аш дом. Видите ли, я хотел вернуться в ту ночь, когда умер Дании,  как  я
вам и обещал, а вместо этого вернулся на год позже,  и  только  потому,  что
допустил ошибку при  вводе  в  машину  моих  расчетов.  После  того  как  я,
раненный, покинул Институт через  Ворота,  Кокошка,  видимо,  обнаружил  мои
расчеты и заметил сделанную мною ошибку. Он знал, где искать меня не  только
прошлой ночью, но и тогда, когда был убит Данни. Можно сказать, что, когда я
явился, чтобы спасти вас от гибели под грузовиком, я привел за собой  убийцу
Дании. Это моя вина,  хотя  не  явись  я,  Дании  все  равно  бы  погиб  при
столкновении с грузовиком. Но все-таки вы и Крис остались живы.  По  крайней
мере, на данный момент.
   - А почему Кокошка не последовал за вами в 1989 год, в  наш  дом  прошлым
вечером? Он ведь знал, что вы ранены и будете легкой добычей.
   - Но он также знал, что я буду его ждать, и  боялся,  что  я  вооружен  и
окажу сопротивление. Поэтому он  избрал  1988  год,  где  я  не  ожидал  его
встретить, и его внезапное  появление  давало  ему  преимущество.  Наверное,
Кокошка также предполагал, что если он выследит и убьет меня в 1988 году, то
я никогда не вернусь в Институт с той  горной  дороги  и  у  меня  не  будет
возможности убить Пенловского. Он воображал, что сумеет перехитрить время  и
аннулировать  совершенное  убийство  и  таким  образом  спасти  руководителя
Проекта. Но, конечно, это было не в его силах, потому что тогда  он  изменил
бы собственное прошлое, а это невозможно. Пенловский и другие люди уже  были
мертвы, и ничто не могло их оживить. Если  бы  Кокошка  лучше  разбирался  в
законах перемещения во временном пространстве, он бы знал, что я  его  убью,
когда он последовал за мной в 1988-м, потому что к тому  моменту,  когда  он
совершил этот скачок, чтобы отомстить за  Пенловского,  я  уже  благополучно
вернулся из этой ночи в Институт.
   Крис спросил:
   - Как ты себя чувствуешь, мама?
   - В самый раз принять тройную дозу аспирина.
   - Я понимаю, что во всем  этом  трудно  сразу  разобраться,  -  продолжал
Штефан. - Но вы хотели знать, кто такой Генрих Кокошка. Или, вернее, кем  он
был. Это он снял заряды, которые я установил. Из-за него и из-за перерыва  в
подаче электричества остановился  часовой  механизм  взрывателя  и  Институт
по-прежнему стоит на месте.  Ворота  продолжают  функционировать,  а  агенты
гестапо пытаются выследить нас в вашем времени, чтобы убить.
   - Зачем? - спросила Лора.
   - Чтобы отомстить, - объяснил Крис.
   - Неужели они совершают скачок через сорок пять лет, чтобы убить нас ради
мести? - удивилась Лора. - Наверное, тут есть что-то другое.
   - Вы угадали, - ответил Штефан. - Они хотят уничтожить  нас,  потому  что
считают, что мы единственные люди, которые  могут  найти  способ  уничтожить
Ворота до того, как нацисты выиграют войну и  изменят  свое  будущее.  И  их
опасения вполне оправданны.
   - Но как? - в растерянности спросила Лора.  -  Как  мы  можем  уничтожить
Институт "сорок пять лет тому назад?
   - Пока не знаю, - ответил Штефан. - Надо подумать.
   У Лоры были новые вопросы, но Штефан  покачал  головой.  Он  окончательно
обессилел и скоро снова погрузился в сон.

***

   Крис пообедал бутербродами  с  арахисовой  пастой  и  другими  припасами,
купленными в супермаркете. У Лоры не было аппетита.
   Она рассчитывала, что Штефан проспит несколько часов, и  поэтому  приняла
душ. И сразу почувствовала себя значительно лучше, даже в мятой одежде.
   Послеобеденное  время  на  телевидении  было  заполнено  всякой  чепухой:
?мыльные оперы?, телевизионные игры, снова ?мыльные оперы?, повтор  сериалов
и неизменный Фил Донахью, мелькающий среди публики в студни, пытаясь вызвать
у нее понимание и сочувствие к печальной судьбе дантистов-трансвеститов.
   Она добавила в  обойму  ?узи?  патронов?  которые  купила  этим  утром  в
оружейном магазине.
   Снаружи угасал день, и в вышине возникали и росли  кучи  темных  облаков,
пока не закрыли всю голубизну неба. Веерная пальма, рядом  с  которой  стоял
похищенный ?Бьюик?, плотнее сомкнула свои ветви в ожидании бури.
   Лора расположилась на одном из Двух стульев, положила  ноги  на  кровать,
закрыла глаза и  немного  подремала.  Она  проснулась  от  плохого  сна:  ей
пригрезилось,  что  она  не  из  плоти,  а  из  песка  и  налетевший  ливень
стремительно размывает ее тело. Крис спал, сидя на втором стуле, и Штефан на
кровати был по-прежнему погружен в спокойный глубокий сон.
   Пошел дождь, глухо барабаня по крыше мотеля, колотя по лужам на  стоянке,
отчего возникал равномерный усыпляющий шум. Это был обычный, характерный для
Южной Калифорнии дождь, почти что тропический ливень, упорный и бесконечный,
без грома и молнии. Иногда тут  случались  дожди  в  сопровождении  подобной
пиротехники, но не так часто, как в других местах. Теперь у Лоры были особые
причины благодарить Бога за такие особенности климата, потому  что,  появись
молния  и  загреми  гром,  ей  пришлось  бы  раздумывать,  что  это   такое:
естественное природное явление или знак прибытия агентов гестапо  из  другой
эпохи.
   Крис проснулся в пять пятнадцать, а Штефан Кригер спустя пять минут.  Оба
объявили, что голодны; у Штефана появились и другие признаки  выздоровления.
Если раньше глаза у него были воспалены и слезились, то теперь эти  симптомы
исчезли. Опираясь на здоровую руку, он сумел сесть  на  кровати.  Его  левая
рука, раньше бесчувственная и бесполезная, теперь ожила,  и  Штефан  мог  ее
сгибать, двигать пальцами и даже сжимать их в кулак.
   Лоре хотелось вместо обеда получить ответы на  свои  вопросы,  но  жизнь,
среди прочего, научила ее терпению.  Когда  этим  утром  в  одиннадцать  они
подъехали  к  мотелю,  она  приметила  на  другой  стороне  улицы  китайский
ресторанчик. С неохотой оставив Штефана и Криса,  она  вышла  под  дождь  на
улицу и направилась к нему, чтобы запастись едой.
   Она спрятала под куртку свой ?смитт-вессон? и оставила ?узи?  на  кровати
рядом со Штефаном. Автомат был слишком большим и тяжелым для Криса, а Штефан
в случае необходимости мог привалиться к спинке  кровати  и  вести  стрельбу
одной правой рукой, хотя боль от отдачи в левом плече была бы невыносимой.
   Она вернулась, мокрая от дождя, и разложила вощеные коробки с  пищей  для
себя и Криса на кровати, а две порции мясного бульона с  яйцом  для  Штефана
поставила на столик у изголовья. Запахи в ресторане разбудили ее аппетит,  и
она накупила еды с избытком: курицу в  лимонном  соусе,  мясо  по-кантонски,
креветки в тесте, свинину в соевом соусе, печенку с грибами  и  две  коробки
риса на гарнир.
   Пока Лора с Крисом пробовали все блюда  подряд  с  помощью  пластмассовых
вилок, заливая еду кока-колой, которую Лора взяла в автомате мотеля,  Штефан
пил бульон. Он думал, что не сможет есть  что-то  более  тяжелое,  но  после
бульона решил попробовать курицу и печенку.
   Пока они ели, он, по просьбе Лоры, рассказывал о себе. Он родился в  1909
году в немецком городе Гиттелдс в  горах  Гарца;  таким  образом,  ему  было
сейчас тридцать пять лет.
   - С другой стороны, - заметил Крис, - если  учесть  те  сорок  пять  лет,
которые вы перепрыгнули, когда путешествовали во  времени  из  1944  года  в
1989-й, то вам на самом деле все восемьдесят. -  Крис  рассмеялся  довольным
смехом. - Да, вы действительно прекрасно выглядите  для  восьмидесятилетнего
старикашки!
   После первой мировой войны семья переехала в Мюнхен. Отец Штефана,  Франц
Кригер, уже в 1919  году  поддерживал  Гитлера  и  состоял  членом  Немецкой
рабочей партии с того самого момента, как  Гитлер  начал  свою  политическую
карьеру в этой организации.  Вместе  с  Гитлером  и  Антоном  Дрекслером  он
разрабатывал платформу, которая позволила в конечном  итоге  превратить  это
первоначальное общество для дебатов в настоящую политическую партию, позднее
ставшую национал-социалистской.
   - Я одним из первых вступил в гитлерюгенд, когда его организовали в  1926
году, мне тогда было семнадцать, - рассказывал Штефан. - Не прошло  и  года,
как я уже был в рядах штурмовиков, или  СА,  коричневорубашечников,  боевого
кулака партии, точнее, настоящей неофициальной армии. К  1928  году  я  стал
членом СС...
   - Членом СС! - перебил Крис с ужасом и одновременно некоторым  почтением,
как если бы речь шла о вампирах или оборотнях.  -  Вы  были  членом  СС?  Вы
носили черную форму с серебряной мертвой головой, и у вас был кинжал?
   - Тут мне нечем хвастаться, - ответил Штефан Кригер. - В  те  времена  я,
конечно, очень этим гордился, это ясно. Я был глупцом. Глупцом,  который  во
всем следовал воле отца. Первоначально СС была небольшой элитной группой,  и
в наши задачи входила охрана фюрера, даже ценою собственной жизни,  если  бы
это понадобилось. Нам  было  от  восемнадцати  до  двадцати  двух,  мы  были
молодые, невежественные и горячие. В свою защиту могу сказать, что я был  не
таким уж горячим, не то что фанатики, которые меня окружали. Я выполнял волю
отца и в те времена совершенно ни в чем не разбирался.
   Порывы ветра с дождем ударяли в окно, вода громко журчала  в  водосточном
желобе снаружи.
   После сна и особенно бульона Штефан ожил. Но теперь, вспоминая молодость,
проведенную в кипящем котле ненависти и смерти, он вновь  побледнел,  и  его
глаза, казалось, еще глубже запали в темных глазницах.
   - Мне и в голову не приходило выйти из СС, это было  завидное  положение,
да я и не мог этого сделать, не вызвав подозрения,  что  я  потерял  веру  в
нашего обожаемого фюрера. Но с каждым годом, месяцем, а потом и днем я начал
испытывать  все  большее  отвращение  к  тому,  что  видел,  этому  безумию,
убийствам и террору.
   Лоре не хотелось больше ни креветок в тесте, ни курицы в лимонном  соусе,
ни даже просто риса; у нее  пересохло  во  рту.  Она  отодвинула  в  сторону
коробки с пищей, довольствуясь кока-колой.
   - Но если вы оставались в рядах СС, то когда же вы получили  образование?
Когда начали заниматься научными исследованиями?
   - А, вы об этом, - сказал Штефан. - Но я в Институте не занимался научной
работой. У меня нет высшего  образования.  Правда,  в  течение  двух  лет  я
проходил курс  интенсивного  обучения  английскому  языку,  чтобы  научиться
говорить с  достаточно  хорошим  американским  акцентом.  Я  был  участником
проекта по засылке сотен глубоко засекреченных агентов  в  Великобританию  и
Соединенные Штаты. Но я не мог до конца избавиться от немецкого  акцента,  и
поэтому меня не могли использовать;  кроме  (  того,  мой  отец  поддерживал
Гитлера с самого начала, поэтому они меня считали очень надежным элементом и
нашли для меня другое применение. Я выполнял особые задания  фюрера,  всякие
деликатные  поручения,  обычно  в  качестве  посредника  между   враждующими
фракциями в правительстве. Это было отличное место для сбора информации, что
я и делал с 1938 года.
   - Вы были шпионом? - возбужденно спросил Крис.
   - В некотором роде да. Я  старался  внести  хотя  бы  небольшой  вклад  в
уничтожение рейха, чтобы как-то загладить свою вину за прошлое, когда я  ему
служил добровольно. Я хотел  искупить  свою  вину,  хотя  понимал,  что  это
невозможно. И вот осенью 1943 года, когда у Пенловского дела пошли  особенно
успешно, меня  назначили  в  Институт  наблюдателем,  личным  представителем
фюрера. А также  в  качестве  морской  свинки,  первого  человека,  которого
отправят в будущее. Видите ли, когда пришло время проводить  испытания,  они
не желали рисковать Пенловским, Янушским  или  Гельмутом  Волковым,  и  даже
Миттером или Шенком  или  еще  каким-нибудь  ученым,  чья  потеря  могла  бы
повредить  Проекту.  Никто  не  знал,  вернется  ли  обратно  человек,   как
обязательно возвращались животные, и вернется ли обратно целым и невредимым.
   Крис с серьезным видом кивнул:
   - Да, конечно, путешествие во времени могло  оказаться  болезненным,  или
воздействовать на психику, или еще что-нибудь такое. Как знать?
   "Действительно, как знать?? - подумала Лора.
   Штефан продолжал:
   - Еще они хотели, чтобы тот,  кого  они  посылают,  был  надежным  и  мог
сохранить в секрете свое задание. Выбор пал на меня.
   - Офицер СС, шпион и первый хрононавт, - сказал Крис. - Вот это карьера.
   - Очень желаю тебе, чтобы твоя карьера не была  столь  бурной,  -  сказал
Штефан Кригер. Затем он смелее, чем прежде, посмотрел на Лору. У  него  были
прекрасные, необычайной голубизны глаза, но  в  них  застыло  страдальческое
выражение. - Лора.., что вы теперь думаете о своем хранителе? Он  совсем  не
ангел, а пособник Гитлера, эсэсовский преступник.
   - Преступник, нет, ни в коем случае, -  сказала  Лора.  -  Возможно,  ваш
отец, ваша эпоха и ваше общество и попытались сделать из вас преступника, но
они не могли лишить вас внутреннего  стержня,  покорить  вашу  душу.  Вы  не
преступник, Штефан Кригер. И никогда им не были. Никогда.
   - Но и не ангел, - сказал он. - До ангела мне далеко, Лора. После смерти,
когда Высший Судия  увидит,  как  я  запятнал  свою  душу,  мне  предоставят
местечко в аду.
   Дождь, что стучал по крыше, был подобен потоку убегающего времени, многим
миллионам драгоценных минут, часов, дней и лет, потерянных и  невозвратимых,
как капли, исчезающие в трубах и ручейках.

***

   Лора собрала остатки пищи и бросила их  в  мусорный  бак  позади  мотеля,
взяла еще три бутылки кока-колы из автомата, по одной на каждого, и  наконец
решила задать своему хранителю тот самый вопрос, который не давал ей покоя с
тех пор, как он пришел в себя.
   - Почему? Почему такое внимание ко мне, к моей жизни,  почему  вы  хотели
мне помочь, почему спасали мне жизнь, приходили ко мне на помощь? Ради Бога,
объясните   мне,   каким   образом   моя   судьба   связана   с   нацистами,
путешественниками во времени и судьбой мира?
   Его третьим путешествием  в  будущее,  объяснил  Штефан,  было  посещение
Калифорнии в 1984 году. Он выбрал Калифорнию потому, что два его  предыдущих
путешествия, две недели в 1954-м и две недели в 1964 году, убедили его,  что
Калифорния, возможно, будет ведущим культурным и современным научным центром
передовой страны мира. Тысяча девятьсот восемьдесят  четвертый,  потому  что
ровно сорок лет отделяли эту эпоху от его собственной. К тому времени он был
не единственным человеком, пользовавшимся Воротами;  к  нему  присоединились
еще четверо, как только было доказано, что эти скачки в  будущее  безопасны.
Во время третьего путешествия Штефан продолжал знакомство с будущим,  изучал
в подробностях события в мире в ходе войны и  после  нее.  Он  также  изучал
научные достижения за сорок  лет,  которые  следовало  переправить  в  сорок
четвертый год, чтобы помочь Гитлеру выиграть войну; но  не  потому,  что  он
хотел способствовать  успеху  этого  плана,  а  потому,  что  он  хотел  его
саботировать. Его  работа  включала  чтение  газет,  просмотр  телевизионных
программ и просто участие в каждодневной жизни американского общества, чтобы
глубже познакомиться с эпохой конца двадцатого века.
   Откинувшись на подушки, он вспомнил это третье путешествие, и  его  голос
звучал без грустных интонаций, совсем по-иному, чем когда он  описывал  свою
мрачную жизнь до 1944 года.
   - Вы не можете представить, что я почувствовал, когда впервые оказался на
улицах Лос-Анджелеса. Если бы я совершил в будущее скачок  длиною  в  тысячу
лет, а не в сорок, вряд ли я был  бы  так  поражен.  Автомобили.  Автомобили
повсюду, и великое множество немецких, что  означало  определенное  прощение
греха войны, принятие новой Германии, и это меня глубоко тронуло.
   - У нас есть ?Мерседес?, - объявил Крис. - Неплохая машина, но  мне  джип
больше нравится.
   -  Автомобили,  -  продолжал  Штефан,  -  уровень   жизни,   удивительные
достижения повсюду: цифровые часы,  домашние  компьютеры,  видеомагнитофоны,
позволяющие смотреть фильмы прямо у себя дома. Даже через  пять  дней  после
моего прибытия я не мог опомниться от этого приятного сюрприза и каждое утро
ждал новых чудес. На  шестой  день  я  проходил  мимо  книжного  магазина  в
Вествуде и увидел людей, которые ждали, чтобы автор подписал им свою  книгу.
Я зашел внутрь, чтобы порыться в книгах,  а  заодно  выяснить,  какая  книга
пользовалась таким успехом: это помогло бы  мне  лучше  понять  американское
общество. И я увидел вас,  Лора,  вы  сидели  у  стола  со  стопками  вашего
третьего романа  ?Ступени?,  первого,  который  имел  по-настоящему  большой
успех.
   Лора в недоумении наклонилась вперед, подвинулась на самый кончик стула.
   - ?Ступени?? Но у меня нет романа с таким названием.
   Крис опять понял первым.
   - Эту книгу ты написала в той, другой жизни, которую ты бы прожила,  если
бы мистер Кригер не внес в нее коррективы.
   - Вам было двадцать девять, когда я впервые увидел вас в книжном магазине
в Вествуде, - сказал Штефан. - Вы сидели в инвалидном кресле, потому  что  у
вас были  искривленные  парализованные  ноги.  Ваша  левая  рука  тоже  была
частично парализована.
   - Мама, ты была калекой? - удивился Крис. - Инвалидом?
   Лора приподнялась со стула, потому что,  хотя  слова  хранителя  казались
чистой фантазией, она почувствовала, что это была  правда.  Где-то  в  самых
глубинах души, даже не инстинктом, а неким примитивным подобием чувства, она
угадала безошибочность этого образа, увидела себя  в  инвалидном  кресле,  с
изуродованными безжизненными ногами; возможно, она  уловила  отдаленное  эхо
той, иной, искалеченной судьбы.
   - Вы такой родились, - объяснил Штефан.
   - Почему?
   - Я узнал причину значительно позже, после того как подробно изучил  вашу
жизнь. Врач, который в 1955 году принимал роды в  Денвере  в  Колорадо,  был
алкоголиком по имени Марквелл. У вашей матери были вообще трудные роды  -  -
Моя мать умерла во время родов.
   - И в той жизни она умерла тоже. Но в той,  прежней,  жизни  Марквелл  не
сумел хорошо принять роды и повредил вам  позвоночник,  отчего  вы  остались
инвалидом на всю жизнь.
   Лора вздрогнула. Словно проверяя,  что  она  действительно  избежала  той
жизни, первоначально уготованной ей судьбой, она поднялась и подошла к  окну
на своих совершенно здоровых и послушных ей ногах.
   Штефан сказал Крису:
   - Когда я увидел ее в тот  день  в  инвалидном  кресле,  твоя  мать  была
необыкновенно красивой. Она была прекрасна. Конечно, у нее было то же  лицо,
что и сейчас. Она излучала мужество  и  была  в  таком  хорошем  настроении,
словно не замечала своих физических недостатков. Люди, подходившие к  ней  с
книгой, получали не только автограф, но и шутку.  Твоя  мать  была  обречена
провести всю свою жизнь в инвалидном кресле, но она  оставалась  остроумной,
веселой. Я наблюдал за ней издалека и был очарован и глубоко тронут,  такого
не случалось со мной никогда прежде.
   - Она у меня что надо, - заметил Крис. - Мамочка ничего не боится.
   - Твоя мамочка боится, и еще как, - сказала Лора. - Весь этот сумасшедший
разговор напугал твою мамочку до смерти.
   - Ты никогда ни от чего не убегаешь и  не  прячешься,  -  сказал  Крис  и
повернулся, чтобы посмотреть на нее. Он покраснел: мальчикам его возраста не
пристало проявлять свои чувства, именно в это время  им  начинает  казаться,
что они куда  мудрее  своих  матерей.  Обычно  подобное  открытое  выражение
восхищения приберегается до той доры, когда ребенку стукнет сорок или  когда
мать умрет, в зависимости от того, какое событие наступит первым.  -  Может,
ты и боишься, но никогда этого не показываешь.
   Лора еще девочкой поняла, что те, кто проявляет страх, в  первую  очередь
подвергаются нападению.
   - В тот день я купил  экземпляр  ?Ступеней?,  -  продолжал  Штефан,  -  и
вернулся к себе в гостиницу. Я прочитал роман за ночь, и в некоторых  местах
он был таким трогательным, что я плакал... А в других таким забавным, что  я
не мог уд