одежде  кандидата  на
должность претора, продолжительные и шумные рукоплескания встретили его. Они
доказывали, как велико было доверие к нему в этот момент трепета и страха  и
как велики  были  надежды,  возлагаемые  на  него  в  будущей  войне  против
гладиаторов..
   Красе был единогласно избран претором  Сицилии.  Ему  было  предоставлено
право набрать шесть легионов с соответствующим  количеством  вспомогательных
войск и разрешено из остатков армий Лентула и Геллия  составить  еще  четыре
легиона. Таким образом Красе получал в свое распоряжение восемьдесят  четыре
тысячи человек - огромнейшее войско, больше которого  не  видали  со  времен
войны Суллы с Митридатом.
   На следующий день после  своего  избрания  Красе  опубликовал  воззвание,
которым призывал граждан к оружию, для войны против Спартака. Декрет  Сената
обещал необычайные награды тем ветеранам из войск  Суллы  и  Мария,  которые
Согласятся принять участие в этом походе.
   Этот декрет и воззвание Красса подняли, дух  впавших  в  уныние  граждан;
поднялось благородной соревнование между молодыми людьми из самых знаменитых
семейств - все спешили записаться в легионы Красса.
   Красе с лихорадочной энергией занялся формированием войска,  выбрал  себе
квестора и трибунов среди людей, наиболее опытных в военном деле, не обращая
внимания ни на их положение,  ни  на  сословие.  На  должность  квестора  он
назначил Публия Элия Скрофу, земледельца из  Тибура,  который  участвовал  в
одиннадцати войнах и ста тридцати  сражениях,  получил  двадцать  две  раны,
награды и венки и затем вернулся к мирной жизни Красе не  счел  ниже  своего
достоинства пойти и просить его согласия поступить к нему на  службу,  чтобы
раз  навсегда  покончить  с  гладиатором.  Скрофа,  растроганный  посещением
Красса, охотно согласился быть  квестором  и,  покинув  ясный  покой  родных
холмов Тибура, последовал за ним в Рим. Через одиннадцать дней после  своего
избрания  претором  Марк  Лициний  выступил  во  главе   четырех   легионов,
составленных из старых солдат, набранных в Риме и  в  соседних  областях,  и
направился к Отрикулуму,  городу,  находившемуся  между  землями  экванов  и
умбров. Там один из заместителей Красса Авл Муммий набирал и формировал  два
других легиона и вспомогательное войско.
   В момент выступления из Рима претора радостно приветствовал  весь  народ,
собравшийся у Ратуменских ворот, где был  раскинут  лагерь  Красса.  Претору
сопутствовали не только добрые пожелания граждан всех  сословий,  но  еще  и
покровительство богов, проявивших свою благосклонность к этому походу  путем
добрых предзнаменований: так, по крайней мере, заявили  жрецы,  гадавшие  по
внутренностям животных.
   В  первом  легионе  были  две  когорты  юношей  самых  видных   семейств,
пожелавших следовать за Крассом в качестве простых солдат.  Среди  них  были
Марк Порций Катон, Тит Лукреций Кар, Кай Лонгин Кассий, Фауст, сын Суллы,  и
сотни других из консульских фамилий, а также  и  сотни  юношей  из  сословия
всадников.
   Все родственники, друзья и клиенты этих юношей провожали  легионы  Красса
до Мильвийского моста. Через четыре  дня  Красе  дошел  до  Отрикулума,  где
раскинул лагерь на сильной позиции, решив заняться  здесь  обучением  своего
войска. В то же время он рассчитал, что с этого места он одинаково прикрывал
Рим от нападения гладиатора, - двинется ли тот непосредственно из Умбрии или
же пройдет через область пиценов.
   Почти целый месяц стояли в полнейшем бездействии  Красе  в  Отрикулуме  и
Спартак  в  Арециуме,  занятые  только  подготовкой  к  военным   действиям,
придумыванием новых планов и новых ловушек для неприятеля.
   Когда, по мнению Спартака, наступило подходящее время, он в  одну  бурную
ночь велел своим легионам, соблюдая полную тишину,  выйти  из  лагеря.  Семь
тысяч кавалеристов под начальством  Мамилия  остались  в  лагере,  а  тысяча
двинулась  вперед  в  качестве  разведчиков.   Воспользовавшись   бушевавшим
ураганом, Спартак шел всю ночь, почти весь следующий день и достиг Игувиума,
откуда намеревался двинуться, скрываясь от Красса, через Камеринум, Аскулум,
Сульмо, Фуцинское озеро и Субиак на Рим.
   Тем временем кавалерия, оставшаяся в  лагере  в  Арециуме,  вела  обычную
разведку и, как всегда, запасалась в  соседних  городах  продовольствием,  с
расчетом на  семьдесят  восемь  тысяч  гладиаторов.  Население  должно  было
думать, что войско гладиаторов все еще находится под Арециумом,  о  чем,  по
соображению Спартака, будет доведено до сведения Красса.
   Спартак, идя  вдоль  цепи  Апеннинских  гор,  по  очень  тяжелой  дороге,
заставляя свое войско делать не менее двадцати пяти - тридцати миль в  день,
шел через землю пиценов в Рим, к стенам которого он  пришел  бы  неожиданно,
если бы случай не открыл плана Спартака Марку Крассу.
   Спустя три дня после ухода  гладиаторского  войска  из  Арециума,  Красе,
видя, что неприятель не выходит из своих окопов, решил пойти в атаку, пустив
в ход все средства, чтобы вызвать Спартака на генеральное сражение,  которое
разом положило бы конец всей войне Он двинулся из Отрикулума и за четыре дня
быстрейшего марша - ибо Красе понял, что Спартака можно победить только  его
же тактикой, - достиг окрестностей лагеря под Арециумом.  Мамилий,  узнав  о
приближении римского  войска,  ночью  потихоньку  оставил  лагерь,  согласно
приказу Спартака.  Таким  образом  на  рассвете  следующего  дня  разведчики
Красса, проникшие до самого вала лагеря повстанцев,  убедились  в  том,  что
войско Спартака покинуло лагерь.
   Красе был поражен этим известием и долго  гадал,  какое  направление  мог
выбрать Спартак. Он немедленно послал свою кавалерию  объехать  все  дороги,
идущие от Арециума по разным направлениям, с  приказом  делать  разведку  не
менее чем на тридцать миль в окружности.
   Вскоре он узнал, что кавалерия восставших, скрывшаяся из Арециума при его
приближении, направилась через Игувиум к Камеринуму, и что  сам  Спартак  со
всем своим войском прошел несколько дней тому назад через Камеринум.
   Тогда Красе, опытный  полководец,  сразу  понял,  каково  было  намерение
гладиатора, и  придумал  очень  остроумный  план,  чтобы  преградить  дорогу
Спартаку. Дорога Спартака шла вдоль  восточного  склона  Апеннин,  Красе  же
решил быстро двинуться к Риму, держась  вдоль  западного  склона  этих  гор.
Таким образом, двигаясь параллельно Спартаку, Красе проходил почти по прямой
линии, а Спартак был принужден идти по кривой; благодаря этому один  переход
Красса равнялся трем переходам фракийца - преимущество, которое Крассу  было
необходимо, если он хотел отвоевать время  и  пространство,  выигранные  уже
гладиатором.
   В  пять  дней  тяжелого  марша,  который  римские  легионы  проделали   с
похвальным рвением. Красе дошел до Реаге и, остановив здесь свои войска, дал
им один день отдыха.
   Тем временем Спартак, передвигаясь с необыкновенной скоростью,  прибыл  в
Клитернум, возле Фуцинского озера, но неожиданно был задержан рекой Велинус,
сделавшейся непроходимой от обильных дождей. Он должен  был  задержаться  на
два дня, чтобы перебросить через реку плавучий мост, и еще  на  день  -  для
переправы своего войска.
   Красе через  своих  разведчиков  был  уведомлен  о  прибытии  Спартака  в
Клитернум. Он приказал Авлу Муммию  с  двумя  легионами  и  шестью  тысячами
вспомогательных частей перейти реку Велинус у  Реаге,  затем  скорым  маршем
вдоль левого берега реки двигаться на Альфабуцетлис, там перейти на правый и
идти дальше, вплоть до Клитернума. В  то  же  время  он  строжайше  запретил
Муммию принимать бой со Спартаком а, наоборот, приказал ему отступать,  пока
он, Красе, не подойдет и не атакует Спартака с тыла.
   Муммий точно выполнил полученные им от Красса распоряжения. Через  ущелья
Апеннин он добрался до Субиака,  занял  очень  сильную  позицию  на  склонах
обрывистой скалистой горы и намеревался двинуться дальше на следующий день.
   Но трибуны стали уговаривать его  не  отступать  перед  неприятелем:  они
убеждали  Муммия,  что   он   может   использовать   благоприятный   случай,
предоставляемый ему судьбой, и разбить Спартака без помощи  Красса;  в  этих
горных ущельях гладиатор будет лишен возможности использовать свое численное
превосходство. Они упрашивали Муммия дождаться Спартака на этой неприступной
позиции: трибуны обещали ему от имени легионов, что будет одержана блестящая
победа Муммий был совершенно увлечен надеждой на  победу,  которая  казалась
несомненной, и на следующий день при появлении Спартака вступил с ним в бой.
Фракиец увидел, что он не может извлечь никакой пользы из занятой им позиции
Поэтому, пока тринадцатый и четырнадцатый легионы сражались  с  врагом,  он,
собрав в один корпус всех велитов и стрелков из остальных легионов, приказал
им взобраться на вершины окружающих гор и с тыла ударить на римлян.
   Легко вооруженные отряды с большим рвением повиновались приказу  Спартака
и, спустя три часа после начала битвы, в которой  обе  стороны  сражались  с
равным мужеством и с  одинаковым  упорством,  римляне  увидели,  к  великому
своему  изумлению   и   ужасу,   что   все   близлежащие   вершины   покрыты
неприятельскими пращниками и  стрелками,  которые  обрушивали  на  них  град
метательных снарядов всякого вида, а потом  начали  спускаться  вниз,  чтобы
охватить  их  с  флангов  и  с  тыла.  Увидев  это,  римляне  обратились   в
стремительное бегство, бросая оружие и щиты. Они потеряли свыше  семи  тысяч
убитыми.

Глава 20

ОТ СРАЖЕНИЯ ПРИ ГАРГАНСКОЙ ГОРЕ ДО ПОХОРОН КРИКСА

   Несмотря на то, что сражение у Субиака закончилось так ужасно для  римлян
и так победоносно для гладиаторов, Спартак не смог извлечь из всего  никакой
выгоды. Но и Крассу не удалось задержать  здесь  Спартака.  Конная  разведка
донесла фракийцу, что главная часть войска Красса перешла реку. Он тотчас же
понял, что ему невозможно идти на Рим, оставив в тылу у себя Красса. Поэтому
в тот же вечер, выступив из Субиака  и  перейдя  Лирис  у  его  истоков,  он
двинулся в Кампанью.
   О поражении Авла Муммия Красе узнал  только  на  следующий  день  вечером
Претор был возмущен поступком  Муммия  и  поведением  его  легионов  Беглецы
успели добраться до Рима, и там известие о новом поражении вызвало  страшную
панику. Красе в своем донесении разъяснил, что сражение вовсе не имело  того
значения, которое было придано ему страхом,  и  успокоил  Сенат.  В  том  же
донесении претор просил Сенат немедленно вернуть к  нему  всех  беглецов  из
легионов  Муммия.  Через  несколько  дней  беглецы   вернулись   в   лагерь,
подавленные и пристыженные.
   Красе, собрав вокруг претория все свое  войско,  расположил  его  в  виде
квадрата, внутри которого поставил обезоруженных беглецов и  произнес  речь.
Он обладал большим красноречием Резкими и суровыми словами он укорял  их  за
малодушие, которым они себя запятнали,  убежав  подобно  трусливым  бабам  и
побросав оружие - то оружие, которым их  предки,  пройдя  через  несравненно
более тяжелые и опасные испытания, завоевали весь  мир.  Он  доказывал,  что
гладиаторы казались сильными и храбрыми не  вследствие  своей  доблести,  но
вследствие трусости римских легионов, некогда славившихся своей  непобедимой
мощью, ныне же ставших предметом презрения и посмешищем всего мира.
   Он сказал, что не потерпит больше позорного  бегства,  что  пришло  время
доблестных дел и громких побед, что  если  для  этого  недостаточно  чувства
собственного достоинства и чести  римского  имени,  то  он  добьется  победы
железной дисциплиной и самыми жестокими наказаниями.
   - Я вновь введу в силу, - сказал в заключение Красе, - децимацию -  казнь
каждого десятого, к которой в редких случаях прибегали наши отцы. Почти  два
века не приходилось прибегать к этой печальной необходимости но так  как  вы
бежите и позорно бросаете оружие перед таким врагом,  то  -  клянусь  богами
Согласия! - я применю к вам это наказание.  Сегодня  ему  будут  подвергнуты
девять тысяч трусов, которые стоят перед вами  пристыженные,  с  бледными  и
низко опущенными головами, со слезами слишком позднего раскаяния.
   И хотя многие самые авторитетные из трибунов и патрициев, находившихся  в
его лагере, упрашивали его, он не отказался от принятого сурового решения  и
приказал привести его в исполнение до вечера.
   Тогда осужденные стали бросать жребий.  Из  каждых  десяти  солдат  один,
получивший жребий, предавался ликторам. Ликторы сперва  секли  его  розгами,
потом отрубали ему голову.
   Это страшное наказание, которое иногда осуждало на смерть  как  раз  тех,
кто сражался доблестно  и  был  неповинен  в  бегстве  товарищей,  произвело
глубокое и тяжелое впечатление в лагере римлян.  Пятеро  или  шестеро  самых
достойных легионеров Муммия, храбрость которых была всем  известна,  понесли
наказание за чужую трусость.  Среди  этих  храбрецов  наибольшее  сочувствие
вызвал один двадцатилетний юноша, по имени Эмилий Глабрион. В  сражении  под
Субиаком он храбро сопротивлялся натиску гладиаторов, получил две  раны,  не
покинул своего поста и был увлечен бегством других. Все это знали  и  громко
заявлял об этом, но неумолимый жребий пал на него, и он должен был умереть.
   Среди общего плача этот доблестнейший юноша, со смертельно бледным лицом,
но с спокойствием и твердостью, достойными Муция Сцеволы и Юния Брута,  стал
перед претором и мужественно сказал:
   - Децимация, примененная тобою, не только полезна и необходима для  блага
республики, но  справедлива  и  заслужена  позорным  поведением  наших  двух
легионов в последнем сражении. Судьба оказалась  против  меня,  и  я  должен
умереть. Но так как ты, Марк Красе, знаешь, как знают все  мои  товарищи  по
оружию, что я не был трусом и не бежал,  а  храбро  сражался,  как  подобает
римлянину, хотя и был ранен, - то  я  прошу  у  тебя  милости:  пусть  розга
ликторов не оскверняет моей спины, пусть они меня ударят, но только топором.
   Претор, побледнев при словах юноши, ответил:
   - Я согласен исполнить твою просьбу, мужественный юноша; мне  прискорбно,
что суровость закона наших предков запрещает мне сохранить тебе  жизнь,  как
ты этого заслуживаешь...
   - Умереть на поле сражения от руки врага или же здесь, на  претории,  под
топором ликтора - это одно и то же, так как жизнь моя принадлежит отечеству;
мне достаточно уже того, что все узнают, - узнает моя  мать,  узнает  народ,
узнает Сенат, что я не был трусом... Смерть ничто, раз я спас свою честь.
   - Ты не умрешь, юный герой! - закричал один из  солдат,  выйдя  из  рядов
легионов Муммия.
   Подбежав к претору, с глазами, полными слез, он воскликнул:
   - Славный Красе, я - Валерий Атал, римский  гражданин  и  солдат  третьей
когорты третьего легиона. Под Субиаком я стоял  рядом  с  этим  мужественным
юношей и видел, как он сражался раненый, в то время, когда мы все обратились
в бегство, в которое вовлекли и его. Так как теперь ликтор  должен  поразить
одного из десяти бежавших, пусть он поразит меня, который бежал, а не  того,
который вел себя, как римлянин древнего рода!
   Поступок этого солдата, который в бою поддался панике и бежал,  а  теперь
проявил такое благородство души, усилил общее волнение; началось благородное
и трогательное соревнование  между  Аталом  и  Глабрионом;  каждый  требовал
топора для себя. Но Красе был непреклонен, и Глабрион был предан ликторам.
   Тогда послышались жалобные восклицания среди двух подвергнутых  наказанию
легионов, а на  глазах  многих  тысяч  солдат  показались  слезы.  Глабрион,
повернувшись к своим соратникам, сказал:
   - Если вы верите, что я умираю без вины, если случай со мной  вызывает  у
вас искреннюю жалость,  и  вы  желаете  утешить  мою  душу  в  Элизиуме,  то
поклянитесь великими богами Согласия, что  вы  все  умрете,  но  никогда  не
повернетесь тылом перед гнусными гладиаторами!
   - Клянемся!. Клянемся!..
   - Именем богов клянемся! - подобно страшному, оглушительному удару  грома
закричали одновременно шестьдесят тысяч голосов.
   - Вышние боги да  защитят  Рим!..  Я  умираю  с  радостью!  -  воскликнул
несчастный юноша.
   И он подставил обнаженную шею под топор ликтора. Ликтор быстрым и  метким
ударом отрубил его благородную голову.  Окровавленная  она  упала  на  землю
среди общего крика жалости и ужаса.
   Марк Красе отвернулся, чтобы скрыть слезы, катившиеся по его щекам.
   Когда экзекуция закончилась, Марк Красе  приказал  снова  раздать  оружие
беглецам из легионов Муммия и в краткой речи выразил надежду, что они больше
никогда не побегут перед врагом.
   Приказав похоронить девятьсот убитых,  он  на  следующий  день  снялся  с
лагеря и двинулся по следам Спартака. А тот, увидев невозможность  нападения
на Рим, пересек с большой быстротой Кампанью и Самниум и  снова  повел  свое
войско в Апулию, в твердой  надежде  завлечь  туда  Красса.  Вдали  от  Рима
Спартак надеялся вступить в генеральное сражение с  противником,  уничтожить
его легионы и после этого двинуться к Тибру, Как ни быстро  шел  Спартак,  с
неменьшей скоростью  шли  легионы  Красса,  на  которых,  децимация  оказала
сильное воздействие..
   В пятнадцать дней претор догнал гладиатора,  ставшего  лагерем  на  земле
даунов, близ Сипонтума. Так как Красе  прибыл  сюда  с  намерением  запереть
гладиаторов между своим войском и морем, он устроил свою стоянку между  Арпи
и Сипонтумом и ждал удобного случая завязать сражение со Спартаком.
   Через три дня после того как оба войска остановились в  тихий  час  ночи,
Красса, спавшего в своей палатке, разбудил контуберналий. Он доложил  ему  о
прибытии гладиатора, который заявил, что должен переговорить с  претором  об
очень важных делах.
   Красе был чрезвычайно воздержан и уделял сну очень мало времени. Он встал
и приказал контуберналию ввести гладиатора.
   Гладиатор был мал ростом и одет в роскошные доспехи. Лицо его  скрывалось
под опущенным забралом. Подойдя  к  Крассу,  он  поднял  забрало  и  показал
претору свое бледное, женственное лицо.
   Это была Эвтибида, явившаяся к Крассу с целью предать ему  своих  братьев
по оружию.
   - Ты не узнаешь меня, Марк Лициний Красе? - сказала она иронически -  Да,
да.., конечно.., твое лицо мне как будто знакомо... - бормотал претор, роясь
в памяти.
   - Скоро же ты забыл поцелуи Эвтибиды, которых ни один мужчина никогда  не
забывал!
   - Эвтибида! - воскликнул удивленный  и  пораженный  Марк  Красе.  Клянусь
молниями Юпитера! Каким образом ты здесь? И почему  в  этот  час?..  В  этом
вооружении?
   Внезапно охваченный недоверием, он отступил на один шаг, скрестил руки на
груди и, устремив на нее изжелта-серые глаза,  загоревшиеся  искрами  яркого
света, прошептал твердым и суровым голосом:
   - Если ты пришла поймать меня в сети, я тебя предупреждаю что  ты  пришла
напрасно, потому что я не Клодий, не Вариний, не Анфидий Орест...
   - Это не мешает  тебе  быть  туповатым,  бедный  мой  Красе.  -  ответила
насмешливо улыбаясь,  со  свойственной  ей  дерзостью  гречанка,  бросив  на
претора взгляд, горящий гневом и злобой.
   - Да, Красе, - продолжала  она  после  минутного  молчания,  -  ты  самый
богатый, но отнюдь не самый умный среди римлян.
   - Чего ты хочешь?.. К чему ты клонишь?.. Говори кратко.
   - Клянусь славой Юпитера Олимпийского, - сказала она, - я  принесла  тебе
победу и не думала, что ты окажешь мне  такой  прием!  Делайте  после  этого
добро людям!.. Хороша награда, клянусь богами!..
   - Скажешь ли ты, наконец, зачем ты пришла? -  спросил  Красе  все  еще  с
недоверием.
   Тогда Эвтибида изложила Крассу  причину  своей  неугасаемой  ненависти  к
Спартаку, рассказала об избиении при ее содействии десяти тысяч германцев  и
о том, как после сражения она,  по  милости  Эринний-мстительниц,  приобрела
славу доблестной женщины у гладиаторов, которые с того времени питают к  ней
полное  доверие.  П