что,  по словам Эммануэля д'Астье,
министра внутренних  дел Временного  правительства  Французской  Республики,
французы, вероятно, предоставят тра-
56


     диционное   политическое   убежище   тем   русским,   которые  пожелали
присоединиться к  свободной  французской  армии -- в Иностранном легионе, на
Мадагаскаре или в какой-либо другой  французской колонии. Как бы то ни было,
советские представители не интересуются пленными (требование Гусева дошло до
Идена  двумя  днями  позже)   и  могут   подозрительно  отнестись   к  любым
предложениям англичан.
     Вследствие этого я полагаю,--  писал  Селборн,-- что  дух  человечности
предписывает нам не связывать себя обещаниями в вопросе о том, как поступить
с  русскими  пленными  после  войны.  Если  их  численность не будет слишком
велика,   их  можно   без   всяких  трудностей  разместить   в  какой-нибудь
малонаселенной стране.
     Копию этого  письма  лорд  Селборн  направил  майору  Десмонду Мортону,
помощнику   Уинстона    Черчилля,   для   передачи    премьер-министру.    В
сопроводительной   записке   он   подчеркнул:   "Я  глубоко  возмущен   этим
делом"38. Передавая письмо по назначению, Мортон сообщил Черчиллю
о недавнем ответе из Москвы с  требованием вернуть всех  пленных и  добавил,
что   "решение,   предлагаемое  лордом   Селборном,  вероятно,   запоздало".
Премьер-министр  сразу же ознакомился  с посланием  лорда и  на другой  день
написал Идену:
     Я думаю,  мы несколько поспешно  обошлись  с  этим делом  в кабинете, и
точка   зрения,   высказанная  министром  экономической  войны,   бесспорно,
заслуживает рассмотрения. Даже если мы в чем-то и пошли  на уступки  [СССР],
мы можем использовать  все средства для задержки решения. Полагаю,  эти люди
были поставлены в непереносимые условия39.
     Черчиллю явно  не хотелось обрекать несчастных на  новые страдания.  Не
совсем понятно  лишь, как  могло ему показаться, будто англичане "в чем-то и
пошли  на  уступки".  До  тех  пор  британское  правительство  лишь  однажды
сносилось.с  советскими  властями  по этому делу  -- в письме от  20 июля, в
котором просто  выражалось желание  англичан "как можно скорее  узнать,  что
думает  советское  правительство об  устройстве  своих  подданных".  Решение
кабинета от 17  июля о принудительном возвращении пленных, если таково будет
советское  требование,  еще не было  доведено до сведения советских властей,
так  что  английское  правительство -- по  крайней мере,  в теории  -- могло
избрать любую линию поведения.
57


     Идену пришлось рассматривать веские  аргументы  против  предложенной им
политики   насильственной   репатриации,   выдвинутые   лордом  Селборном  и
поддержанные  премьер-министром,  совесть  которого  явно  была  неспокойна.
Первой реакцией Идена было раздражение. На полях письма Селборна он написал:
"Отделу: что вы на это скажете? Здесь не обсуждается вопрос о том, куда деть
этих людей,  если они не  вернутся в Россию.  У себя мы их иметь не  хотим".
Однако для победы над премьер-министром и кабинетом этого было мало. Главная
трудность для Идена заключалась в  том,  что  доводы  министра экономической
войны  были  справедливы,  больше  того,  он еще  весьма  сдержанно писал  о
страшной судьбе русских пленных и о выборе, перед которым их  ставили немцы.
В неофициальном письме лорду Селборну Идеи признавал его правоту:
     Я понимаю, что многим из них  пришлось перенести адские муки в немецком
плену, но ведь  нельзя  отрицать и тот  факт, что  их присутствие в немецких
войсках  как  минимум  помогает  задержать  продвижение   наших  собственных
сил40.
     Вряд  ли  это  могло  удовлетворить  лорда Селборна, смысл  предложения
которого  сводился  к  тому,  что  русских  следует  склонить  к  работе  на
союзников.
     В своем письме лорд Селборн  упоминает офицера, допрашивавшего пленных.
Это майор Л. X.  Мандерстам.  Его семья была  родом из Южной Африки,  сам он
родился  в  Риге и  прекрасно  говорил по-русски.  Когда  разразилась война,
присущий Мандер-стаму авантюризм забросил его  в Африку, где он участвовал в
самых  рискованных и отчаянных операциях. Он  был просто рожден для работы в
ССО  и, действительно, быстро стал  одним  из  самых отважных оперативников.
Вскоре после высадки в Нормандии его послали во Францию опрашивать  пленных,
захваченных английскими войсками. Затем, вернувшись  в Англию, он  продолжал
заниматься допросами  пленных в английских лагерях. У Ман-дерстама были свои
причины переживать за русских военнопленных: многие  из  них сдались в плен,
начитавшись  листовок  ССО,   где  добровольно  сдавшимся  вполне   искренне
обещалось предоставить убежище на Западе, если они того пожелают.
     Мандерстам верил ужасным историям, которые слышал от пленных, тем более
что  их рассказы во многом совпадали. После  того, как лорд Селборн  отослал
Идену и  Черчиллю  свои  письма, основанные  на сообщениях Мандерстама,  МИД
поручил  лучшим своим  сотрудникам проверить содержащиеся  в  них  сведения.
Узнав об этом, Мандерстам по собственному почину
58


     нанес   визит  заведующему   Северным  отделом   Кристоферу   Уор-неру,
отвергшему сообщения  майора  как  неточные  и  наивные. Это вызвало  бурный
протест Мандерстама,  который,  в  отличие от  Уорнера,  видел потенциальных
жертв  депортации и говорил с ними. Надменный Уорнер выставил посетителя  из
своего кабинета и послал в ССО рапорт  о  происшествии, не имевший, впрочем,
никаких последствий41.
     Однако для того,  чтобы  составить адекватное  представление о  будущей
судьбе пленных, МИДу, в  отличие от лорда Сел-борна, не было нужды опираться
исключительно на  свидетельство  майора Мандерстама.  21 июля,  в тот  самый
день, когда лорд Селборн отправил свое заявление Идену, МИД получил от лорда
Мойна  из  Каира  чрезвычайно  важное  сообщение,  отрывок  из  которого был
приведен  выше. Русские  пленные,  доставленные сюда на кораблях из Греции и
Италии, целиком и полностью подтверждали рассказы своих друзей по несчастью,
взятых в  плен в Нормандии. Более того, сообщение Мойна доказывало  верность
предположений  Мандерстама, опиравшегося на беседы  с  пленными,  многие  из
которых "не сомневались в том, что, если их возвратят на родину, их ждет там
расстрел".  Лорд Мойн  собственными  ушами  слышал  от  советского  генерала
Судакова,  занимавшегося  вопросами  репатриации,  что  многие  пленные  "по
возвращении подлежат ликвидации"42.
     Для  сотрудников  МИДа  не  было  секретом, что советское правительство
задолго до того бросило на произвол  судьбы  всех своих граждан, попавших  в
руки  к немцам.  В феврале 1942 года  Международный комитет  Красного Креста
известил Молотова, что Великобритания дала СССР разрешение закупить продукты
для  пленных,  находящихся в британских колониях  Африки; канадский  Красный
Крест предложил в  дар 500 флаконов  с  витаминами, а  Германия  согласилась
принимать  продукты для  военнопленных коллективными партиями.  "На  все эти
предложения Международного комитета Красного Креста советские власти не дали
ни прямого, ни косвенного ответа",--  говорится в сообщении Красного Креста.
Точно  так  же остались  без  ответа  все  призывы  комитета  и  параллельно
ведущиеся   переговоры   государств-протекторов,  а   также   нейтральных  и
дружественных стран43.
     В  Англии  МИД,  рассмотрев обращения  различных групп  общественности,
желавших помочь  русским,  заключил,  что, к  сожалению, сделать тут  ничего
нельзя. В сентябре 1942 года Антони Идеи сообщил сэру Стаффорду Криппсу:
     ...советское   правительство...   постоянно   проявляет   поразительное
равнодушие к судьбе своих пленных. Его последова-
59


     тельность  в этом вопросе доказывает, что за этой позицией стоят важные
политические мотивы...44
     Вопрос   был    вновь    поднят    год    спустя    --   с    тем    же
результатом45.  В  мае  1942  года  Молотов точно  так же  отверг
предложение Рузвельта о  заключении  с немецким правительством  соглашений о
гуманном обращении  с пленными46. Английский МИД не мог позволить
себе дальнейшее вмешательство в эти дела; к тому же далеко не всем  оно было
по душе. Как сформулировал один из служащих министерства, Дональд Маклин:
     Лично  мне кажется, что  мы и без  того  уже раздули дело с  посылками,
превратив  его  в  фарс  и  посылая своим собственным пленным по  посылке  в
неделю;  нам  вовсе  ни к  чему  поднимать  вопрос  о посылках  для  русских
военнопленных, которых,  вероятно, около 3 миллионов,  если  только  русские
сами не попросят нас о помощи.
     Его  начальники единодушно согласились с этим мнением47, тем
более, что позиция Сталина  в вопросе о помощи пленным, как ни странно, была
не  столь  уж и жесткой.  Он  не  возражал  против  посылок Красного  Креста
английским военнопленным,  и тысячи тонн продуктов и лекарств выгружались во
Владивостоке под наблюдением Красного Креста  и перевозились через советскую
территорию в  японские лагеря,  где  содержались  английские, американские и
голландские   военнопленные48.  Сталин   отказывал   в  помощи  и
поддержке одним лишь русским.
     Итак,   когда   Идеи   и   его   помощники   принялись  составлять  для
премьер-министра ответ на обращение  лорда Селборна,  они располагали вполне
достаточной  информацией о  положении  русских военнопленных.  И  все-таки в
своем письме,  датированном  2  августа, Идеи выступил  с  зашитой  политики
насильственной репатриации,  приведя в обоснование своей позиции развернутые
и с виду вполне  убедительные доводы. Прежде всего Идеи отверг оценку лордом
Селбор-ном принудительной высылки пленных как негуманной:
     Вопреки сообщению, на которое  ссылается министр экономической войны, у
нас имеются  другие отчеты  и  свидетельства, доказывающие, что значительная
часть пленных по  различным причинам  согласна  и  даже  хочет  вернуться  в
Россию.  Они  были взяты в  плен  во  время  службы  в  немецких  военных  и
полувоенных соединениях,  которые часто безобразно вели себя во Франции.  Мы
не можем позволить себе излишние сантименты на их счет.
60


     Если  учесть,  что в  списке  пленных, посланном Патрику Дину в  МИД 26
июля, фигурировали гражданские лица, которые все время пребывания во Франции
провели в  больнице либо сидели  в  тюрьме за  отказ  помогать немцам;  если
подумать о том, что  в  этом списке были также  работники госпиталей, врачи,
бежавшие  из  лагерей  для военнопленных, и несколько  детей49,--
трудно не придти  к выводу, что,  наверное, Иден мог  бы позволить себе хоть
какие-то  "сантименты".  Кроме того, хотя солдат некоторых частей обвиняли в
"безобразном  поведении",  подавляющее  большинство  русских  не  отличалось
склонностью к жестокости.  К тому же не менее 8 тысяч человек присоединились
к  французскому Сопротивлению  и, согласно советским  источникам, вывели  из
строя три с половиной тысячи немцев50.
     Из  обширных  документов,  доступных  ныне  историку, следует, что в то
время имелось только одно  свидетельство, способное дать повод для осуждения
поведения русских солдат (помимо того факта, что они решили присоединиться к
немцам и были захвачены в немецкой форме). Инцидент этот по своей жестокости
превосходит все мыслимые пределы,  но  сомнительно, чтобы по нему можно было
судить о поведении всех русских военнопленных, оказавшихся в Англии.
     Немедленно после высадки в Нормандии французское Сопротивление в долине
Роны  с   исключительной  готовностью,   хотя  и  с  излишней   горячностью,
откликнулось   на  инструкции  союзников,  переданные   по  Би-би-си.  Бойцы
Сопротивления совершили  целый ряд актов  саботажа на  немецких  объектах, в
основном  в  долинах Роны и  Дрома. Месть  немцев была внезапной  и ужасной.
Самая страшная операция имела место  в старинном городке Сен-Дона, на Дроме.
15  июня  1944 года в город вошли  около  двух  тысяч  "немецких"  солдат  в
сопровождении   бронемашин.  Когда  рассеялась   поднятая   колесами   пыль,
напуганные жители  разглядели у пришельцев широкие  скулы и раскосые  глаза,
свойственные  восточной  расе.  Разнузданные солдаты производили впечатление
дикарей.  Со  страшными  криками  эта  орда  набросилась  на  город,  учинив
настоящую оргию  грабежей  и разрушений.  Когда рейд закончился и  городские
власти  смогли  подсчитать   убытки,   выяснилось,   что   нанесенный  ущерб
оценивается в 7-8 миллионов франков. Но это было  далеко не  самое  ужасное.
Налетчики  зверски  изнасиловали  не  менее 53 женщин  и  девушек, многим из
которых было всего по 13-14 лет. Среди них была дочка мэра Шанселя,  со слов
которого я записал эту историю. Она умерла через несколько недель.
     Аналогичные преступления были совершены во всем районе. Шансель воззвал
к  помощи  епископа,  монсеньора Пика,  который  тут же обратился к местному
немецкому коменданту. Офицер при-
61


     нес  свои  извинения  и   объяснил,  что  эти  отряды  сформированы  из
"монголов", взятых  в плен на русском фронте и теперь служивших  в подсобных
войсках у  немцев. После двухчасового спора  с  монсеньором  Пиком  немецкий
генерал  согласился, ради сохранения  репутации немецкой армии, отозвать эти
отряды и по возможности вернуть награбленное51.
     По-видимому,  на  этом случае "возмутительного  поведения"-- а оно и  в
самом  деле  было   возмутительным  --   и   основывался  МИД,  отказывая  в
предоставлении убежища на Западе всем русским. Но эти разнузданные грабежи и
насилия вовсе не были  собственным изобретением антисоветского "власовского"
формирования -- это был спектакль, от начала до конца разыгранный нацистами.
В  Сен-Дона  и  соседнем  городке  висели  в  ту  пору  расклеенные  немцами
объявления: "Французы,  вы любите  русских  коммунистов: так познакомьтесь с
ними".
     Из  миллионов русских  пленных,  попавших к  ним в руки, немцы отобрали
несколько сотен самых  примитивных людей, которые,  верно, и  русского-то не
знали52, не говоря  уже о  французиком, и, скорее всего, не имели
ни  малейшего представления о том, в какой стране  находятся и против кого и
почему воюют.
     Как замечает один из руководителей Сопротивления, де Сен-При, ясно, что
нацисты набрали эту ужасную банду с единственной целью -- запугать французов
и одновременно показать им варварство их советских союзников. После протеста
епископа   Ва-ланского  немецкий  генерал  приказал   отозвать  этих  жутких
"помощников", и нацисты больше не могли найти для них  применения. Когда  31
августа в этом районе началось немецкое отступление, о "монголах" никто и не
вспомнил. Вскоре они  попали в руки французов  и были  посажены в тюрьму. Их
освободил некий майор Иванов, раньше  сотрудничавший с немцами, а в сентябре
1944  года назначенный советскими властями комендантом  сборного  лагеря для
русских  в  окрестностях Парижа.  Отсюда после  окончания  военных  действий
"монголов"  должны были отправить  сушей в СССР53, так  что среди
находившихся в Англии пленных,  чья судьба решалась  в те дни, этой банды не
было.  Однако  по  логике  МИДа  получалось, что  преступления "монголов"  в
Балансе  бросают тень  и на измученных пытками инвалидов Байе. Умозаключения
такого рода и заставили Черчилля на совещании кабинета 4 сентября 1944  года
и  на   Потсдамской  конференции  год  спустя  преодолеть   сомнения  насчет
нравственных аспектов репатриации.
     Еще одним аргументом Идена в пользу насильственной репатриации было то,
что "значительная часть пленных по  различным причинам согласна и даже хочет
вернуться в  Россию". В  качестве довода это утверждение могло бы показаться
неосновательным,
62


     поскольку  в обращении лорда  Селборна речь шла  только о тех,  кто  не
желает возвращаться. Однако поучительно  было бы разобраться, что скрывается
за словами "по различным причинам".
     Идеи  основывался  на  отчете  от  1 июля,  составленном по результатам
допросов  русских пленных. В  отчете отмечается, что  буквально все они были
вынуждены присоединиться к немецким войскам и в немецкой  армии подвергались
самому  жестокому  обращению.  Хотя  большинство  русских  боится наказания,
говорится далее в отчете, они  все  же  хотят  вернуться  в  СССР. Кристофер
Уорнер  написал: "Большинство  русских хочет  вернуться назад, если им дадут
шанс отличиться".  Однако  через два дня он  получил письмо  от неугомонного
майора Мандерстама, который тоже допрашивал  русских пленных в Кемптон-Парке
и  тоже написал  в  отчете, что пленные  выразили желание  вернуться в СССР,
сказав ему, что перед  возвращением  в ряды Красной армии  получат недельный
либо двухнедельный отпуск. Мандерстаму, однако, казалось сомнительным, чтобы
такое удивительное единодушие и уверенность могли  возникнуть сами  собой, и
другой английский офицер,  работавший с пленными, подтвердил его подозрения:
как  писал  Мандерстам, "поведение  русских, опрошенных мной, было в  высшей
степени необычным, и  офицер объяснил это  присутствием среди них сотрудника
НКВД"54.
     Хотя Уорнер  категорически отверг утверждение Мандерстама, что  пленные
высказывались  под давлением, он,  однако,  косвенно  признал  его  правоту.
Похоже, он и  не возражал против оказания на пленных такого нажима. Когда на
совещании  16  августа было  внесено  предложение  о  том, чтобы  американцы
отсылали  назад  только  добровольцев,  Уорнер,  как  говорится   в  отчете,
"высказал сомнение по поводу этой возможности  и сказал, что после встречи с
советскими  представителями  почти  все  пленные выразят желание вернуться в
Советский Союз"55.
     Вот  что стояло за  фразой Идена о том,  что значительная часть пленных
желает  вернуться  на  родину.  Разумеется,  некоторые действительно  хотели
вернуться, надеясь,  быть может, что участие  в антифашистском Сопротивлении
облегчит их участь. Но  ведь лорд Селборн возражал не против отправки  таких
людей.
     Касаясь предположения, будто репрессии советских властей по отношению к
репатриированным  могут  отразиться  на   обращении  немцев  с   английскими
военнопленными,  Идеи заметил, что русских вот уже несколько месяцев вывозят
из  Египта  безо  всяких  условий  и  пока  это  не  имело   никаких  дурных
последствий.  Это заявление  было попросту  ложью, так  как  русских  начали
отправлять из Египта только после  15 сентября, то есть через полтора месяца
после письма Идена премьер-министру56. А на предло-
63


     жение   Селборна  предоставить   убежище   русским,  отказывающим^   ся
возвращаться на родину, Идеи возразил следующее:
     Мы,  несомненно, не  желаем, чтобы  эти  люди  повисли  на  нас  вечным
бременем. Если мы их не отправим на родину, нам  придется решать, что с ними
делать, и не только здесь, но и на Ближнем Востоке.
     Разумеется,  такая  задача  действительно  могла  оказаться сложной, но
похоже, что Идену она представлялась  просто неразрешимой. Он уже столкнулся
с аналогичной дилеммой в прошлом году,  когда государственный секретарь  США
Корделл Хэлл
     ...поднял вопрос о 60-70  тысячах евреев  в  Болгарии,  которым  грозит
уничтожение,  если  мы не  сумеем  их  оттуда  извлечь.  Хэлл  настаивал  на
немедленном ответе.  Идеи ответил, что проблема евреев в Европе вообще очень
сложна и  к предложению вывезти всех евреев  из такой страны, как  Болгария,
следует  отнестись с крайней осторожностью. Если мы это сделаем, тогда евреи
всего мира захотят, чтобы то же  самое было предпринято в отношении польских
и немецких евреев. Гитлер вполне может поймать нас на слове, а потом во всем
мире   не    хватит   кораблей    и   транспортных    средств,    чтобы   их
вывезти57.
     Не удивительно,  что  с  еще меньшим энтузиазмом отнесся  Идеи  к  идее
тратить и без  того довольно истощенные ресурсы  союзников  на помощь людям,
которые  к  тому  же  были  в  его глазах  предателями.  Однако  возражения,
выдвинутые  Черчиллем  и  Селборно