь  внешне   сохраняющего   элементы   прежней
коммунистической  фразеологии.  В  процессе этого перерождения  менялась  (и
изменялась)   вся   вообще  "философия  эпохи"   большевизма,  слагалась  (и
сложилась)  совершенно   новая  концепция   как  содержания   той   "мировой
коммунистической   революции",  которая  является   основной  задачей   всей
деятельности коммунистов, так и их стратегии и тактики борьбы за нее.
     Для коммунистов,