ел меня по
местам событий тридцатилетней давности37.
     Не  один  Пеггец  стал  в  тот  день  ареной  трагических  событий.   В
Обердраубурге английские солдаты б-го Королевского Восточнокентского и 56-го
Рисского полков  выполняли аналогичную  задачу:  им  надо  было  окружить  и
доставить в Юденбург несколько тысяч казаков, шедших за Казачьим станом. Как
и в  Пеггеце,  здесь  за  два  дня до  выдачи  были  вывешены  черные флаги,
составлены   петиции  против  репатриации.  Нескольких  казаков,  выразивших
желание  вернуться  в  СССР,   поместили  --  в   интересах  их  собственной
безопасности -- в бараки предварительного заключения38.
     1 июня казаков  из  Обердраубурга  должны были погрузить  в  поезда. Но
здесь, как и в Пеггеце, солдаты столкнулись с отчаян-
     246


     ным и решительным сопротивлением. Лейтенант Э. Б. Хетрингтон вспоминает
начало операции:
     Когда мы прибыли в лагерь, стало ясно, что огромное большинство казаков
вовсе не намерено  никуда ехать.  Они собрались в  отдаленной  части лагеря,
причем  те, кто стоял с краю, взялись  за руки, образовав цепь и препятствуя
внедрению  наших солдат.  Я  приказал 11-му  взводу примкнуть  штыки,  чтобы
заставить казаков  сдаться,  но это  не возымело  успеха. Они  только  сняли
рубашки  и стали  просить  английских  солдат заколоть  их. Тогда  я  вызвал
переводчика,  и тот  объяснил им, что они ведут  себя очень глупо и что если
они не пойдут по  доброй воле, их заставят силой. Громкие крики были ответом
на это заявление.
     Командир казаков уже был схвачен и посажен  в вагон, и англичане решили
при необходимости применить насилие.  Однако пассивное сопротивление пленных
достигло  такой силы,  что  командиру взвода Западнокентского полка пришлось
просить  подкрепление.  Им  прислали 45  человек  Ланкаширского стрелкового,
выделенных  на  охрану   поезда.   После  массовых  избиений   и  применения
огнестрельного оружия в вагоны для скота удалось загнать 1749 казаков (в том
числе  102 женщин и четверых детей). Лейтенант Р.  Шилдс  из другого  полка,
наблюдавший за операцией, писал:
     Я  был  свидетелем  множества  выразительных  проявлений  фанатического
страхам казаков и их ужаса перед судьбой, которая, по их мнению, их ожидала.
Мужчины бросались на  землю, обнажали  грудь и умоляли, чтобы их застрелили.
Среди казаков было много женщин, которые тоже впали в полное отчаяние.
     800 казаков  в  этом поезде были из другого  лагеря, который  находился
немного  дальше  по железной  дороге. Роте  лейтенанта Шилдса было  поручено
проследить за их посадкой39. Шилдс рассказывает:
     К  тому  времени прибыли капитан Кемпбелл с  основным составом роты.  И
снова пошли осложнения. Как только мы попытались начать посадку, казаки сели
на землю, взявшись за руки, отказались сдвинуться с  места  и  стали умолять
солдат  застрелить их.  Капитан Кемпбелл решил  проявить твердость  и  силой
заставить  их двигаться. Солдаты, примкнув штыки, принялись дробить толпу на
небольшие  группки. Но  это  оказалось  нелегкой задачей. В течение 10 минут
солда-
     247


     ты  орудовали  палками, прикладами, кое-кто даже  штык  пустил в  дело,
однако результаты были мизерны. Солдат охватило страшное возбуждение. Кто-то
дал очередь из  автомата.  Это  послужило сигналом. Солдаты начали  стрелять
поверх  голов казаков  и  в  землю,  под  ноги.  Все  перемешалось,  начался
настоящий хаос, в суматохе вполне можно было попасть в своих  -- на счастье,
этого не случилось. Многие казаки начали продвигаться к грузовикам,  которые
должны были подвезти их к поезду,  но большая часть все еще сидела на земле,
не  сдвинувшись ни на миллиметр. Особенно стойко  держался  один  -- по всей
видимости, их вожак. Когда его потащили к грузовикам, он истекал кровью, вся
его  одежда -- новое кожаное пальто, пиджак и рубашка -- все было изрезано в
клочья.
     После того, как его удалось увести, а стрельба стала еще беспорядочнее,
казаки  начали  двигаться  к  грузовикам.  Человек  200, однако,  попытались
сбежать в  лес, на  что  англичане, конечно,  ответили  огнем, и большинство
беглецов  удалось   вернуть  --  правда,  имелись  раненые40.  Те
немногие,  кому  удалось бежать,  были  впоследствии  окружены  патрулями  в
соседнем лагере.
     После этого дело пошло лучше. Мы  очистили лагерь, в котором находилось
около 800 казаков. Забрали пострадавших из их числа -- трех убитых и четырех
раненых,  двух из них  пришлось  отправить  в госпиталь, и  все  это  заняло
примерно два часа чистого времени.
     Вся  эта кровавая  работа  понадобилась  для того,  чтобы  посадить 800
человек  на  грузовики. Что  любопытно  -- всего  за несколько километров  к
западу, в Пеггеце, майор Дэвис умудрился,  при поддержке примерно  такого же
числа  солдат, совладать  с толпой, не прибегая при этом  к столь  жестокому
насилию. Вероятно, главную роль  тут сыграло  то,  что  солдаты  Аргильского
полка  пожили с казаками бок о  бок, тогда как шотландские части только  что
были переведены из Виллаха для  участия  в  описанной "операции". Интересно,
однако, что  в воспоминаниях казаков рота Шил-дса (полк  Иннес  Киллинг)  не
фигурирует, меж тем как Дэвис и солдаты Аргильского  полка,  действовавшие в
Пеггеце, упоминаются едва ли не всеми. Они чуть ли не  стали  частью истории
казаков.  Казацкие  летописцы словно не  знают,  что  в  посадке  на  поезда
участвовали и другие, специально вызванные части, и это понятно: вряд ли они
могли  запомнить названия  этих частей. Не  исключено  также, что  в  памяти
казаков события в Обердраубурге смешались  с трагедией в Пеггеце. Поэтому  в
воспоминаниях казаков
     248



     0 1 июня в Пеггеце иной раз всплывают подробности событий,
     имевших место восточнее41.
     Первый,      самый     страшный     день     операции     "Возвращение"
закончился42.  Для тысяч он  стал  днем позора  и ужаса. Конечно,
истинными страдальцами были  казаки, которых  тогда  "принимало" в Юденбурге
НКВД,  но были и другие, в памяти  которых  день этот на  всю  жизнь оставил
неизгладимый страшный отпечаток. Многие видели, как солдаты 8-го Аргильского
полка  плакали,  словно  малые дети,  выполняя  отвратительный и  непонятный
приказ.
     Полковой капеллан Кеннет Тайсон вспоминает, что после
     1 июня многие приходили к нему в смятении, с вопросом, как им
     следовало поступать. Он мог ответить только, что они должны
     были подчиняться приказам. Но его самого этот ответ не устраи
     вал. В силу своих обязанностей ему не пришлось в минувшие
     недели так близко общаться с казаками, как солдатам, но все это
     мрачное дело, по его представлениям, целиком и полностью проти
     воречило христианству как таковому. Он приехал в Пеггец в са
     мый разгар событий, когда толпа казаков прорвалась через забор и
     устремилась в поле. Он не был свидетелем насилия, он видел лишь,
     как солдаты настойчиво оттесняли не оказывавших сопротивле
     ния казаков к грузовикам. Но и это зрелище произвело на него
     большое впечатление, и 3 июня, во время воскресной службы, он
     привел слова из Евангелия от Марка: "Иисус, выйдя, увидел мно
     жество народа и сжалился над ними, потому что они были как
     овцы, не имеющие пастыря, и начал учить их много" (Евангелие
     от Марка, 6, 34).
     В  лиенцском  кинотеатре, где была  устроена импровизированная церковь,
солдаты  слушали  проповедь Тайсона, в которой  он трогательно и  с  большим
чувством  говорил  о  необходимости  сострадания  на войне. Он  впоследствии
вспоминал:
     Я не  критиковал командиров, офицеров, отдававших  приказы, мне бы  и в
голову такое не  пришло, на это  у меня не было никакого права. Но я открыто
сказал, что  это полностью  противоречит христианскому учению и тому, за что
мы воевали. Они  (солдаты) были в смятении, их потрясло то, что их заставили
делать.
     Полковнику  Малколму и майору Дэвису,  непосредственно ответственным за
события  1 июня, тоже не нравилось то, чем им пришлось заниматься. Полковник
Малколм  считал  --  и до сих пор  считает  --  казаков  изменниками родины,
которые вполне  заслуживали и репатриации,  и  любого наказания. Многие  его
однополчане попали в плен под Дюнкерком, и он спрашивает: "Чего бы
     249


     они заслуживали, если бы вызвались воевать за  немцев?" Однако, как  бы
то  ни было, этот довод  не имеет ни  малейшего отношения  к тысячам женщин,
детей и несоветских граждан, ставшим жертвами насильственной репатриации.
     По   мнению   полковника  Малколма,  насилие  по  отношению  к  казакам
применялось  ровно в той  степени, в  какой  это  требовалось. И разумеется,
совершенно  ясно,  что коль скоро  его приказы  подлежали  выполнению, отказ
казаков повиноваться  неизбежно  повлек  за собой  необходимость  применения
силы.  Тем не  менее,  кровопролитие и паника,  вызванные  этими  приказами,
потрясли  Малколма, и,  как мы  рассказывали выше, он распорядился закончить
погрузку  раньше  времени, хотя в поезд полагалось посадить еще 500 человек.
Отдав этот приказ,  полковник пошел на станцию,  где встретился с бригадиром
Мессоном,  приехавшим  из Обер-драубурга.  Малколм  воспользовался  случаем,
чтобы заявить бригадиру, что не собирается завтра вновь  применять  насилие.
Мес-сон  в  ответ пробурчал  что-то невразумительное.  Сечером, в телефонном
разговоре  с  Мессоном,  Малколм  опять  заявил, что  даст  солдатам  только
холостые патроны.
     Дэвис, со своей стороны, выражает безоговорочное сочувствие к казакам и
откровенно  осуждает политику, которую ему пришлось проводить в жизнь. Более
того, он не согласен с  доводом своего  начальства о невозможности  проверки
гражданства.  Ему  глубоко  отвратительна  навязанная  ему роль  лжеца:  ему
пришлось лгать людям,  считавшим его другом. И наконец, он считает, что если
при посадке  на поезд 1  июня возникла необходимость применить  силу, то уже
одно это обстоятельство должно  было бы послужить достаточным основанием для
отмены всего мероприятия. '
     Имя майора Дэвиса до сих пор упоминается среди казаков с презрением. Но
если подумать -- что он  мог сделать? Для  него имелись две возможности:  не
подчиниться приказу или отказаться от офицерского звания.  Ни один  солдат в
ту пору не решился  бы на такой шаг. Дэвис дорожил своим местом в батальоне,
духом боевого товарищества, сложившегося за годы боев в Африке и Италии. Ему
тогда едва исполнилось 26 лет, он не был профессиональным  военным, и мнение
его  командира имело  для  него  огромное значение.  Наверное, к нему вполне
применимы  слова,  сказанные  некогда   Уинстоном  Черчиллем  о  французском
генерале Барре: его "сбила с толку  задача, какой тебе, мой добрый читатель,
решать не доводилось..."
     О чувствах и ощущениях майора Дэвиса в то время, может быть, лучше всех
рассказала  в своих  воспоминаниях Ольга  Рото-ва,  очевидица  и  летописица
событий,  которую никак  нельзя  заподозрить  в  попытках  обелить  действия
англичан. Она была вместе
     250


     с толпой, вырвавшейся за забор и устремившейся к реке,  когда раздались
крики: "Переводчицу, переводчицу! Ведутся  переговоры!" Ольга  пошла назад в
лагерь. Увидев ее, майор Дэвис сказал:
     Наконец-то я вас нашел! Почему вы не встретили меня
     у ворот?
     Мое место с моими, русскими,-- ответила я.
     Дэвис разыскивал жену Доманова, чтобы, как он  заверил  Ольгу, отделить
ее от  бушующей  толпы.  "Я вам не верю больше, майор,--  был  мой ответ",--
пишет Ротова. Так и не найдя жену генерала, Дэвис, "бледный и расстроенный",
обратился к Ольге с новой просьбой:
     Скажите им, чтобы они не сопротивлялись,-- прогово
     рил он, указывая на толпу.
     Господин майор! Представьте громадную печь и в ней
     огонь, и вы приказываете прыгнуть в нее. Вы бы прыгнули?
     Не знаю.
     Вы прекрасно знаете, майор, что не прыгнули бы. Вер
     нуться к Советам -- это хуже огненной печи.
     Но я, британский офицер, не могу больше видеть, как
     бьют безоружных людей: женщин, детей... Я не могу больше
     производить насилие, я не могу больше, не могу...-- Из глаз
     его ручьем брызнули слезы.-- Я не могу больше, не могу...43
     Дэвису  удалось спасти от выдачи нескольких старых эмигрантов, в  числе
которых  были жены генералов Краснова  и  Доманова.  Во  время  операции  их
поместили в импровизированный барак с  охраной,  и они избежали репатриации.
Много  лет подряд после  этого Дэвис  получал открытки  к Рождеству  от этих
людей,  живших  в  Генуе  и  других  городах  Запада.  Удивительная  история
произошла  также  и  с  офицером разведки  Доманова,  который  до войны  был
британским офицером,  служил в полиции в Гонконге и  которому король Георг V
пожаловал орден  "Военный крест".  Аргильцы  просто  не могли  выдать такого
человека    Советам.    Ему   раздобыли    гражданское    платье    и   дали
убежать44.
     Стоит рассказать и о впечатлениях  еще  одного  офицера,  поскольку это
связано с более широкой проблемой -- пожалуй, можно сказать, проблемой столь
всеобъемлющей, что,  к  несчастью,  мы  не можем  охватить ее  в этой книге.
Доктор Джон Пинчинг, врач  8-го  Аргильского полка, по  сей  день  с горечью
вспоминает о той неблаговидной роли, какую  пришлось сыграть в этом деле ему
и его  товарищам. Подобно  Кеннету  Тайсону,  он  не мог  осуждать офицеров,
отдававших приказы. Он глубоко  уважал  полковника Малколма, который, в свою
очередь, тоже всего лишь выполнял
     251


     приказ. Подлинная ответственность за все  это дело, по мнению Пинчинга,
ложится  совсем  на  других людей.  У  него и  других  офицеров не закралось
никаких  сомнений в правильности приказа.  Они  искренне верили,  что страхи
казаков  перед возвращением  в  Союз сильно преувеличены. В течение трех лет
союзничества английская пропаганда изображала Советский Союз
     государством  в духе  утопического социализма. И мы в это  верили,  тем
более,   что  это   подтверждали   Стивен  Спендер,  Бернард  Шоу  и  прочие
представители  интеллектуальной  левой,  с  которой я  связался в Оксфорде и
которой верил всеми своими потрохами... Наверное, мне основательно заморочил
голову  отдел  психологической войны,  и я  уверовал  в  то, что  Россия  --
социалистическое государство и  что там с сочувствием отнесутся к  тем, кого
нам поручили отправить назад.
     За две  недели 36-я  пехотная  бригада  переправила из  долины  Дравы в
советскую зону Австрии 22 502  казака и кавказца. Угроза полковника Малколма
отказаться  от применения  силы к казакам так  и не подверглась испытанию на
практике: в последующие  дни погрузка на поезда проходила  значительно более
мирно.  Правда,  в разных  местах  время  от  времени  вспыхивали  отдельные
инциденты45,  а 2 июня англичанам  снова  пришлось пустить  в ход
палки при посадке 1750 казаков на станции  Никольсдорф. Однако в общем после
ужасных  событий  в  Пеггеце  и  Обердраубурге  1  июня  пленные,  казалось,
покорились  судьбе. Многие  бежали -- что не  удивительно, поскольку  лагеря
казаков не были обнесены проволокой. По оценке английских источников, "число
тех,  кому удалось избежать эвакуации, намного  превышает тысячу человек, а,
может, и значительно больше"46.
     В двухтомнике "Великое предательство", составленном генералом Науменко,
имеются  многочисленные  упоминания  об успешных групповых  и индивидуальных
побегах. Среди этих рассказов выделяется  история Кузьмы Полунина,  молодого
подхорунжего, которого  казаки  выбрали  атаманом после отъезда офицеров  на
"конференцию". Как он ухитрился  бежать -- неизвестно, но Ольга Ротова через
два  месяца встретила его  в лагере, куда он  вернулся47. 26  мая
штаб бригады издал подробные инструкции по патрулированию и охране различных
объектов48,  но  вопреки  этому   и  несмотря   на   естественные
препятствия, с которыми  неизбежно сталкивался всякий, пожелавший  выбраться
из долины Дравы, множество народа все же  пробралось в леса и отважилось  на
опасное путешествие через заснеженные горы49. Англичане не раз
     252



     пытались  прочесать горы в  поисках рассеянных  там групп беглецов. Вот
что говорится в рапорте 56-го Рисского полка:
     Сначала группы  казаков  и  кавказцев были довольно многочисленны и  не
тратили сил на то, чтобы избегать патрулей.  С течением времени,  однако, их
группы поредели и редко превышали 12 человек. Днем они находились на снежных
вершинах, выставив  часового,  который в случае необходимости  давал  криком
сигнал тревоги. По ночам они часто занимали летние фермы или разбивали бивак
в лесу, в  низине.  Казаки и кавказцы явно  предпочитали смерть  выдаче, но,
попав в  руки  солдат,  не  предпринимали  попыток бежать  и  с  готовностью
подчинялись нашим приказам50.
     Кеннет  Тайсон  описал  автору  поисковую экспедицию 3 или  4  июня,  в
которой он  участвовал. Поднявшись примерно на две-три тысячи футов, патруль
набрел  на группу человек в 50-60. Здесь  были мужчины, женщины,  дети.  Без
всякого сопротивления они  повернули назад, в лагерь.  Но бывало  и так, что
патрули открывали огонь и  даже убивали беглецов. Англичане часто  позволяли
советским  властям   посылать  для  участия  в   таких   операциях  офицеров
СМЕРШа51.
     В период 7--30 июня в  горах были пойманы 1356 казаков и кавказцев, 934
были  доставлены  15  июня  на грузовиках  в Юден-бург, но советские  власти
потребовали,  чтобы их отвезли в Грац, куда они и прибыли на следующее утро.
У некоторых  солдат, охранявших эту группу, сложилось  впечатление, что  все
эти   пленные    или    часть   их    были    расстреляны    вскоре    после
прибытия52.
     В первую  неделю  июня  тысячи русских  отправились  в  путешествие без
обратного  билета из долины Дравы в Юденбург,  в наглухо задраенных  вагонах
для перевозки скота. На конечной остановке этого 200-километрового пути один
молодой  английский  солдат  ежедневно  наблюдал   за  процессией   поездов,
прибывающих  в  Юденбург.  Двадцатипятилетний  сапер  Редж   Грей  из  192-й
железнодорожной  роты Королевских  инженерных  войск  в  конце мая 1945 года
оказался в  районе Клагенфурта и  был назначен  шофером к лейтенанту Сайксу.
Однажды вечером  он  повез лейтенанта  в офицерскую  столовую-клуб за город.
Сидя в джипе в  ожидании,  Редж Грей услышал отдаленное пение мужского хора.
Изредка пение  прерывалось  оружейными  залпами,  и в  темном  небе,  в  той
стороне, откуда оно доносилось, вспыхивали красные  зарницы. На  вопрос Грея
шофер стоявшего  рядом джипа объяснил, что  там собрали  40  тысяч  русских,
которых отсылают назад в Россию.
     Выйдя из  здания, лейтенант Сайке приказал шоферу  заехать за ним  в  4
часа утра. Путь их, вспоминает солдат, лежал на север,
     253


     в Юденбург: Сайке был назначен офицером связи при передаточном  пункте,
где репатриируемые переходили под советский  контроль. Когда они подъехали к
месту назначения, им  приказали  остановиться.  По шоссе  двигалась  колонна
грузовиков, головные машины  уже  въезжали на мост через  Мур. В  грузовиках
сидели казачьи офицеры в  немецких формах.  Когда  колонна  въехала на мост,
произошла  небольшая  заминка, и в машинах,  ждущих  своей очереди, пронесся
слух, что какой-то казак погиб, прыгнув в реку. Наконец дорогу расчистили, и
джип  Грея проехал по мосту в советскую  зону  города.  Их сразу же поразила
перемена в атмосфере по ту  сторону моста: в  английской зоне царило веселое
оживление и  суматоха, здесь же  даже  дома выглядели угрюмыми,  у людей был
затравленный вид. Самый воздух, казалось, был пропитан страхом.
     На  железнодорожной станции  шестеро советских солдат  играли на пустой
платформе в карты. Через несколько минут к  станции медленно  подполз поезд.
Окна вагонов  были  затянуты  колючей  проволокой,  сквозь  которую  пленные
просовывали руки, предлагая  часы и  другие