ывал  Штефана.  Они  сидели  совсем  рядом,  и  подобное
пристальное изучение нервировало Штефана больше, чем он того ожидал.
   Наконец премьер-министр заговорил:
   - Значит, вы почерпнули информацию из того, что я напишу в будущем?
   Штефан встал с кресла, взял  те  шесть  толстых  томов,  которые  солдаты
вытащили из рюкзака, - репринтное издание компании ?Хофтон Мифлин? в  мягкой
обложке, по девять долларов девяносто пять центов за том, -  и  разложил  их
перед Уинстоном Черчиллем  -  Это,  сэр,  ваш  шеститомник  ?Вторая  мировая
война?, который будет считаться одним  из  самых  точных  описаний  войны  и
одновременно выдающимся литературным произведением и историческим трудом.
   Он хотел было добавить,  что  главным  образом  за  эту  работу  Черчилль
получит Нобелевскую премию по литературе в 1953  году,  но  потом  решил  не
открывать это Черчиллю. Жизнь много бы потеряла,  если  ее  лишить  подобных
приятных неожиданностей.
   Премьер-министр, не раскрывая, осмотрел передние и  задние  обложки  всех
шести томов и даже улыбнулся,  когда  читал  отрывок  из  рецензии,  которая
появилась в литературном приложении к газете ?Таймc?. Затем он раскрыл  один
из томов и быстро перелистал страницы, не останавливаясь для чтения.
   - Это не подделка, - заверил его Штефан.  -  Если  вы  прочитаете  наугад
любую страницу, вы узнаете свою собственную неповторимую манеру. Вы...
   - Мне не нужно ничего читать. Я вам верю, Штефан  Кригер--  Он  отодвинул
книги в  сторону  и  откинулся  на  спинку  кресла.  -  И,  мне  кажется,  я
догадываюсь, зачем вы  ко  мне  явились.  Вы  хотите,  чтобы  я  организовал
воздушную  бомбардировку  Берлина,  объектом  которой  станет   район,   где
расположен Институт.
   - Совершенно верно, сэр. И  это  надо  сделать  до  того,  как  ученые  в
Институте закончат изучение материалов, доставленных из будущего, прежде чем
они решат, каким образом ознакомить  с  этой  информацией  немецкую  научную
общественность, а это может произойти со дня на день. Вы должны  действовать
еще до того, как они позаимствуют в будущем нечто такое,  что  обеспечит  им
превосходство над  союзниками.  Я  вам  дам  точные  данные  о  расположении
Института. С начала года американские и английские бомбардировщики совершают
дневные и ночные налеты на Берлин, так что...
   - В парламенте были протесты против  бомбардировок  городов,  пусть  даже
вражеских, - заметил Черчилль.
   - Это так, но налеты продолжаются. При  такой  точно  установленной  цели
налет надо проводить только в дневное время.  Но  если  будет  нанесен  удар
вообще по этому району, если будет стерт с лица земли целый квартал...
   - Несколько кварталов вокруг Института будут превращены  в  развалины,  -
сказал премьер-министр. -  Мы  не  можем  с  такой  хирургической  точностью
проводить операцию.
   - Я понимаю. И все же, сэр, вы должны отдать приказ  о  бомбардировке.  В
ближайшие несколько дней на этот район следует  сбросить  тонны  взрывчатки,
больше чем на любой другой район на всем европейском театре военных действий
за всю войну. От Института должна остаться одна пыль.
   Премьер-министр с минуту молчал, размышляя; следил  за  тонким  синеватым
дымом своей сигары. Наконец он сказал:
   - Мне необходимо проконсультироваться с советниками. Я думаю,  мы  сможем
подготовить и  осуществить  бомбардировку  не  раньше  чем  через  два  дня,
двадцать второго числа, а может быть, и двадцать третьего.
   - Это вполне подходящие сроки, - с облегчением сказал  Штефан.  -  Но  не
позже. Прошу вас, сэр, ни в коем случае не позже.

18

   Женщина, сжавшись в комок, спряталась за левым передним крылом ?Бьюика? и
осматривала пустыню к северу от себя, в то время как Клитман наблюдал за ней
из-за  переплетения  ветвей  мескитового  куста  и  повисших  на  нем  шаров
перекати-поля. Женщина не видела Клитмана. Когда она передвинулась к правому
переднему крылу и повернулась спиной к Клитману, тот немедленно  вскочил  и,
пригнувшись, помчался к следующему укрытию - выщербленному ветром  и  песком
камню.
   Лейтенант молча проклинал свои черные мокасины, скользкие подошвы которых
были мало пригодны для подобного мероприятия. Глупо наряжаться  под  молодых
дельцов или баптистских пасторов, если твоей целью является убийство. Хорошо
еще, что пригодились темные очки.  Яркое  солнце  раскалило  камни  и  белый
песок; без очков он не видел бы ничего вокруг и, конечно, не раз  споткнулся
бы и упал.
   Он собрался было опять нырнуть за какое-нибудь  укрытие,  когда  услышал,
что женщина открыла огонь в другом направлении. Она была занята,  и  он  мог
продвигаться вперед. Внезапно раздался вопль, такой пронзительный и  долгий,
что он мало походил на крик человека; он был подобен вою  дикого  животного,
раздираемого когтями хищника.
   Потрясенный,  Клитман  спрятался  в  длинной,  узкой  каменной   впадине,
невидимой женщине. Он прополз на животе до конца  ложбины  и,  тяжело  дыша,
затаился. Когда наконец он немного приподнял голову, чтобы его глаза были на
уровне земли, он увидел, что уже обошел ?Бьюик? с севера и находится от него
на расстоянии пятнадцати ярдов. Если он продвинется еще хотя бы на несколько
ярдов, то окажется позади женщины, в отличном положении,  чтобы  срезать  ее
очередью.

***

   Вопли стихли.
   Догадавшись,  что  человек  за  ее  спиной,  на  юге,  на  время  притих,
напуганный гибелью товарища, Лора опять  передвинулась  к  левому  переднему
крылу - Еще две минутки, малыш. И все будет в порядке, - сказала она Крису.
   Пригнувшись,  она  оглядела  северный  фланг.  Пустыня  там   по-прежнему
казалась необитаемой. Ветер стих, и даже перекати-поле застыли на месте.
   Если их было только трое, вряд ли  они  оставили  бы  одного  человека  у
?Тойоты?, в то время как двое других пытались бы обойти ее с одной ч той  же
стороны. Если их трое, то наверняка те двое на южном фланге разделились бы и
один начал бы обходить ее с севера. Это означало, что  их  четверо  и  даже,
возможно, пятеро и что двое  скрываются  где-нибудь  за  камнями,  песчаными
наносами и сухим) кустарником к северо-западу от ?Бьюика?.
   Но где?

19

   Штефан поблагодарил премьер-министра и уже приготовился удаляться,  когда
Черчилль показал на книги на столе.
   - Не забудьте их взять. Если вы их оставите, у меня будет большой соблазн
заняться плагиатом!
   - Это не в вашем характере, - ответил Штефан, - вы не способны списывать.
   - Тут вы ошибаетесь. - Черчилль положил сигару в пепельницу и поднялся  с
кресла. - Если бы у меня сейчас были эти книги,  уже  написанные,  я  бы  не
удовлетворился публикацией их в нынешнем виде. Я  бы  наверняка  решил,  что
кое-что следует подправить, и провел бы целые годы, копаясь в этих  томах  и
переписывая только для того, чтобы потом обнаружить,  что  я  лишил  их  тех
самых вещей, которые в вашем будущем сделали их классикой.
   Штефан рассмеялся.
   - Я совершенно серьезен, - сказал Черчилль. - Вы говорили, что моя  книга
будет  считаться  одним  из  самых  точных  описаний  событий.   Мне   этого
достаточно. Я напишу ее, как я ухе ее написал, если так можно выразиться,  и
не буду ничего менять.
   - Наверное, вы правы, - согласился Штефан.
   Пока Штефан укладывал шесть томов в рюкзак, Черчилль стоял, заложив  руки
за спину и слегка покачиваясь.
   - Мне бы хотелось спросить вас об очень многих вещах в том самом будущем,
творцом которого я тоже являюсь. О вещах, которые представляют для меня куда
больший интерес, чем успех или неуспех этих книг.
   - Мне пора, сэр...
   - Я понимаю, - сказал премьер-министр. - Я не стану вас  задерживать.  Но
ответьте хотя бы на один мой вопрос. Я сгораю от любопытства. Ну, к примеру,
что произойдет с Советским Союзом после войны?
   Штефан задумался, закрывая рюкзак, но потом все-таки решился:
   - Я очень сожалею, сэр, но должен сказать вам, что Советский  Союз  будет
значительно сильнее Великобритании, равными  ему  будут  только  Соединенные
Штаты.
   Черчилль изумился впервые за все это время.
   - Вы хотите сказать, что эта их ужасная  система  добьется  экономических
успехов и процветания?
   - Нет-нет. Эта система приведет к экономическому краху,  но  одновременно
создаст  огромную  военную  мощь.  Все   советское   общество   подвергнется
безжалостной милитаризации, а диссиденты будут уничтожены. Говорят,  что  их
концентрационные лагеря могут соперничать с лагерями рейха.
   Лицо  премьер-министра  оставалось  непроницаемым,  но   глаза   выражали
беспокойство.
   - Сейчас они наши союзники.
   - Это верно. Возможно, что без  них  война  против  рейха  окончилась  бы
поражением.
   - О нет, мы бы победили, - уверенно произнес Черчилль, -  только  не  так
быстро.  -  Он   вздохнул.   -   Говорят,   что   политика   сводит   вместе
противоположности, но куда политике до военных союзов.
   Штефан был готов отправиться в обратный путь.
   Они обменялись рукопожатием.
   - Ваш Институт будет превращен в щепки, обломки, пыль и пепел,  -  сказал
премьер-министр. - Даю вам свое слово.
   - Это все, что мне надо, - сказал Штефан.
   Штефан засунул руку йод рубашку и три раза нажал на кнопку, включая связь
с Воротами.
   В то же мгновение он оказался в Берлине, в Институте. Он вышел из Ворот и
направился  к  пульту  программирования.  Часы  показывали,   что   на   все
путешествие в лондонское бомбоубежище он потратил ровно одиннадцать минут.
   Плечо по-прежнему болело, хотя и не произошло дальнейшего  ухудшения.  Но
постоянно пульсирующая боль утомила Штефана, и он немного посидел на стуле у
пульта, отдыхая.
   Затем,  используя  цифры,  полученные  на  компьютере  в  1989  году,  он
запрограммировал Ворота для своего предпоследнего скачка. На этот раз Ворота
доставят его на  пять  дней  вперед,  в  двадцать  первое  марта,  в  другое
подземное бомбоубежище, но уже не в Лондоне,  а  в  его  собственном  городе
Берлине.
   Когда все было готово, он без оружия вошел в туннель Ворот. На  этот  раз
он не взял с собой рюкзак с шестью томами Черчилля.
   Когда он миновал точку отправления, он почувствовал  знакомую  неприятную
дрожь, которая накатывалась волнами и проникала до мозга костей.
   Находящаяся глубоко под землей комната,  куда  попал  Штефан,  освещалась
единственной  лампой  на  столе,   если   не   считать   вспышек,   которыми
сопровождалось его прибытие. В этом странном свете  он  ясно  увидел  фигуру
Гитлера.

20

   Одна минута, всего одна минута.
   Лора вместе  с  Крисом,  скорчившись,  прижались  к  ?Бьюику?.  Не  меняя
положения, она сначала посмотрела  в  южном  направлении,  где,  она  знала,
прячется один из противников; затем в северном, где,  как  она  подозревала,
прячутся другие.
   Необычная тишина воцарилась в пустыне.  Ни  малейшего  ветерка,  никакого
движения. С небес струилось столько света, что трудно было понять,  где  его
больше, там, наверху, или на сухой, пропитанной солнцем земле; где-то  вдали
выцветшие небеса сливались с выцветшей землей, поглотив разделявшую их линию
горизонта. И  хотя  температура  не  превышала  восьмидесяти  градусов,  все
предметы - кусты, камни,  трава  и  сам  песок  пустыни  -  застыли,  словно
сплавившись в единый пейзаж.
   Всего одна минута.
   До возвращения Штефана из 1944-го  оставалось  не  более  минуты.  Он  им
поможет, он вооружен ?узи?, и он ее хранитель. Хранитель. И хотя теперь  она
знала, кто он и откуда и что в нем нет ничего сверхъестественного, все равно
в некоторых отношениях он был  для  нее  всесильным  волшебником,  способным
творить чудеса.
   Никакого движения на юге.
   Никакого движения на севере.
   - Скоро они снова покажутся, - сказал Крис.
   - Все будет в порядке, малыш, - тихо успокаивала Лора.  Не  только  страх
заставлял сильно биться ее сердце, но также  чувство  утраты,  как  если  бы
внутренний голос ей шептал, что ее сын, ее единственный ребенок, который жил
наперекор судьбе, был уже  мертв,  и  не  потому,  что  она  не  сумела  его
защитить, а потому, что судьбе нельзя перечить. Нет, можно. На этот раз  она
ей не покорится. Она не расстанется со своим мальчиком. Она не потеряет его,
как потеряла стольких дорогих ей  людей.  Он  принадлежит  ей,  Лоре,  а  не
судьбе. При чем тут-судьба? Ее сын принадлежит только ей. Только ей одной. -
Все будет в порядке, малыш.
   Еще полминуты.
   Внезапно она заметила какое-то движение на южном фланге.

21

   В личном кабинете Гитлера в берлинском бункере  неиспользованные  остатки
энергии, шипя, змеились вокруг  Штефана,  прокладывали  сотни  ослепительных
извилистых дорожек на палу, взбегали  по  бетонным  стенам  так  же,  как  в
лондонском бомбоубежище. Однако это яркое  и  шумное  зрелище  не  привлекло
караульных из соседних комнат, так как в этот момент город  подвергался  еще
одному налету авиации союзников; бункер сотрясался от взрывов бомб в городе,
и даже на такой  глубине  грохот  бомбардировки  заглушил  характерный  шум,
сопровождавший прибытие Штефана.
   Гитлер повернулся к Штефану на крутящемся стуле. Как и  Черчилль,  он  не
проявил никакого удивления, хотя, в противовес Черчиллю, он, конечно, знал о
работе Института и сразу понял, каким образом Штефан оказался в  его  личных
комнатах. Более того, он знал Штефана как сына своего старого  и  преданного
соратника и как офицера СС, который многие годы  работал  во  имя  торжества
национал-социализма.
   И хотя Штефан не ожидал увидеть удивления на  лице  Гитлера,  он  все  же
надеялся, что эти хищные черты исказятся от страха.  В  конце  концов,  если
Гитлер читал отчеты гестапо о недавних событиях  в  Институте  -  а  он  их,
несомненно,  читал,  -  то  он  знал,  что  Штефана  обвиняют   в   убийстве
Пенловского, Янушского и Волкова шесть дней назад, пятнадцатого марта,  и  в
последовавшем за этим побеге в будущее. Возможно, Гитлер думал,  что  Штефан
тайно совершил это путешествие к нему в бункер  шесть  дней  назад,  еще  до
убийства ученых, и теперь также собирается убить и его. Но  если  он  и  был
напуган, то хорошо скрывал свой страх; не  вставая  со  стула,  он  спокойно
открыл ящик письменного стола и вытащил оттуда ?люгер?.
   Последние разряды электричества  еще  трещали  в  воздухе,  когда  Штефан
выбросал  руку  вперед  в  нацистском  приветствии  и   как   можно   громче
выкрикнул: ?Хайль Гитлер!? Чтобы доказать искренность  своих  намерений,  он
опустился на одно колено, как перед церковным алтарем, и склонил  голову;  в
таком положении он был совершенно беззащитен.
   - Мой фюрер, я пришел  к  вам  восстановить  свое  доброе  имя,  а  также
предупредить вас о существовании предателей в Институте и среди  сотрудников
гестапо, ответственных за его безопасность.
   Долгое время диктатор не произносил ни слова.
   Откуда-то издалека, сверху, взрывные волны ночного налета, проходя сквозь
свой земли, сквозь стальные и  бетонные  перекрытия  толщиной  в  пять-шесть
метров, наполняли бункер непрерывным грозным низким гулом. Всякий раз, когда
неподалеку  взрывалась  бомба,  три  картины,  похищенные  из  Лувра   после
поражения Франции, подпрыгивали на стенах, а на столе фюрера звенел  высокий
медный стакан, наполненный карандашами.
   - Встаньте, Штефан,  -  сказал  Гитлер.  -  Садитесь.  -  Он  показал  на
коричневое кожаное кресло,  один  из  пяти  предметов  меблировки  в  тесном
кабинете. Он положил ?люгер? на стол, но не слишком далеко  от  себя.  -  Не
только ради сохранения вашей чести и чести вашего отца, но и ради чести СС я
надеюсь, что вы невиновны.
   Штефан говорил как можно убедительней, так  как  знал,  что  более  всего
Гитлер  ценит  в  людях  уверенность  в  себе.  Одновременно  он  говорил  с
подчеркнутой  почтительностью,  как  если  бы  действительно   считал,   что
находится  в  присутствии  человека,(который  является  олицетворением  духа
немецкого народа в прошлом, настоящем и будущем; потому  что  Гитлеру  особо
льстило то  почтительное  преклонение,  с  которым  к  нему  относились  его
подчиненные.
   Это была опасная игра, но это была не первая встреча Штефана с фюрером; у
него был опыт общения  с  этим  безумцем,  одержимым  манией  величия,  этой
гадиной в человеческом обличье.
   - Мой фюрер, я не убивал Владимира Пенловского, Янушского и Волкова.  Это
дело рук Кокошки. Это он предал рейх, это я застал его  в  справочной  сразу
после того, как он застрелил Янушского и Волкова. Он ранил и меня. -  Штефан
положил руку на грудь слева. - Если хотите, я покажу вам рану. После ранения
я скрылся от него в главной лаборатории. Я был потрясен, я не знал,  сколько
еще человек в Институте занимаются подрывной деятельностью. Я  не  знал,  на
кого я могу положиться, оставался один путь к  спасению,  и  я  бежал  через
Ворота в будущее, прежде чем Кокошка мог меня настичь и прикончить.
   - Доклад полковника Кокошки несколько по-иному излагает  события.  В  нем
говорится, что он ранил вас как раз тогда, когда  вы  бежали  через  Ворота,
после того как вы убили Пенловского и остальных.
   - Если это было бы так, мой фюрер, разве я вернулся бы сюда, чтобы  снять
с себя подозрения? Будь я изменником, который верит в будущее больше, чем  в
вас, мой фюрер, разве я не остался бы в этом  будущем,  где  мне  обеспечена
безопасность? Разве я вернулся бы к вам сюда?
   - А были ли вы там в безопасности,  Штефан?  -  спросил  Гитлер  и  хитро
улыбнулся. - Как мне известно, два отряда гестапо, а немного спустя и  отряд
СС были посланы за вами в это весьма отдаленное будущее.
   Штефан вздрогнул при упоминании об отряде СС;  наверное,  это  тот  самый
отряд, который прибыл в  Палм-Спрингс  примерно  за  час  до  его  старта  и
появление которого сопровождалось блеском  молнии  в  безоблачном  небе  над
пустыней. Его беспокойство о Лоре и Крисе усилилось; он знал, что упорство и
жестокость СС значительно превосходили способности гестапо.
   Штефан также понял, что Гитлер оставался в неведении о  том,  что  отряды
гестапо были разгромлены женщиной; он  считал,  что  их  гибель  на  совести
Штефана, не предполагая, что все это время тот был без сознания. Это было на
руку Штефану, и он сказал:
   - Мой фюрер, да, я расправился с людьми из гестапо, когда они стали  меня
преследовать, и у меня нет никаких угрызений совести, потому что я знал, что
все они изменники, которые решили убить меня, чтобы я не мог вернуться к вам
и предупредить об этом гнезде подрывной деятельности в Институте. Если я  не
ошибаюсь, Кокошка с тех пор исчез и, кажется, еще пять человек из Института.
Они не верили в победу рейха, они боялись, что скоро разоблачат их участие в
убийствах пятнадцатого марта, поэтому они бежали в будущее, чтобы укрыться в
другой эпохе.
   Штефан приостановился, чтобы дать фюреру осознать все сказанное.
   Постепенно   взрывы   наверху   прекратились,   наступило    затишье    в
бомбардировке; Гитлер внимательно изучал Штефана. Это был тот же  испытующий
взгляд, что и у Черчилля, только в нем не  было  честной,  открытой,  прямой
оценки, какая была у премьер-министра. Гитлер оценивал Штефана, как оценивал
бы самозваный бог одно из своих творений, выискивая в нем опасные изъяны.  И
это был злобный бог, у которого не было любви к своим созданиям; его  тешило
только одно: их безусловное повиновение.
   Наконец фюрер сказал:
   - Если в Институте есть предатели, то какую они ставят цель?
   - Прежде всего ввести вас в заблуждение, - ответил Штефан. - Они снабжают
вас ложной информацией о будущем  в  надежде,  что  вы  допустите  серьезные
военные промахи. Они убеждают вас, что почти все ваши решения  за  последние
полтора года войны  являются  ошибочными,  но  это  не  правда.  Как  сейчас
показывает будущее, вы проиграете войну в результате самого  незначительного
просчета. Стоит только немного изменить вашу стратегию, и  победа  будет  на
вашей стороне.
   Лицо Гитлера потемнело, гл