понимаю, ваше  правительство по-прежнему считает, что
форма   определяет   принадлежность  ее   обладателя   независимо   от   его
национальности, и  именно в таком духе я информировал немецкое правительство
в связи с бельгийским инцидентом,  по поводу которого немцы  заявили протест
нашим  правительствам. Далее, насколько я понимаю, из всех  взятых им в плен
лиц  ваше  правительство  вынуждает  вернуться  под  опеку  соответствующего
правительства  лишь  советских  граждан.  К  другим  национальностям это  не
относится.  Госдепартамент  считает  нашу  политику  в этом  вопросе  вполне
последовательной,  тогда как в политике вашего правительства мы  усматриваем
непоследовательность,  с которой нам  будет трудно  согласиться... Поскольку
изменение нашей
     477


     практики  в  отношении советских  граждан,  на  наш  взгляд,  могло  бы
вступить   в  противоречие  с   духом   и  буквой  Женевской   конвенции   о
военнопленных,   к  которой  присоединилось  также  и  ваше   правительство,
Госдепартамент был бы очень признателен, если бы вы  могли сообщить нам ваше
решение по этому вопросу10.
     Английское посольство обратилось в МИД за  "инструкциями по дальнейшему
обсуждению  данного  вопроса  с Госдепартаментом". Прежде  чем передать дело
юрисконсульту,  Джон  Голсуорси  подытожил  свою  точку  зрения в документе,
который можно считать довольно точным отражением позиции МИДа:
     Насколько  я знаю, мы исходим из принципа целесообразности. У нас  было
уже довольно хлопот с советскими властями по поводу лиц, которых они считали
советскими гражданами и которых мы  таковыми не считали (напр., с поляками и
прибалтийцами), не говоря уж о всех тех, которые  по политическим или личным
соображениям  не  желают  называться советскими гражданами  (хотя и являются
таковыми), но хотят, чтобы их считали немецкими военнопленными.  Кроме того,
в последней категории есть ряд лиц, которые понимают, что виновны в активном
сотрудничестве с  немцами,  и  было  бы  неразумно  ставить  англо-советские
отношения под угрозу ради людей,  активно воевавших против нашего  союзника.
Конечно, среди  них  есть  и  другие:  некоторые  из тех,  кого мы вынуждены
передать советским властям, пострадали от советского режима без  всякой вины
с их  стороны, не воевали  против СССР  и  просто не хотят  возвращаться  на
родину11.
     Голсуорси,  вероятно, имел в  виду жуткие истории, описанные бригадиром
Файербрейсом в рапорте, поданном в МИД за месяц до того12. Патрик
Дин, которому Голсуорси передал письмо Гафлера для юридического комментария,
ограничился вопросом о русских,  служивших в вермахте и  потому претендующих
на то, чтобы их считали немецкими военнослужащими. Он начал с утверждения:
     Мы  никогда не  считали,  что человек, по каким-либо причинам  надевший
военную форму  страны, воюющей  с  его  собственной  страной,  автоматически
подпадает под защиту Конвенции о военнопленных от военных властей его страны
или  союзников   последней.  Если  придерживаться  такого  взгляда,  то  все
предатели, надев форму вражеской армии и активно
     478


     воюя  против собственной  страны,  могли бы  избежать ответственности и
претендовать на  то, чтобы  с ними обходились как с военнопленными  согласно
Конвенции.
     В заключение Дин признавал, что хотя в подходе англичан к этому вопросу
могут  быть недостатки, МИДу не грозит критика,  поскольку  министерство  не
объявило публично о своих обязательствах перед СССР.
     Я согласен с доводом Госдепартамента, что, сравнивая эту точку зрения с
нашим высказыванием  о  первостепенном значении  военной  формы при  решении
вопроса  о   [национальности]  военнопленных,  можно  обнаружить   известную
непоследовательность.  Но,  насколько  мне  известно, нам  удалось  избежать
публичных   высказываний   на    этот   счет...   И   несмотря    на   такую
непоследовательность, наша точка зрения представляется мне правильной.
     Правда,  Дин  тут  же  поспешил добавить,  что  передавать  этот  довод
придирчивому Гафлеру не стоит: "Я  не считаю  абсолютно необходимым отвечать
Госдепартаменту    до     тех    пор,    пока    Департамент    этого     не
пожелает"13.
     "Непоследовательность", на которую  намекал Гафлер и которую  признавал
Дин,  заключалась в  противоречии между позицией  МИДа в отношении плененных
русских и прежней  политикой министерства.  Когда Идеи  прибыл  на Ялтинскую
конференцию, МИД телеграфировал ему:
     В  отношении военнопленных  мы до сих пор,  за немногими  исключениями,
руководствовались   принципом,    принятым   германским   правительством   и
правительством его королевского величества,  что  здесь первостепенную  роль
играет носимая военнопленными форма, а не национальность.
     Этот  принцип  использовался,   когда  он  служил  к  выгоде  англичан,
например,  когда они  хотели  защитить "чехов, поляков, бельгийцев  и других
служащих  английской армии,  освобожденных Красной  армией". Соответственно,
МИД рекомендовал  включить в  Ялте в  текст  предстоящего  соглашения  такую
формулировку:  "Все  лица,  носящие  [английскую  или  американскую  военную
форму]...  будут  по  данному  соглашению,  независимо  от   национальности,
рассматриваться как солдаты этих армий"14.
     Примерно в это же время аналогичную точку зрения высказал представитель
МИДа Уолтер Роберте на конференции Управ-
     479


     ления по делам военнопленных в Лондоне15.  После конференции
Роберте предложил попросить Молотова подтвердить,
     что, согласно вышеназванному соглашению, всякое лицо, в момент пленения
врагом  служившее  в   армии  любой   из   заинтересованных   сторон,  будет
рассматриваться как гражданин или подданный этой страны16.
     Излишне   говорить,   что  у  Молотова   были  причины  отклонить   это
предложение. Как отметил полковник Филлимор из военного министерства,
     мы были вынуждены против своей воли отказаться от пункта насчет граждан
стран-союзниц, служащих в английской армии. Советские представители заявили,
что  вопрос был поднят слишком  поздно и им необходимо  дополнительное время
для его рассмотрения17.
     Следовательно, если бы  англичанам  удалось настоять  на своем, в самом
тексте Ялтинского  соглашения оказалось бы условие,  существование  которого
Патрик  Дин  так  упорно  теперь  отрицал.  Правда,  Дин  как  бы  молчаливо
признавал, что до сих пор англичане всегда придавали первостепенное значение
военной форме. Русские  же, по его мнению, попадали в особую  категорию, так
как они "надели форму армии страны, воюющей с их  собственным государством",
а отсюда следует, что взятые в плен русские являются не немецкими солдатами,
но просто-напросто плененными русскими предателями, и англичане имеют полное
право выдать их советским властям, которые, в  свою очередь, вправе наказать
их за измену.
     Эти доводы не  лишены логики.  Действительно, трудно представить, чтобы
те, кто  надел на себя форму противника и воевал  против собственной страны,
могли  рассчитывать  на  безнаказанность,  объявив  себя солдатами вражеской
армии. Разве  это не равнозначно лицензии  на предательство? К тому же такой
подход    чреват    несообразностью.   Любой   человек,   сотрудничавший   с
государством-противником и служивший ему  как лицо гражданское, после взятия
в  плен  подлежит  наказанию  как предатель.  Но  стоит  ему  пойти  в своем
предательстве еще дальше и выступить против своей страны с оружием в руках в
составе  армии  противника   --  и  Женевская  конвенция  избавляет  его  от
наказания. Абсурд.
     Однако на практике, в случае военного  конфликта между государствами  с
нормальной формой правления, такое  случается крайне редко. В условиях, хотя
бы отдаленно приближающихся к цивили-
     480


     зованному  государственному  устройству, возможность побудить  огромную
массу граждан добровольно  выступить  с  оружием  в руках  против  своего же
народа --  такая возможность  практически исключена.  Столь же маловероятно,
чтобы  воюющая сторона  позволила  организовать  на  собственной  территории
дисциплинированные       вооруженные       формирования      из       солдат
государства-противника.  Но в  данном случае имело место то и другое. Возник
же этот противоестественный феномен по  той простой причине,  что  Советский
Союз  не являлся цивилизованным государством ни в одном из принятых  смыслов
слова.
     Исключительность сложившейся ситуации заключалась в том, что  Советский
Союз  отказался   присоединиться   к  Гаагской  и  Женевской  конвенциям,  а
беспрецедентная тирания  советского правительства породила  "предателей", из
которых немцы набрали в свою армию почти миллион человек. Использовать таким
же образом англичан  и американцев  немцы не смогли, отчасти  и  потому, что
статья  44  Гаагской  конвенции 1899 года  и статья  23 Конвенции  1907 года
запрещали принуждать военнопленных к  участию в военных действиях  против их
собственной страны18.
     Мы, однако, ведем  здесь речь о чисто юридических аспектах. Являлись ли
русские "немецкими"  военнопленными? По мнению Патрика  Дина  -- нет, и этим
мнением  его  правительство  руководствовалось на  протяжении  всех  главных
репатриационных операций. Поэтому нам предстоит  сейчас заняться этой точкой
зрения.
     В  статье  79  Женевской  конвенции  записано,  что  вся  информация  о
военнопленных "в возможно короткие сроки передается в  страну военнопленного
или в ту страну, на службе у которой  он состоял"  (выделено нами.-- Н. Т.).
Отсюда следует, что пленный не обязательно должен быть гражданином страны, в
армии которой он служил, равно как и то, что его национальная принадлежность
не  является  основанием  для  каких-либо  различий  в обращении  с  ним.  К
сожалению, ни в  Гаагской, ни в Женевской конвенции не оговорен четко вопрос
о том, кто  именно определяет гражданство пленного -- он  сам или  пленившая
его страна.  Но, кроме британского правительства, занявшего особую позицию в
отношении русских военнопленных, все страны, подписавшие конвенции, с самого
начала  руководствовались тем,  что гражданство  пленного  определяется  его
военной  формой. Причина этого ясна. Стоит одной из воюющих сторон присвоить
себе право выделить кого-то из солдат вражеской страны, находящихся в плену,
как  враг не замедлит ответить ударом на удар, и  в конце концов дело дойдет
до   полного   пренебрежения   Конвенцией.   И   действительно,   британское
правительство,  как  было показано  ранее,  опасалось,  что немцы,  узнав  о
проводимой Англией политике насильственной
     16--2491 481


     репатриации,   примут    ответные    меры   в    отношении   английских
военнопленных19.
     Специалисты по международному праву в целом были единодушны в неприятии
доводов  Дина.  При   обсуждении  случая  китайских  малайцев,  служивших  в
индонезийских войсках  и  взятых  в  плен  в  Малайе,  Сюзан Элман  приводит
множество  прецедентов  в  доказательство  того, что  прежнее  подданство не
влияет   на  статус  солдата  в  армии,   в  рядах  которой  он  служит,  и,
следовательно,  на  его   статус  как  военнопленного20.   Другие
авторитеты в этой  области также утверждают, что насильственная  репатриация
находится   в  явном   противоречии   с  международным  правом  и  Женевской
конвенцией21.
     Американский юрист, отстаивая русских военнопленных в 1945 году, провел
интересную параллель  с делом  Чарлза Ли, английского офицера, перебежавшего
во время  войны  США  за  независимость  к американцам  и дослужившегося  до
генерал-майора.  В  1776  году англичане взяли  его в плен  и  приговорили к
смертной казни как предателя. Но в дело  вмешался сам  Вашингтон, заявивший,
что "Ли находится на положении военнопленного  и  в качестве такового  имеет
все    соответствующие    права".    Англичане   уступили,    и    Ли    был
обменян22.
     Тем  не  менее, наверное, многим  трудно понять,  как  в  1944-45 годах
русские,  воевавшие  в немецкой армии против своей страны или ее  союзников,
могли  рассчитывать  на   то,  чтобы  соответствующие  стороны,  пленив  их,
обращались с ними, как с обычными военнопленными. Однако МИД с самого начала
войны настаивал  на том, что такая протекция распространяется на иностранных
подданных, находящихся на службе в английской армии. Например,  в английской
армии  было  немало  французов,  которые  воевали  против  правительства  их
собственной страны.  На это можно, правда, возразить, что правительство Виши
действовало вопреки интересам народа, однако это лишь сделает наше сравнение
с СССР еще убедительнее. Немцы же рассматривали таких военнослужащих наравне
с другими английскими военнопленными.
     Слабость  аргументации  Патрика Дина  лучше  всего проиллюстрировать на
следующем  примере.  В 1944  году Кабинет военного  времени Англии  утвердил
создание чисто  еврейского военного соединения -- Еврейской бригады. Бригада
эта участвовала в итальянской кампании в марте-мае  1945  года23.
Представим,  что   солдаты-евреи,  родившиеся  в  Германии  и  бывшие  ранее
гражданами этой  страны, попали  бы  в это время в руки врага и  подверглись
жестокому обращению. До тех пор британский МИД с успехом добивался того, что
в немецком  плену с евреями обращались так  же, как с другими военнопленными
Британского  содружества24.  И  если  бы  немецкое  правительство
заявило, что на евреев немец-
     482


     кого происхождения  Конвенция не распространяется, Патрик  Дин  вряд ли
согласился бы с этим, хотя немцы и могли утверждать, что англичане "защищают
возможных предателей от наказания, полагающегося им по законам их страны".
     Отказ  распространить  на  взятых  в  плен  русских  условия  Женевской
конвенции противоречил  прежней и последующей английской интерпретации и был
неприемлем    для    немецкого25   и   американского26
правительств. Дело в  том, что,  как  признал Джон Голвуорси, законники МИДа
исходили  из  соображений  целесообразности.  Довод  Дина,  что  русские  --
предатели и потому не подпадают под  защиту Конвенции, предназначался,  судя
по всему, лишь для  внутреннего  пользования. Ни  американское,  ни немецкое
правительства не  были  поставлены  о  нем в известность.  Более  того,  МИД
предпринял  самые решительные меры, чтобы ни одна из заинтересованных сторон
не узнала об этой новой  интерпретации Женевской конвенции. Видимо,  в самом
министерстве с крайним недоверием относились к собственным доводам.
     На полях сражений ничего не подозревавшие английские солдаты продолжали
принимать сдачу в плен частей власовской армии по условиям  Конвенции. Когда
немецкий  командующий Юго-Западной группой армий генерал фон Фиттингоф 2 мая
1945  года  сдался  фельдмаршалу Александеру,  в тексте условий сдачи в плен
говорилось о  "власовских и других  военных  и  полувоенных  формированиях и
организациях". Под этими формированиями разумелись казаки Доманова, кавказцы
Гирея и Тюркская дивизия. Сама сдача  в плен  обозначалась как "капитуляция"
согласно  "положениям  Гаагской   конвенции"27.   Правда,   через
несколько дней после капитуляции Германии союзники
     пришли  к соглашению,  что, если за вражескими  силами,  плененными  до
капитуляции, сохраняется  статус  военнопленных, силы, которые еще находятся
на поле боя, попадают в особую категорию "сдавшегося вражеского персонала" и
как таковые не имеют права на протекцию Женевской конвенции28.
     Поэтому  15-му   казачьему  кавалерийскому  корпусу,  находившемуся   в
Юго-Восточной  группе  немецких  армий,  было  отказано  --  по  инструкциям
генерала  Мак-Крири  --  в сдаче  в  плен на  условиях  Женевской конвенции.
Впрочем, сам  по себе  этот факт ничего не значил. Как  объясняет  полковник
Джеральд Дрейпер, специалист по вопросам, связанным с юридическим положением
военнопленного,
     причина была  проста. У  нас  не хватало  ресурсов,  чтобы содержать  и
кормить такое огромное число капитулировавших
     16* 483


     войск, и мы не хотели быть скованы обязательствами, которые налагала на
нас Женевская конвенция...29
     Строго говоря, законность этой акции весьма сомнительна, так как статья
96 конвенции  гласит, что  государство, желающее  отказаться  от  конвенции,
обязано предупредить об этом  за год.  Но,  как указывает профессор Дрейпер,
это было сделано с целью снять с  себя невыносимый груз  ответственности  за
размещение и обеспечение  на  относительно щедрых  условиях всей сдавшейся в
плен немецкой армии.  При этом наверняка не имелся  в виду отказ от гуманных
установок  Конвенции, которые по-прежнему оставались для солдат руководством
к действию. Для них вопроса о переоценке стандартов гуманности не возникало.
Фельдмаршал  лорд Хардлинг, часто  обсуждавший  эту проблему с Александером,
прямо сказал мне,  что считает Женевскую конвенцию "руководством к обращению
с военнопленными". В момент сдачи в плен казачьих частей в  Австрии офицеры,
как и прежде, применяли • условия Конвенции к капитулирующим  вражеским
войскам. Так, полковник Джеффри Шейкерли, тогда майор Стрелкового корпуса, в
начале  мая получил приказ  следовать на  север от Графен-штейна  и  убедить
часть СС сдаться в плен. Он рассказывает:
     Я был  уверен,  что  приказ предписывает мне вести переговоры о сдаче в
плен  на условиях  Женевской конвенции и подчеркивать то обстоятельство, что
СС сдается  английской армии. Адъютант немецкой части по меньшей мере дважды
на протяжении нашей беседы уточнил эти условия сдачи в плен.
     Проконсультировавшись со своим  командиром, адъютант "вернулся ко мне и
спросил, могут ли вместе с ними на тех же условиях сдаться казаки -- их было
около  сотни. Я  ответил  утвердительно. Мы обговорили детали,  и наутро они
сдались  нам".  Этих  казаков  поместили  вместе  с  их  собратьями  из  1-й
кавалерийской дивизии  в лагерь в  Вейтенсфельде и затем  передали  Советам.
Майор Шейкерли,  получив  сообщение  об этом, был глубоко расстроен тем, что
"невольно обманул их"30.
     Мы рассказали эту историю  с  несчастливым концом, чтобы показать,  что
решение о  сдавшемся вражеском  персонале  не меняло того,  что  фельдмаршал
Хардлинг  называет  "этикетом  войны",   и  было  введено  исключительно   в
административных целях.
     Утверждая, будто русские, плененные английской армией, не подпадают под
Женевскую конвенцию,  Патрик  Дин, очевидно, не  учитывал  того  факта,  что
англичане  с  момента  высадки фактически  согласились  считать плененных  в
немецкой форме русских военноплен-
     484


     ными, со  всеми вытекающими отсюда последствиями.  Через три дня  после
высадки  в  Нормандии  полковник  Филлимор  из  военного министерства писал:
"Несмотря  на то, что эти  люди -- русские,  с ними в  настоящее время будут
обращаться,    как    с    немецкими    военнопленными.    МИД    на     это
согласен..."31   А  9  августа  1944  года  Объединенный  комитет
начальников штабов информировал Эйзенхауэра:
     Граждане союзных стран, служившие в немецких полувоенных формированиях,
в  настоящее  время  будут рассматриваться как военнопленные, и обращение  с
ними будет соответствовать Конвенции о военнопленных32.
     Вскоре,  однако,  выяснилось,  что  такое  решение  чревато  серьезными
трудностями: "Если мы считаем их военнопленными, их следует в соответствии с
международным  правом зарегистрировать в  этом качестве  и сообщить их имена
государству-протектору"33 (т. е. Швейцарии). А  это, как указывал
заместитель  генерала-адъютанта  лорд   Бриджмен,   могло  иметь  неприятные
последствия34.  Государство-протектор,  как сказано в  Конвенции,
обязано  охранять интересы пленных, и  нетрудно предвидеть,  куда это  могло
завести  союзников.   При  сложившемся  положении  дел  права  военнопленных
тщательно скрывались от них самих и от государства-протектора. Например, нет
никаких  свидетельств применения  Статьи 84  Женевско