, казалось, вырвался не из человеческой  груди,  -
будь проклята позорная память о первом человеке, который разделил  людей  на
свободных и рабов!

Глава 4

КАК СПАРТАК ПОЛЬЗОВАЛСЯ СВОЕЙ СВОБОДОЙ

   Два  месяца  прошло  со  времени  событий,  о  которых  мы  рассказали  в
предыдущих главах.
   Утром накануне январских ид (12 января)  следующего,  676  года  сильный,
порывистый северный ветер метался по улицам  Рима  и  разгонял  серые  тучи,
придававшие небу печальный и однообразный вид. Мелкие хлопья снега  медленно
падали на мокрую и грязную мостовую.
   Граждане спешили на Форум по своим делам, проходили редкими группами и  в
одиночку. Под портиками Форума и  окружавших  его  зданий  толпились  тысячи
граждан. Особенно много народу было  внутри  базилики  Эмилия,  грандиозного
здания,  состоявшего  из  обширнейшего  центрального  портика,   окруженного
великолепной колоннадой, от которой вправо и влево шли два боковых портика.
   Здесь в беспорядке толпились патриции и плебеи, ораторы и  деловые  люди,
горожане и торговцы; разделившись на  небольшие  группы,  они  беседовали  о
своих делах. В  воздухе  стоял  гул  голосов,  шум,  вызванный  беспрерывным
движением толпы.
   В глубине главного портика,  как  раз  против  входной  двери  находилась
широкая и длинная балюстрада, отделявшая часть портика от остальной базилики
и образовавшая как бы особое помещение, куда не доходил  шум.  Обычно  здесь
судьи разбирали дела, и ораторы выступали с защитительными  речами.  Наверху
колоннады, вокруг всего  помещения  базилики  тянулась  галерея,  с  которой
удобно было наблюдать за тем, что происходило внизу.
   В этот день  каменщики,  штукатуры  и  кузнецы  работали  на  балюстраде,
окружавшей  галерею;  они  украшали  ее  бронзовыми  щитами,  на  которых  с
поразительным искусством были изображены подвиги Марля в кимврской войне.
   Базилика Эмилия была выстроена предком Марка Эмилия Лепида, который был в
этом году выбран вместе с Квинтом Лутацием Катулом в консулы.
   Марк  Эмилий  Лепид  принадлежал  к  партии  Мария;  поэтому  первым  его
государственным делом было украсить этими щитами  выстроенную  его  прадедом
базилику, чтобы  причинить  неприятность  Сулле,  разрушившему  все  арки  и
памятники, воздвигнутые в честь его доблестного соперника.
   На верхней галерее среди праздного люда, глазевшего на толпившееся  внизу
сборище, стоял, облокотясь на мраморные перила,  Спартак.  Он  рассеянным  и
равнодушным взором смотрел на людей, суетившихся внизу.
   На нем  была  голубая  туника,  а  поверх  нее  короткий  греческий  плащ
вишневого цвета, прикрепленный к правому плечу изящной серебряной застежкой.
   Недалеко от него три гражданина оживленно беседовали между собою.
   Двое из них уже знакомы нашим читателям: это были атлет  Кай  Тауривий  и
Эмилий Варин. Третий их собеседник был одним из тех многих праздношатающихся
граждан, которые ничего не делали и жили ежедневными  подачками  какого-либо
патриция; они себя объявляли его клиентами, сопровождали его на  Форум  и  в
комиции, подавали голос по его приказанию, расхваливали его, льстили  ему  и
надоедали постоянным попрошайничеством.
   Это было время, когда победы в  Африке  и  Азии  привили  Риму  восточную
роскошь и негу и когда Греция, побежденная римским оружием, покоряла в  свою
очередь победителей развращенностью изнеженных нравов; это было время, когда
все увеличивающиеся толпы рабов исполняли  все  работы,  которыми  до  этого
занимались трудолюбивые  свободные  граждане;  время,  когда  римлянами  был
заброшен самый мощный источник силы, нравственности и счастья - труд. И  под
видимым величием, богатством и  мощью  в  Риме  уже  чувствовалось  развитие
роковых зародышей грядущего упадка. Клиентела была одной из тех язв, которые
вызывали наибольшую степень разложения римского государственного организма в
период, относящийся к нашему рассказу. Всякий  патриций,  всякий  гражданин,
носивший консульское  звание,  всякий  честолюбец,  который  был  достаточно
богат, кормил пятьсот -  шестьсот  клиентов,  а  были  и  такие,  у  которых
клиентов было  свыше  тысячи.  Эти  способные  к  труду  граждане  исполняли
обязанности клиентов совершенно так же, как в прошедшие  времена  их  предки
занимались ремеслами кузнеца, каменщика  или  сапожника;  нищие,  в  грязных
тогах, преступные и  продажные,  они  кормились  интригами,  продажей  своих
голосов, милостыней и низкопоклонством.
   Субъект, стоявший в галерее базилики Эмилия и болтавший с Каем  Тауривием
и Эмилием Барином, принадлежал к числу клиентов Марка Красса. Имя  его  было
Апулей Тудертин.
   Эти три человека, болтая всякий вздор,  стояли  неподалеку  от  Спартака,
который не слышал их разговора, - он  был  всецело  погружен  в  глубокие  и
печальные размышления.
   После того, как он нашел сестру в таком позорном  положении,  первой  его
заботой, первой мыслью было вырвать ее из рук негодяя  -  хозяина.  И  нужно
сказать, что Катилина со щедростью, свойственной его характеру, но  на  этот
раз не  совсем  бескорыстной,  сейчас  же  передал  в  распоряжение  бывшего
гладиатора остальные восемь тысяч сестерций, выигранных им у Долабеллы,  для
того, чтобы Спартак мог выкупить Мирцу, Спартак  с  признательностью  принял
эти деньги, обещав Катилине  вернуть  их.  Затем  он  отправился  к  хозяину
сестры, чтобы выкупить ее. Как  легко  было  предвидеть,  последний,  увидев
настойчивость бывшего гладиатора к сообразив, как  велико  желание  Спартака
видеть  рабыню-сестру  свободной,  поднял  свои  требования  непомерно.  Он,
приврав наполовину,  сказал,  что  Мирца  ему  стоила  двадцать  пять  тысяч
сестерций, заявил, что она - красивая и скромная девушка,  и  заключил,  что
она представляет капитал не  менее  чем  в  пятьдесят  тысяч  сестерций.  Он
поклялся Меркурием и Венерой Мурсийской, что не отдаст ее дешевле хотя бы на
одну сестерцию.
   Что стало при этом с бедным гладиатором, легче вообразить,  чем  описать.
Он  просил,  умолял  гнусного  торговца  человеческим  телом,  но   негодяй,
уверенный в своих правах и в  том,  что  на  его  стороне  закон,  оставался
непреклонным.
   Тогда Спартак в бешенстве схватил негодяя за горло и  задушил  бы  его  в
несколько секунд, если бы во-время не удержался. К  счастью  для  мошенника.
Спартак подумал о Мирце, о своей  родине  и  о  тайном  предприятии,  главою
которого он был и которое неизбежно погибло бы вместе с ним.
   Овладев  собою,  он  выпустил  хозяина  Мирцы.  Тот  остался  на   месте,
оглушенный и почти без чувств, с вылезшими из  орбит  глазами  и  посиневшим
лицом. Подумав  несколько  секунд,  Спартак  повернулся  к  нему  и  спросил
спокойным голосом, хотя лицо его было еще очень бледно и весь он  дрожал  от
гнева и волнения:
   - Итак, ты хочешь.., пятьдесят тысяч сестерций?..
   - Я., больше ни.., чего не хочу... Уходи..,  уходи..,  в  ад..,  или  я.,
позову всех моих рабов...
   - Извини... Прости  меня...  Я  погорячился...  Моя  бедность,  любовь  к
сестре... Послушай, мы придем к соглашению.
   - К соглашению с человеком, который сразу  принимается  душить  людей?  -
сказал, несколько успокоившись, хозяин Мирцы, отступив назад и держа руки  у
шеи - Уходи вон! Прочь!
   Мало-помалу,  однако,  Спартак  успокоил  грабителя  и  пришел  с  ним  к
следующему соглашению: он даст ему тут же две тысячи сестерций, с  условием,
чтобы Мирце было отведено особое помещение в доме, где будет жить и Спартак.
Если по прошествии месяца Спартак не выкупит сестры, то  рабовладелец  вновь
вступит в свои права над нею.
   Хозяин согласился: золотые монеты сверкали так  заманчиво,  условие  было
так выгодно, - он зарабатывал по меньшей мере  тысячу  сестерций,  ничем  не
рискуя.
   Спартак, убедившись  в  том,  что  Мирца  помещена  в  удобную  маленькую
комнатку, направился в Субурру, где жил Требоний. Он  рассказал  ему  все  и
попросил помощи и совета.
   Требоний постарался успокоить Спартака. Он  обещал  помочь  ему  добиться
желанной цели: видеть  сестру  если  и  ј  свободной,  то  по  крайней  мере
защищенной от всяких оскорблений.
   Несколько успокоенный, Спартак быстро  направился  в  дом  Катилины  и  с
благодарностью отдал полученные от него взаймы  восемь  тысяч  сестерций,  в
которых он в данный момент  больше  не  нуждался.  Мятежный  патриций  долго
беседовал с  гладиатором  в  своей  библиотеке;  вероятно,  они  говорили  о
секретных делах очень большого значения, если  судить  о  предосторожностях,
принятых Катилиной для того, чтобы ему не мешали во  время  этой  беседы;  с
этого дня Спартак часто приходил в дом патриция, и  все  заставляло  думать,
что между ними установилась связь, основанная на взаимном уважении и дружбе.
   Все это время ланиста Акциан ј переставал ходить за Спартаком и надоедать
бесконечными  разговорами  о  ненадежности  его  положения  и  необходимости
позаботиться о  прочном  и  обеспеченном  устройстве  его  судьбы;  все  эти
разговоры сводились к тому, что Акциан предлагал Спартаку или управлять  его
школой, или - еще лучше - добровольно продать себя вновь  в  гладиаторы;  за
последнее  он  сулил  Спартаку  такую  огромную  сумму,  какая  никогда   не
предлагалась свободнорожденному.
   Здесь надо пояснить,  что  кроме  несчастных  рабов,  взятых  на,  войне,
которые поступали в продажу и предназначались в  гладиаторы,  и  кроме  тех,
которых судьи приговаривали к этому ремеслу, были  еще  добровольцы.  Обычно
это  были  бездельники,  кутилы  и  забияки,  погрязшие  по  уши  в  долгах,
неспособные удовлетворить  свою  необузданную"  страсть  к  удовольствиям  и
относившиеся с  презрением  к  жизни.  Они  продавали  себя  ланисте,  давая
присягу, формула которой дошла до нашего времени, и оканчивали свою жизнь на
арене амфитеатра или цирка.
   Спартак решительно отверг все предложения своего бывшего ланисты, но  тот
не переставал ходить за фракийцем по пятам и вертеться возле  него,  подобно
злому гению.
   Тем временем Тиберий,  который  полюбил  Спартака  и,  быть  может,  имел
большие виды на него в будущем, очень энергично занялся  устройством  судьбы
Мирцы.  Так  как  он  был  близким  другом  Квинта  Гортензия,  ему  удалось
предложить сестре Гортензия Валерии  купить  Мирцу  и  принять  ее  в  число
рабынь,  специально  приставленных  для  ухода  за  госпожой.   Мирца   была
воспитанная и образовавшая девушка, прекрасно говорила по-гречески, довольно
хорошо знала мази и благовония, употребляемый при туалете знатной женщины.
   Валерия не отказалась от приобретения девушки, если  та  ей  подойдет,  и
пожелала ее видеть. Мирца понравилась, Валерия купила ее за сорок пять тысяч
сестерций и увезла вместе с другими  своими  рабынями  а  дом  Суллы,  женой
которого она стала 15 декабря прошлого года.
   Хотя такой исход не отвечал желанию Спартака видеть сестру свободной, тем
не менее, он был лучшим из того, что ему представлялось в его положении, так
как избавлял и, вероятно навсегда, Мирцу от позора и бесчестия.
   Успокоившись  насчет  сестры,  Спартак  продолжал  заниматься   какими-то
таинственными и в то же время очень серьезными делами, если  судить  по  его
частым  беседам  с  Катилиной,  по  усердным  ежедневным   посещениям   всех
гладиаторских школ в Риме и по обходу вечерами трактиров и харчевен  Субурры
и Эсквилина, где он всегда искал общества гладиаторов и рабов.
   О чем же он мечтал? За какое дело взялся? Что задумал?
   Читатель скоро это узнает.
   Несомненно, что теперь, в галерее базилики Эмилия, Спартак был погружен в
очень серьезные размышления; поэтому  он  ничего  не  слышал  из  того,  что
говорилось вокруг него, и ни разу не  повернул  головы  в  ту  сторону,  где
невдалеке от него галдели Кай Тауривий,  Эмилий  Варин  и  Апулей  Тудертин,
грубо крича и насмешливо жестикулируя.
   - Вот увидите, - сказал Варин своим собеседникам, - в  этом  году  должно
произойти нечто невиданное.
   - Почему?
   -  Потому  что  в  Ариминском  округе  действительно  случилось  чудесное
происшествие.
   - Что же там произошло?
   - Один петух в  имении  Валерия  вместо  того,  чтобы  запеть,  заговорил
человеческим голосом.
   - Если это правда, то  это  поистине  необыкновенное  чудо  и,  очевидно,
предвещает страшные события.
   - Если это правда?.. Но ведь об этом факте говорит весь Рим,  потому  что
весть о нем разнесли сейчас же по возвращении из Ариминума сам Валерий,  его
семейные, друзья и рабы.
   - Действительно, необыкновенное чудо! - пробормотал Апулей Тудертин, весь
начиненный суевериями и очень религиозный. Он глубоко задумался  над  тайным
смыслом этого происшествия, в которое он твердо уверовал и  которое  признал
знамением богов.
   В эту минуту человек среднего роста,  с  крепкими  плечами  и  грудью,  с
энергичным, мужественным  лицом,  с  черной  как  смоль  бородой  и  черными
глазами, слегка ударил  левой  рукой  по  плечу  Спартака,  оторвав  его  от
размышлений.
   - Ты так погружен в свои планы, что глаза твои смотрят в упор, но  ничего
не видят?..
   - А, Крикс! - воскликнул Спартак, поднеся правую руку ко лбу,  и  потирая
его, как бы желая отвлечься от своих мыслей. - Я тебя не видел.
   - И, однако, ты на меня смотрел, когда я  проходил  там  внизу  вместе  с
нашим ланистой Акцианом.
   - Да будет он проклят!.. Ну, как дела? - опросил  спустя  минуту  Спартак
Крикса.
   - Я видел Арторикса после его возвращения из поездки.
   - Был он в Капуе?
   - Да.
   - С кем-нибудь виделся?
   - С одним германцем, неким Эномаем, которого считают среди всех остальных
его товарищей самым сильным и энергичным.
   - Ну, ну? - спросил  Спартак  с  все  возрастающей  тревогой.  Глаза  его
сверкали радостью и надеждой. - Ну и что же?
   - Этот Эномай питал надежды и мечты, подобные нашим;  поэтому  он  принял
всей душой наш план, присягнул Арториксу и обещал распространять нашу святую
и справедливую идею, - прости, если я говорю "нашу", когда я должен  был  бы
сказать "твою"!  -  среди  наиболее  смелых  гладиаторов  из  школы  Лентула
Батиата.
   -  Ax,  -  тихо  воскликнул  Спартак,  вздохнув  с  чувством  сильнейшего
удовлетворения, - если боги, обитающие  на  Олимпе,  окажут  помощь  усилиям
несчастных и угнетенных, то я уверен,  что  недалеко  то  счастливое  время,
когда рабство исчезнет с лица земли.
   - Однако Арторикс сообщил мне, - добавил Крикс, - что этот  Эномай,  хотя
очень смел, но легковерен, неосторожен и неблагоразумен...
   - Клянусь Геркулесом!.. Это скверно... Очень скверно!
   - Я подумал то же.
   И оба гладиатора замолчали на некоторое время.  Первым  нарушил  молчание
Крикс, спросив Спартака:
   - А Катилина?
   - Я начинаю убеждаться, - ответил фракиец, - что он никогда не  пойдет  с
нами в нашем предприятии.
   - Значит ложь - та слава, которая идет о нем, и сказка - хваленое величие
его души?
   - Нет, у него великая душа  и  еще  больший  ум,  но  он  пропитав  всеми
предрассудками своего воспитания, чисто римского. Я думаю, что он  хотел  бы
воспользоваться нашими мечами для того, чтобы изменять существующий  порядок
управления, но не для того, чтобы уничтожить законы, благодаря  которым  Рим
тиранствует над воем миром.
   И, помолчав немного, он добавил:
   - Сегодня вечером я в его доме увижусь с ним и с его друзьями  для  того,
чтобы постараться придти к соглашению относительно общего выступления, но  я
боюсь, что мы ни к чему не придем.
   - А наша тайна известна ему и его друзьям?..
   - Никакая опасность не грозит в случае открытия ее: если нам  не  удастся
сговориться, они все же нас не предадут. Римляне ведь так мало боятся нас  -
рабов, слуг, гладиаторов, что не считают нас  способными  создать  серьезную
угрозу их власти. Даже с рабами, которые восстали в Сицилии восемнадцать лет
тому назад под начальством Эвна, сирийского раба, и вели такую ожесточенную"
борьбу с Римом, они считались больше, чем с нами.
   - Верно, эти - уже почти что люди.
   - А мы ведь для них не люди, а низшая  раса.  В  глазах  Крикса  сверкали
искры дикого гнева.
   - Ах, Спартак, Спартак, - прошептал он, - более чем за жизнь, которую  ты
мне спас в цирке, я буду тебе благодарен, если  ты  настойчиво  доведешь  до
конца трудное дело, которому ты себя посвятил.  Постарайся  объединить  нас,
руководи нами, чтобы мы могли пустить в ход наши мечи,  добейся,  чтобы  нам
удалось померяться силой я открытом бою с этими знатными разбойниками. Тогда
мы им покажем, что мы такие же люди, как и они, а не низшая раса.
   -  О,  до  конца  жизни  я  буду  упорно  бороться  за  чаше  дело,  и  с
непоколебимой волей, неукротимой анергией, всеми силами своей души я  доведу
его до славного конца или погибну в борьбе за него!
   Спартак произнес эти слова твердым и  убежденным  тоном,  пожимая  правую
руку Крикса, который,  подняв  ее  и  прижав  к  сердцу,  сказал  в  сильном
волнении:
   - О, Спартак, спаситель мой, ты рожден для великих дел, из  таких  людей,
как ты, выходят герои!
   - Или мученики, - прошептал Спартак с выражением глубокой грусти, опустив
голову на грудь.
   Разговаривая, оба гладиатора двинулись к  наружной  лестнице,  ведущей  в
портик базилики.
   Едва только они достигли портика, какой-то человек подошел к  фракийцу  и
оказал:
   - Итак, Спартак, когда же ты  решишь  вернуться  в  мою  школу?  Это  был
дависта Акциан.
   - Да поглотит тебя  Стикс  при  жизни!  -  воскликнул  гладиатор,  гневно
повернувшись к своему прежнему хозяину. - Когда ты оставишь меня, наконец, в
покое и перестаешь надоедать своими проклятыми просьбами?
   - Но я, - сказал сладким и вкрадчивым голосом Акциан, - я  надоедаю  тебе
только для твоего же блага: заботясь о твоем будущем, я...
   - Выслушай меня, Акциан, и запечатлей хорошо в памяти  мои  слова.  Я  не
мальчик и не нуждаюсь в опекуне, и если бы даже нуждался в нем,  то  никогда
не желал бы иметь им тебя. Запомни, -  не  попадайся  мне  на  пути,  или  -
клянусь тебе Юпитером Родопским, богом отцов  моих!  -  я  хвачу  по  твоему
голому старому черепу кулаком так, что отправлю тебя прямо в ад, а там будь,
что будет.
   И, спустя мгновение, он добавил:
   - А ты ведь знаешь силу моего кулака, ты, видевший, как  я  отделал  этим
кулаком десять твоих рабов-корсикавцев, которых я обучал ремеслу  гладиатора
и которые, вооружившись деревянными мечами, напали в один прекрасный день на
меня все разом!
   И в то время, как ладэдста рассыпался в извинениях и уверениях в  дружбе,
Спартак прибавил:
   - Уходи же, и впредь не попадайся мне на глаза!
   Оставив Акциана сконфуженным и смущенным посреди портика, оба  гладиатора
пошли через Форум"  по  направлению  к  Палатину,  к  портику  Катулла,  где
Катилина назначил свидание Спартаку.
   Дом Катулла был одним из самых роскошных и изящных в  Риме.  Находившийся
впереди дома великолепный портик был  украшен  военной  добычей,  отнятой  у
кимвров, и бронзовым быком, пред которым эти враги Рима  приносили  присягу.
Это  было  место  встречи  римлянок,  которые  обыкновенно  здесь  гуляли  и
занимались  гимнастическими  упражнениями;   поэтому   сюда   же   сходились
представители элегантной молодежи, патриции и всадники,  чтобы  поглазеть  и
полюбоваться прекрасными дочерьми Квирина.
   Когда оба гладиатора пришли к портику Катулла, он  был  окружен  сплошной
стеной людей, смотревших на женщин, которых  собралось  в  этот  день  здесь
больше, чем обычно, гак как на улице шел снег, и дождь.
   Действительно, чудесное и привлекательное зрелище представляли сверкающие
белизной точеные руки и олимпийские плечи  среди  блеска  золота,  жемчугов,
камней, яшмы и рубинов и среди бесконечного  разнообразия  цветов  пеплумов,
палл, стол и туник из тончайшей шерсти и легких тканей.
   Здесь блистали красотой Аврелия Орестилла,  любовница  Катилины,  я  хотя
юная,  все  же  величественно  красивая  Семпрония,  которой