частный человек, но не имеет права идти  ей
навстречу, как вождь и душа святого и трудного дела.
   - Я не погибну и догоню вас -  я  в  этом  уверен  -  через  три  дня  на
Апеннинском хребте; но даже если бы мне,  пришлось  погибнуть,  то  у  тебя,
храбрый, доблестный  Граник,  имеется  достаточно  опытности,  авторитета  и
прозорливости, чтобы  энергично  и  стойко  продолжать  войну  против  наших
угнетателей.
   И как Граник ни настаивал, он не хотел отказаться  от  своего  намерения.
Взяв с собою отряд кавалерии, он уехал по  направлению  к  Гарганской  горе.
Подъехав к ней, Спартак отправил вперед часть своих кавалеристов обследовать
местность  и  разведать  передвижение  неприятеля.  Получив   успокоительные
известия, он приказал солдатам сойти с лошадей и вести  их  под  уздцы.  Они
вступили в лес, окаймлявший дорогу от  Сипонтума  через  Гарганскую  гору  к
морю. Приходилось мечами прорубать путь в этом девственном лесу. Через два с
лишним часа они добрались до небольшой поляны,  окруженной  со  всех  сторон
дубами  и  елями,  на  которой  находились  шалаши  нескольких   дровосеков,
проводивших большую часть года в этих лесах.
   Первой заботой Спартака было задержать всех этих дровосеков и оставить их
под стражей, чтобы они не могли донести римлянам о его  присутствии  в  этих
местах.  Затем  он  приказал  им  потушить  костры,  которые  могли  служить
указанием для неприятеля, а гладиаторам -  сохранять  глубочайшую  тишину  и
прислушиваться.
   Как предвидел Спартак, Красе повел свои легионы к Сипонтуму. Едва пропели
первые петухи, гладиаторы услышали гул шагов пехоты, топот лошадей и  голоса
римлян, двигавшихся без особой предосторожности по дороге;  они  чувствовали
себя победителями и знали, что враг находится далеко.
   Когда удалилась последняя  римская  манипула,  Спартак  со  своими  тремя
сотнями кавалеристов быстрейшим галопом добрался до  обширного  поля  битвы,
тянувшегося от подошвы Гаргануса до моря.
   У Спартака сжалось  сердце  и  потемнело  в  глазах  при  виде  страшного
побоища. Груды трупов преградили ему путь; он соскочил с коня,  передав  его
одному из кавалеристов, и стал обходить с  отчаянием  а  душе  это  зловещее
поле. На каждом  шагу  он  встречал  обезображенные  лица  друзей,  покрытые
мертвенной бледностью, и глаза его наполнились слезами.
   В одном  месте  он  увидел  Фессалония,  жизнерадостного  и  благородного
эпикурейца; он лежал на боку, тело его было покрыто сотней ран, и в руке  он
еще сжимал меч.
   С трудом узнал он Брезовира,  грудь  которого  была  много  раз  пронзена
мечами, а череп совершенно раздроблен копытами лошадей  В  другом  месте  он
наткнулся на труп храброго и смелого  Ливия  Грандения,  начальника  шестого
легиона, по"! и погребенного под трупами убитых им врагов: далее  он  увидел
труп Онация, а еще дальше попался ему покрытый ранами, но  еще  живой  Каст,
начальник третьего легиона. Он слабым голосом звал на помощь. Его подняли  и
окружили самыми сердечными заботами.
   Проблуждав более двух часов с безутешным отчаянием в душе пополю,  сплошь
покрытому мертвецами, Спартак наконец нашел окровавленный  и  изрубленный  в
куски труп Крикса, у которого только лицо  было  не  тронуто,  и,  казалось,
хранило еще печать благородной гордости и отваги, отличавшей его при жизни.
   Упав на земли-, покрывая поцелуями лицо друга, Спартак воскликнул:
   - Ты пал жертвой самого черного предательства, родной мой Крикс  Г  Погиб
без меня! И я не мог придти к  тебе  на  помощь!  Ты  пал  неотомщенный!  О,
благородный, любимый мой Крикс!..
   Он прижал к груди доблестную руку убитого гладиатора. Затем, разразившись
проклятиями, произнес мощным голосом:
   - Клянусь всеми божествами неба и ада,  фуриями-мстительницами,  зловещей
Гекатой, здесь, над твоим бездыханным трупом, я клянусь, брат  мой,  что  за
твою смерть кровавое возмездие постигнет гнусную  предательницу,  даже  если
она скроется в глубоких пучинах океана или в неизведанных безднах Тартара!..
   Поднявшись с земли, с глазами, налитыми кровью и  пылавшими  яростью,  он
поднял руки и лицо к небу, затем, взяв на руки тело Крикса, в  сопровождении
солдат отнес его на  берег  моря.  Сняв  с  тела  продырявленные  доспехи  и
окровавленную одежду, он погрузил его в  волны  и  тщательно  обмыл:  затем,
скинув с себя темную тогу, завернул в нее труп и приказал его отнести  туда,
где стояли в ожидании кавалеристы и лошади.
   А Каста, которого из-за очень тяжелого состояния  нельзя  было  везти  на
лошади по  крутым  и  обрывистым  дорогам,  он  поручил  заботам  управителя
близлежащей патрицианской виллы, всем  сердцем  сочувствовавшего  восставшим
Затем, после того как труп  Крикса,  тщательно  обернутый,  был  положен  на
лошадь, которую вел  за  собой  сам  фракиец,  отряд  кавалерии  пустился  в
обратный путь.
   Прибыв в Арпи, Спартак узнал, что Красе со  своим  войском  направился  в
Канны. Поэтому он немедленно выступил из Арпи и двинулся в Гердонею. Но едва
он отъехал на милю от Арпи, страшное,  кровавое  зрелище  представилось  его
глазам:  он  увидел  висящие  на  деревьях,  росших  вдоль  дороги,   группы
гладиаторов, взятых в плен Крассом в сражении у Гарганской горы; с  бледным,
искаженным лицом и пылающими глазами следовал он  по  этой  дороге,  где  на
каждом дереве висел труп; всех их было восемьсот.
   Среди этих повешенных Спартак  увидел  окровавленное  и  сплошь  покрытое
ранами тело  мужественного  своего  соотечественника,  фракийца  Мессембрия.
Увидев это, Спартак закрыл глаза рукой и заскрежетал зубами.
   - А, Марк Красе, - вскричал он, - ты вешаешь  пленных!  Хорошо  же,  Марк
Красе! Ты не хочешь обременять себя обузой в походах! Ах, клянусь богами,  у
вас, римлян, наиболее славных в военном деле, всему надо учиться. И всему  я
научился... Мне оставалось научиться еще и этому!
   И добавил громовым голосом:
   - Значит за вами, гладиаторами, римляне не признают человеческих  прав!..
А!.. Значит мы  -  дикие  звери,  мерзкие  пресмыкающиеся,  убойный  скот?..
Клянусь пожирающим пламенем Тартара, пусть будет так! Но и  мы,  гладиаторы,
поставим римлян вне закона. Слезы за слезы, кровь за кровь.
   Не жалея лошадей, всю ночь скакал Спартак по суровым тропинкам и прибыл к
своим легионам в полдень следующего дня.
   Войско гладиаторов стояло лагерем возле Аскулума Сатрианского.
   В ту же ночь Спартак повел своих солдат быстрыми  переходами  к  Венузии.
Вместо того, чтобы расположиться  лагерем  возле  города,  он  повел  их  на
вершины гор. Там, говорил он, придется  располагаться  лагерем  в  неудобных
местах, терпеть холод и лишения, чтобы  не  быть  застигнутыми  и  разбитыми
Крассом.
   Полководец римлян тем временем подошел к Руби, где устроил  свою  главную
квартиру. Он послал под начальством квестора Скрофы четыре  легиона,  десять
тысяч вспомогательных солдат и пять тысяч конников в Андрию.  Скрофа  должен
был, согласно плану Красса, двинуться на Венузию по одной дороге, в то время
как сам он пойдет по другой. В то же время Красе послал в Бариум, Брундизиум
и в соседние города набрать  солдат  чтобы  составить  еще  легион,  который
частично возместил бы ему десять тысяч  человек,  погибших  в  сражении  при
Гарганской горе.
   Претор  послал  письмо  в  Сенат  с  сообщением  об  одержанной   победе,
преувеличивая  ее  значение  и  извещая,  что  гладиаторы,  упавшие   духом,
отступают в землю луканов и что он готовится  раздавить  их,  окружив  двумя
корпусами своего войска.
   Спартак после двух дней отдыха послал свою  конницу  собрать  сведения  о
неприятеле и, спустя еще два дня, получив  точные  данные,  вышел  ночью  из
Венузии. Передвигаясь весь день и всю ночь, он неожиданно явился в Руби. Там
он, тщательно скрываясь, сделал привал и дал  своим  солдатам  только  шесть
часов отдыха. А в полдень пошел на Красса, неожиданно  напал  на  него  и  в
трехчасовом бою разбил его легионы. Шесть тысяч римлян было убито в этом бою
и три тысячи взято в плен.
   Спустя восемь часов, он выступил по направлению к Метапонтуму и  приказал
повесить вдоль дороги сто римских солдат, взятых в плен в сражении при Руби,
оставив  в  живых  лишь  сто  пленных,   принадлежавших   почти   сплошь   к
патрицианским семействам Рима.
   Одного из них он отпустил на свободу и послал  его  к  Крассу  для  того,
чтобы  он  сообщил,  как  Спартак,  подражая  жестокому   примеру   римского
полководца, поступил с пленниками и будет поступать впредь. Кроме  того,  он
поручил этому молодому патрицию предложить Крассу от имени Спартака обменять
сто из четырехсот оставшихся у него пленников на гречанку Эвтибиду, которая,
как Спартак был уверен, скрывалась в римском лагере.
   За четыре дня Спартак достиг Метапонтума и затем направился в  Фурии.  Он
взял город приступом и укрепился в нем, решив здесь  задержаться  для  того,
чтобы набрать и составить новые легионы из рабов.
   За восемь дней к нему явилось свыше шестнадцати тысяч рабов,  которых  он
постарался спешно обучить. Затем, отделив по две тысячи человек  от  каждого
из своих восьми легионов,  образовал  из  них  новых  четыре,  доведя  таким
образом общее количество легионов до двенадцати; а шестнадцать  тысяч  новых
бойцов он распределил в равных  количествах  по  всем  двенадцати  легионам.
Общее число солдат под его знаменем  снова  поднялось  до  пятидесяти  шести
Тысяч человек пехоты и восьми тысяч кавалерии.

Глава 21

СПАРТАК В ЛУКАНИИ

ПТИЦЕЛОВ, ПОПАВШИЙ В СЕТЬ

   - Ты должна, наконец, высказаться, Мирца, должна  открыть  мне  печальную
тайну, которую так упорно скрываешь от меня два года. О, Мирца! Если в  тебе
есть хоть капля жалости ко мне, если ты также благородна и великодушна,  как
красива, ты откроешь мне сегодня эту тайну. Пойми  же,  что  я  люблю  тебя,
Мирца, всеми силами души!
   Так говорил Арторикс, спустя двадцать дней после похорон Крикса,  стоя  у
входа в палатку Спартака.
   Лагерь гладиаторов находился в это время в Лукании  и,  благодаря  новому
наплыву рабов, пехота Спартака увеличилась до семидесяти двух тысяч.  Против
них, по слухам, двигался Красе с семьюдесятью восемью тысячами римлян.
   Мирца, которой  Арторикс  преградил  выход  из  палатки,  была  в  плотно
облегавшей ее стан, доходившей почти до колен стальной кольчуге,  сверкавшей
как серебро; на ногах ее были железные поножи, правую руку покрывал железный
наручник, а в  левой  она  держала  небольшой,  круглый,  бронзовый  щит;  у
изящного пояска висел маленький меч, а  на  голове  был  серебряный  шлем  с
коротеньким  нашлемником.  Это  вооружение,  во  всех  мелочах  похожее   на
вооружение Эвтибиды, заказал ей брат, когда они стояли лагерем близ Равенны.
   - Что это значит? Арторикс! - сказала она с упреком в ответ  на  излияния
юноши.
   - Как что? Разве я не сказал тебе? -  возразил  нежным  голосом  галл,  с
обожанием смотря на девушку. - Я тебе не противен - я это знаю. Ты не любишь
никого другого - в этом ты мне клялась тысячу раз. Почему же, почему ты  так
упорно отказываешься отвечать на мою пламенную любовь?
   - А ты, - возразила взволнованным голосом девушка, - а ты зачем приходишь
искушать меня? Зачем подвергаешь меня такой пытке? Я не могу, не  могу  быть
твоей и никогда не буду...
   - Я хочу знать причину! - воскликнул Арторикс, побледнев еще  сильнее.  -
Ведь имеет же право человек знать, почему вместо того, чтобы быть на вершине
счастья, он обречен на падение в бездну отчаяния.
   Слова Арторикса исходили из сердца; в них было столько  чувства  и  такая
сила, что Мирца почувствовала себя побежденной, сломленной, очарованной.
   Ее глаза засияли любовью... Она смотрела на юношу с искренним  выражением
любви.
   Оба, дрожа всем телом и устремив взоры друг на друга,  стояли  безмолвно,
неподвижно в течение нескольких минут. Арторикс первый нарушил молчание:
   - Мирца... Я не трус... Ты знаешь это... В бою я всегда в первых рядах  и
отступаю в числе последних. В опасностях я не  дорожу  жизнью..,  однако  ты
видишь, я плачу теперь, как мальчик.  О  моя  обожаемая,  моя  возлюбленная!
Скажи мне, что ты меня любишь. Приласкай меня своим божественным взглядом...
Позволь, чтобы перед моими глазами всегда сверкал этот луч счастья.
   Арторикс поднес руку Мирцы к губам и стал покрывать ее жаркими поцелуями,
а она, дрожа всем телом, шептала:
   - Оставь меня, Арторикс..,  уходи...  Если  бы  ты  знал,  какое  горе..,
причиняют мне твои слова.., если бы знал, какое мучение...
   - Но если были обманчивы твои нежные взгляды.., так скажи мне это.., будь
смелой.., скажи мне: "Тщетны, Арторикс, твои надежды, я люблю другого..."
   - Нет.., я не люблю, я никогда не любила, - сказала порывисто девушка,  -
и никогда не полюблю никого, кроме тебя!
   - Ax!.. - воскликнул в невыразимой радости  Арторикс.  -  Любим  тобою!..
Могут ли боги испытывать такую радость, как я!
   - Ах, боги! - сказала она, освобождаясь  из  объятий  юноши,  -  Боги  не
только испытывают радости, но и опьяняются ими.., в то время как мы осуждены
любить друг друга втайне, не  смея  никогда  излить  в  поцелуях  пыл  нашей
любви...
   - Но кто, кто нам запрещает это?
   - Не ищи того, кто нам  запрещает  это,  -  возразила  печальным  голосом
девушка, - не  старайся  узнать  его...  Судьба  не  хочет,  чтобы  мы  были
соединены... Это тяжкая.., это жестокая.., но непреодолимая судьба... Оставь
меня.., уходи.., и не добивайся большего.
   Она разразилась горькими рыданиями.
   Арторикс, растерявшись, старался ее утешить, хотел целовать ее руки. Она,
оттолкнув его нежно и в то же время решительно, сказала:
   - Беги от меня, Арторикс, если ты честный и благородный человек, беги  от
меня!
   Подняв глаза, она увидела проходившую мимо Цетул, нумидийскую рабыню. Эта
девушка прибежала в лагерь гладиаторов из Тарентума двадцать дней  назад,  в
день, когда ее госпожа, за нескромную болтовню, приказала отрезать ей  язык.
Увидев ее, Мирца позвала:
   - Цетул! Цетул! И сказала юноше:
   - Вот она идет сюда... Надеюсь, Арторикс, что хоть теперь ты уйдешь.
   Галл взял ее руку и прижал к губам.
   - И все-таки ты должна будешь открыть мне эту тайну.
   - Никогда!
   В эту минуту Цетул подошла к палатке  Спартака,  и  Арторикс,  охваченный
сладостными чувствами и печальными мыслями,  медленными  шагами  удалился  с
претория.
   - Хочешь, пойдем принесем в жертву Марсу Луканскому эту овечку? - сказала
Мирца нумидийке, показывая на белую овечку, привязанную  веревкой  к  столбу
палатки.
   Несчастная рабыня, лишенная языка своей бесчеловечной госпожой, кивнула в
знак согласия головой.
   Скоро обе девушки вышли из лагеря через Декуманские ворота, выходившие на
реку Акрис. На расстоянии мили от лагеря они поднялись  на  небольшой  холм,
где находился храм, посвященный Марсу Луканскому. Здесь, согласно греческому
обряду, Мирца принесла овечку в жертву богу войны, призывая его  милость  на
гладиаторское войско.
   Пока Мирца находилась в храме, Спартак примчался из разведки,  в  которую
он выехал утром; он наткнулся на неприятельский  патруль,  захватил  в  плен
семерых римлян и узнал  от  них,  что  Красе  со  всей  армией  движется  на
Грументум.
   Спустя два дня, в полдень, претор явился со своим войском и выстроил  его
в боевом порядке перед гладиаторами.
   С обеих сторон прогремели сигналы. Войска сошлись,  и  началась  страшная
схватка. Свыше четырех часов длился бой; обе стороны сражались с  одинаковой
храбростью и одинаковым пылом, но к заходу солнца  левое  крыло  восставших,
руководимое Арториксом, начало подаваться, так как  многие  новички-солдаты,
находившиеся в гладиаторских легионах, не имели  достаточного  опыта,  чтобы
оказать  сопротивление  натиску  римлян.  Несмотря  на   чудеса   храбрости,
проявленные Арториксом, который, будучи ранен в грудь и в голову, бился, как
лев, легионы продолжали отступать в большом беспорядке.
   Взбешенный, примчался сюда Спартак и громовым голосом закричал:
   - Неужели поражения,  которые  вы  наносили  римлянам,  превратили  их  в
отважных львов, а вас в  трусливых  кроликов?  Остановитесь,  во  имя  Марса
Гиперборейского! Сражайтесь рядом со мной! Покажите себя героями,  и  мы  на
этот раз так же обратим их в бегство, как всегда!
   Швырнув щит в наступавших врагов и взяв в левую руку меч  одного  убитого
гладиатора, он бросился на  римлян  с  двумя  мечами,  как  это  делалось  в
гладиаторских школах. Он так быстро описывал  ими  круги,  наносил  удары  с
такой силой, что очень скоро тела легионеров  усыпали  землю;  римляне  были
приведены в расстройство и стали отступать Видя это,  гладиаторы  воспрянули
духом и с новым пылом бросились в бой.
   Но  в  это  время  центр  гладиаторского  войска,  против  которого  были
направлены  все  усилия   Красса,   который   лично   командовал   легионом,
составленным исключительно из ветеранов Мари" и Суллы,  не  будучи  в  силах
сопротивляться страшному натиску, пришел в расстройство, заколебался и начал
отступать.
   Спартак бросился к кавалерии, стоявшей в резерве как раз  позади  центра,
выстроил ее в двенадцать рядов и образовал вторую боевую линию; в промежутки
этой линии могли уйти в лагерь приведенные в расстройство легионы.
   Но эти распоряжения не в силах были помешать беспорядочному отступлению с
огромными потерями легионов центра и левого  фланга.  Только  правый  фланг,
твердо руководимый Граником, отходил с боем.
   Чтобы  задержать  натиск  победителей,  кавалерия,  под  командой  самого
Спартака, с такой яростью обрушилась на римские когорты, что они должны были
остановиться и построиться в круги,  каре  и  треугольники,  чтобы  не  быть
изрубленными  вконец  гладиаторской  конницей;  и  все-таки  потери   римлян
вследствие этой конной атаки были огромны.
   Красе хотел ввести в дело свою кавалерию,  но  ему  помешала  наступившая
ночь. Обе стороны протрубили отбой, и армии отступили на свои стоянки.
   Сражение окончилось. Римляне потеряли пять тысяч, а гладиаторы  -  восемь
тысяч человек и тысячу двести пленными.
   Ночью Спартак потихоньку выступил из Грументума.  Он  решил  через  землю
бруттов пробраться в Консенцию.
   В Пандузии его нагнал гонец Красса.  Отказавшись  раньше  от  обмена  ста
пленных римлян на Эвтибиду, Красе теперь предлагал  обменять  тысячу  двести
гладиаторов, взятых им в плен при Грументуме, на эту сотню патрициев.
   Спартак, посоветовавшись с Граником и с начальниками легионов, согласился
на обмен, и было договорено с послом, что взаимная передача состоится  через
три дня в Росциануме.
   Когда гонец Красса уехал,  Спартак  подумал,  и  не  без  основания,  что
римский полководец сделал это предложение в надежде  задержать  передвижение
гладиаторов и выиграть таким  образом  упущенное  время.  Поэтому  он  решил
послать  в  Росцианум  тысячу   двести   кавалеристов   с   двумя   тысячами
четырьмястами коней, и с сотней пленных римлян. Мамилий, который должен  был
руководить этим делом, получил строжайший приказ: сдать сотню  римлян,  лишь
получив тысячу двести гладиаторов, посадить их сейчас же на запасных лошадей
и скакать в Темезу, куда он, Спартак, придет с войском через четыре дня. При
малейшем признаке измены или обмана со стороны  римлян  изрубить  эту  сотню
патрицианских  отпрысков  и  возвращаться  к  армии,   предоставив   пленных
гладиаторов их участи.
   По пути из Пандузии в Темезу Спартак наткнулся на вооруженный  отряд.  То
были пять тысяч рабов, собранных и кое-как обученных Каем  Ганником.  Ганник
раскаялся в зле, которое он причинил Спартаку, и теперь привел  подкрепление
восставшим для того, чтобы таким  почетным  образом  загладить  прошлое.  Он
клялся, что будет теперь соблюдать дисциплину.
   Спартак по-братски принял самнита и его  солдат;  начальником  одного  из
легионов снова был назначен Ганник.
   Через пять  дней  после  этого  вернулся  Ма