после отеческой
беседы с  офицером НКВД 90 % вернувшихся отпустили и  они зажили  нормальной
жизнью.  Нескольких  человек,  действительно  провинившихся перед  советской
властью, отправили в  лагеря,  но никого не  расстреляли. Правда,  во  время
интервью некоторые  намекали,  что  могли бы рассказать  другую историю,  но
шведский писатель  решил, что  у  него нет оснований  не  верить добровольно
данным показаниям47.
     Поучительно сравнить это  сообщение  с рассказом А. Солженицына. В 1941
году  около   побережья  Швеции  затонул  советский  эсминец,  команда  была
интернирована. В  1945 году они вернулись в СССР, где вскоре все оказались в
лагерях.
     Но в Швеции прознали как-то  об  их судьбе и напечатали  клеветнические
сообщения в прессе. К  тому времени ребята были рассеяны по разным ближним и
дальним  лагерям.  Внезапно по спецнарядам  их всех стянули  в ленинградские
Кресты,  месяца два кормили на убой,  дали отрасти их прическам. Затем одели
их   со  скромной   элегантностью,   отрепетировали,   кому   что  говорить,
предупредили, что каждая сволочь, кто пикнет иначе, получит "девять грамм" в
затылок,-- и  вывели  на пресс-конференцию перед приглашенными  иностранными
журналистами  и  теми,  кто   хорошо  знал  всю  группу  по  Швеции.  Бывшие
интернированные  держались бодро, рассказывали, где живут, учатся, работают,
возмущались буржуазной клеветой, о которой  недавно прочли в западной печати
(ведь она продается у нас в каждом киоске),-- и вот
     447


     списались  и  съехались  в  Ленинград  (расходы  на  дорогу  никого  не
смутили).  Свежим лоснящимся  видом  они  были лучшее опровержение  газетной
утки.   Посрамленные   журналисты   поехали   писать   извинения.  Западному
воображению  было  недоступно  объяснить  происшедшее  иначе.  А  виновников
интервью тут же повели в баню, остригли, одели в прежние отрепья и разослали
по тем же лагерям. Поскольку они вели себя достойно -- вторых сроков не дали
никому48.
     Лихтенштейн
     В  Лихтенштейне  события  развивались  гораздо  стремительнее.  Поздним
вечером  2  мая  1945 года  начальнику пограничной  полиции  сообщили, что к
границе  приближается  со  стороны Австрии  военная  колонна. По обе стороны
шоссе  двигались группы  вооруженных  пехотинцев, а по  дороге  медленно шел
транспорт. Все призывы остановиться были тщетны, и начальник погранполи-ции,
не убоявшись разительного превосходства приближающегося отряда в численности
и   вооружении,  приказал  своим  людям   дать  несколько  предупредительных
выстрелов. После  этого  автомобиль  во главе колонны остановился  и  оттуда
выпрыгнул  офицер  с  криком:  "Не  стреляйте, не  стреляйте, здесь  русский
генерал!" Затем из машины вышел и сам генерал, отрекомендовавшийся как Борис
Алексеевич  Холмстон-Смысловский,  бывший  генерал  гвардейского  полка  его
императорского  величества,  ныне  командующий  Первой русской  национальной
армии. Его подчиненные стояли навытяжку, ожидая приказов. Над ними колыхался
трехцветный бело-красно-синий флаг Российской империи,  а в машине, в центре
колонны сидел  наследник российского  престола,  правнук  Александра Второго
великий князь Владимир Кириллович.  Озадаченный  полицейский побежал звонить
своему командиру.
     История  этого  удивительного  соединения  такова.  Борис  Смы-словский
родился в Финляндии в 1897 году. Поступив в армию, он дослужился до капитана
императорского гвардейского полка; после гражданской войны, в которой воевал
на стороне белых,  эмигрировал  в Польшу, а затем перебрался в Германию, где
учился  в военной  академии. Считая,  что  Россию можно  освободить только с
иностранной помощью, он работал ради этой цели. Когда началась война с СССР,
Смысловский служил  на Восточном  фронте командиром  учебного  батальона для
русских  добровольцев, вызвавшихся участвовать в борьбе против  большевиков.
Постепенно было  создано  двенадцать  боевых  батальонов,  в советском  тылу
действовали  также  большие  группы партизан,  достигавшие  почти  20  тысяч
человек. Верховное
     448


     командование вермахта  в начале  1943  года сформировало из этих  войск
особую  дивизию  "Россия".  Смысловский  был  первым  русским, который  стал
командиром антибольшевистского русского соединения,  и  его формирование  до
конца войны оставалось регулярной частью вермахта. Его офицеры были частично
бывшими  служащими   царской   армии,  частично  --  добровольцами,  бывшими
офицерами  Красной  армии.  Поначалу  между  "красными" и "белыми" случались
ссоры  и  разногласия, но постепенно  все сгладилось:  все  они,  в конечном
итоге, были русскими.  Смысловский  по сей день  считает,  что если бы немцы
обращались так  же  со всеми  взятыми  в  плен русскими,  идея  национальной
цивилизованной России стала бы в отечестве необоримой силой. Однако он уже в
1943  году понял, что  Германия  не  может победить  в  войне. Поражение под
Сталинградом   и   неспособность   нацистского   руководства   вести   умную
антикоммунистическую  политику были для него неопровержимыми свидетельствами
надвигающегося краха. Во время пребывания в Варшаве он разыскал швейцарского
журналиста  и спросил его,  где искать  убежища в  Европе, если  дела пойдут
совсем плохо,-- быть  может, в Швейцарии?  По  мнению  журналиста, Швейцария
отпадала --  страны оси  могли  потребовать от нее  выдачи  беженцев,  и  он
посоветовал попытать счастья в Лихтенштейне, крошечной  стране, связанной со
Швейцарией таможенным союзом, но совершенно независимой. Там можно затаиться
и переждать бурю.
     Война близилась к концу, и 10  марта 1945  года, когда Гиммлер и другие
нацистские  руководители   предпринимали   запоздалые   попытки   заполучить
независимого русского союзника в лице Власова и казаков, силам  Смысловского
был придан статус 1-ой русской национальной армии, а сам Смысловский получил
звание  генерал-майора. Как раз в это  время Буняченко  провел закончившееся
поражением наступление на силы Красной армии на Одере и организовал поход на
Прагу,  а  казаки  и эмигрантские  соединения с  боями  отступали с  Балкан.
Разрозненные русские и украинские части  сходились  в Австрии, на  последнем
островке, удерживаемом  немцами. Смысловский,  потеряв основную часть  своих
сил, двинулся  с  оставшимися  на  запад, намереваясь  с  разрешения  своего
начальства соединиться  с  эмигрантским Русским  корпусом из  Белграда и 3-й
дивизией  РОА под командованием  Шаповалова49. Но из  этих планов
ничего не вышло: все стремительно рушилось. Смысловский связался по телефону
с генералом Власовым -- до этого они дважды встречались --  и  сообщил ему о
своем  намерении идти в Лихтенштейн, однако Власов решил не  отказываться от
планов искать прибежища в  Чехии.  В ответ Смысловский напомнил ему о судьбе
адмирала  Колчака, которого чехи выдали большевикам в 1920 году, и простился
с командующим РОА.
     15--2491 449


     С  остатками своего войска Смысловский  двинулся к  Фельд-кирху, самому
западному   городу  Австрии.  Здесь  он  встретил  молодого  великого  князя
Владимира Кирилловича, которого сопровождал советник Сергей Войцеховский (по
странному совпадению,  его двоюродный брат, генерал Войцеховский, возглавлял
последнюю попытку  белых спасти  Колчака от выдачи). Смысловский согласился,
чтобы   великий  князь   перешел   границу  вместе  с  ним.   Так  последний
представитель дома Романовых оказался под протекцией флага  старой России, в
окружении русских войск. Недалеко от  границы его машина сломалась.  Генерал
Смысловский вспоминает, как  он собрал своих солдат и попросил помочь тащить
машину  великого  князя.  Он не  знал, как отреагируют  на  это  предложение
солдаты, выросшие при советской власти, что они скажут, узнав, что среди них
находится наследник "Николая Кровавого".  И  его приятно удивила  готовность
солдат помочь: последние сотни  метров машину Владимира Кирилловича  толкали
бывшие  красноармейцы.  Это  удивительное  зрелище  как  бы  символизировало
восстановление прерванной связи времен.
     В 11  часов вечера  колонна вступила  на землю Лихтенштейна. Хотя  люди
генерала Смысловского шли  как  военное  формирование, у них  был строжайший
приказ  ни в коем случае не открывать огня, и  можно представить себе, какие
неприятные   минуты   они   пережили,   оказавшись   под   дулами   винтовок
пограничников. У генерала было  450  человек,  и  они могли  бы с  легкостью
перейти границу,  но, оказав  сопротивление, Смысловский лишился  бы  шансов
получить  убежище. Генерал решил,  что  потери  от огня  пограничников будут
невелики,  самое  большее, человек 10  убитых и 20  раненых, а  увидев,  что
нарушители не отвечают, они вообще прекратят стрельбу. Эти расчеты оказались
более чем верными: единственной жертвой стала бутылка коньяка в генеральской
машине50.
     В ту  же ночь  вошедшие в Лихтенштейн солдаты были разоружены, и оружие
перевезли в Вадуц (позже его утопили в Боденском озере, на дне которого оно,
вероятно, покоится до сих пор). В группе Смысловского было 494 человека: 462
мужчины, 30 женщин и  2 детей. Правительство Лихтенштейна отказало в убежище
лишь великому  князю  и его свите;  их на  следующий день вернули в Австрию.
Впрочем, в отличие от других участников этого похода, ему не угрожала выдача
в  СССР.  Генерала Смысловского  с женой и штабом  поселили  в гостинице,  в
деревне Шелленберг. Солдат разместили в  двух пустующих  школах, женщин -- в
другой гостинице. Вскоре для них подыскали постоянное пристанище, а генерала
перевели  в столичную  гостиницу.  Все заботы взял на  себя  лихтенштейнский
Красный  Крест, созданный  в  ту же неделю,  под  председательством  княгини
Лихтенштейнской51. Поначалу имелись опасения, что француз-
     450


     ские  коммунисты,  члены маки,  действующие  под прикрытием французской
1-ой  армии,  могут  пересечь  границу  и похитить русских  офицеров; однако
французское верховное  командование  установило контроль  над  маки,  и  эта
угроза отпала.
     Но  оставалась  гораздо  более  серьезная  опасность.  10  мая  генерал
Смысловский  отправил князю Францу  Иосифу  II  Лихтенштейнскому послание, в
котором просил  о  предоставлении традиционного  убежища для  себя  и  своих
людей.  Через  два  дня пришло  сообщение,  что  многие  власовцы  попали  в
Чехословакии к Красной  армии, а в конце месяца стало известно о  событиях в
Лиенце и на востоке Австрии.  В августе американцы провели жестокую операцию
в Кем-птене, а  в Вадуц прибыла советская репатриационная миссия. 16 августа
русские собрались в ратуше на встречу с представителями СССР.  Здесь один из
интернированных тут же узнал в советском офицере сотрудника НКВД,  с которым
сталкивался  на   родине.  По  словам   барона   Эдварда   фон  Фальц-Фейна,
участвовавшего  в  этих  встречах  в  качестве  переводчика,  все  советские
представители производили впечатление уголовников самого низкого пошиба,  и,
судя по фотографиям, барон нисколько не преувеличил.
     Сочетая  увещевания и  угрозы, представители НКВД добились согласия 200
интернированных  вернуться  на  родину.  По  словам  генерала  Смысловского,
причины этого решения разнообразны и объяснить  их трудно. На многих оказало
едва ли не гипнотическое действие появление тех, от кого еще так недавно они
полностью  зависели,  другие  боялись, что  их в любом случае  вышлют силой,
третьи  поверили  в  обещание  амнистии,  а  четвертые  просто  изнывали  от
ностальгии. Как бы то ни было, но к завершению визита советской миссии около
двух  третей вызвались  вернуться на родину. Эти цифры  представляют большой
интерес.  Они  свидетельствуют о том,  какая  часть русских,  оказавшихся на
Западе  к  1945  году,  выбрала  бы  репатриацию  при  свободном  выборе,  и
убедительно  опровергают мнение  профессора Эпштейна, что ни  один  русский,
захваченный в  плен  в  немецкой форме, не согласился бы на  репатриацию  по
доброй  воле52.  Они  также  говорят о том, что  советские власти
заполучили  бы  большое  количество  репатриантов,  даже  если  бы  союзники
отказались  от политики насильственной репатриации.  Правда,  скорее  всего,
процент  добровольных  репатриантов был  бы в  этом  случае  несколько ниже,
поскольку   многие   люди   Смысловского   согласились   вернуться   в  СССР
"добровольно" из страха, что в один прекрасный день их все  равно подвергнут
экстрадиции. Повлияли на это решение и события в Лиенце и Кемптене, и намеки
советских представителей НКВД в Вадуце,  что то же самое может случиться и в
Лихтенштейне53.
     Добровольцев отправили поездом в советскую  оккупационную зону Австрии.
Они обещали оставшимся писать -- и действительно,
15* 451


     из  Вены пришло несколько писем, но потом они замолчали, и о дальнейшей
судьбе  этих  людей  нам  ничего  не  известно.  Интернированные  провели  в
Лихтенштейне  более года, пока, наконец, Аргентина не согласилась принять их
в качестве иммигрантов, и осенью 1947  года примерно сто русских  отплыли  в
Буэнос-Айрес54. Среди них  был и генерал  Смысловский  с женой. В
Лихтенштейне  его  посещали Ал-лен  Даллес,  глава  американской разведки  в
Швейцарии,  и  другие  военные  западные  эксперты,  рассчитывавшие получить
информацию из этого бесценного источника знаний о Советском Союзе. К тому же
Смысловский все еще поддерживал контакт с антисоветскими агентами и группами
сопротивления   в  России.  Позже  остатки   этого  аппарата  были  переданы
разведывательной  организации генерала  Гелена в американской зоне Германии.
Сам же Смысловский сумел применить свой богатый военный опыт в новой стране,
став   лектором  и   советником  аргентинского  правительства  по  борьбе  с
терроризмом.
     Хотя  некоторые из  добровольных  репатриантов вызвались  вернуться  на
родину из страха, что  правительство Лихтенштейна  может  в последний момент
дрогнуть  и  принять  советские  требования,  реально   такой  опасности  не
существовало. Тогдашний премьер-министр  Лихтенштейна доктор  Александр Фрик
объяснил  мне, что его  правительство ни  на мгновение не принимало в расчет
такую возможность: "Наша страна  маленькая, но она управляется законом".  На
мой вопрос, что было бы, если бы  СССР, союзники или Швейцария оказали такой
нажим,  которому Лихтенштейн не смог бы противостоять, доктор Фрик  ответил,
что был готов к этому и что до тех пор, пока Лихтенштейн мог сам решать свои
внутренние дела, ни один русский не  был бы репатриирован насильно. Если бы,
однако, им угрожали силой, правительство, отказавшись от вооруженной борьбы,
обратилось  бы  с  призывом  к мировому общественному мнению и международной
прессе, протестуя против бесчеловечности предлагаемых мер и вмешательства во
внутренние дела суверенного государства.  Но дело обошлось без нажима. Князь
Лихтенштейна  и доктор Фрик  в разговорах  со  мной  подчеркивали,  что  все
население  страны было  единодушно в этом  вопросе и правительство  получало
прошения от фермеров и крестьян, моливших проявить христианское милосердие и
помочь несчастным  скитальцам55.  Маленький  народ  Лихтенштейна,
воспитанный в  католической традиции,  понял  глубину человеческой  трагедии
русских  и  считал, что этот  аспект перевешивает  соображения политического
благоразумия и материальной выгоды.
     Вообще к делам  материальным население Лихтенштейна проявило редкостное
безразличие,   способное    привести   в   ужас    правоверного    шведского
социал-демократа. В 1945 году в стране жило 12 141 человек, а годовой бюджет
достигал двух миллионов швей-
     452


     царских франков.  Тем не  менее жители  этой чисто сельскохозяйственной
страны без единой жалобы более  двух лет  выделяли на  содержание русских 30
тысяч швейцарских франков в  месяц.  Кроме того, они оплатили все расходы по
их  эмиграции  в  Аргентину, что составило  около  полумиллиона  швейцарских
франков56. Правда, через три года западногерманское правительство
взяло на себя ответственность за эти расходы и выплатило их Лихтенштейну, но
в 1947 году предвидеть это было невозможно.
     Конечно,  можно  сказать, что  у  Лихтенштейна  не  было  общих  дел  с
Советским  Союзом, что английское,  американское и французское правительства
добивались скорейшего  возвращения  своих  военнопленных,  что  шведы  ждали
поставок угля от Польши, тогда как у Лихтенштейна не было на востоке никаких
интересов.  И  это  действительно  так,  но  есть  одно  очень  существенное
соображение.  Лихтенштейн  --  конституционная  монархия,  в  которой  князь
пользуется огромным авторитетом,  как личным, так и политическим. Но до 1945
года это суверенное государство обеспечивало лишь малую часть доходов князя.
Основной источник богатства его семьи составляли огромные  владения в Чехии.
В 1945  году чешское  правительство заявило о своем  принципиальном уважении
прав князя,  но  на  практике местные  коммунистические комитеты  взяли  под
контроль большую часть  княжеских  владений в стране. Князь обратился в суд,
отстаивая свои права, но в 1948 году коммунисты  захватили власть в  стране.
Тем самым все права на частную собственность и вообще всякая законность были
разом отменены,  так  что  князь  должен  был  крепко подумать,  прежде  чем
задевать тех, кто мог лишить его собственности. Этот фактор, однако, был для
него  второстепенным  --  так  же,  как для его  подданных вопрос о налогах,
которые шли на беженцев.
     Таким  образом,  крошечный Лихтенштейн,  где  не было  армии, а полиция
составляла 11  человек, сделал  то, на  что не осмелились другие европейские
страны.  Правительство  Лихтенштейна  с  самого  начала  решительно  заявило
советской репатриационной миссии,  что позволит уехать из страны только тем,
кто  выскажет желание  вернуться  в  СССР, и ни  разу не отклонилось от этой
линии. Когда, например,  миссия намекнула, что  генерал Холмстон-Смысловский
должен   предстать  перед  судом  по  обвинению   в  военных  преступлениях,
правительство Лихтенштейна вежливо, но решительно потребовало доказательств,
а  поскольку  таковых  не  оказалось  --  дело  тем  и   кончилось.  Никаких
неприятностей  не  последовало,  и советская  миссия,  поняв, что ничего  не
добьется, вскоре отбыла восвояси.
     Я спросил князя, были ли у него сомнения в успехе выбранной  линии. Мой
вопрос, по-видимому, удивил его.
     -- Нет,--  объяснил  он,-- с советскими надо говорить жестко --  это им
нравится. Ведь лучше всего они понимают язык силы57.


ПРИМЕЧАНИЯ
     См : Архив военного министерства Великобритании, 32/11683.
     См там же, 32/11137, 301 А.
     Mikhail Koriakov. I'll  Never Go  Back,-- London, 1948,  p.  160. Автор
этой книги,
     неоднократно  цитируемой здесь, работал в советском посольстве в Париже
с
     мая 1945 до марта 1946 года. Регулярное соглашение по типу "ялтинского"
     было заключено обеими странами 29 июня 1945 года (см.: Архив министерст
     ва иностранных дел Великобритании, 371/56714).
     Malcolm J. Proudfoot. European Refugees.-- London, 1957, pp. 129--130.
     D.  J. Dallin,  B. I. Nicolaevsky.  Forced Labour  in Soviet  Russia.--
London, 1948,
     p. 293; Mikhail Koriakov, указ. соч., pp. 160--163.
     См.: Mikhail Koriakov, указ. соч., pp. 166--167.
     D. J. Dallin, B. I. Nicolaevsky, указ. соч., pp. 293--294.
     Архив военного министерства Великобритании, 32/11119, 103 А.
     "Voinov". Outlaw: The Autobiography  of a Soviet Waif. London, Г955  [В
даль
     нейшем: Outlaw], pp. 226--243. Подробнее об этапах Марсель-Одесса см. в
ар
     хиве министерства иностранных дел Великобритании, 371/47895.

     D.  J.  Dallin, В. I.  Nicolaevsky, указ. соч.,  с.  294--295. Отчет  о
репатриации
     из французских лагерей  см. в  кн.: В. Науменко. Великое предательство:
выда
     ча казаков в Лиенце и других местах (1945-1947), т. 2, Нью-Йорк, 1970,
     с. 189--192.
     Рассказы непосредстве