х   агентов,
запугиваниям,  угрозам, шантажу. Впрочем,  для поимки  тех,  кто был признан
советским  гражданином,  никаких сверхъестественных усилий  не  требовалось:
англо-американцы  с  величайшей готовностью  выдавали  их  сами,  задача  же
сотрудни-
     461


     ков  миссий сводилась к тому, чтобы склонить максимальное число пленных
к  "добровольному  возвращению" на  родину.  Это  было  важно по  нескольким
причинам. Во-первых,  многочисленные отказы могли вызвать опасные настроения
среди   союзных  солдат,   назначенных  проводить  репатриацию.   Во-вторых,
английским  политическим  деятелям  было  проще  оправдывать свою  политику,
утверждая,  что число  русских  военнопленных,  отказывающихся вернуться  на
родину, невелико. Кроме  того, имелись еще и  лица со  спорным гражданством,
которых англо-американцы  и  вовсе не могли репатриировать без добровольного
согласия.
     Агенты СМЕРШа  и  НКВД  действовали  по-разному:  открыто, через  своих
аккредитованных  представителей,  и   тайно,  через  секретных  сотрудников,
внедренных   или  завербованных  среди  военнопленных.  Для  выяснения  имен
уклоняющихся      от      репатриации      допрашивали      репатриированных
пленных32.   Допрашивали   и  тех,  кто   решительно  отказывался
вернуться на родину. Так, Патрик Дин отметил, что советский офицер в Лондоне
"жестоко допрашивал" одну русскую  женщину33.  В  других  случаях
оказывалось  достаточно менее суровых мер. В мае 1945  года  среди  тех, кто
добровольно согласился вернуться, оказался некий Владимир  Оленич. Позже  он
рассказывал,  как  допрашивавший  его сотрудник  НКВД  напомнил ему о семье,
живущей в СССР. Одного этого упоминания оказалось достаточно.  Оленич понял,
что  угрожает  его  близким,  если  он  откажется  вернуться,  и  согласился
назваться  советским  гражданином, хотя и был  поляком34. Кстати,
даже в английском МИДе  понимали, что  давление НКВД  играет большую  роль в
деле   возвращения   пленных.   Об   этом  писал,   в  частности,  Кристофер
Уорнер35.
     В лагерях для военнопленных СМЕРШ  быстро организовал "внутренний круг"
агентов и  информаторов во  главе  с  "комиссарами".  Информаторы составляли
"черные списки" тех, кто не  желал репатриироваться, сообщали  о планируемых
побегах36.  Иногда  этих  действительных  или  мнимых  пособников
СМЕРШа  убивали.  Так, в  лагере под  Веной  один  пленный застрелил  своего
товарища, заподозрив  его  в составлении списков  для  НКВД37.  В
рядах РОА и казачьих  частях наверняка  было множество советских агентов еще
до сдачи в плен38. Вообще же, в репатриационных операциях наравне
с  офицерами  СМЕРШа нередко принимали участие и бывшие пленные. Во Франции,
например,  из  60  энкаведешников,  работавших в  миссии  генерала  Драгуна,
половина  были  штатные   сотрудники  из  СССР,  остальные   же  --   бывшие
военнопленные, рассчитывавшие  заслужить прощение39. Сомнительно,
однако, чтобы они преуспели в этом.
     Многих русских, привезенных в Англию из Франции в 1944 году и до  этого
прошедших через немецкие концлагеря, пришлось
     462


     сразу  же поместить в госпиталь. Воспользовавшись  этим,  представитель
миссии  советского Красного Креста профессор Саркисов обратился через прессу
"к   общественным  и  другим  организациям"   в  Англии,  которым  "известно
местопребывание больных русских", с просьбой сообщить их фамилии и адреса  в
лондонскую  миссию советского Красного Креста. Но военное министерство и МВД
отказались  помочь  профессору  в его "гуманной задаче" -- вызвав  тем самым
недовольство сотрудника  МИДа Джона Голсу-орси, обвинившего  министерство  в
"обструкции представителей  союзника"40. Советский Красный  Крест
был  известен   на  Западе  как  организация,   служащая   целям  советского
правительства,  в частности  --  ВЧК/НКВД/КГБ,  а не  задачам Международного
Красного Креста как такового41.
     Следующим шагом НКВД в  работе  с пленными, после отбора и перевозки их
домой, был прием репатриантов в СССР. Однако  многие пленные расставались  с
жизнью, едва  ступив на контролируемую советскими войсками землю.  "Тайме" 4
июня  1945  года писал, что  в  Берлине  "с изменниками из  власовской армии
советские  расправляются  скопом".  Об  обменном  пункте в Торгау  в  статье
сказано:  "Целое крыло  тюрьмы  было  выделено для приговоренных  к смертной
казни,  большинство  которых  составляли солдаты армии Власова. Они  кричали
из-за   зарешеченных    окон:    "Мы   умираем   за    родину,   а   не   за
Сталина"42.  Огромное множество казаков,  выданных в Австрии,-- в
том числе большая часть  офицеров  -- были расстреляны в первые же дни после
выдачи на юден-бургском металлургическом заводе, на сборном пункте в  Граце,
по дороге в Вену43. С пленными расправлялись и другими способами.
А.   Солженицын   видел,   как    смершевец   безжалостно    стегал   кнутом
власовца44.  Другого   пленного   привязали  к  двум   березам  и
разорвали45. Сколько из них погибло вот так сразу после выдачи --
неизвестно,  но,  верно,  счет  идет   на   тысячи46.   Возможно,
покончившие с собой и вправду выбрали не самое худшее.
     Из  уцелевших большинство проходило через изощренную  систему допросов.
Как  уже  говорилось,  все  их пожитки,  включая смену  одежды,  повсеместно
конфисковывали и  уничтожали; мужчин, женщин и детей сразу  же отделяли друг
от  друга  для  последующей отправки в разные  лагеря47.  В книге
Анатолия  Грановского, офицера, перебежавшего на Запад,  рассказывается, как
на берегах Эльбы офицеры НКВД следили  за прибывающими из американской  зоны
баржами   с  перемещенными  лицами  из  Тангермюнде.  Энкаведешники  радушно
встретили соотечественников, но стоило американцам уехать, как картина разом
изменилась,  раздались  крики: "Эй  вы,  предатели,  быстренько  складывайте
вещички и стройтесь". Злобные псы рвались с поводков, яростно лая на ошелом-
     463


     ленных репатриантов. Тот же источник дает нам некоторое представление о
судьбе  женщин.  В  одном  лагере  перемещенных  лиц  комендант-энкаведешник
показал Грановскому на женщин и объяснил: "Если хочешь, можешь поиметь любую
за   пару   сигарет   или   стакан   воды   --   у   них   в   бараках   нет
водопровода"48.
     Для  приема репатриантов  советская администрация выделила  в  Германии
лагеря "восточных  рабочих"  и  другие сборные  пункты, в большинстве  своем
обнесенные  проволокой  и  охраняемые  Однако  в  некоторых  местах   приток
заключенных  достигал  таких размеров,  что  обеспечить  охрану  было просто
невозможно.  Николай Комаров в мае  1945 года находился с группой  казаков в
Австрии. В поисках работы в  советской оккупационной  зоне он  отправился  в
один из лагерей, но там его охватили  сомнения и он решил вернуться назад. И
наверное, правильно сделал --  он и сейчас, более 30 лет  спустя,  живет  на
свободе49.
     Зато другой герой  нашей книги  --  Шалва  Яшвили --  угодил прямиком в
волчью пасть. В 1945 году англичане отправили его вместе с другими грузинами
в  огромный  советский лагерь  в  Таранто  (Италия),  и там Яшвили  пришлось
выслушивать  заверения майора  Грамасова, что  родина  все  простит.  Яшвили
считал,  что  все должно быть наоборот:  просить  о  прощении  следовало  бы
советскому  правительству, так жестоко бросившему  на  произвол судьбы своих
пленных граждан. В августе Шалва в  группе из 250 человек отправился поездом
на  север.  Их  охраняли  английские  солдаты,  но  речи   о  насильственной
репатриации не заходило. Только когда они  вышли на станции в советской зоне
Австрии, стало понятно, что дело плохо. Яшвили заметил, как грузинский майор
отдал  честь  советскому  полковнику,  по  виду буряту  или монголу,  тот не
ответил на  приветствие и пробормотал что-то неразборчивое. Майор вернулся к
своим  товарищам  "бледный  как  смерть".  Когда  группы  пленных  вывели со
станции, они  оказались  перед взводом  смершевцев с автоматами. Сомнений не
оставалось: они попали в ловушку.
     В близлежащем  лагере грузины провели  две ночи. Яшвили сразу  же решил
бежать,  понимая, что  у  уроженца солнечной  Грузии  мало  шансов  выжить в
Магадане. В Таранто  он с друзьями  организовал футбольную команду, игравшую
против англичан и американцев. Теперь же он обсуждал с друзьями  по  команде
планы  побега.  Австрийский  охотник,  проходивший  мимо  лагеря,  предложил
провести их тайными тропами в английскую зону, но  они не успели осуществить
этот план: поступил приказ идти на восток.
     Это было долгое и мучительное путешествие. Еду привозили на грузовиках,
но несколько дней пленных вообще не кормили.
     464


     Однажды Яшвили с  друзьями едва не погиб  от руки разъяренного  офицера
НКВД,  поймавшего  их  на  том, что  они  прокрались  на ферму  сварить себе
какой-нибудь еды.  Наконец,  они  дошли  до  огромного  лагеря  около  Винер
Нейштадт, где было не менее 60 тысяч пленных. По периметру стояли охранники,
но проволочного  ограждения не было и никто не контролировал жизнь узников в
лагере, а потому  проверка  по списку была  бы  здесь  попросту  невозможна.
Яшвили, не оставлявший мысли  о побеге, заметил, что с одной  стороны лагерь
огибает маленькая  речушка, и хотя там  стояли охранники, в лагерном шуме  и
гаме ничего не стоило проскользнуть мимо них незамеченными.
     Яшвили с тремя друзьями грузинами, тоже твердо решившими бежать, изучил
местность.  Охранники  постоянно были  на посту,  но их внимание поглощали в
основном  толпы  женщин, стиравших  белье в  речке. Молодые  девушки  высоко
поднимали юбки, входя в воду, смеялись, перекрикивались с подружками. Стояли
жаркие  августовские дни,  война  была позади, и  неудивительно, что часовых
больше занимали  загорелые девичьи ножки,  а  не четверо парней,  залезших в
реку в засученных по колено штанах и выбравшихся на другом берегу посушиться
на солнце. И никто не  заметил, как еще через  несколько минут парни куда-то
исчезли. Они затаились в кустарнике  и просидели там до темноты, жуя тушенку
и попивая вино  из фляжки,  вымененной  у красноармейца-шофера  на  польскую
шапку. Когда настал вечер, они двинулись на запад,, к горам. Несколько  дней
они блуждали по лесам, ориентируясь  по солнцу  и  питаясь  нарытой  в полях
картошкой, которую варили в касках, в изобилии валявшихся вокруг. Наконец им
удалось пробраться в американскую зону. Яшвили и сегодня живет на Западе.
     История  Яшвили может послужить  опровержением  мнения об эффективности
работы  СМЕРШа.  На самом  деле поставленная перед этой организацией  задача
была так грандиозна, что справиться с  ней было действительно  очень трудно.
Об этом пишет один офицер СМЕРШа, работавший в Австрии:
     В нашей баденской администрации не хватало  людей  для  такой  огромной
операции.  Были  стянуты  все  резервы  из  Мод-линга,   но   и  этого  было
недостаточно.  ГУКР  СМЕРШ срочно  послал  особые группы своих сотрудников в
комиссии по  проверке... но даже после этого  работников все еще не хватало.
Абакумову, начальнику ГУКР СМЕРШ,  пришлось позаимствовать  людей  из других
управлений НКГБ... По документам, проходившим через третий отдел СМЕРШа, где
я  работал,  я  знаю, что по  просьбе  народного  комиссара  государственной
безопасности Меркулова Берия тоже подбросил офицеров --
     465


     из  управления  милиции,  следственного  отдела  и  даже  из   третьего
управления  ГУЛага.  Разумеется,  к  нам  эти  офицеры прибыли уже в военной
форме.
     Комиссии по  проверке должны  были разделить  советских граждан  на три
категории. В  первую  входили  те, кого  считали врагами советской власти --
сюда,  конечно, относились  все власовцы  и казаки. Вторая обозначалась  как
"относительно  чистая" --  туда входили  те,  кого нельзя  было доказательно
обвинить  в  сотрудничестве  с  врагом.  И  наконец,   третья  состояла   из
незначительного  меньшинства,  сумевшего  и на  Западе проявить лояльность к
советскому  режиму.  По  первоначальному  плану  первая  категория подлежала
отправке  в  исправительно-трудовые  лагеря, вторая  должна была  заниматься
принудительными  работами на  воле,  а  счастливчиков  из  третьей категории
предполагалось  направить  на  послевоенное  строительство50.  Но
из-за сложности и огромного объема работы  часто возникала неразбериха, люди
попадали не в те категории, с наказаниями тоже случались накладки.
     Проверка  затянулась на несколько  лет.  Все это  время заключенные  не
сидели сложа руки. Один бывший  зэк вспоминает,  что  его товарищи по камере
"приехали из проверочно-фильтрационных лагерей в  Донбассе, где они работали
под землей, восстанавливая шахты, затопленные немцами. Другие  были из таких
же  лагерей  в  центральной России". Но эта работа не считалась наказанием и
при определении сроков заключения не учитывалась. Многие из тех, кто попал в
третью  категорию,  были  поначалу  отпущены  домой,  "но  позже  все  равно
оказались в тюрьме"51.
     Один  полковник,  комендант   проверочно-фильтрационного   лагеря,  был
одержим  идеей, что  большинство его  подопечных --  американские  шпионы, и
всячески  усердствовал,  чтобы  эти  опасные  твари  кончили свои дни в  его
лагере.  Клеймо  вины лежало и  на тех, кого немцы угнали силой. Вот история
молодой украинки. В семнадцать лет ее вывезли в Германию,  где она  работала
на  военных  заводах  Круппа,  нажила   туберкулез,  кашляла  кровью.  После
освобождения она вернулась  на родину с самыми радужными надеждами. Конечно,
она  понимала, что  будет нелегко,  но мысль о  наказании не приходила ей  в
голову:  кому нужна девушка,  заболевшая на работах в Германии. Однако ей не
довелось  увидеть родную  Украину. Без всякой проверки  ее послали в наглухо
закупоренном поезде на Колыму52.
     Никак  не  учитывался  при решении  судьбы  бывших  пленных и  вопрос о
добровольности возвращения. Одна  группа  пленных, работавшая на укреплениях
Атлантического  вала,  услышав  по   московскому  радио  обращение  генерала
Голикова, с энтузиазмом пус-
     466


     тилась в путь к границе.  Их встретили как  героев, им бросали цветы, а
потом посадили в телячьи вагоны и  швырнули в  утробу  ГУЛага. Через год они
доходили от дистрофии53.
     Уже сам путь в поездах был преддверием лагерной жизни. В июле и августе
1945  года жители южной Польши постоянно слышали  шум  таинственных поездов,
проходящих мимо станций. Шли они чаще всего по вечерам, на большой скорости,
лишь мелькали вагоны для перевозки скота да  платформы с пулеметами. Однажды
вечером  такой  поезд  остановился в  польском  городке  Бече. Охранники,  с
автоматами  наизготовку,   спрыгнув  на   землю,  окружили   вагоны.   Через
приоткрытые двери виднелись сбившиеся в кучи оборванные люди.
     Кто вы?-- прокричали им поляки.
     Военнопленные!-- гулко прозвучало в ответ.
     Куда едете?
     В Сибирь.
     Но тут паровоз засвистел, охранники прыгнули в  вагоны, и мрачный поезд
двинулся  в  путь. Поезда с  пленными  шли по  железной дороге Краков-Львов,
минуя   Варшаву   (очевидно,  чтобы  не  демонстрировать   жителям   столицы
преимущества жизни при социализме)54.
     С  наступлением  зимы в  нетопленых поездах резко  возросла смертность.
Поезда-тюрьмы обычно имели при себе прицеп из двух вагонов с трупами умерших
в дороге  от холода и голода. Иногда мертвых  не отделяли от  живых, и трупы
обнаруживались только при выгрузке.  У  живых безжалостно  отбирали все, чем
только можно было поживиться: охранники НКВД и  уголовники прибирали к рукам
старые   джинсовые  куртки,   носки,   ручки55.   Одна   латышка,
вернувшаяся на  родину в сентябре 1945  года в  вагоне  товарного  поезда, в
котором ехали 45 человек и их багаж, вспоминает:
     Мы  составили  мешки с двух сторон, и я примостилась на них, как курица
на  насесте. Возле меня было крошечное оконце  с  гвоздем и веревкой,  и  мы
повесили туда детский горшок. В другом конце вагона еще одна мать сделала то
же  самое. Когда кому-нибудь было нужно воспользоваться  горшком,  он просил
передать ему "розочку": уборной в  вагоне не было... Через  несколько  дней,
кружным путем,  мы прибыли в Житомир. К этому времени у нас в  вагоне умерла
одна старушка,  и когда поезд остановился, мы упросили охранников  позволить
нам похоронить ее.  Выкопав могилку  прямо  возле  насыпи,  мы положили туда
старую латышку  в белой простыне. Вдруг в  последний момент к  нам подбежала
молодая украинка из другого вагона с мертвым ребенком на ру-
     467


     ках: мы положили его возле  старушки  и похоронили их вместе, поставили
на могиле крест, положили цветы.
     В  этом  же вагоне находился известный  латышский  музыкант,  профессор
Жуберт. Он умер во время пути,  11 октября,  и в течение семи часов тело его
оставалось в вагоне. Когда поезд остановился, обитатели вагона  стали молить
охранников разрешить похоронить профессора, но те велели оставить голое тело
музыканта на платформе, пообещав похоронить его позже с другими трупами.
     Мы надели на профессора белье и носки, обвязали  его чистой мешковиной,
и два парня из нашего  вагона осторожно вынесли и уложили тело на платформе.
Мы  простояли  на этом  полустанке  до следующего  дня. Вечером  разразилась
гроза, начался ливень. Поезд перевели на другие пути. Наутро эти двое парней
пошли посмотреть,  похоронили  ли уже профессора.  Они  вернулись бледные от
ужаса: тело профессора все еще лежало  на насыпи, в грязи, с него сняли все,
что на нем было... Мы скрыли это страшное известие от его жены56.
     Подавляющее      большинство     репатриированных      оказалось      в
исправительно-трудовых лагерях. Казаки, сдавшиеся в плен в Австрии,  были по
большей  части  направлены  в   лагерный  комплекс  в  районе   Кемерово,  в
центральной Сибири, где многие  умерли  от невыносимых условий57.
Власовцы были рассеяны по разным лагерям. Один финн  повстречал власовцев из
Англии в  знаменитой Бутырской  тюрьме в Москве58.  Видели их и в
Караганде,  и  на  Воркуте,  и  в  других  советских  аналогах  Майданека  и
Освенцима59. Айно Куусинен, сидевшая на Воркуте, вспоминает:
     В  1945  появились еще  тысячи военнопленных,  на  сей  раз члены армии
генерала  Власова,  воевавшие на стороне нацистов. Многие  были в  кандалах.
Этих несчастных послали добывать уголь в отдаленных зонах. Я познакомилась с
одним из них,  полковником,  попавшим  к нам в  больницу. Узнав, что я  тоже
политическая, он сказал мне,  что, наверное, его  скоро  расстреляют, но его
ненависть к режиму переживет его60.
     Впрочем,  история  репатриантов  в исправительных  лагерях  -- это  уже
история ГУЛага, и мы отсылаем читателя к "Архипелагу ГУЛагу" А. Солженицына.
Наверное, мы никогда не  узнаем --  хотя бы с  приблизительной  точностью --
число репатриированных,  влившихся в  20-25-миллионную армию  рабов, которые
составляли в ту пору население лагерей. Нам остается лишь гадать об этом.
     468


     Согласно официальной  советской статистике, опубликованной в 1945 году,
освобождено и  репатриировано было 5  236 130 советских граждан, из  них 750
тысяч в тот момент еще находились в  пути. Остальные 4 491 403 человека, как
говорится в советской  публикации,  вернулись в родные места или же получили
работу  в  других  районах,  государство  предоставило  им  денежные  займы,
обеспечило продовольственными карточками и строительными материалами. Особая
забота  была  проявлена  о   детях61.   Один  западный  поклонник
советского режима в более критическом контексте признает, что, вероятно, 500
тысяч  из  вернувшихся  были  посланы в  лагеря, однако  же всякий, кто  мог
разумно  обосновать  сдачу в плен,  мог  быть уверен, что  избежит  кары, "и
офицеры, как правило, не подлежали наказанию"62.
     Бывший офицер НКВД,  имевший доступ  к досье этой организации, сообщает
другие  цифры, которые  представляются  нам более  точными. Все