й  конвенции,  согласно
которой   "текст...   Конвенции...   по   возможности,   на   родном   языке
военнопленных, вывешивается в  местах, доступных для военнопленных".  А если
бы союзники применили Статью 26, они не смогли бы провести обманные операции
против  казаков  и других пленных, так  как, согласно этой  статье, в случае
транспортировки "пленных следует официально уведомить заранее о том, куда их
перевозят..."  Наконец,  если  бы,  как  того  требовала  Статья  84,  текст
Конвенции  был  вывешен  в лагерях,  пленные  узнали  бы,  что  имеют  право
обращаться с жалобами к государству-протектору (Статья  42). Таким  образом,
можно  легко понять  опасения  Бриджмена и его коллег: военнопленный, с умом
воспользовавшийся Женевской конвенцией, сумел бы добиться многого.
     Впрочем,  русские  военнопленные  выросли  в  стране,  где  о Женевской
конвенции никто и слыхом не слыхивал, и понятия не имели ни о правах жителей
Восточной  Европы,  ни  о  правах  своих  соотечественников  до  Октябрьской
революции  1917  года35.  Правда,   информацию  об   обращении  с
военнопленными  могли  потребовать  немецкое  правительство,   на  службе  у
которого    находились    русские,    или    Швейцария   --    в    качестве
государства-протектора. Пленившей стороной  была Великобритания, она и несла
за пленных ответственность. Поэтому было решено скрыть происходящее
     485


     и  от Германии,  и  от Швейцарии.  Когда в  декабре  1944 года немецкое
правительство осведомилось через посредство Швейцарии об условиях содержания
русских военнопленных,  служивших в  немецкой армии, майор  У.  Л. Джеймс из
военного министерства написал Патрику Дину:
     Мы согласны с вашей  точкой зрения, что при ответе на этот запрос важно
избегать  всяческих заявлений, которые дали  бы немцам возможность  сказать,
что мы нарушили правило, согласно которому гражданство пленного определяется
формой, носимой им в момент пленения, независимо от его национальности.
     И через  день после подписания  Ялтинского  соглашения  в Швейцарию был
послан уклончивый ответ36.
     Не  успели  справиться  с  этой  опасностью,  как  возникла  новая.  На
Международный комитет Красного Креста была возложена задача предложить одной
из  воюющих  сторон  создать Центральное  агентство для передачи этой стране
информации  о  военнопленных  (в соответствии  со Статьей  79 Конвенции).  2
января  1945  года  член лондонской делегации Красного  Креста М.  Хаккиус в
письме   в  МИД  сообщил,  что  получил  из  женевской   штаб-квартиры  этой
организации вырезку  из газеты, в которой упоминается о присутствии  русских
военнопленных в Англии.
     В  сопроводительном  письме  Женева просит нас  сообщить,  какой статус
придан русским военнопленным и находятся ли они под защитой Конвенции. Я был
бы благодарен вам за разъяснения по этому вопросу.
     Заметив,  что  "при  ответе  следует  соблюдать крайнюю  осторожность",
Патрик  Дин предложил  вариант,  состоящий  из  совершенно  невразумительных
формулировок. Но  тут  пришла записка от полковника  Филлимора  из  военного
министерства:
     По  поводу  записки...  датированной 4  декабря...  полученной  нами от
швейцарской миссии... относительно не-немецких граждан, взятых  нами в плен.
Мы  считаем  это расследование опасным  и  предлагаем  в настоящее  время на
запрос Международного комитета Красного Креста не отвечать.
     В таком состоянии дело оставалось до последней недели воины, когда Джон
Голсуорси,  по поручению  Джеффри  Вильсона, вновь  принялся  обсуждать этот
вопрос с Филлимором. Вильсон писал:
     486


     Письмо от Хаккиуса лежит без ответа  вот уже почти четыре  месяца, и мы
хотим знать, возражаете  ли  вы  по-прежнему против отправки ответа  в  духе
прилагаемого проекта. Как  вы  увидите, он весьма  расплывчат и  не содержит
ответов на вопросы, поднятые Международным комитетом Красного Креста, но, мы
надеемся, вы поймете, что это не случайно.
     К тому времени опасность благополучно миновала,  что было проницательно
отмечено Филлимором: "В связи с безоговорочной капитуляцией  немецкой  армии
мы  можем более  не опасаться ответных мер со стороны немцев".  После  столь
успокоительной фразы  Джеффри Вильсон  послал,  наконец,  короткий  ответ М.
Хаккиусу. Извинившись за задержку, он писал:
     Советские граждане,  попавшие  к  нам  в руки,  хотя  и носили немецкую
форму, но  утверждали,  что были  мобилизованы в немецкую  армию насильно, а
потому      их      следует      считать      освобожденными      советскими
гражданами...37
     Похоже,  что  под  конец  даже   МИД  начал  сомневаться  в  законности
собственной  политики.  Ведь  всегда  считалось,  за  исключением  случая  с
русскими в вермахте, что  "с точки зрения  международного права статус таких
лиц  определяется   не   их   национальностью,   но   принадлежностью   к...
армии"38.  В частном  порядке  МИД  признавал, что  "этот  аспект
Ялтинского   соглашения...   конечно,  противоречит   нашему   традиционному
отношению к политическим беженцам..."39 Наконец, как  преспокойно
отметил Джон Голсуор-си 23 июля 1945 года, некоторые
     русские,  захваченные  в   немецкой   форме  (в  отличие  от  советских
перемещенных  лиц и военнопленных)... требуют, чтобы с ними обращались как с
немецкими военнопленными в  соответствии  с Женевской конвенцией. Английские
власти сейчас разрешили проводить это различие40.
     Для  нас  эти  чисто  юридические  аспекты  насильственной  репатриации
представляют большой  интерес. Англичан  ужасала мысль о  том, что предатели
уйдут  от возмездия,  укрывшись под защитой Женевской конвенции. Американцам
же  это представлялось наименьшим из  зол  по сравнению с  риском  нарушения
международных соглашений, сыгравших столь  важную роль в смягчении некоторых
самых   страшных  жестокостеи   современной  войны.  Немцы   в  общем   тоже
придерживались  этого аспекта  Конвенции --  к  счастью  для  многих  чехов,
поляков, норвежцев
     487


     и других представителей континентальной  Европы, служивших в английской
армии.
     Дело  в  том,  что  английский  МИД  поставил  во   главу  угла  важные
соображения  внутренней  политики,  на   фоне  которых  вопрос  о  Женевской
конвенции  отошел  на   задний   план.  Уместно  задаться  вопросом,   какие
соображения заставили Англию  нарушить свои  обязательства по международному
праву. Вероятно,  самым убедительным доводом был тот, что касался английских
военнопленных  и  военнопленных  Британского  содружества,  освобожденных  в
Восточной Европе Красной армией. Идеи в Ялте сказал,  что число их достигает
50 983 человек41,  хотя  в действительности цифра оказалась вдвое
меньше: по сообщению  генерала Голикова,  к 1 сентября  1945 года  советские
репатриационные органы  отправили  на родину 23 744 освобожденных английских
военнопленных42.  Но тут важны не цифры,  а принцип.  Сэр  Антони
Идеи,  ныне лорд  Эйвон,  объяснял: "Более  всего меня волновало возвращение
наших военнопленных  из  Восточной  Пруссии  и  Польши,  и  я  не  собирался
предпринимать  какие  бы  то ни было акции, которые  могли бы повредить им".
Действительно, безопасное  и  скорейшее  возвращение этих  людей  домой было
делом первостепенной важности. Но чего именно боялся Идеи?  Сам он неизменно
отказывался хоть как-то разъяснить этот вопрос.
     В последнее время было высказано предположение,  будто  Сталин  угрожал
Идену, что пока  англичане не отошлют в СССР всех русских, находящихся у них
в руках, Сталин "будет держать английских и американских пленных в  качестве
заложников"43.  На первый  взгляд, выглядит  убедительно,  однако
рассмотрим это предположение подробней. По утверждению историка Джона Гая, в
английских  архивах  военного  времени  нет никаких  свидетельств  того, что
Советы  намеревались  это  сделать  и  что  англичане боялись  акций  такого
рода44.  Но, может быть, если  не  в архивах МИДа, то где-то  еще
имеются материалы,  дающие основания считать иначе?  В  самом  деле, союзных
военнопленных,  освобожденных в Польше и Пруссии, не сразу отправляли домой,
а держали их  в  лагерях  все то  время, пока  Советы громогласно  требовали
возвращения собственных граждан, якобы задерживаемых на Западе.
     6   апреля   1945  года  части  Красной  армии  освободили  в  местечке
Люкенвальде,  к  югу  от Берлина, лагерь для военнопленных Сталаг  Ша.  Хотя
западнее,  в  Магдебурге,  находилась   американская   9-я  армия,   союзным
военнопленным,  несмотря на все старания американцев, запретили двигаться на
запад. В один  прекрасный день в  лагерь за союзными военнопленными  прибыла
колонна  из  двадцати американских грузовиков.  Но  советские  охранники  не
пустили их и даже дали несколько залпов в воздух. Пленные постепенно  теряли
присутствие духа, особенно когда советский командир говорил, что им при-
     488


     дется возвращаться на родину через Одессу. А услышав по лагерному радио
передачу  о  том,  что союзники  пытаются незаконно задержать  800  русских,
захваченных  в  Нормандии,  многие  заключили,  что  их  держат  в  качестве
заложников.  И  процедура  их   передачи  американцам,  на   первый  взгляд,
подтверждала этот  вывод:  через месяц  после прихода Красной  армии пленных
отвезли  на  мост через  Эльбу и  "обменяли  там  один к  одному  на русских
пленных, освобожденных союзными силами из немецкого плена"45.
     Казалось бы, перед нами --  яркий пример того самого шантажа, которого,
как теперь выясняется,  опасались английские государственные деятели. Но это
не  совсем  так.  Незадолго  до  освобождения  пленных  в  документах  ВКЭСС
отмечалось  их присутствие в  Люкенвальде  и упоминались меры,  предпринятые
Красной  армией в  отношении английских пленных. При этом ВКЭСС ни словом не
обмолвилось о  самой возможности их задержки46.  Причина задержки
носила чисто административный характер: союзники в это время вели переговоры
о передаче пленных по суше47. Что же до 800 русских, упомянутых в
советской  радиопередаче, то  эта  группа, как  считалось,  была  перевезена
американцами   из  Англии   в  США48.   Предположение   оказалось
ошибочным; к тому  же среди русских, обмененных  на Эльбе, этих  800 быть не
могло: они вернулись в СССР морем, из Ливерпуля49.
     Правда,  нам известны  два  случая,  когда  угроза шантажа исходила  от
крупного  советского  должностного  лица.  Генерал  Ратов,  глава  советской
репатриационной миссии в Англии,  потребовал от бригадира Файербрейса выдать
пленных,  которых  англичане  не считали  советскими  гражданами  и  которые
находились в списке лиц со спорным гражданством.
     После ленча в  лагере он попытался  вернуться к этому вопросу и сказал,
что,  если мы  будем  так  себя  вести, им  придется задержать  в Одессе  50
англичан, бывших  военнопленных,  и  добавил: "Как  вам это  понравится?"  Я
сказал, что  передам его слова  начальству, чем, похоже,  приструнил его,  и
больше он к этой теме не возвращался50.
     В  августе  Ратов был  переведен  в  Норвегию  руководить  репатриацией
находящихся  там русских. Однажды он  весьма резко потребовал выдать большое
число  лиц  со спорным гражданством, которых англичане  считали поляками. На
конференции в Тронхейме он сердито сообщил бригадиру Г. Дж. Смиту, что
     у  русских  в  руках  было  полмиллиона   английских   солдат   (бывших
военнопленных), и никого из них не задерживали под
     489


     выдуманными  предлогами.  По его  мнению, их  следовало  задержать  как
объект товарообмена, и тогда, быть может,  английские власти иначе отнеслись
бы к советским гражданам51.
     Оба  эти  высказывания  советского  генерала  весьма  показательны.  Из
рассказа  бригадира Файербрейса ясно, что Ратова очень беспокоило, как  бы о
таком  превышении  полномочий  не узнали в советском посольстве  или в самой
Москве.  Резкого  предупреждения  Файербрейса  оказалось  достаточно,  чтобы
заткнуть советскому генералу рот -- а такое случалось не часто. Высказывание
на совещании с бригадиром Смитом тоже было импровизацией Ратова; при этом он
преувеличил количество английских пленных чуть ли не в двадцать раз.
     Как  результат  угрозы генерала Ратова, появились уникальные документы,
единственные,  где  зафиксирована  реакция   МИДа  на  возможность  задержки
Сталиным  освобожденных  английских  военнопленных  в  СССР.  Эти  документы
находятся в  досье, рассекреченном  лишь в 1978 году, и в  свете  постоянных
заявлений  МИДа об  опасности ответных мер со  стороны  Сталина представляют
собой любопытное чтение. "Вряд  ли советское правительство всерьез отнесется
к рекомендациям генерала  Ратова, даже  если  он  их и выдвинет",-- замечает
Джон Голсуорси. Ему  вторит Джеффри Вильсон: "Я очень сомневаюсь, что Советы
попытаются задержать кого-либо из наших". А заведующий Северным отделом МИДа
Кристофер Уорнер решительно подтверждает: "Согласен"52.
     Можно  с  полным  основанием предположить,  что,  даже  если  вопрос  о
задержке  английских  пленных  всплывал  в переговорах между  Ратовым и  его
начальством, всерьез  эту идею  никто не принимал.  Да и вообще сомнительно,
чтобы  Сталин  думал о столкновении с англичанами. Одной  из главных причин,
заставлявших  его  требовать возвращения  всех беглых подданных,  был  страх
перед тем,  что подумают на Западе, если многие русские откажутся вернуться.
Вряд  ли  Сталин решился  бы  ради насильственного  возвращения сотен  тысяч
простых   советских   граждан,   предпочитавших  репатриации   самоубийство,
оскорбить  западное  общественное  мнение   задержкой  освобожденных  солдат
союзников. В конце концов, смирился же он с тем, что примерно миллион лиц со
спорным  гражданством и советских  граждан  остались на  Западе.  И  никаких
ответных акций советским правительством в связи с этим предпринято не было.
     Стоит отметить  также,  что  советские представители, в  силу очевидных
причин, всячески избегали  публичных  либо  письменных  упоминаний  о  своих
требованиях  к  англичанам  и американцам  насильно  вернуть своих  граждан.
Однажды, когда советский генерал в Италии
     490


     потребовал применения силы, английский коллега предложил  ему письменно
изложить     это     требование    --    и     "генерал-майор     Суслапаров
отказался"53.  Советские  представители  всеми  силами  старались
скрыть   от   западной   общественности   существование   договоренности   о
насильственной репатриации, не говоря уж о случаях применения силы к русским
пленным.  Советские  офицеры,  сопровождавшие  пленных, страшно  нервничали,
когда  их  подопечные оказывались на виду у простых англичан54. А
один француз,  имевший несчастье  увидеть то, чего ему видеть не полагалось,
был похищен и оказался в Сибири55. МИД  прекрасно знал о том, что
Советы боятся огласки56, хотя и не воспользовался этим.
     Однако  стоит  поговорить  о  более  реальной опасности,  вытекающей из
политики насильственной репатриации.  Воспользовавшись тем предлогом, что  в
СССР  плохо  обращаются  с  пленными вермахта, Гитлер мог  устроить массовый
расстрел   английских   пленных,  в  1945   году  находившихся   во   власти
прославившегося своей жестокостью генерала  СС  Бергера, усиленно  искавшего
повода  для расстрелов57. И именно в этом случае  МИД  ставил  на
карту жизнь своих соотечественников.
     Итак, мог ли МИД отказаться выдать всех или часть советских пленных, не
желавших возвращаться?  Поскольку МИД  не только не пытался это  сделать, но
даже и не рассматривал такую возможность, нам  остается лишь гадать об этом.
Правда, у нас есть достаточно свидетельств, чтобы представить себе возможное
развитие альтернативной политики. Мы  показали в этой  книге, что американцы
вели  себя  иначе.  После того,  как МИД  в  октябре 1944  года  принял  все
советские  требования,  США  долгое  время   отвергали  идею  насильственной
репатриации.  Еще  дольше  придерживались  они  Женевской  конвенции.  После
кровавой репатриации из Кемптена они временно отказались от применения силы,
а, возобновив эту политику  в 1946  году, применяли  ее лишь по  отношению к
определенным  категориям.  Они  не   рассматривали   официально  возможности
применения силы  к гражданским лицам,  не говоря  уж о женщинах  и детях. Их
приводила  в  ужас  одна только  мысль о выдаче белоэмигрантов  обманом  или
силой. Однако  у нас  нет никаких  документальных  свидетельств о  том,  что
Советы пытались  дискриминировать освобожденных  американцев,  оказавшихся у
них в  руках, и ни один солдат  при  отправке  из  Одессы или Торгау  не был
задержан   вследствие  недовольства  советских   руководителей  американской
политикой.
     Таким образом,  данные  говорят  за  то,  что  более  твердая  линия  в
переговорах 1944-45 годов имела все шансы на успех. Конечно, можно спорить о
том, какой  именно альтернативный  курс  следовало избрать.  Например, можно
было бы настаивать, чтобы
     491


     двустороннее   Ялтинское  соглашение'  касалось   только  освобожденных
военнопленных,  и  тем  самым  исключить  из  него  массу  гражданских  лиц,
обнаруженных  союзными  армиями58. Можно  было  бы  приостановить
репатриацию после  первых  донесений  о жестокой расправе с  репатриантами в
Одессе. Можно  было  бы с самого начала  настоять на применении силы  лишь к
определенным категориям пленных, как это в конце  концов и было сделано (без
всяких  дурных последствий) в директиве  Мак-Нарни--Кларка.  Несомненно, МИД
мог смело отказаться отдавать приказы об операциях с применением силы против
женщин и детей. Короче  говоря,  имелось множество вариантов, помимо полного
принятия всех советских требований.
     Кстати,  примерно в  то  же время похожая  ситуация возникла в Венгрии.
Выяснилось, что  профашистски настроенные министры Баки и Эндре организовали
депортацию венгерских евреев  в немецкие концлагеря. Это сообщение и вести о
трагической судьбе  депортированных  дошли  до регента, адмирала  Хорти.  Он
пришел .в ярость, приказал немедленно прекратить эти операции и уволил обоих
министров,  обозвав  их "грязными садистами". Отказавшись  принести в жертву
своих  подданных, Хорти шел на большой риск. Армии Германии, могущественного
союзника Венгрии,  стояли на  границах  страны  и  вполне  могли  опрокинуть
правительство либо своими силами, либо поддержав  путч венгерской фашистской
партии59.
     На доводы такого рода  чиновники МИД несомненно ответили бы, что всякое
проявление  твердости  со  стороны  англичан  могло  поставить  под   угрозу
заключение  чрезвычайно  важного  Ялтинского  соглашения.  Но  было  ли  это
соглашение действительно таким важным? Советы  с  самого начала считали  его
"еще одной бумажкой"  и  нарушали  буквально все главные  пункты договора. В
июле 1945  года МИД собрал  толстую папку документов о невыполнении Советами
едва ли не  всех  соглашений,  подписанных  ими  с англичанами. В заключение
рапорта   констатировалось:   "Советские   власти   показали   свою   полную
неспособность   выполнить    некоторые    главнейшие   условия    Ялтинского
соглашения"60.  Американцы  тоже  подробно перечислили  советские
нарушения,  а   генерал  Дин   подытожил:   "Все   соглашения   относительно
американских    военнопленных,    освобожденных    Красной    армией,   были
нарушены..."61
     Возможно, более твердая  позиция МИДа  и повлекла бы  за собой какие-то
неудобства для освобожденных английских военнопленных,  но  с тем же успехом
можно сказать,  что  английские пленные, еще  находившиеся в руках у немцев,
подвергались  в   результате  проводимой  политики  гораздо  большему  риску
репрессий со стороны СС. И мы не знаем другого случая, когда государственное
учреждение пошло на подобный риск62.
     492


     Довод  о  скорейшем  возвращении  английских  военнопленных был главным
оправданием  политики, неуклонно  проводимой