либо нансеновские  паспорта, так  что
советскому  правительству  вновь  представилась  возможность  свести  старые
счеты.  Бывший царский генерал  Северин Добровольский  был  казнен  в Москве
через  несколько  месяцев после выдачи. Степан Петриченко,  возглавлявший  в
1921 году Кронштадтское восстание, умер в  советской тюрьме через  два  года
после  выдачи29.  И все же, хотя  советским  властям  в Финляндии
помогали финские "квислинги",  вряд  ли было бы  справедливо слишком  сурово
винить  народ  и правительство страны, фактически  находившейся на положении
оккупированного государства.
     439


     Швейцария
     Нейтральная Швейцария была в  совершенно другой ситуации.  Все эти годы
страна являлась пристанищем беженцев из  оккупированной нацистами  Европы, и
беглые пленные из разных стран пытались перейти ее границу, чтобы продолжать
борьбу либо быть интернированными  в  относительно комфортабельных условиях.
Среди них  было  немало русских. Уже  в  марте  1942  года англичанам  стало
известно,  что  целый  ряд  русских  благополучно  проник в  страну,  и  МИД
изыскивал  способы  помочь  им.  Как  ни  странно,  советское  правительство
выделило   фонды   для   оказания   помощи   интернированным   в   Швейцарии
русским30,-- возможно, опасаясь, что иначе союзники и нейтральные
наблюдатели  увидят,  в  каких  ужасающих  условиях  содержатся  заключенные
лагерей. А может быть,  Советы надеялись таким  образом выманить  пленных из
Швейцарии,  поскольку  швейцарская  традиция нейтралитета  и  предоставления
убежища исключала возможность насильственной выдачи.
     После высадки  союзников  во Франции и  последовавшего  затем  открытия
франко-швейцарской границы  804  русских  ушли  во  Францию  и  добрались до
Марселя, откуда им предстояло отправиться в СССР. Советский представитель по
репатриации в Париже Черняк  сумел  убедить  их, что в  победившем Советском
Союзе их ждет светлое будущее. Но вторая группа из  Швейцарии -- 500 человек
-- этим россказням не поверила и ехать на родину отказалась31.
     В последние  месяцы  войны  многим  русским  удалось,  воспользовавшись
неразберихой на немецких фронтах и созданием вла-совской армии, пробраться в
Швейцарию.  Рассказывают  о переходе границы целой русской  части, в которой
было много эмигрантов, под командованием полковника Соболева. Часть эта была
разоружена  и  интернирована32.   К  концу  войны  на  территории
Швейцарии находилось около 9 тысяч русских. По своему обыкновению, советское
правительство  выдвинуло  ряд  резких  обвинений:  швейцарцы,  де,  избивают
невинных  пленных и передают их в руки гестапо. Основанием для  этих нелепых
обвинений послужил, вероятно,  эпизод, когда швейцарские  часовые  не совсем
вежливо обошлись с пьяными русскими33.
     Вскоре  в  Швейцарии  развернула  работу  репатриационная  комиссия под
руководством  генерала Драгуна. Здесь,  как  и повсюду, с переменным успехом
применялись обычные методы кнута и пряника. В сентябре в британскую миссию в
Берне  пришло письмо от  некоего Ивана Клименко,  находившегося  в лагере во
Фрибурге.   По   его   словам,  многие  советские  граждане   понимали,  что
возвращаться нельзя, но на них оказывалось постоянное и все возрас-
     440


     тающее  давление  со стороны  советской  военной  делегации.  В  письме
Клименко  выразил  надежду,  что Швейцария не откажется от  своей  старинной
традиции предоставления политического убежища и что союзники используют свое
влияние  во  имя  тех  высоких  идеалов,  за  которые  они  воевали  в  этой
войне34.
     В истории репатриации из Швейцарии много  неясного. Большинство русских
вернулось  домой,  хотя  швейцарские  армия  и полиция  не  применяли к  ним
насилия.  Но,  как мне  стало известно  от  одного высокопоставленного лица,
швейцарцы недвусмысленно  намекнули непокорным, что  если они не  согласятся
вернуться по доброй воле -- к ним будет применена сила. Непонятно, насколько
реальна была эта угроза, но для запуганных советских граждан этого оказалось
вполне  достаточно. Они  хорошо знали, что творили американцы  и англичане в
Австрии и Баварии, и понимали, что насильно возвращенных беженцев ждет более
суровая  кара, чем "добровольцев". Поэтому  подавляющее  большинство  решило
вернуться.  Владимир Чугунов, русский, живущий в Лондоне, вспоминает,  как в
1945 году  его  семья искала прибежища в Швейцарии -- ему  тогда было восемь
лет. Швейцарский солдат перевел его назад через  границу и проводил в лагерь
для русских во  французской оккупационной зоне Германии. Там  он узнал,  что
ему  удалось  избежать  судьбы  своих  соотечественников,  которых  накануне
отправили на грузовиках обратно в СССР35.
     Швеция
     Было  бы,  вероятно,  несправедливо обвинять английский и  американский
народы в том, что они поддержали соглашения,  заключенные  в  Москве и Ялте.
Они попросту  ничего не  знали об обстоятельствах  дела,  и их правительства
совершенно  справедливо  полагали,  что правда  ужаснула бы  их. Во Франции,
Швейцарии и других  странах,  о которых  шла  речь  в  этой  главе, меры  по
репатриации тоже скрывались от общественности, и поэтому можно сказать,  что
наше допущение справедливо также и в отношении народов этих стран. Но были в
Европе  две страны,  где  проблемы  насильственной репатриации обсуждались и
решались совершенно открыто,  подробно дебатировались в газетах и  по радио,
так  что общественность была в курсе. Речь  идет о  Швеции  и  Лихтенштейне.
Русских солдат,  находившихся на территории этих  государств, нельзя назвать
"жертвами  Ялты",   однако  стоит  все  же   рассказать  о  проведенных  там
репатриационных операциях.
     В Швеции находилось 167 человек: 7 эстонцев, 11 литовцев и 149 латышей,
которые в начале мая 1945 года прибыли на острова
     441


     Готланд  и  Борнхольм.  В  большинстве  своем  это  были  солдаты  15-й
Латвийской дивизии. В последние  недели  войны в дивизии воцарился  страшный
хаос, а  когда немецкая армия окончательно распалась, дивизия рассыпалась на
ряд разрозненных подразделений, обратившихся в бегство. 126 человек из числа
тех, кому удалось  переправиться  через  Балтийское  море,  отплыли из устья
Вислы  27 марта, в день взятия Гданьска  Красной армией, на  трех латвийских
судах, пришедших в порт. Через два дня они  достигли оккупированного немцами
датского острова Борнхольм и пробыли здесь месяц. 7 мая отряды прибалтийцев,
сопровождаемые большим количеством  беженцев, отплыли в шведский порт Истад.
Вторая  группа  -- 41  человек  --  высадилась  на  острове  Готланд.  После
нескольких недель интернирования в двух  разных лагерях все 167 человек были
отправлены  на  юг  Швеции.  Их поселили  в  комфортабельных  домах,  вместо
немецкой формы выдали шведскую и послали на полевые работы36.
     Прибалтийцы  составляли  лишь  незначительный  процент  пробравшихся  в
Швецию беженцев, среди которых было,  в частности, несколько тысяч  немецких
солдат.  2  июня 1945  года  советский посол  в Швеции Александра  Коллонтай
запросила  министерство  иностранных   дел  о  намерениях   правительства  в
отношении  интернированных.  Коллонтай  ссылалась  на союзное  соглашение  о
прекращении огня, по которому  немецкие соединения должны  были сдаваться  в
плен ближайшим  союзным войскам, в данном  случае --  Красной  армии. И хотя
соглашение  на Швецию  не распространялось, Коллонтай  все же  намекала, что
недурно было бы шведам присоединиться  в  этом вопросе  к  союзникам.  После
краткого раздумья  МИД ответил,  что  так  и  сделает, указав,  впрочем, что
требуется еще и согласие со стороны правительства.
     15  июня  кабинет  одобрил  решение  МИДа,  хотя  этому  предшествовала
дискуссия, развернувшаяся 11 июня в консультативном комитете по  иностранным
делам и в самом  кабинете. Обсуждались два разных,  хотя  и  взаимосвязанных
вопроса:  1 ) следует ли шведам  принять  тот  пункт союзного  соглашения  о
прекращении  огня, где говорится,  что  немецкие войска  должны  сдаться той
армии, на фронте которой они воевали в данный момент, и 2) следует ли Швеции
удовлетворить  требование  Советов   об   экстрадиции   примерно   36  тысяч
гражданских  беженцев из  прибалтийских республик. Второй вопрос  был  решен
отрицательно из  соображений  гуманности.  Первое предложение было  признано
разумным,  и  на  практике это  значило,  что все  немцы, дезертировавшие  с
Восточного фронта,  подлежат отправке в СССР. На заседании кабинета  министр
иностранных дел Кристиан Гюнтер завершил свою речь,
     442


     в которой доказывал необходимость выдачи военных  беженцев, кратким, но
весьма интересным выводом:
     Среди немцев есть также несколько других групп,  которые хотя и служили
в германской  армии, но  не являются немцами, например, группа прибалтийцев.
Но мы не можем тратить время на то, чтобы выделять их из основной массы. Это
часть германской армии, и я считаю, что они тоже подлежат экстрадиции.
     Так   решилась   судьба  прибалтийцев.  На  следующий  день   советское
посольство  было  информировано  о  решении  шведского  правительства. Такая
поспешность очень примечательна, тем  более что с советской стороны  никаких
требований,  кроме запросов посла, пока не  поступало. Но так или иначе дело
было  решено,  и шведские военные  власти начали  переговоры о транспорте  с
советским военно-морским атташе Слепковым,  офицером  военно-морского флота,
проявлявшим поразительную некомпетентность в своем деле37.
     Советские власти по обыкновению несколько месяцев тянули с транспортом,
и прибалтийцы в лагерях долгое время не подозревали о том, что их ждет. Но в
ноябре просочились слухи о планируемой выдаче. Премьер-министр коалиционного
правительства Пер Альбин  Хансом  15  ноября  обратился к владельцам газет с
просьбой о соблюдении  тайны, и некоторое время газеты хранили молчание,  но
стоило  оппозиции почуять,  что запахло жареным,  как тайное  стало явным. В
Англии  наличие  военной  цензуры  и  согласие  прессы  молчать  в интересах
национальной безопасности позволили  правительству утаить от народа правду о
репатриации.  Но  в  нейтральной  Швеции  такое  было  невозможно:  проблема
репатриации стала достоянием общественности. 19 ноября  центральная шведская
газета обнародовала решение МИДа, и на следующий день посыпались протесты.
     Хотя решение о насильственной  репатриации вызвало враждебное отношение
буквально во всех  слоях общественности,  протесты  поступали в  основном из
определенных  кругов.  В  первых  рядах  оказалась  шведская  церковь  и  ее
конгрегации. Уже 20  ноября группа руководителей церкви  явилась к  министру
иностранных   дел   с   решительным   протестом.   Министр    Остен   Унден,
социал-демократ, принял их крайне  холодно, заявив епископу Бьорквист-скому:
"Я не могу понять, почему вас так волнует судьба этих прибалтов".
     Но  церковные  деятели,  нисколько не  обескураженные таким отношением,
приступили к сбору денег, составлению петиций и
     443


     организации общенародного протеста против предполагаемых мер, считая их
позором  для  шведов и  вопиющим нарушением  прав  человека.  Позицию церкви
разделяла небольшая оппозиция из консервативных партий. А шведские солдаты и
офицеры, охранявшие лагерь в Раннелатте, заявили письменный протест:
     Мы беспредельно преданы  Королю и Отечеству, мы беспрекословно выполним
все приказы. Но наша совесть и военная честь побуждают нас самым решительным
образом заявить о  том, что  участие в  предстоящей экстрадиции кажется  нам
постыдным38.
     Несмотря   на  очевидность  и  влиятельность  оппозиции,  она,  однако,
ограничивалась  в  основном   тем  меньшинством  общества,  которое  было  в
состоянии отделять свои  нравственные принципы от принятого в ту пору образа
мыслей. С  христианской  и  человеческой точек зрения, выдача  этих невинных
(или же, по крайней мере, людей, виновность которых еще предстояло доказать)
в руки их  врагов,  по  жестокости  сравнимых лишь с побежденными нацистами,
представляла собой  чудовищный поступок.  Прочие  обстоятельства отходили на
задний план.
     Поощряемые сторонниками  извне, прибалтийцы 22 ноября начали голодовку,
и через  неделю  всех  пришлось  положить в больницу.  Их состояние  внушало
врачам  серьезные опасения, однако  худшее  было  впереди.  Утром  28 ноября
обнаружили труп латышского офицера Оскарса Лапы: он покончил  с собой ночью.
Накануне  вечером он  говорил, что боится попасть в  руки  НКВД,  и  вот  --
позаботился о том, чтобы этого не  случилось39. Пытался покончить
с собой  и молодой офицер-латыш Эдвард  Алкснис. Решив, что лучше  умереть в
Швеции, чем  в  лагерях  ГУЛага, он проткнул себе карандашом правый глаз, но
шведскому хирургу удалось спасти несчастного. Через  год Алкснис прочитал  в
газете, что Советы  настаивают на возвращении оставшихся в  Швеции латышских
солдат; в нем пробудились прежние страхи,  и он решил бежать. Он и несколько
его друзей на крошечном  рыбачьем  суденышке пересекли  Ботнический залив  и
Балтийское  море и, несмотря  на страшные  ветры, добрались  до  английского
порта Бервик-на-Твиде. Здесь Алксниса положили  в  местную больницу, а затем
перевезли в Лондон, где английские  хирурги завершили то, что было начато их
шведским коллегой. Я  видел  Алксниса  и  говорил  с  ним.  Если не  считать
выколотого глаза, он производит впечатление совершенно здорового человека. О
прошлом он рассказывает спокойно, почти бесстрастно, он ни о чем  не жалеет:
ведь в конце концов его товарищи по несчастью навеки исчезли в
     444


     непроглядной мгле,  а он жив-здоров и спокойно живет со своей семьей  в
свободной стране40.
     Но  вернемся к событиям  1945  года.  Шведские  газеты  много писали  о
голодовке,  о  самоубийстве  Оскарса  Лапы,  о  многочисленных   попытках  к
самоубийству и о  страданиях латышей  в  больнице.  Все  эти  новости  стали
сенсацией дня.  Число  протестов  росло,  и  шведское  правительство  было в
замешательстве.  26  ноября  кабинет   объявил  об   отсрочке  решения.   Но
прибалтийцы, не получив никаких гарантий того, что их не выдадут Советам, не
сняли голодовку. И действительно, 4 декабря кабинет при повторном обсуждении
вопроса подтвердил решение от  15 июня,  а через четыре дня  консультативный
комитет  по  иностранным  делам  одобрил  его  большинством голосов.  Против
голосовал лишь один член комитета, консерватор41.
     В качестве уступки оппозиции было решено провести проверку гражданства,
в результате чего некоторые прибалтийцы были признаны  гражданскими лицами и
получили политическое убежище. Голодовка  была снята,  выживших прибалтийцев
перевели  в  лагерь  в  южной  Швеции,  полностью  изолировав  от  прессы  и
общественности.  Лагерь был обнесен  колючей проволокой, усиленно охранялся,
по  ночам территорию  освещали прожекторы.  Зима была  морозной, и  холодные
ветры  насквозь продували заснеженную равнину,  на которой стояли деревянные
бараки. С колючей проволоки свисали сосульки, снег задувало в помещения, так
что прибалтийцам уже не  составляло  большого труда представить себе похожий
лагерь по ту сторону Балтийского моря.
     18  января 1946 года  в  МИД Швеции поступило  сообщение, что советский
корабль "Белоостров"  приближается к порту  Трел-леборг. Выдача прибалтийцев
была  назначена  на  23  января.  В  лагерь  со  всей  южной  Швеции  свезли
вооруженных полицейских в штатском, но прибалтийцы не оказали сопротивления.
Их  перевезли автобусами в Треллеборг, и  только когда они ехали  по городу,
некоторые решили  выразить  протест  против  репатриации.  Один латыш разбил
кулаком  окно  и  попытался  перерезать  вены осколками  стекла. Полицейские
набросились на него и вытащили из автобуса, доставили в пункт скорой помощи,
а оттуда на носилках отнесли на борт "Белоострова".
     В другом  автобусе, где было 12 репатриантов и 9 полицейских,  охранник
успел  вовремя  отобрать  у  пленного  лезвие  бритвы.  Но   когда   автобус
остановился на набережной  и все  стали выходить,  один полицейский заметил,
что сидящий напротив пленный ведет себя как-то странно: привстав,  он тут же
повалился в  проход, из горла хлынула кровь. Полицейский, бросившись к нему,
выхватил из слабеющих пальцев кинжал, но лейтенант Петерис Вабулис был уже
     445


     мертв. Тело самоубийцы положили на набережной. Его товарищи в это время
поднимались на трап советского судна.
     За неделю до смерти Вабулис в письме другу сетовал на то, что не убежал
из лагеря прошлым летом:
     Несмотря  на мою молодость, я  многое повидал и в Латвии, и в Европе. Я
видел  страны, где существует рабство,  и страны, которые открыто поставляют
туда рабов. И это происходит в  наше время! Тогда  и умереть не трудно: ведь
если такие вещи будут  продолжаться, значит -- конец света не за горами. Мне
жаль жену и детей, которым предстоит потерять кормильца в тот  самый момент,
когда уже можно было надеяться на встречу. Но каждому из нас суждено свое, и
мы не в силах изменить судьбу.
     Петерис  Вабулис был похоронен в Швеции. Его товарищи отплыли навстречу
новой  жизни.  "Белоостров"  взял  курс  на  восток;  вскоре  туманная  ночь
поглотила  судно,  и  наблюдавшие  за  его  отплытием   шведы  разошлись  по
домам42.
     Так  была  проведена  репатриация прибалтийцев, хотя решение  шведского
правительства  сами  шведы до  сих  пор  оценивают  по-разному. Ожесточенные
дебаты о судьбе  прибалтийцев буквально раскололи  страну. За предоставление
убежища   выступали  в   основном  люди  религиозные  либо  придерживающиеся
консервативных взглядов. Правящая социал-демократическая партия, профсоюзы и
левая пресса единодушно поддержали  выдачу.  Как  заявил министр иностранных
дел Остен Унден,
     у нас не было ни малейших оснований подозревать советскую администрацию
в несправедливости,  было  бы  бестактностью считать, что в Советском  Союзе
царит беззаконие43.
     Среди  стран,  участвовавших  в   насильственной   репатриации,  Швеция
единственная  провела  опрос  общественного мнения по  проблеме  выдач.  Как
показала репрезентативная выборка, не менее 71% считали, что по крайней мере
часть интернированных прибалтийцев,  среди  которых  было много  гражданских
лиц,   следовало  отправить  "домой".  Приводимые  в   пользу  этого  доводы
различались  лишь  резкостью выражений.  Социологический анализ показал, что
подавляющее   большинство    среди   сторонников    экстрадиции   составляли
представители    трудящихся     слоев     и     читатели    социалистических
газет44. Решение кабинета выдать  прибалтийцев не раз связывалось
с  появившимся в разгар их голодовки  сообщением  о  том, что оккупированная
СССР Польша может оказаться
     446


     не  в состоянии  поставить Швеции  1 миллион  тонн угля, крайне нужного
стране.  Намек  на такой обмен  прозвучал  даже  в пропагандистской передаче
московского радио45,  но так ли это --  неизвестно. В отличие  от
Англии и США, шведский МИД все еще не рассекретил государственных документов
1945 года.
     Во  время  войны  в Швеции  были интернированы  экипажи трех  советских
траулеров. После  окончания войны посол Чернышев потребовал,  чтобы  экипажи
отправили домой,  и  моряки после некоторых колебаний согласились вернуться.
Офицер НКВД,  впоследствии  изучавший их  дела, обнаружил,  что  подавляющее
большинство    получило    за    свои   "преступления"    10--15    лет    в
исправительно-трудовых лагерях.  Лишь единицы  вернулись к  своим семьям,  и
никто не смог найти  работы46. Можно представить себе,  что  с их
соотечественниками,  воевавшими против  СССР в  немецкой армии, обошлись  не
мягче.
     Шведский писатель, работавший над книгой об экстрадиции прибалтийцев, в
1967  году  был  приглашен  в  СССР  -- встретиться с  теми, кто выжил.  Они
подробно рассказали ему, как тепло их приняли на родине, как