у
баловать!
   - Больше всего на свете мы мечтали иметь детей, - сказал Карл, - но  наша
мечта не осуществилась. Когда  мы  решили  усыновить  ребенка,  обнаружилась
болезнь Нины, и учреждения, которые этим занимаются, нам отказали.
   - А как приемные родители мы подходим, - сказала Нина, -  так  что,  если
тебе нравится у нас, ты можешь жить с нами  всегда,  как  если  бы  мы  тебя
удочерили.
   Ночью в своей большой спальне с видом на море - теперь это было  огромное
пугающе темное пространство - Лора  сказала  себе,  что  не  должна  слишком
привязываться к Доквайлерам, что болезнь Нины перечеркивала саму возможность
надежного будущего.
   На следующий день, в воскресенье, они отправились покупать Лоре  гардероб
и потратили бы кучу денег, если бы она наконец не упросила их  остановиться.
Набив ?Мерседес? коробками  и  пакетами  с  новой  одеждой,  они  поехали  в
кинотеатр  на  комедию  с  Питером  Селлерсом,  а  после  кино  пообедали  в
ресторане, где  Подавали  гамбургеры  и  делали  умопомрачительные  молочные
коктейли.
   Поливая кетчупом жареную картошку, Лора сказала:
   - Вам  здорово  повезло,  что  социальная  служба  прислала  меня,  а  не
какого-нибудь другого ребенка.
   Карл поднял брови:
   - Вот как?
   - Дело в том, что вы хорошие, даже слишком хорошие, а  поэтому  уязвимые,
даже больше, чем сами думаете. Вы легкая добыча.  Любой  ребенок  вас  сразу
раскусит и воспользуется вашей слабостью. Без всякого  снисхождения.  Но  со
мной вы можете  быть  спокойны.  Я  никогда  не  буду  злоупотреблять  вашей
добротой, и вы никогда не пожалеете, что взяли меня к себе.
   Они в изумлении смотрели на Лору. Наконец Карл повернулся к Нине:
   - Они нас обманули. Это не ребенок. Они нам подсунули карлицу.
   В этот вечер в кровати, ожидая, когда  придет  сон,  Лора  твердила  свое
заклинание для самозащиты: ?Не люби их слишком сильно, не  люби  их  слишком
сильно?. Но она уже любила их всем сердцем.

***

   Супруги Доквайлер записали ее в частную школу, где требования были  выше,
чем в государственных,  которые  она  посещала  прежде,  но  это  только  ее
раззадорило, и она училась еще лучше. Постепенно у нее появились друзья. Она
скучала по Тельме и  Рут,  но  утешалась  тем,  что  они  должны  радоваться
обретенному ею счастью.
   Она даже стала с верой смотреть в будущее и  подумывать,  что  и  ей  там
уготован кусочек счастья. Разве у нее не было личного  хранителя?  Возможно,
даже ангела-хранителя. А если уж кому судьба  послала  ангела-хранителя,  то
его ждет впереди любовь, счастье и благополучие.
   Вот только может ли  ангел-хранитель  прострелить  человеку  голову?  Или
избить его до потери  сознания?  Пусть  так.  Все  равно  у  нее  был  очень
мужественный хранитель,  ангел  или  кто  другой,  а  еще  любящие  приемные
родители, и разве можно отказываться от счастья,  если  оно  тебе  падает  с
неба?
   Пятого декабря,  во  вторник,  Нина  пошла  к  кардиологу,  которому  она
показывалась каждый месяц,  поэтому,  когда  во  второй  половине  дня  Лора
вернулась из школы, дома никого не было. Она открыла дверь  своим  ключом  и
положила книги на столик в стиле Людовика XIV рядом с лестницей.
   Огромная гостиная была декорирована в кремовых, розовых и  бледно-зеленых
тонах, отчего казалась уютной, несмотря на свои размеры. Лора остановилась у
окна полюбоваться видом и пожалела, что  рядом  нет  Рут  и  Тельмы;  у  нее
мелькнула мысль, а не могли бы они приехать сюда.
   Почему бы и нет? Карл и Нина обожали детей. Их любви  с  избытком  хватит
для кучи детей, для целой сотни.
   - Шейн, - сказала она вслух, - ты гений.
   Она пошла на кухню и приготовила еду, чтобы взять к себе в  комнату.  Она
налила стакан молока, разогрела в духовке булочку с  шоколадом,  достала  из
холодильника яблоко, и все время обдумывала, как заговорить с Доквайлерами о
сестрах-двойняшках. Идея казалась ей вполне осуществимой,  и  она  не  могла
обнаружить в своем плане ни сучка ни задоринки. С полными руками она  плечом
открыла дверь из кухни.
   Угорь поджидал ее в столовой; он схватил ее и с такой  силой  швырнул  об
стену, что у нее перехватило дыхание. Яблоко и шоколадная булочка слетели  с
тарелки, тарелка выскочила у нее из руки, он выбил стакан молока из  другой,
и тот со звоном разбился об обеденный стол. Он  снова  схватил  ее  и  снова
швырнул об стену; боль пронзила ей спину, зрение затуманилось, но ей  нельзя
было терять сознание, и она цеплялась за него из последних сил, хотя все  ее
тело кричало от боли, не хватало дыхания, она плохо соображала.
   Где же ты, мой хранитель? Где?
   Шинер придвинул свое лицо к ее лицу, ужас обострил до предела ее чувства,
и она с особой ясностью увидела  каждую  деталь  его  искаженной  бешенством
физиономии: все еще багровые швы в том месте, где ему пришили  обратно  ухо,
черные точки в складках у носа, следы  от  юношеских  прыщей  на  мучнистого
цвета коже. В его зеленых глазах не  было  ничего  человеческого,  это  были
лютые и свирепые глаза дикой кошки.
   Вот сейчас хранитель оттащит от нее Угря и убьет его  на  месте.  Сейчас.
Немедленно.
   - Теперь ты попалась, крошка.  -  Его  пронзительный  голос  был  голосом
маньяка. - Теперь не вырвешься, и ты мне скажешь, кто был этот гад,  который
меня избил. Я ему оторву голову.
   Он держал ее за руки выше локтей, и его пальцы больно вцепились  в  тело.
Он поднял ее с пола до  уровня  своего  лица  и  прижал  к  стене.  Ее  ноги
болтались в воздухе.
   - Кто он, эта сволочь? - Он  был  очень  сильным  для  своего  роста.  Он
оторвал ее от стены и вновь ударил о нее, не опуская на землю. - Скажи  мне,
детка, или я оторву тебе ухо!
   Сейчас. Он может появиться в любое мгновение.
   Боль пульсировала в каждой клетке ее тела, но она сумела втянуть воздух в
легкие, хотя этот воздух был его дыханием, вонючим и тошнотворным.
   - Отвечай мне, детка. Она  умрет,  ожидая  помощи  ангела-хранителя.  Она
лягнула его в ширинку. Это было точное попадание. Он стоял, широко расставив
ноги, он не привык, чтобы девочки оказывали сопротивление, поэтому удар  был
для него полной неожиданностью. Его глаза расширились, на секунду  приобрели
почти человеческое выражение, и он  издал  придушенный  вопль.  Он  отпустил
руки. Лора полетела на пол, а  Шинер  попятился,  потерял  равновесие,  упал
спиной на обеденный стол,  а  оттуда  на  пол,  где  скорчился  на  боку  на
китайском ковре.
   Почти парализованная болью, шоком и страхом, Лора не могла  подняться  на
ноги. Ватные ноги. Тряпичные. Тогда ползи. Она еще могла  ползти.  Прочь  от
него. Изо всех сил. К арке гостиной. В надежде, что там она сможет подняться
на ноги. Он ухватил ее за левую  щиколотку.  Она  попыталась  вырваться.  Не
вышло. Ватные ноги. Шинер вцепился в нее. Холодные пальцы. Как у  трупа.  Он
тонко, пронзительно подвывал. Псих. Она  попала  рукой  в  мокрое  пятно  на
ковре.  Увидела  стакан.  Верхушка  стакана  была   разбита.   Тяжелое   дно
ощетинилось острыми зазубринами. На них еще висели капли молока. Угорь,  все
еще хватавший ртом воздух и скорчившийся от боли, держал ее  уже  за  вторую
щиколотку. Извиваясь, рывками, он старался добраться до нее. Он  по-прежнему
тонко подвывал. Как щенок. Сейчас навалится на нее. Придавит  к  земле.  Она
схватила разбитый стакан. Поранила палец. Не почувствовала боли. Он отпустил
се щиколотки, чтобы обнять за бедра.  Она  выкрутилась  и  перевернулась  на
спину. Как если бы она была угрем. Выставила навстречу разбитый  стакан;  не
для того чтобы ударить, чтобы напугать. Но он уже опускался, падал на нее, и
три стеклянных острия  вонзились  ему  в  горло.  Он  попытался  откинуться.
Схватился за стакан.  Зазубрины,  отломившись,  застряли  у  него  в  горле.
Давясь, задыхаясь, он прижал ее к полу своей тяжестью. Кровь текла у него из
носа. Она попыталась вывернуться. Его ногти  царапали  ее  тело.  Он  тяжело
придавил коленом ее бедро. Она почувствовала его рот у себя на горле. Слегка
прикусил кожу. В следующий раз, если она позволит, отхватит кусок  побольше.
Она забилась под ним. Дыхание свистело и булькало в его изуродованном горле.
Она вывернулась. Он сделал попытку ее поймать.
   Лора ударила его ногами. Ноги теперь работали лучше. Это был верный удар.
Она  поползла  к  гостиной.  Ухватилась  за  деревянную   арку.   Поднялась.
Обернулась. Угорь тоже стоял на ногах, вооружившись, как палицей, стулом. Он
размахнулся. Она увернулась. Стул с грохотом ударил по раме  арки.  Шатаясь,
она вошла в гостиную, двинулась к прихожей, к выходу, к спасению. Он швырнул
в нее стул. Удар пришелся по плечу. Она упала. Несколько раз  перевернулась.
Взглянула вверх. Он навис над нею, схватил за левую руку. Ее  силы  убывали.
Тьма заволакивала глаза. Он схватил  ее  за  другую  руку.  Конец.  Если  бы
осколок стекла в горле не перерезал еще одну артерию. Внезапно кровь хлынула
у него из носа. Огромной отвратительной массой он свалился на  нее.  Он  был
мертв.
   Она не могла двинуться, вздохнуть, с трудом  сохраняла  сознание.  Сквозь
свои нервные всхлипывания она услышала звук открываемой двери. Шаги.
   - Лора! Ты дома? - Это был голос Нины, сначала  оживленный  и  радостный,
потом пронзительный от ужаса. - Лора? Боже мой, Лора!
   Лора попыталась столкнуть с себя мертвое тело, но это удалось  ей  только
наполовину, зато теперь она могла видеть Нину в арке передней.
   На мгновение шок парализовал женщину. Не веря своим глазам, она  смотрела
на кремово-розовую и зеленую, как морская волна, комнату:  изысканный  декор
дополняли  многочисленные  алые  пятна.  Взгляд  ее  фиалковых  глаз   вновь
обратился к Лоре, и она вышла из оцепенения.
   - Лора, Боже мой, Лора! - Она сделала три шага вперед,  остановилась  как
вкопанная и склонилась, обнимая себя, как будто получила удар в  живот.  Она
издала странный звук: ?Ух, ух, ух, ух, ух?. Попыталась выпрямиться. Ее  лицо
исказилось. Она не могла стоять прямо, свалилась на пол и смолкла.
   Не может быть, чтобы это случилось. Это несправедливо, несправедливо.
   Испуг и любовь к Нине придали  Лоре  новые  силы.  Она  выбралась  из-под
Шинера и быстро поползла к приемной матери.
   Нина казалась безжизненной. Ее прекрасные глаза были открыты, но смотрели
невидящим взором.
   В поисках пульса Лора положила свою окровавленную руку на  шею  Нины.  Ей
показалось, что она его нашла. Слабое, неровное биение.
   Она схватила подушку с кресла и подложила под голову Нине, потом побежала
на кухню, где на телефоне были номера полиции и пожарной охраны.  Запинаясь,
она сообщила о сердечном приступе у Нины и дала пожарным свой адрес.
   Вешая трубку, она не сомневалась, что все будет в порядке, ведь  она  уже
потеряла от сердечного приступа одного из родителей, своего отца, и было  бы
нелепо потерять Нину по той же причине. В жизни случались нелепые вещи,  это
правда,  но  ведь  сама  по  себе  жизнь  не  была  нелепостью.  Жизнь  была
непонятной, трудной, удивительной, бесценной, загадочной, бедной,  но  никак
не нелепой. Нина должна жить, потому что ее смерть была бы абсурдом.
   Все еще напуганная и обеспокоенная, но  уже  чувствуя  себя  лучше,  Лора
поспешила обратно в гостиную, стала на колени возле своей приемной матери  и
обняла ее.
   Ньюпорт-Бич располагал  первоклассной  службой  ?Скорой  помощи?.  Машина
приехала через три-четыре минуты после звонка Лоры. Два фельдшера знали свое
дело и имели в своем распоряжении все необходимое.  Однако  через  несколько
минут они объявили, что Нина мертва; она умерла в тот момент, когда упала на
пол.

10

   Через неделю после возвращения Лоры в приют и за восемь дней до Рождества
миссис Боумен вернула Тамми Хинсен на четвертую кровать в комнате  Аккерсон.
В непривычной беседе с Лорой, Рут и Тельмой миссис Боумен объяснила  причину
такого решения:
   - Вы говорите, девочки, что Тамми не уживается с вами, однако  у  вас  ей
лучше, чем в других местах. Мы селили ее в Другие комнаты, но другие девочки
ее не выносят. Не знаю, что в ней  такого,  что  делает  ее  парией,  но  ее
соседки в конце концов начинают ее бить.
   Вернувшись в комнату еще до появления Тамми,  Тельма  уселась  на  пол  в
основной  позе  йогов:  ноги  скрещены,  пятки  упираются   в   бедра.   Она
заинтересовалась  йогой,  когда  битлы  увлеклись  восточной  медитацией,  и
говорила, что, когда она наконец встретится с Полом Маккартни - она  считала
это своей неотвратимой судьбой, - им будет о  чем  поговорить,  а  именно  о
такой ерунде, как йога.
   Теперь же, вместо того чтобы заниматься медитацией, она сказала:
   - Представляете, как бы отреагировала эта корова,  если  бы  услышала  от
меня: ?Миссис Боумен, мы не любим Тамми потому, что она позволяла  Угрю  все
до последнего, да еще помогала ему сладить с другими слабыми девочками,  так
что для нас всех она враг?. Что бы сказала эта туша Боумен, если бы я ей все
это выложила?
   - Она сказала бы тебе, что ты трепло, - объявила Лора, плюхаясь  на  свою
провисшую кровать.
   - Верно. А потом бы она меня сожрала вместе с потрохами.  Можно  ли  быть
толще? Она раздувается с каждым днем. Люди таких размеров просто опасны: это
ненасытное всеядное животное способно слопать на десерт  вместо  шоколадного
мороженого целого ребенка.
   Стоя у окна и глядя вниз на спортивную площадку. Рут сказала:
   - Несправедливо, что другие девочки так относятся к Тамми.
   - Жизнь вообще несправедлива, - добавила Лора.
   - Жизнь не  сахар,  -  подхватила  Тельма.  -  Послушай,  Шейн,  прекрати
разводить философию и выдавать прописные  истины.  Ты  же  знаешь,  как  это
навязло у нас в зубах, хуже Бобби Джентри с ?Балладой о Билли Джо?.
   Когда час спустя явилась Тамми, Лора нервничала. Ведь она убила Шинера, а
Тамми от него зависела. Она ожидала, что Тамми будет ожесточенной и злой, но
девочка  поздоровалась  с  ней  и  улыбнулась   искренней,   застенчивой   и
пронизывающе печальной улыбкой.
   После двухдневного  пребывания  Тамми  в  комнате  стало  ясно,  что  она
сожалела о смерти Угря и потере  его  извращенной  привязанности,  но  также
испытывала облегчение.

***

   После смерти Угря и Нины Доквайлер Лора по  вторникам  и  субботам  имела
получасовые беседы с психотерапевтом, доктором  Буном,  который  приходил  в
приют в эти дни. Доктор Бун не понимал, как Лора могла перенести потрясение,
вызванное нападением Вилли Шинера и трагической смертью  Нины,  безо  всяких
психологических нарушений. Его ставили в тупик рассудительность, с какой она
рассказывала о своих переживаниях, и взрослые слова,  какими  она  объясняла
свое восприятие событий в Ньюпорт-Бич. Он не учитывал, что Лора выросла  без
матери, потеряла отца, перенесла много тяжелых и страшных  моментов  и,  что
самое главное, горячая любовь отца закалила ее: она  была  жизнерадостной  и
неунывающей, сгибалась, но не падала под  ударами  судьбы.  Она  говорила  о
Шинере с полным равнодушием, а о Нине с печалью и любовью, но для  психиатра
ее спокойствие было скорее видимым, чем реальным.
   - Значит, ты видишь во сне Вилли Шинера? - спрашивал доктор,  сидя  рядом
на диване в небольшом кабинете, выделенном для него в приюте.
   - Я только два раза его видела. И то в  ночных  кошмарах.  У  всех  детей
бывают ночные кошмары.
   - Нина тебе тоже, конечно, снится. Это тоже кошмары?
   - Совсем нет! Это хорошие сны. Доктор был удивлен.
   - А когда ты вспоминаешь Нину, тебе грустно?
   - Да. Но я... Я также вспоминаю, как весело нам было ездить по магазинам,
как мы примеряли платья, свитеры. Вспоминаю ее улыбку и смех.
   - А угрызения совести? Ты чувствуешь себя виноватой в том, что  случилось
с Ниной?
   - Нет. Может быть, Нина не умерла бы, если бы я не пришла в гостиную и не
привела за собой Шинера, но я не испытываю чувства вины.  Я  старалась  быть
хорошей приемной дочерью,  и  они  были  счастливы  со  мной.  Просто  жизнь
преподнесла нам большой сюрприз, но это не моя вина. Сюрприз  -  это  всегда
сюрприз, от него не спрячешься.
   - Сюрприз? - переспросил доктор в недоумении. - Значит, ты считаешь,  что
жизнь - это череда неожиданностей? Как в немой комедии?
   - До какой-то степени.
   - Значит, жизнь - это комедия?
   - Нет, жизнь - вещь серьезная и смешная одновременно.
   - Разве это возможно?
   - Если вы этого не понимаете, - сказала Лора,  -  то,  наверное,  вопросы
должна задавать я.
   Лора  заполнила  целые  страницы  следующей   тетради   своего   дневника
замечаниями о докторе Буне. О неизвестном ангеле-хранителе там  не  было  ни
строчки. Она даже старалась не вспоминать  о  нем.  Он  ее  подвел.  А  Лора
привыкла рассчитывать на него. Усилия, которые он приложил для ее  спасения,
заставили ее почувствовать себя особенной, и эта  мысль  служила  ей  опорой
после смерти  отца.  Теперь  она  раскаивалась,  что  посмела  надеяться  на
кого-то, кроме себя, когда речь шла о ее жизни. Она по-прежнему хранила,  но
больше не перечитывала ту записку, что он оставил  на  столе  после  похорон
отца. И с каждым днем прошлые подвиги ее хранителя во имя ее блага все более
казались вымыслом, нечто вроде сказок о Санта-Клаусе, которым она  давно  не
верила.
   В  день  Рождества  девочки  вернулись  к  себе  в  комнату   нагруженные
подарками, полученными  от  благотворительных  обществ  и  просто  отдельных
жертвователей. Вечер завершился пением рождественских песен, и Тамми удивила
Лору и близнецов, присоединившись  к  хору.  Она  пела  негромким,  дрожащим
голосом.
   Прошло еще немного времени, и она почти перестала грызть ногти.  Она  еще
не преодолела целиком  свою  замкнутость,  но  казалась  более  спокойной  и
довольной собой, чем когда-либо прежде.
   - Теперь, когда нет этого извращенца, - сказала Тельма, - она,  смотришь,
и оправится.

***

   Двенадцатого  января  1968  года,  это  была  пятница,  Лоре  исполнилось
тринадцать лет, но она не отмечала день рождения. У нее не было настроения.
   В предыдущий понедельник ее перевели из приюта Макилрой  в  Касвелл-Холл,
приют для старших детей в Анахейме,  в  пяти  милях  от  ее  прежнего  места
обитания.
   - Жди нас в мае, - успокаивала ее Тельма. - Второго  мая  нам  исполнится
тринадцать, и нас только тут и видели. Мы будем снова вместе.
   Когда воспитательница  из  Касвелла  приехала  за  ней,  Лора  не  хотела
оставлять старое место, но потом подчинилась судьбе.

***

   Приют Касвелл-Холл размещался в старом школьном здании, где  классы  были
превращены в спальни, комнаты  отдыха  в  кабинеты  воспитателей.  Атмосфера
Касвелл-Холла была более казенной, чем в приюте Макилрой.
   Касвелла был  также  опасней  приюта  Макилрой,  потому  что  здесь  жили
подростки, многие из которых были настоящими  малолетними  преступниками.  В
стенах Касвелла можно было достать марихуану и  другие  наркотики,  и  среди
юношей, а также и девушек часто вспыхивали драки. Возникали группы, как  это
было и в приюте Макилрой, но только, в Касвелле  многие  из  этих  групп  по
своей организации, действиям и поступкам  мало  чем  отличались  от  уличных
банд. Воровство было обычным делом.
   Лора очень скоро поняла, что в жизни выживают два типа людей: первые, как
она сама, черпавшие необходимую  стойкость  в  той  любви,  которая  некогда
выпала на их долю; и вторые, не  знавшие  этой  любви,  в  чьих  душах  жила
ненависть, и находившие жалкое удовлетворение в драках и проявлениях  мести.
Они отвергали нормальные человеческие чувства и в  то  же  время  завидовали
тем, кто был на них способен.
   В Касвелле Лора все время была начеку, но не дала страху взять над  собой
верх. Головорезы были страшными и жалкими одновременно, а в своем  позерстве
и непременных стычках даже смешными. В Касвелле никто не разделял ее мрачный
юмор: она не нашла здесь  вторых  сестер  Аккерсон;  поэтому  она  заполняла
своими впечатлениями аккуратные тетради дневников. Она ждала,