решилось само собой.
     Итальянские партизаны с каждым  днем становились  все активнее.  Особую
угрозу   для  обитателей  Тольмеццо  представлял  отряд  прокоммунистических
партизан  под  руководством  католического  священника:   они  дотла  сожгли
казацкий госпиталь, в огне погибло множество раненых12. 27 апреля
в штаб  Доманова в  Тольмеццо явились три итальянских офицера с требованием,
чтобы казаки сдали оружие  и  ушли  с итальянской земли.  Доманов,  которому
вовсе не улыбалась перспектива целиком и полностью сдаться на милость врага,
согласился вывести казаков из Италии, но сдать оружие  отказался. Итальянцев
эти условия устроили, и 28 апреля казаки и часть кавказцев снялись с места и
двинулись на север
     Они вышли в полночь, захватив с собой  все, что можно было погрузить на
повозки или унести на спине. Впереди шли конные отряды, возглавляемые штабом
Доманова;  за Донским полком двигались Кубанский и Терский, за ними тянулась
бесконечная колонна повозок с оружием, вещами,  старыми  да малыми. Во главе
колонны ехал "фиат"  старого  генерала  Краснова. Сам Доманов с охраной ждал
отряд  из Удины,  чтобы  затем  влиться  в  главную  колонну. Для  отражения
нападений партизан южнее Тольмеццо был выставлен арьергард из нескольких сот
донских и кубанских казаков.
     Переход  казаков  в  Австрию был трудным и опасным.  Поначалу  пришлось
отбивать атаки итальянских партизан, потом, когда поднялись выше в горы, где
крутая  дорога  вьется  вдоль  обрывов и  пропастей,  против них  ополчилась
погода: на колонну  обрушился ливень,  сменившийся  снежным  шквалом. Многие
погибли в пути; одни -- от партизанской  пули, другие --  от холода,  третьи
сорвались в пропасть. Наконец, под непрекращающимся снегом, казаки пересекли
границу Австрии  и спустились со скальных твердынь  горы  Хоэ-Варте в долину
реки Гайль. Поздним вечером 3 мая передовые  отряды  штаба Доманова  вошли в
австрийскую деревню Маутен-Кечах13. Сломав-
     185


     шийся  "фиат"  генерала  Краснова  тащил  автобус. Над  селом  разнесся
победный  звук труб  Донского полка, изрядно поистрепавшегося  в  пути.  Два
офицера  отправились вперед выяснить, что делать  дальше: ведь рейх пока еще
существовал, хотя и агонизировал, а казакам было строго запрещено уходить из
Италии.
     Крайсляйтеру  района,   Юлиану  Коллницу,  живо   запомнилось  прибытие
казаков.  К нему явился  для переговоров  казачий генерал в полной  форме  и
через своего переводчика, эмигранта из Берлина, осведомился, где сейчас идут
бои и куда надлежит явиться его войску. Коллниц, которому штаб в Клагенфурте
приказал беспрепятственно пропустить казаков, ответил генералу, что его люди
могут продолжать поход, но вообще война фактически закончена. Это  сообщение
явно  разочаровало  казака,  и  поверил он ему только  после  того, как  его
адъютант  поговорил  по  телефону  с  помощником  гауляйтера  в  Клагенфурте
Тиммелем.
     Решили,  что казаки -- по словам Коллница, их  было 32 тысячи --  будут
продвигаться  на  север.  Место назначения --  ставшее  ареной драматических
событий --  было выбрано  совершенно  случайно. Командиром  отряда народного
ополчения в этом районе был некий Норберт  Шлуга, уроженец Гайльской долины,
куда  собирались  идти  казаки.  Шлуге очень не понравилась эта перспектива;
казаки, может,  и не разграбили бы его  родное село и соседние деревушки, но
их кони, несомненно,  истребили бы всю  траву в  долине.  Посоветовавшись  с
Коллницем, Шлуга убедил казаков, что дорога через Гайльскую долину разбита и
опасна для лошадей и потому лучше идти на север, в долину Дравы.
     Казаки согласились. Три  дня  и  две ночи их эскадроны  продвигались на
север.  На пересечении двух долин в Маутене Шлуга поставил патруль народного
ополчения, чтобы помешать казакам спуститься к Гайльской долине. Сам он  все
это   время  оставался  на  ногах,  и  ему  не  раз   приходилось  объяснять
недоверчивым казакам, что их маршрут действительно изменен.
     В Маутене в распоряжение казачьих  генералов и штаба была предоставлена
привокзальная гостиница. Поселившийся здесь генерал Краснов с грустью следил
из окна за крушением своих надежд. В  поисках корма для своих любимых  коней
казаки шли на север, на ночь разбивая лагерь где придется, прямо у дороги. С
ними  двигались  раздробленные  группки  немецких  солдат, весь вид  которых
свидетельствовал о полном поражении Германии. Старый генерал стал свидетелем
отвратительной сцены, когда доведенные  до отчаяния казаки принялись грабить
немцев.  Это  позорное нарушение  дисциплины,  к тому же еще  и направленное
против разбитого союзника, казалось, символизировало  и конец самих казаков.
Однако, как мне сообщил Коллниц, никаких серьезных происшест-
     186


     вий во время пребывания казаков в этом  районе не было, и уж, во всяком
случае, не было никакого "генерального сражения", о котором писала "Тайме" 8
мая14.
     Многотысячная казацкая кавалькада в сопровождении  обоза с вещами  (это
больше напоминало кочевье целого  народа, а не армии)  медленно продвигалась
по  долине Дравы.  В  нескольких километрах вверх по реке, среди  аккуратных
полей,  лежал  сонный  тирольский городок  Лиенц.  Здесь  в  предгорьях было
довольно  места  и  для  палаток, и  для  выпаса коней15.  Казаки
подошли к Лиенцу в Пасху, в день надежды, и священники служили прямо в поле,
а их прихожане целовались, поздравляя друг друга "Христос воскресе".
     4  мая Доманов привел в  Лиенц  арьергард казаков.  Атаман поселился  в
гостинице  рядом  с Красновым, и они часами обсуждали, что делать. Выбор был
невелик и фактически сводился  к вопросу, кому сдаваться -- американцам  или
англичанам.  Краснов,  который,  будучи  эмигрантом,  лучше   разбирался   в
международной  политике,  утверждал,  что  англичане отнесутся к  казакам  с
большим сочувствием  и пониманием. Ведь именно англичане оказали белым самую
горячую  поддержку  в борьбе против большевиков, и  именно  Черчилль,  тогда
военный министр, был самым рьяным сторонником английской военной интервенции
в  России.  Конечно, с тех пор  немало  воды утекло, многое  изменилось,  но
неужели  английский  рыцарь   бросит   в  беде   бывшего  союзника?  Краснов
рассчитывал также на  поддержку фельдмаршала Александера, главнокомандующего
союзными  силами в Италии. Ведь в ту  пору, когда Черчилль посылал на помощь
деникинской  армии  деньги  и   солдат,  Александер   лично  воевал   против
большевиков   в  Курляндии.  Он  до  сих  пор  с   гордостью  носит  русский
императорский орден,  врученный ему генералом Юденичем,--  Краснов  за ту же
кампанию  получил  английский  военный  крест.  Словом,  старый  генерал  не
сомневался,  что  Александер войдет  в незавидное положение  казаков.  Среди
казаков даже зародилась и всячески культивировалась  романтическая легенда о
том,  что  фельдмаршал,  любивший  все  русское,   привез  себе   из  России
жену16.
     Бывшему майору Красной  армии  Доманову  крыть было нечем, и они решили
послать   делегацию  назад,  через   перевал,  для  встречи  с  англичанами.
Руководителем делегации  был  назначен  генерал  Васильев,  его сопровождали
молодой  лейтенант  Николай Краснов, внук  Петра  Краснова, и казачка  Ольга
Ротова, говорившая по-английски. Они-то и оставили нам свидетельства об этих
переговорах.
     Наскоро прикрепив к капоту машины кусок белого полотна,  который должен
был изображать флаг, делегация двинулась на юг. Как вспоминает Ольга Ротова,
"что ожидало нас впереди, было известно
     187


     только Богу". Едва они выехали из деревни, как их остановила английская
бронемашина. Они объяснили, куда и зачем едут, и их послали в  штаб  полка в
Палуцце, а оттуда -- в штаб бригады в Тольмеццо, так что они снова оказались
там, откуда ушли неделю  назад. Итальянцы по форме признали в них казаков, и
машина    продвигалась   вперед   под    "приветственные"    крики    толпы:
"Казаки-варвары!"  Штаб  генерал-майора  Роберта  Арбетнота,  командира 78-й
пехотной дивизии, помещался в том же доме,  где всего неделю назад находился
штаб генерала Доманова. Генерал Васильев сказал, что хотел бы поговорить без
свидетелей.  Его английский  коллега  проводил  казаков  в  свой  кабинет  и
предложил им сесть, но Васильев,  бывший офицер лейб-гвардии Казачьего полка
императорской  армии,  предпочел  объяснить английскому генералу цель своего
приезда стоя. К сожалению,  генералы не нашли общего языка. Васильев сказал,
что  у казаков нет  никаких разногласий  с западными союзниками.  Они просто
хотят продолжать  борьбу  с  большевиками и с этой  целью просят  разрешения
соединиться с  армией  генерала  Власова. Английский  -генерал не  слышал  о
Власове,  и Васильеву пришлось рассказать о  Русской освободительной армии и
ее целях.  "Первым делом  казаки  должны сдать оружие",--  сказал  Арбетнот.
Переводчица Ольга Ротова пишет:
     Услышав это, генерал Васильев задал вопрос:
     Рассматриваете ли вы группу казаков как военнопленных?
     Нет, военнопленными мы считаем тех, кого взяли в бою,
     с оружием в руках. А вас я считаю лишь добровольно пере
     давшимися.
     Это  загадочное определение --  "добровольно  передавшиеся"  --  казаки
поняли  в  том  смысле, что у них будет хотя  бы больше прав, чем  у обычных
военнопленных.  Но  подробно  обсудить  важнейший вопрос  о  статусе они  не
успели. В комнату вошел бригадир Джеффри Мессон из Зб-й пехотной бригады. По
просьбе  Арбетнота,  Васильев  снова  изложил позицию казаков, на что Мессон
заявил, что самое главное для казаков  -- это как можно скорее сдать оружие.
Васильев  возразил, что этот вопрос в компетенции  генерала Доманова,  и оба
английских генерала  решили  наутро отправиться  в  штаб Доманова в Кечахе и
обсудить условия сдачи.
     Понимая, с каким нетерпением Доманов  и  Краснов  ждут их  возвращения,
Васильев и его товарищи хотели немедленно отправиться в обратный  путь через
перевал,  но  Арбетнот  и Мессон и слышать об этом не  желали; они настояли,
чтобы   гости  непременно  выпили  чаю.  За  чаем  Арбетнот  разговорился  с
Красновым-младшим,  и  тот  рассказал,  что  родители  увезли его из  России
маленьким ребенком, что  они  жили в Югославии,  а когда  началась война, он
воевал в армии короля
     188


     Петра против немцев, попал в  плен, и там ему предложили присоединиться
к  антисоветскому  казацкому  формированию.  Он принял  это предложение,  но
отказался служить  в Африке, куда был направлен, так как в  этом случае  ему
пришлось бы воевать против союзников России в Первой мировой войне.
     Конечно,  Арбетнот  расспрашивал  гостя  из  чистого любопытства  и  из
вежливости, но важно  подчеркнуть: уже из  этого разговора  он четко усвоил,
что многие казаки никоим образом не являлись советскими гражданами.
     Когда гости собрались уезжать, Мессон сунул Ольге Ротовой большой пакет
с чаем,  сахаром и  шоколадом, настояв, чтобы она  непременно захватила этот
подарок, и  вместе  с  Арбетнотом  вышел  на  улицу  проводить  казаков. Это
проявление  английского  гостеприимства  произвело  глубокое  впечатление на
переменчивую итальянскую толпу, которая закричала "ура", и какая-то девушка,
растрогавшись, всучила  Ольге  букет  ландышей.  В  сопровождении английских
бронемашин  посланцы казаков двинулись назад в  Кечах  и в 9.30  вечера  уже
докладывали Доманову и Краснову о результатах своей  миссии. В штабе казаков
всю  ночь  горел  свет.  Генералы  тщетно  пытались  "расшифровать"   весьма
невразумительные ответы англичан17.
     Наутро,  на  полчаса  раньше назначенного времени, бригадир  Мессон  со
штабом прибыл в штаб казаков. Встреча состоялась в  столовой  гостиницы, где
жил  Доманов18. Приветствия и рукопожатия задали тон всей беседе,
и  казаки, жадно ловившие  малейшие  проявления доброжелательства  англичан,
заключили,  что  с  ними обращаются не как с  врагами или пленными, а как  с
коллегами  по  административной   операции.  Вступительные  слова  бригадира
Мес-сона тоже звучали многообещающе: он сказал,  что казаки могут иметь  при
себе оружие  на пути  следования к месту  сбора.  Затем  на столе  разложили
карту, и Мессон объяснил, что все русские силы должны стать лагерем в долине
Дравы; казаки -- вверх  по течению реки между  Лиенцем  и  Обердраубургом, а
кавказцы -- ниже, между Обердраубургом и Деллахом.
     На  этом  обсуждение  условий  сдачи казаков  закончилось.  Казаки были
счастливы, что  англичане  проявили  такое редкостное понимание,  а бригадир
Мессон  радовался, что столь  щекотливое дело  прошло  гладко. Как сказано в
военном дневнике 36-й бригады,
     в случае отказа казаков сдаться перед нами оказалась бы сила, с которой
пришлось бы считаться, и мы не  могли бы чувствовать себя  в безопасности до
их полной капитуляции.
     Покончив с делами, договаривающиеся стороны приступили  к завтраку,  за
которым лилось вино и велись дружеские беседы.
     189


     В  тот  же день  к  казачьим военачальникам явились  корреспонденты  из
"Тайме"  и "Дейли  Мейл" -- взять  интервью. Они хотели знать, как и  почему
казаки  ушли из СССР и  оказались  в  Австрии.  Генерал  Доманов  рассказал,
поясняя свои  слова по  карте, как большевистский  режим развязал  настоящую
войну на  казацких землях и как казаки  проделали  трудный путь от Кубани  и
Дона до Толь-меццо, в неизвестность,  на  чужбину, твердо зная лишь одно: им
ни в коем случае нельзя снова попасть  в  руки к Сталину19. Те же
репортеры,     вероятно,      беседовали      накануне      с      генералом
Васильевым20,  но  ни   интервью,   ни  фотографии  в  печати  не
появились.
     Вечером в  Австрию спустились первые отряды 36-й пехотной бригады. Двум
передовым  батальонам  была  поручена охрана  казаков  и  кавказцев. Вот как
описывает очевидец переход казаков в отведенное под новый лагерь место:
     То  была чрезвычайно странная армия. Солдаты носили  немецкую форму, но
меховые  казачьи шапки; траурно  повисшие усы и сапоги до колен придавали им
совершенно  особый  колорит,  а   если  еще  учесть,  что  двигались  они  в
сопровождении повозок  со всем своим скарбом, женами и  детьми, то  их никак
нельзя было принять за немцев.  Это  была ожившая  картина времен войны 1812
года. Казаки известны как  замечательные  наездники,  и на протяжении  всего
пути они подтверждали эту репутацию. Конные эскадроны носились взад и вперед
по  дорогам, затрудняя  движение  ничуть не  меньше  повозок. Приказывать им
что-либо было бесполезно:  по-немецки  и по-английски понимали  немногие, но
даже те, кто понимал, ничуть не желали подчиняться приказам. При таком хаосе
можно было лишь подивиться тому, как  быстро  и организованно  выполнили они
приказ о сборе -- на другое утро все  были в назначенных местах --  мужчины,
женщины,    дети,    поклажа,    лошади,    повозки,     коровы    и    даже
верблюды21.
     Перед 36-й  бригадой была поставлена очень  сложная задача. В письме ко
мне генерал Мессон писал:
     Командиры  и штаб столкнулись  со множеством трудностей. В стране царил
хаос, только что закончилась трудная зима, австрийцы были в полном смятении,
никто  не знал, что  будет завтра. Толпы народа, друзей и врагов, бродили по
стране,  все  без крова над головой  и  со своими  заботами.  Расстояния  --
огромные,  дороги  --  плохие.  (Вертолетов  у  нас тогда  не  было.)  Штабы
размещались в палатках или на квартирах.
190


     Мессон подчеркивает, что у бригады и без  казаков  и кавказцев дел было
по горло; и те, кто занимался казаками, работали в очень тяжелых условиях.
     Достаточно  назвать  хотя  бы  несколько  цифр.  Английские  власти  не
проводили  переписи  в  лагере казаков,  но,  согласно оценке,  сделанной на
основе  заявок на  продукты,  их было 23 800 человек, в том  числе несколько
тысяч  женщин  и  детей.   Кавказцев,  по  примерным  подсчетам,  было  4800
человек22. Сами казаки, впрочем,  приводят другие цифры: от 30 до
35  тысяч.  Однако  в  тот  последний  период  текучесть  была  такова,  что
невозможно точно сказать, сколько  человек  собралось  в  долине Дравы в мае
1945 года23. Впрочем, в  отношении кавказцев цифра представляется
примерно верной: по словам одного из их офицеров, в Тольмеццо, перед походом
в Австрию, их было 5 тысяч24.
     Ко второй  неделе  мая казаки  собрались  в  долине  между  Лиен-цем  и
Обердраубургом25, разбив  лагерь на  берегах  бурной Дравы, вдоль
главной  дороги  и  железнодорожного полотна.  Штабы Домано-ва  и полковника
Алека  Малколма,  командира Аргильского полка, находились в Лиенце. Кавказцы
расположились  в  Грофельхофе,  вниз  по  реке:  штаб  Баффского  полка  был
поблизости, в Деллахе26.
     Командир кавказцев,  Султан-Гирей Клыч, сдался  со своей  разношерстной
армией одновременно с Домановым. Как и Краснов, Гирей был старым эмигрантом,
во время гражданской войны он был связан с англичанами и оставался с бароном
Врангелем до  провала последней операции в  Крыму в 1920  году27.
Среди кавказцев Гирей пользовался таким же уважением и  почетом, как Краснов
среди  казаков. Вскоре после  прихода в  Грофельхоф он собрал свою  армию  и
произнес речь. Он сказал:
     Пусть те, кто в состоянии уйти -- особенно молодежь,-- немедленно уйдут
и забудут  о нашей мечте освободить Кавказ и  кавказские народы.  Сам же  он
слишком  стар,  чтобы продолжать  борьбу, и предпочитает сдаться на  милость
победителя28.
     Многие  не  преминули  воспользоваться этим предложением и бежали, что,
кстати,  иллюстрирует одно важное  обстоятельство: хотя  казаки  и  кавказцы
формально  считались пленными,  англичане  не  могли предотвратить  массовые
побеги.  Лагеря не были огорожены проволокой и охранялись в  основном самими
пленными.  И  все  же  из  казацкого  лагеря  бежали очень немногие. Видимо,
казаков  отпугивали  крутые  заснеженные  горы,  стеной  окружавшие  долину,
страшило сознание  того,  что они окажутся в незнакомой стране, среди  чужих
людей. А кроме того -- и это главное,--
     191


     казаков объединяла надежда, что  им позволят  поселиться всем вместе  в
каком-нибудь уголке свободного мира.
     Сегодняшнему читателю  такая  надежда, наверное, покажется утопической,
но тогда многие умные и образованные казаки искренне верили, что сразу после
окончания войны узы  временного союза с СССР  неизбежно ослабнут и  Англия и
США займут, по меньшей мере, недружественную позицию в отношении СССР. Может
быть, тут стоит напомнить, что к  тому времени события гражданской войны еще
не успели  стать далеким  прошлым.  Великий катаклизм  Второй  мировой войны
обозначил водораздел, резкую границу между периодами всемирной  истории "до"
и   "после"   войны.  Это  сегодня  большевистская  революция   смотрится  в
исторической  перспективе, а в 1945 году она была свежа в памяти  старшего и
среднего поколений, особенно среди казаков.
     И  в Англии жили еще  многие известные деятели, сыгравшие  значительную
роль в британской "интервенции". Уинстон Черчилль во время гражданской войны
в России  был  военным министром и самым рьяным сторонником  поддержки Белой
армии; лорд Киллирн, посол в Египте, ставшем перевалочным пунктом для многих
русских, репатриированных в 1943-45 годах, был верховным комиссаром в Сибири
у  адмирала Колчака; генерал-лейтенант Бер-роуз, руководитель военной миссии
в Москве с марта 1944 года, и генерал-майор Колин Габбинс, руководитель ССО,
в  1919  году были  в Архангельске  с  генералом  Айронсайдом, а фельдмаршал
Алек-сандер,  которому  теперь  сдались  казаки,  воевал  против большевиков
вместе  с  прибалтийским  ландсвером.  И  хотя,  разумеется,  все  они давно
занимались более животрепещущими  делами, все  же в английских политических,
военных и  дипломатических кругах было немало людей, хорошо осведомленных об
истории казаков.
     Если принять все это  во  внимание, нам не покажутся сто