креннего восхищения молодой фракиец, поняв теперь  весь  план
Спартака. - И...
   - И, - прервал его Спартак, - в какую бы сторону ни  двинулся  претор,  я
уверен в победе. Даже если он действительно двинется против Эномая, то,  так
как он ближе подойдет к Фунди, мы сможем быстро придти на помощь  германским
легионам.
   Призвав к себе трех контуберналиев, Спартак приказал им скакать  во  весь
опор с получасовыми промежутками в лагерь под  Формиями  и  передать  Эномаю
приказ подтянуться на шесть-семь миль ближе к Фунди; одновременно он  послал
контуберналиев к Криксу  предупредить  его  о  том,  что  он  может  быть  в
ближайшие часы атакован неприятелем.
   Вечером к Эномаю  явились  гонцы  Спартака.  Спустя  два  часа  после  их
прибытия,  части  германца,  имея  в  авангарде  три  тысячи   кавалеристов,
двинулись с крайней предосторожностью и осмотрительностью по  направлению  к
Фунди. В полночь Эномай приказал своим легионам  остановиться  возле  одного
холма и расположиться лагерем. Хотя уже несколько часов  подряд  шел  мелкий
осенний дождь, пронизывающий до-костей, он, первый подавая  пример,  все  же
отдал приказ окапывать новый лагерь рвами и устроить частоколы.
   Все произошло как предвидел Спартак: на рассвете  часовые,  расставленные
впереди лагеря Крикса, предупредили о наступлении неприятеля.
   Крикс вывел из лагеря и расположил в боевом порядке два своих, легиона  -
третий и четвертый, стоявшие с  полуночи  наготове.  Пращникам  он  приказал
быстро продвинуться вперед, чтобы встретить неприятеля стрелами и камнями.
   Орест наступал в полном боевом порядке. Поэтому, как  только  против  его
солдат были выпущены первые стрелы, он немедленно выдвинул  через  интервалы
своего фронта велитов и  пращников,  которые,  растянувшись  в  цепь,  пошли
против гладиаторов.
   Но римская легкая  пехота,  едва  выпустив  несколько  стрел,  сейчас  же
отступила к главной линии, освободив место трем тысячам кавалеристов, они  с
неудержимым натиском бросились на неприятельских пращников.  Крикс  приказал
немедленно трубить отбой, но его легкая пехота не могла отступить  настолько
быстро, чтобы уйти из-под удар" римской кавалерии и  спастись  от  разгрома.
Велики были потери гладиаторов - свыше четырехсот из них были  изрублены  во
мгновение ока; по счастью, широкий  ручей  задержал  наступление  римлян,  и
гладиаторы, могли укрыться по другую его сторону.
   Тогда Крикс двинулся с  первым  легионом  к  ручью,  на  берегу  которого
скопилась римская  конница,  и  туча  полетевших  дротиков  сразу  заставил"
конницу отступить в беспорядке.
   Орест двинул быстрым шагом два легиона пехоты против легиона) Крикса  так
как ему нужно было не только победить, но  победить  без  задержки,  пока  к
неприятелю не подошли подкрепления.
   Поэтому натиск, с которым римляне бросились на  неприятеля,  был  ужасен;
третий легион гладиаторов дрогнул и едва не  был  приведен  в  расстройство.
Однако,  воодушевленные  примером  и  словами  Арторикса,  и  необыкновенной
храбростью Крикса, который, сражаясь в первых рядах,  каждым  ударом  своего
меча разил врага, гладиаторы мужественно встретили этот натиск.
   Небо было мрачно и серо, дождь,  продолжал  идти;  звон  оружия  и  крики
сражавшихся оглашали окрестности.
   Орест двинул еще один легион в  обход  справа,  чтобы  ударить  со  фланг
гладиаторов. Против него выступил Борторикс во главе четвертого легиона;  но
едва он схватился с неприятелем, последний легион войска Ореста тоже  пришел
в движение, чтобы обойти гладиаторов с другого фланга. И уже не  мужество  и
не бесстрашие решали исход этого сражения, а  только  численность;  и  Крикс
понял, что не более чем через полчаса он будет совершенно окружен и разбит.
   Успеет ли за эти полчаса Спартак придти ему на помощь? Вот этого Крикс не
знал; поэтому он приказал Борториксу с боем отступить  к  лагерю  и  тот  же
приказ дал третьему легиону.
   Как бы мужественно ни защищались  гладиаторы,  их  отступление  не  могло
совершиться без большого расстройства и тяжелых потерь.  Чтобы  под  напором
неприятеля укрыться  в  лагере,  они  были  вынуждены  оставить  позади  две
когорты, которые должны пожертвовать собой ради общего спасения.
   Эта тысяча гладиаторов сражалась  с  необычайной  храбростью,  умирая  не
только без страха, но почти с радостью. В короткое время свыше четырехсот из
них погибли, раненные в грудь. Чтобы спасти остальных от неизбежной  гибели,
вернувшиеся в лагерь гладиаторы устремились на  вал  и  оттуда  обрушили  на
римлян такой град камней и дротиков,  что  те  вынуждены  были  отступить  и
прекратить сражение.
   Тогда Ореот велел немедленно трубить отбой и, поспешно наведя  порядок  в
своих легионах, сильно расстроенных жестоким  боем,  приказал  форсированным
маршем двигаться к Привернуму; он поздравлял себя  с  удачно  осуществленной
хитростью, которая помогла  ему  удержать  Спартака  вдали  от  Террацины  и
направить его на Формии.
   Но не успел авангард римского войска  пройти  и  двух  миль  по  Аппиевой
дороге, как появились пращники Спартака и бросились в атаку на  левый  фланг
легионов Ореста.
   Увидев это, Орест пал духом; тем не  менее,  остановив  своя  войска,  он
выстроил четыре легиона так, что  два  из  них  повернулись  фронтом  против
Спартака, а остальные два - тылом к первым, они должны были  отразить  атаку
Крикса,  которому,  как  это  понимал  Орест,  предстояло  немедленно  снова
броситься на, него.
   Действительно, как только пятый и шестой легионы гладиаторов завязали бой
с римлянами. Крикс выстроил опять свои два легиона я с яростью обрушился  на
тыл римлян.
   Кровопролитна и упорна  была  битва.  Противники  свирепо  сражались  без
всякого преимущества на одной или другой  стороне.  Через  полчаса  к  месту
битвы подошли легионы Эномая.  Окруженные  с  трех  сторон,  римляне  начали
подаваться и вскоре, сломав строй, бросились стремительно бежать по Аппиевой
дороге по направлению к Привернуму.
   Спартак приказал своим легионам преследовать римлян, не отставая  от  них
ни  на  шаг.  Он  великолепно  понимал,  что   это   единственное   средство
парализовать действие неприятельской кавалерии, которая не  могла  атаковать
рассыпавшихся в беспорядке гладиаторов, не опрокидывая бегущих римлян.
   Последним явился на поле сражения корпус Граника, стоявший дальше других.
Его приход довершил победу гладиаторов.
   Побоище было страшное: свыше семи  тысяч  римлян  пало  убитыми  и  около
четырех тысяч взято в плен.
   Только кавалерия почти без потерь пробилась в Привернум, куда  в  течение
ночи пришли остатки изнуренных, разбитых легионов.
   Но и потери гладиаторов были очень велики. Победа стоила  им  более  двух
тысяч убитыми и столько же ранеными.
   На рассвете, в то время как гладиаторы с почетом  хоронили  своих  павших
товарищей, претор Анфидий Орест, выйдя из Привернума, стремительно  отступил
с остатками своего войска в Норбу.
   Несколько  дней  спустя  Спартак  собрал  военный  совет  из  начальников
гладиаторов.  Все  единодушно  признали  абсолютно  невозможным  предпринять
что-либо против Рима, где каждый  гражданин  был  солдатом,  и  где  поэтому
против гладиаторов могло быть выдвинуто сто десять тысяч бойцов... На совете
решили обойти Самниум, а потом Апулию и  собрать  там  всех  рабов,  которые
пожелали бы восстать против своих угнетателей.
   Выполняя  это  решение,  Спартак  во  главе  своего  войска  без   всяких
препятствий проник через Бовианум в Самниум  и  отсюда  небольшими  дневными
переходами направился в Апулию.
   Известие о поражении претора Ореста  и  Фунди  повергло  в  ужас  римских
граждан. Сенат собрался на секретное  совещание  и  стал  обсуждать  вопрос,
каким  образом  положить   конец   этому   восстанию,   которое,   начавшись
смехотворным бунтом, приняло теперь масштабы  серьезной  войны,  запятнавшей
позором римские войска.
   Решение сенаторов осталось тайной. Стало только  известным,  что  в  ночь
того дня, когда состоялось  это  совещание,  консул  Марк  Терренций  Варрон
Лукулл в сопровождении немногих преданных  слуг,  без  знаков  отличия,  без
ликторов, под видом частного лица выехал верхом по Пренестинской дороге.
   В это время Спартак со своим войском находился в лагере возле  Венузии  и
занимался обучением двух новых легионов, так как свыше  десяти  тысяч  рабов
пришло за последние тридцать дней. Около полудня Спартаку  доложили,  что  в
лагерь прибыл, посол от Римского Сената.
   - Клянусь молниями Юпитера!  -  воскликнул  Спартак,  в  глазах  которого
сверкнул луч невыразимой радости. - Значит так низко пала гордость  латинян,
что римский Сенат не стыдится войти в переговоры с презренным гладиатором?!
   И, накинув на себя обычный  плащ  темного  цвета,  он  сел  на  скамейку,
находившуюся у входа в его палатку, сказав декану:
   - А теперь проводи сюда этого сенатского посла.
   Посол пришел на преторий в сопровождении своих четырех слуг; всех пятерых
вели гладиаторы; по обычаю, глаза у прибывших были завязаны.
   - Ты на претории нашего лагеря перед нашим  вождем,  римлянин,  -  сказал
декан тому, кто назвал себя послом.
   - Привет тебе, Спартак! - сказал тотчас же внушительным и твердым голосом
римлянин, посылая правой рукой полный  достоинства  приветственный  жест  по
направлению к тому месту, где, по его предположению, находился Спартак.
   - Привет и тебе! - ответил фракиец.
   - Мне нужно с тобой поговорить с глазу на глаз, - прибавил посол.
   - Хорошо, будем говорить наедине, - ответил Спартак.
   И, обращаясь к декану и солдатам, приведшим пятерых римлян, сказал:
   - Этих отведите в соседнюю палатку, снимите повязки с глаз и  приготовьте
им чем подкрепиться.
   В то время как декан удалялся с гладиаторами и спутниками посла,  Спартак
снял с глаз римлянина повязку и сказал:
   - Садись. Ты можешь смотреть на лагерь презренных и ничтожных гладиаторов
и знакомиться с ним.
   И он снова сел, не спуская испытующего взгляда с патриция, - что это  был
патриций, видно было по пурпурной полосе, окаймлявшей его тогу.
   Это был человек  лет  пятидесяти,  высокого  роста,  плотный,  с  седыми,
коротко остриженными волосами, с благородными и выразительными чертами лица;
осанка у него была полна величия и  даже  надменности.  Получив  возможность
видеть, он тотчас же стал внимательно всматриваться в вождя гладиаторов.
   - Садись же. Эта скамейка, конечно, не курульное кресло,  к  которому  ты
привык, но на ней тебе будет все же удобнее, чем на ногах.
   - Благодарю тебя, Спартак, за твою любезность, - ответил патриций, садясь
против гладиатора.
   Затем он обратил взоры на огромнейший  лагерь,  видный  целиком,  как  на
ладони, с высоты, на которой находился преторий,  и  не  мог  удержаться  от
восклицания изумления и восхищения.
   - Клянусь двенадцатью богами Согласия!., я  никогда  не  видел  подобного
лагеря, кроме лагеря Кая Мария под Аквами Секстийскими!..
   - Что ты! - с горькой иронией возразил Спартак. -  Ведь  то  был  римский
лагерь, а мы - только подлые гладиаторы.
   - Я пришел сюда не для того, чтобы спорить с  тобой,  поносить  тебя  или
выслушивать поношения, - с  достоинством  сказал  римлянин.  -  Оставь  свою
иронию, Спартак; я вполне искренне выразил свое восхищение.
   Он снова долго смотрел вокруг глазами ветерана.
   Затем, повернувшись к Спартаку, сказал:
   - Клянусь  Геркулесом,  Спартак,  ты  рожден  не  для  того,  чтобы  быть
гладиатором!
   - Ни я, ни шестьдесят тысяч несчастных, которых ты видишь в этом  лагере,
ни миллионы людей, которых вы поработили грубой силой, не были  рождены  для
того, чтобы быть рабами себе подобных.
   - Рабы были всегда, - возразил посол, качая головой с видом сожаления,  -
с того дня, как один человек поднял меч на другого. Человек человеку волк по
природе и по характеру; поверь мне, Спартак, твоя мечта - мечта  благородной
души, но мечта неосуществимая; по законам человеческой природы всегда  будут
господа и слуги.
   - Не всегда существовали эти несправедливые различия, - пылко  воскликнул
Спартак, - они появились с того дня, когда плодов земли не стало хватать для
всех ее обитателей; с того  дня,  как  человек,  рожденный  для  земледелия,
перестал возделывать почву своей родины и этим добывать себе  пропитание;  с
того дня, как справедливость,  жившая  среди  земледельцев,  ушла  с  полей,
бывших последним ее убежищем, и скрылась на  Олимп,  -  вот  когда  возникли
неумеренные аппетиты, безудержные желания, роскошь, кутежи, распри, войны  и
постыдные побоища!..
   - Значит ты желаешь вернуть людей в  их  первобытное  состояние?..  И  ты
думаешь, что будешь в силах сделать это? Если бы на  твою  сторону  стал  со
всем своим могуществом римский  Сенат,  то  и  это  не  обеспечило  бы  тебе
торжества задуманного тобой предприятия. Одни только боги могли бы  изменить
природу человека.
   - Но, - сказал Спартак после нескольких  минут  молчания  и  раздумья,  -
разве  необходимо,  чтобы  существовали  рабы?   Разве   необходимо,   чтобы
победители   забавлялись,   аплодируя   взаимному   уничтожению   несчастных
гладиаторов? И разве  эта  жажда  крови  и  свирепость,  свойственные  диким
зверям, неразрывно связаны с  природой  человека  и  составляют  необходимое
условие его счастья? -  Римлянин  замолчал,  услышав  эти  столь  неумолимые
вопросы, и склонил голову на грудь, погрузившись в глубокое размышление.
   Первым нарушил молчание Спартак, спросил своего собеседника:
   - Зачем ты пришел сюда? Патриций очнулся и сказал:
   - Я - Кай Руф Ралла, всадник, и пришел к тебе от консула  Марка  Теренция
Варрона Лукулла с двумя поручениями.
   На лице Спартака появилась легкая улыбка не то иронии, не то недоверия, и
он спросил у римского всадника:
   - Первое?
   - Отпустить за выкуп - о сумме мы договоримся - римлян,  взятых  тобой  в
плен в сражении при Фунди.
   - А второе?..
   Посол, казалось, смутился, открыл рот, чтобы ответить, в  нерешительности
остановился и наконец сказал:
   - Ответь мне сперва на первое предложение.
   - Я вам возвращу четыре тысячи пленных за десять тысяч  испанских  мечей,
десять  тысяч  щитов,  десять  тысяч  панцирей   и   сто   тысяч   дротиков,
изготовленных как нужно в лучших ваших оружейных мастерских.
   - Как? - спросил  с  негодованием  и  изумлением  Кай  Руф  Ралла.  -  Ты
требуешь.., ты желаешь, чтобы мы сами  снабдили  тебя  оружием,  которым  ты
будешь с нами воевать?
   - Да, и я повторяю, что это оружие должно быть высшего качества и требую,
чтобы в течение двадцати - дней оно было доставлено в мой лагерь: без  этого
я вам не возвращу этих четырех тысяч пленных.
   И тут же добавил:
   - Я мог бы заказать это оружие в соседних городах, но это потребовало  бы
слишком много времени; мне это не подходит; у меня  есть  еще  два  легиона,
набранные в эти дни, и мне надо полностью их вооружить и...
   - И именно поэтому, - возразил с гневом посол, - ты не  получишь  оружия.
Пусть наши солдаты  остаются  в  плену.  Мы  -  римляне,  клянусь  подвигами
Геркулеса Музагета! Мы никогда не делаем того, что  может  быть  вредно  для
родины и полезно врагу. Мы умеем приносить жертвы.
   - Очень хорошо, - спокойно сказал Спартак, - через двадцать дней  вы  мне
пришлете все это оружие.
   - О, клянусь Юпитером! - воскликнул с плохо скрытым бешенством Руф Ралла.
- Разве ты не понимаешь,  что  я  тебе  говорю?..  Ты  не  получишь  оружия,
повторяю, не получишь! Оставь у себя пленных...
   - Хорошо, хорошо, - прервал его с нетерпением в голосе Спартак, - это  мы
увидим! Скажи мне, в чем  заключается  второе  предложение  консула  Варрона
Лукулла?
   И он снова насмешливо улыбнулся.
   Несколько секунд римлянин молчал, затем начал спокойно,  мягким  и  почти
вкрадчивым голосом:
   - Консул поручил мне предложить тебе прекратить военные действия.
   - О! - не  мог  не  воскликнуть  от  изумления  Спартак.  -  А  на  каких
условиях?
   - Ты любишь и любим одной благородной римлянкой из знаменитого рода.
   При этих словах Руфа Раллы Спартак вскочил с пылающим лицом и сверкающими
гневом глазами; потом постепенно успокоился,  снова  сел  и  стал  порывисто
спрашивать у римского посла:
   - Кто это говорит? Что знает об этом консул? И какое значение  имеют  для
вас мои жалкие чувства? Какая связь между ними и войной?  И  что  они  имеют
общего с миром, который вы мне предлагаете?
   Посол был смущен этим градом вопросов  и  пробормотал  неуверенным  тоном
несколько односложных слов; наконец, как человек, принявший твердое решение,
быстро заговорил:
   - Ты любишь и любим Валерией Мессалой, вдовой Суллы,  и,  чтобы  положить
конец тому осуждению, которое она может навлечь на себя этой любовью,  Сенат
готов сам просить Валерию стать твоей женой; консул Варрон Лукулл предлагает
тебе после соединения с любимой  женщиной  одно  из  двух:  если  ты  хочешь
отличий на полях сражения, - ты пойдешь под начальством Помпея в  Испанию  в
качестве его квестора; если ты жаждешь покоя и домашнего уюта, - тебя пошлют
префектом в один из городов Африки  по  твоему  выбору.  При  тебе  будет  и
маленькая Постумия, плод твоей преступной любви к супруге Суллы. В противном
случае девочка будет передана  опекунам  Фауста  и  Фаусты  -  других  детей
диктатора, и ты не только потеряешь всякое право на нее, но  потеряешь  даже
надежду когда-либо обнять ее..
   Спартак поднялся во весь рост и тихим голосом спросил:
   - А мои товарищи?
   - Они должны разойтись: рабы должны вернуться в свои казармы,  гладиаторы
- в свои школы.
   -  И...  -  сказал,  медленно  отчеканивая  слова,  Спартак  -  и..,  все
кончено?..
   - Сенат все забудет и простит.
   -  Великое  спасибо!..  -  воскликнул  с   иронической   усмешкой   вождь
гладиаторов. - Как он добр, как милостив, как благороден Сенат!
   - А что же? - сказал надменно Руф Ралла. - Сенат должен был бы  приказать
распять всех этих взбунтовавшихся рабов, а он вместо  этого  их  прощает,  -
разве этого недостаточно?
   - О!..  Даже  слишком!..  Сенат  прощает  вооруженного  врага,  и  притом
победоносного!.. Поистине беспримерное великодушие.
   Он на мгновение замолчал, а потом с горечью произнес:
   - Я отдал целых восемь лет моей жизни, все силы моего  ума,  всю  страсть
моего сердца на справедливое, святое, благородное дело, бесстрашно преодолел
препятствия, призвал к оружию шестьдесят  тысяч  товарищей  по  несчастью  и
привел их к победе только для того, чтобы в одно прекрасное утро сказать им:
"То, что вы считали  победами,  -  поражения,  свободы  завоевать  мы  не  в
состоянии, вернитесь к вашим господам и дайте снова  заковать  ваши  руки  в
прежние цепи". А если гладиаторы не  пожелают  разойтись,  несмотря  на  мои
внушения и советы?..
   - Тогда... - медленно и нерешительно  сказал  римский  патриций,  опустив
голову и теребя руками край тоги, - тогда.., такому опытному полководцу, как
ты..,  ведь  ты  в  конце  концов  действовал  бы  только  для  блага   этих
несчастных..,  не  может  не  представиться..,  всегда  представится  способ
повести войско.., в трудное место...
   - Где консул Марк Теренций Варрон Лукулл, - сказал Спартак, побледнев,  с
глазами сверкающими гневом  и  ненавистью,  -  будет  ждать  его  со  своими
легионами, окружит его, и сдача, уже  неизбежная,  произойдет  без  шума.  А
консул может даже приписать себе честь легкой победы. Не правда ли?
   Римлянин еще ниже опустил голову и молчал.
   - Разве не правда? - закричал Спартак громовым голосом, который привел  в
содрогание Руфа Раллу.
   Последний  поднял  глаза  на  Спартака,  но  таким  гневом  пылало   лицо
гладиатора, что римлянин невольно отступил на шаг.
   - Ах, клянусь всеми богами Олимпа! -  сказал  фракиец  гордым  и  грозным
тоном. - Благодари богов, твоих покровителей,  что  презренный  и  ничтожный
гладиатор умеет уважать ме