мы  не
допустим такого позора! Добрый бог Сатурн  получит  человеческие  жертвы!  Я
первый подам пример и передам жрецам одного раба для заклания его на  алтаре
бога; найдутся набожные люди в Риме,  которые  последуют  моему  примеру,  и
Сатурн получит человеческие жертвы, как и в предыдущие годы.
   - Да!.. Все идет хорошо! - воскликнул печально господин Эдиока. - Но нам,
но народу кто даст любимое зрелище - бой гладиаторов?
   - Кто, кто нам это даст? - воскликнуло хором несколько печальных голосов.
   И на минуту стало тихо. Арторикс закрыл лицо руками  от  охватившего  его
чувства стыда, что он - человек.
   - Это нам дадут консулы предстоящего года, наши доблестные консулы Геллий
Публикола и Кней Корнелий Лентул  Клодиан,  они  оба  двинутся  этой  весной
против гладиатора,  -  сказал  патриций,  и  глаза  его  сверкнули  жестокой
радостью, - с двумя армиями по  тридцать  тысяч  солдат  в  каждой...  И  мы
увидим, - клянусь  Геркулесом-победителем!  -  мы  увидим,  сумеет  ли  этот
варвар, грабитель скота оказать сопротивление четырем консульским  легионам,
их вспомогательным частям и союзникам!
   - Как будто легионы,  разбитые  им  при  Фунди,  -  иронически  прошептал
каппадокиец, - не были консульскими легионами.
   - О! Между преторским  войском  и  двумя  консульскими  имеется  разница,
которой ты, варвар, не можешь  понять!  Клянусь  божественными  мечами  бога
Марса, гладиаторы будут быстро разгромлены, и все те,  кто  попадут  в  наши
тюрьмы, многими тысячами пойдут в цирк на избиение!
   - Никакого сострадания к этим подлым разбойникам!
   - Мы вознаградим себя за отсутствие гладиаторских  боев,  которое  теперь
терпим.
   - Какой будет праздник! Какое ликование!
   - Вот это будет потеха! Повеселимся вовсю!
   - Это еще посмотрим, - проворчал сквозь зубы Арторикс, задрожав от гнева.
   И пока эти озверевшие существа продолжали  упиваться  мечтами  о  будущих
побоищах, скоморох, уплатив за вино, направился к Палатину. Двигаясь  крайне
медленно и усердно работая локтями,  Арторикс  с  трудом  добрался  до  дома
Катилины.
   Портик был заполнен огромным количеством клиентов, отпущенников  и  рабов
Сергия, которые, усевшись как попало, предавались обжорству и пьянству.  Дом
свирепого сенатора ломился от гостей, о чем  свидетельствовали  доносившиеся
оттуда песни и крики.
   Появление скомороха было встречено бешеными рукоплесканиями, и он  должен
был немедленно повторить перед этой толпой пьяниц представление, которым три
часа тому назад развлекал толпу на площади.
   Пока один  из  гостей  Катилины  обходил  присутствующих,  собирая  плату
скомороху, Арторикс подошел к управителю дома  и  попросил  доложить  о  нем
господину.
   Управитель смерил  его  пристальным  взглядом  с  головы  до  ног,  затем
небрежно и почти презрительно ответил:
   - Моего господина нет дома.
   И повернулся к нему спиной, чтобы удалиться.
   - А если я пришел с тускуланских холмов и  имею  для  него  поручение  от
Аврелии Орестиллы? - спросил вполголоса Арторикс у домоуправителя.
   Тот остановился, повернулся к скомороху и тихо сказал:
   - А!.. Ты пришел от нее? И с хитрой усмешкой добавил:
   - Понимаю... Если хочешь повидать Катилину, спустись  к  Форуму,  там  ты
его, наверно, найдешь.
   И ушел.
   Как только Арториксу удалось избавиться от излияний  благодарности  своих
новых поклонников, он спустился с Палатина и пошел на  Форум,  где  давка  и
шум, разумеется, были сильнее, чем в какой-либо другой части города.
   Здесь медленно, в противоположных направлениях, двигалось  свыше  трехсот
тысяч  человек  обоего   пола,   всех   возрастов   и   состояний.   Группы,
направлявшиеся  в  храм  Сатурна,  чтобы   поклониться   чествуемому   богу,
встречались с выходившими оттуда. Впереди каждой группы шли  мимы,  трубачи,
певцы и цитристы: все пели гимны в честь великого отца Сатурна, и  все,  как
одержимые, выкрикивали его имя.
   Этот неописуемый и  оглушительный  шум  еще  усиливался  выкриками  тысяч
продавцов игрушек и кушаний, бесчисленных скоморохов и мелочных торговцев.
   Арторикс, попав в этот людской поток, тотчас же был им увлечен и ,правда,
медленно, но безостановочно,  волей-неволей  двигался  к  храму  чествуемого
бога.
   Молодой гладиатор все время оглядывался направо  и  налево,  ища  глазами
Катилину.
   В нескольких шагах впереди галла шли двое  юношей  и  старик.  По  одежде
старика, хотя она была роскошная и дорогая, Арторикс сразу  узнал  мима;  он
был среднего роста, на вид ему было больше  пятидесяти  лет;  на  лице  его,
безбородом, женственном и испещренном глубокими  морщинами,  плохо  скрытыми
под гримом и румянами, отражались все самые гнусные и низменные страсти.
   Юноши, шедшие рядом с мимом, принадлежали к  классу  патрициев,  как  это
было видно по их туникам, окаймленным пурпуром. Одному  из  них  едва  могло
быть двадцать два или двадцать три года; он был выше среднего роста, строен,
хорошо сложен, с выражением тихой меланхолии га бледном  лице.  Другой,  лет
семнадцати был худощав и скорее мал ростом, но  черты  его  лица,  резкие  и
правильные, обнаруживали глубокие чувства, твердую и решительную волю.
   Старик был Метробий, юноши - Тит Лукреций Кар и Кай Лонгин Кассий.
   - Клянусь славой моего бессмертного друга Луция Корнелия Суллы, - говорил
комедиант своим двум спутникам,  продолжая  уже  начатую  беседу,  -  что  я
никогда не видел женщины, красивее этой Клоди"!
   - И если даже ты в  своей  развратной  жизни,  -  сказал  Лукреций,  -  и
встречал такую красивую, как она, то  уж,  наверно,  не  знал  другой  такой
распутной, старый плут?
   - Поэт, поэт, не дразни меня, - возразил  комедиант,  польщенный  словами
Лукреция, - так как и о тебе мы  знаем  недурные  вещи,  клянусь  Геркулесом
Музагетом!
   - Ах, клянусь Юной Монетой, я, кажется, совсем потеряю голову!  -  сказал
Кассий, глядевший на портик храма Весты, рядом с  которым  оказалась  в  эту
минуту толпа. Он устремил сверкающий взор на прекрасную Клодию,  стоявшую  в
портике  рядом  с  своим  братом  Клодием.  -  Как  она  хороша!..  Как  она
божественно хороша!..
   - Победа над ней нетрудна, о Кассий, - сказал, улыбаясь, Лукреций, -  раз
уж ты решил завоевать ее поцелуи!
   - О, ее не придется долго просить, уверяю тебя! - подтвердил Метробий.
   В этот момент толпа остановилась, и  Арторикс  мог  увидеть  женщину,  на
которую Кассий бросал влюбленные взгляды.
   Ей было около двадцати лет; она была высока и стройна; ее пышный стан был
плотно обтянут короткой туникой из  тончайшей  белоснежной  шерсти,  которая
нисколько не скрывала сладострастных изгибов ее изящного тела. Кожа ее  была
ослепительной белизны, но лицо казалось  еще  белее,  лишь  щеки  были  едва
тронуты легким румянцем; если бы не этот румянец, можно  было  бы  подумать,
что лицо, шея, плечи и грудь Клодии принадлежат статуе из самого  чистого  и
прозрачного паросского мрамора, высеченной бессмертным резцом Фидия. Густые,
мягкие ярко-рыжие волосы оттеняли ее лицо, оживленное  дерзкими  и  манящими
взглядами ее голубых глаз.
   Рядом с молодой красавицей, уже отвергнутой ее первым мужем,  стоял  едва
достигший четырнадцатилетнего возраста  Клодии,  будущий  мятежный  народный
трибун. По ясному детскому лицу его никто не мог бы угадать в нем  свирепого
человека, через несколько лет наполнившего Рим раздорами и убийствами.
   - Венера или. Диана, как их представляет себе легковерный народ, не могли
быть  красивее  ее!  -  воскликнул  Кассий   после   минутного   безмолвного
восхищения.
   - Венера, именно Венера, - сказал, улыбаясь, Тит Лукреций Кар.  -  Оставь
Диану в покое, сравнение с ней слишком не подходит для этой квадрантарии!
   - И кто это дал позорное прозвище Клодии? Кто осмеливается ее поносить? -
спросил сердито Кассий.
   - Зависть матрон, не менее развратных, но гораздо менее  наглых  и  менее
красивых, чем она; они завидуют ей и потому сделали ее мишенью своих  острот
и своей ненависти.
   - Вот! - воскликнул Метробий. - Вот та,  которая  первая  назвала  Клодию
квадрантарией!
   И, говоря это, он указал на женщину в патрицианской одежде, красивую,  но
с лицом строгим и почти суровым.
   - Кто?.. Теренция?.. Жена Цицерона?..
   - Именно она... Видишь ее там с ее смиренным мужем!
   - О, ей очень пристало бичевать пороки и разврат, - с иронической улыбкой
сказал Лукреций, - ей, сестре весталки Фабии, кощунственная связь которой  с
Катилиной известна уже всем! Клянусь Геркулесом!..
   - Эх!." - скептически произнес Метробий, качая головой. - Мы теперь дошли
до  того,  что  если  бы  суровый  и  неподкупный  Катон,  самый  строгий  и
непреклонный из всех римских цензоров, жил в наши дни, то и он, наверно,  не
знал бы, с чего начать, чтобы исправить распущенные нравы. Если бы он  решил
изгнать из Рима всех женщин, которые не вправе здесь находиться, то, клянусь
Кастором  и  Поллуксом,  Рим  превратился  бы  в  город,  населенный  только
мужчинами. Для сохранения  рода  Квирина  пришлось  бы  снова  прибегнуть  к
похищению сабинянок. Кстати, стоят ли  нынешние  сабинянки  того,  чтобы  их
похитили?
   -  Вот  это  я  понимаю,  клянусь  божественным  Эпикуром!  -  воскликнул
Лукреций. - Метробий, произносящий речь  против  распущенности  нравов!  При
первых же выборах я подам за тебя голос и буду вести пропаганду за то, чтобы
ты был избран цензором!
   В эту минуту  толпа  двинулась  дальше,  и  Кассий  со  своими  друзьями,
очутившись  возле  ступенек  портика  храма  Весты,  недалеко   от   Клодии,
приветствовал ее. Поднеся правую руку к губам, он воскликнул:
   - Привет тебе, Клодия,  прекраснейшая  из  всех  красавиц  Рима!  Молодая
женщина ответила на приветствие легким  наклонением  головы  и  очень  милой
улыбкой, окинув Кассия долгим, пламенным взглядом.
   - Вот взгляд, обещающий многое! - сказал, улыбаясь, Лукреций Кассию.
   - Твой пыл вполне законен, славный Кассий, - сказал Метробий, - так как я
никогда  не  видел  женщины  более  красивой,  чем   она,   за   исключением
гречанки-куртизанки Эвтибиды!..
   - Эвтибиды! - воскликнул, вздрогнув при этом  имени,  Лукреций.  И  после
короткого молчания прибавил с легком вздохом:
   - Красивая девушка Эвтибида!.. Где она теперь?..
   - Ты не поверишь, а между тем это совершенная  правда.  Она  -  в  лагере
гладиаторов!
   - Наоборот, я нахожу это вполне естественным, - возразил Лукреций.  -  Ей
там самое подходящее место.
   - Но знай, что если Эвтибида находится в лагере этих разбойников, то  это
только для того, чтобы добиться любви одного из них; она безумно влюблена  в
Спартака...
   Все трое замолчали на мгновение.
   - Но знаешь ли ты, - продолжал Метробий,  обращаясь  к  Лукрецию,  -  что
красавица  Эвтибида  неоднократно  предлагала  мне  отправиться   в   лагерь
гладиаторов?..
   - А зачем? - спросил Лукреций в изумлении.
   - Чтобы там пьянствовать? - заметил Кассий. - Но,  кажется,  ты  это  так
хорошо делаешь в Риме, что...
   - Вы вот оба смеетесь... Но я бы отправился туда.
   - Куда?
   -  В  лагерь  Спартака.  Переменив  имя  и  одежду,  я  бы  приобрел  его
расположение, разведал бы  его  планы,  намерения,  приготовления  и  тайком
сообщил бы обо всем консулам.
   Оба патриция разразились звонким смехом.
   Метробий обиделся.
   - Вы опять смеетесь? Однако разве не я предупредил консула Луция  Лициния
Лукулла два года тому назад о близком  восстании  гладиаторов?  Разве  не  я
открыл заговор в роще богини Фуррины?
   "Хорошо, будем знать!" - подумал Арторикс, бросив искоса зловещий  взгляд
на Метробия.
   В этот момент толпа достигла храма  Сатурна,  величественного  здания,  в
котором за жертвенником бога хранились законы и государственная казна; здесь
толкотня и давка были еще больше, толпа двигалась еще медленнее.
   Только через четверть часа  измученные  толкотней  Метробий,  Лукреций  и
Кассий, а за ними и Арторикс смогли наконец проникнуть в храм.  Они  увидели
бронзовую статую  бога  Сатурна,  изображенного  с  садовым  ножом  в  руке,
окруженного   земледельческими   орудиями,    аллегорически    изображавшими
пастушеские и "полевые работы.  Статуя  была  полая  и  наполнена  оливковым
маслом в знак изобилия.
   - Посмотри, посмотри, - воскликнул Метробий, - на  божественного  Цезаря,
великого жреца, который только что совершил жертвоприношение в честь бога  и
теперь, сняв жреческое одеяние, выходит из храма.
   - Как он смотрит на Семпронию! На красавицу и умницу Семпронию!
   - Можно было бы еще добавить - на необузданную Семпронию!
   - Посмотри, какие искры сверкают в ее  черных,  страстных  глазах!..  Как
сладко она улыбается красавцу Юлию!..
   - А как другие матроны и девушки преследуют Цезаря нежными взглядами!
   - Посмотри на рыжую Фаусту...
   - Дочь бессмертного моего друга Луция Корнелия Суллы Счастливого.
   - Что ты был другом и притом бесстыдным другом этого чудовища, мы  знаем,
но мы не нуждаемся, чтобы ты повторял это по всякому поводу.
   - Что за новый переполох?
   И все повернулись к входу в храм, откуда  неслись  еще  более  громкие  и
оживленные возгласы в честь Сатурна.
   Толпа мрачных исхудалых людей несла на руках городского претора.
   - А!.. А!., я понял... Это преступники, сидевшие в Мамертинской тюрьме  в
ожидании  приговора.  Согласно  обычаю,  они  теперь  помилованы,  -  сказал
Лукреций.
   - И, как установлено обычаем, они пришли  сюда  повесить  цепи,  которыми
были скованы их руки, на алтарь божественного Сатурна, - добавил Метробий.
   - Посмотри, посмотри, как страшен Катилина! - сказал Кассий, показывая  в
сторону жертвенника, где, устремив взор на одну из молодых  весталок,  стоял
свирепый патриций. - Этот человек жесток даже в  любви.  Посмотрите,  какими
зверскими жадными глазами он ласкает сестру Теренции.
   Арторикс увидел патриция, и луч радости сверкнул в его  глазах.  Он  стал
изо всех сил пробиваться сквозь толпу, чтобы подойти к Катилине.
   Но одно было хотеть, а другое - сделать:  только  через  полчаса  молодой
галл получил возможность стать рядом с Луцием Сергием. Он прошептал  ему  на
ухо:
   - Свет и свобода.
   Катилина вздрогнул, стремительно повернулся  и,  нахмурив  лоб  и  брови,
спросил грозно скомороха:
   - Что это значит?
   - От Спартака, - сказал тихим голосом Арторикс. - Я пришел из  Апулии,  к
тебе, Катилина, чтобы переговорить об очень серьезных делах.
   Патриций быстро взглянул на молодого галла и сказал:
   - Я тебя выслушаю.., выйдем из храма.., потом следуй за мной..,  пока  не
доберемся до удобного, укромного места.
   И с присущим ему презрением к людям, беспечно и грубо прокладывая  дорогу
своими мощными локтями, Катилина вышел из  храма,  неотлучно  сопровождаемый
Арториксом.
   Пройдя мимо храма  Геркулеса  к  небольшому  храму,  посвященному  богине
целомудрия, Катилина остановился.
   Арторикс изложил поручение, возложенное на него Спартаком; с жаром описал
он мощь гладиаторских легионеров, сумел искусно польстить гордости Катилины,
доказал, насколько храбрость этих шестидесяти тысяч рабов, уже испытанных  в
стольких сражениях, возросла  бы,  если  бы  их  вождем  стал  Луций  Сергий
Катилина, как в короткое время удвоилось бы их число,  и  как,  переходя  от
победы к победе, он мог бы в течение одного года  оказаться  с  непобедимыми
силами у ворот Рима.
   Кровавым  огнем  зажглись  глаза  Катилины  при  этих   словах;   страшно
сокращались мускулы его  свирепого,  выразительного  лица;  по  временам  он
грозно сжимал могучие кулаки и испускал вздохи,  очень  похожие  на  рычание
дикого зверя.
   Когда Арторикс закончил свою речь, Катилина отрывисто ответил: оун акув -
Очень соблазнительно твое предложение.., юноша.., но я от тебя не скрою, что
мне, римлянину и патрицию.., внушает непобедимое отвращение мысль  стать  во
главе войска рабов.., пусть мужественных.., но все же рабов  и  бунтовщиков.
Во всяком случае.., мысль иметь в своем распоряжении такую могучую  армию..,
мне, рожденному для великих дел и не имевшему ни разу  возможности  получить
управление провинцией, эта мысль...
   - Не воспламенит твоего мозга, не помрачит твоего разума  до  того  чтобы
забыть, что ты - римлянин, что ты родился патрицием  и  что  если  требуется
свергнуть олигархию, властвующую над нами, то следует  раздавить  ее  руками
свободных и римским оружием, а не с преступной помощью врагов-рабов.
   Так сказал патриций лет за  тридцать,  благородной  осанки,  с  надменным
лицом, который вышел в этот момент из-за угла храма.
   - Лентул Сура! - воскликнул пораженный Катилина. - Ты здесь?
   - Да. Я пошел за тобой, потому, что этот человек вызвал мое подозрение. Я
предсказывал  тебе  не  раз,  что  судьба   предначертала   трем   Корнелиям
властвовать в Риме. Корнелий Цинна и Корнелий Сулла уже правили, ты  третий,
кого судьба избрала для господства над Римом, и я хочу помешать тебе сегодня
сделать ложный шаг, который вместо  того,  чтобы  приблизить  тебя  к  цели,
отдалит тебя от нее.
   - Значит, ты. Лентул, думаешь, что когда-нибудь мне представится другой и
столь же благоприятный случай? Значит, ты думаешь, что нам  удастся  собрать
для осуществления наших планов войско, подобное войску гладиаторов?
   - Я думаю, что, прибегнув к  помощи  гладиаторов,  мы  навлечем  на  себя
ненависть нашего народа и отвращение всей Италии. Ведь мы сражались бы не за
благо римского плебса, не в интересах лишенных наследства, лишенных  прав  и
должников, но исключительно на пользу  варваров,  врагов  римского  имени...
Когда, благодаря вниманию и  поддержке  наших  друзей,  эти  варвары  станут
хозяевами Рима, думаешь ли ты, что они будут связаны  какими-либо  законами,
какой-либо уздой?.. Думаешь ли  ты,  что  они  оставят  нам  власть?  Всякий
гражданин в их глазах будет врагом, и они вовлекут нас в резню и убийства.
   По  мере  того  как  Лентул  говорил,  каждое  движение   Катилины   ясно
показывало, что угасает пыл, которым  он  был  охвачен  раньше.  Когда  Сура
кончил свою речь, убийца Гратидиана уныло опустил голову на грудь, прошептав
с глубоким вздохом:
   - Твоя логика режет начисто, как хорошо отточенный испанский клинок.
   Арторикс  намеревался  сказать  что-то  Лентулу,  но  последний,   сделав
повелительный жест, сказал ему:
   - А ты  вернись  к  Спартаку  и  скажи  ему,  что  мы  восхищаемся  вашим
мужеством, но что мы - римляне прежде всего. Все распри  утихают  на  Тибре,
когда  родине  угрожает   серьезная   опасность.   Скажи   ему,   чтобы   он
воспользовался благоприятно сложившимися обстоятельствами  и  повел  вас  за
Альпы, каждого в свою сторону: дальнейшей  война  в  Италии  будет  для  вас
роковой. Иди, и да сопутствуют тебе боги.
   И с этими словами Лентул Сура, взяв под руку погруженного в глубокие думы
Катилину, повел его с собой по направлению к центру города.
   Арторикс  долго  стоял  в  раздумьи,  следя   глазами   за   удалявшимися
патрициями'. Из этого раздумья его вывел Эндимион, который  стал  прыгать  и
лизать ему руки. Мнимый скоморох медленно двинулся по  направлению  к  курии
Гермаленской.
   Арторикс был погружен в печальные мысли, вызванные в нем словами  Суры  и
не заметил, что за ним уже довольно долго следит Метробий. Последний то  шел
позади, то забегал вперед и внимательно разглядывал  его.  Только  выйдя  на
широкую площадь курии Гермаленской, Арторикс заметил  мима,  которого  сразу
узнал. Он  сильно  встревожился,  опасаясь,  что  и  Метробий  узнал  в  нем
гладиатора Суллы. Поэтому,  пораздумав  немного,  он  решил  ускорить  шаги,
надеясь, быстро пробираясь среди толпы, ускользнуть из глаз Метробия.
   Судьба, казалось, благоприятствовала Арториксу, так как по  соседству,  у
входной двери одного патрицианского  дома  толпилась  многочисленная  группа
клиентов со свечами в  руках.  Это  были  клиенты  сенатора.  Они,  согласно
обычаю, принесли свечи  в