них сил,  не теряя мужества,  то в шлюпках,  заливаемых волнами,
пробуя  завозить  и  опускать  якорь,  то у кабестана.  После 16 часов
непрерывной борьбы и тяжелого,  опасного  труда  судно  было  спасено.
Отойдя   от   банки  и  бросив  якорь,  Невельской  решил  на  шлюпках
исследовать видневшийся залив.  То отстаиваясь в тумане,  то осторожно
лавируя среди отмелей, он обследовал побережье, отыскивая лиман Амура.
Несколько раз за это время садились на мель. Наконец 27 июня, в 4 часа
дня, транспорт "Байкал" бросил якорь в северной части лимана.
     Неправильные и быстрые течения,  лабиринты подводных и  надводных
мелей  превращали огромное пространство лимана в гибельную ловушку для
парусного судна.  Плавание в Амурском лимане небезопасно и теперь, при
изученных   фарватерах  и  на  более  совершенных  судах.  Со  времени
Невельского не одно судно погибло  здесь,  сев  на  мель  в  ненастную
погоду.
     Невельской попытался на транспорте пройти через лиман. Шлюпки шли
впереди,   делая   промеры,  отыскивая  фарватер.  Но  сильные  ветры,
постоянно меняющие свое направление,  разводили непрерывное  волнение.
Работа была утомительна и опасна.  Транспорт и шлюпки часто попадали в
критическое положение.  Однажды три шлюпки отправились делать промеры,
и  на транспорте осталось только 10 человек.  Ветер внезапно засвежел,
люди  в  шлюпках  не  смогли  выгрести  против  крутой  волны,  баркас
выбросило  на  лайду,  а  вельбот отнесло к сахалинскому берегу против
огромного гиляцкого селения  Тамлево.  (Лайда  -  равнинное  побережье
моря, заливаемое приливом и обсыхающее при отливе.)
     Едва не погибнув в борьбе с ревущим ветром  и  крутым  грохочущим
прибоем,  мичман Гейсмар и матросы вытащили полузатопленный вельбот на
отмель.  Смеркалось,  низко над волнами неслись  рваные  тучи,  прибой
гремел  и  рокотал.  Нечего  было и думать о возвращении на транспорт.
Промокшие до нитки моряки развели большой костер из сухого плавника и,
развесив  мокрую  одежду,  заснули,  зарывшись в песок.  Утомленный не
менее других,  часовой тоже заснул,  а гиляки,  подобравшись во  тьме,
забрали всю одежду потерпевших крушение.
     Проснувшись на  рассвете,  моряки  обнаружили  пропажу.   Гиляки,
толпившиеся  у  деревни,  угрожали  копьями  и луками.  Моряки в одних
рубашках поспешно спустили на воду  вельбот  (благо  волнение  немного
утихло) и устремились к транспорту,  где их,  сконфуженных и сердитых,
встретили насмешками.  Между тем гиляки,  осмелев,  спустили множество
лодок  и  с  песнями  и  криками  стали  грести к транспорту,  надеясь
овладеть им.
     Невельской приготовился  к  обороне  на  крайний  случай,  но  не
стрелял,  не желая кровопролитием начинать свое знакомство  с  местным
населением.   Он  слыхал,  что  иностранные  китобои,  бесчинствуя  на
побережьях Охотского моря,  озлобили гиляков.  Невельскому  предстояло
сделать многое,  чтобы доказать,  что русские пришли сюда не грабить и
насиловать,  а защитить,  помочь, научить жить лучше. Правда, он знал,
что  если  допустить  сюда  якутских  и  иркутских кулаков-торгашей да
сибирских чиновников,  то вряд ли сбудутся его мечты  о  благоденствии
края  и местного населения.  Но Невельской надеялся,  что в новом краю
будут и новые обычаи.
     Гиляцкие лодки  нестройною  флотилией приближались к "Байкалу" со
стороны левого борта, обращенного к берегу. С правого борта, незаметно
для   гиляков,  был  спущен  вельбот.  Набирая  скорость,  он  обогнул
транспорт, гребцы навалились на весла во всю силу, и вельбот понесся к
флотилии,  как  сокол  на  стаю  уток.  Он  носом  опрокинул маленькую
лодчонку,  которая была ближе всего к "Байкалу",  гребцы выхватили  из
воды двух захлебывающихся,  перепуганных гиляков и во весь мах длинных
весел  пошли  обратно  к  транспорту.   Гиляки   на   лодках   подняли
многоголосый  вопль,  полетели  стрелы,  но  вельбот  уже огибал корму
"Байкала" и через несколько минут  был  поднят  на  палубу.  Пленников
вывели на ростры и объяснили,  что им будет очень плохо, если товарищи
их не  одумаются.  Гиляки  вступили  в  переговоры.  Воинственный  пыл
прошел.  Они  вернули  похищенные  вещи,  получили  за это подарки,  и
пленники были отпущены.
     После этого  случая  с гиляками наладились добрые отношения,  и в
дальнейшем они, дружески относясь к морякам, помогали им чем могли.

VII. САХАЛИН - ОСТРОВ!
        ВХОД В РЕКУ АМУР ВОЗМОЖЕН ДЛЯ СУДОВ С СЕВЕРА И С ЮГА!

     Лето подходило к концу, а сделано было очень мало.
     После нескольких рискованных попыток  пробиться  через  лиман  на
"Байкале" и отыскать устье Амура Невельской убедился,  что сделать это
невозможно, прежде чем не будут найдены и изучены фарватеры, ведущие в
реку.
     "Байкал" стоял на якоре в безопасном северном рейде, защищенный с
одной  стороны  отмелью,  обсыхающей во время отлива,  и с трех сторон
бесплодными, увалистыми берегами Сахалина. За отмелью без конца и края
простирались пустынные и коварные воды негостеприимного лимана. Далеко
на горизонте синели горы азиатского берега.
     В глубокой  задумчивости ходил по палубе Невельской.  Трудно было
отказаться от мысли найти вход в  Амур  с  внешней,  северной  окраины
лимана.  Подробно  же исследовать лиман и нанести на карту прихотливую
вязь глубин  и  мелей  оказывалось  практически  невозможным.  Площадь
лимана   составляет   около   двух   тысяч   квадратных  километров  и
исследование его потребовало  бы  массу  времени.  Поэтому  Невельской
приступил  к решению задач только существеннейшей важности.  Следовало
найти устье Амура и убедиться,  теряется ли оно в песках,  и если нет,
то искать фарватеры, начиная от устья, а не с моря, так как здесь сама
река покажет начало фарватера. Кроме того, надо твердо, раз и навсегда
установить: остров Сахалин или полуостров.
     Невельской отправил офицеров на двух шлюпках в  первую  разведку.
Одной командовал старший офицер "Байкала" лейтенант Козакевич,  другой
- мичман Гроте.
     Гроте на западном берегу Сахалина должен был обследовать обширный
залив Байкал,  открытый Невельским, установить, не имеет ли этот залив
второго  выхода  в  Сахалинский  лиман,  а  также определить глубины и
протяженность канала,  начало которого найдено  было  в  лимане  подле
западного берега Сахалина.
     Козакевичу поручалось,  следуя  вдоль  материка,  отыскать  устье
Амура. Если же в устье обнаружатся глубины, достаточные для мореходных
судов,  то продолжать продвигаться с промерами  по  найденному  каналу
вплоть  до  выхода  из  лимана в Охотское море.  Главное - найти устье
Амура.
     Невельской взял  Козакевича под руку и указал в сторону синеющего
вдалеке мыса:
     - Вот отсюда начать, Петр Васильевич. С богом...
     Первым вернулся мичман Гроте и доложил,  что залив Байкал,  кроме
входа с севера, из Сахалинского залива, никаких других проток и входов
не имеет (это было верно).  Закончив обследование залива Байкал, Гроте
отправился  вдоль западного берега Сахалина,  но последовательную нить
глубин утерял и шел не по извивам канала,  а  напрямик,  то  пересекая
подводные  мели,  то  проходя  над  глубинами  в 10-16 метров.  Так он
подплыл к отмели,  которая тянулась от Сахалина к  темневшему  на  той
стороне пролива высокому мысу.
     Мичман, убежденный,  что это и есть та отмель,  тот перешеек, что
соединяет Сахалин с материком, повернул обратно.
     Выслушав донесение,  Невельской молча посмотрел на  Гроте  из-под
надвинутых бровей и сквозь крепко стиснутые зубы буркнул: "Можете быть
свободны".
     С тревожным  нетерпением  ожидал  Невельской  возвращения  своего
старшего офицера.
     Между тем  Козакевич  плыл  то  под парусами,  то на веслах вдоль
гористого сумрачного побережья.  Шлюпка огибала  бесчисленные  мысы  и
входила  в  заливы и бухточки,  обследуя каждый изгиб береговой линии.
При  этом  Козакевич  внимательно  оглядывал  бухту,  ожидая   увидеть
характерные очертания китайских джонок,  но все вокруг было пустынно и
безмолвно,  словно от сотворения мира здесь не ступала нога  человека.
Козакевич  и  матросы  ночевали  на  берегу,  на опушке хвойного леса,
дымными кострами спасаясь от свирепых комариных полчищ.
     Часовой, сжимая   ружье,   настороженно   вглядывался   во  тьму,
прислушиваясь к непонятным шорохам,  треску,  к чуждым для него звукам
ночной  тайги.  Наутро,  позавтракав  жидкой  кашей,  пахнущей  дымом,
поплыли дальше.
     Ни китайских   судов,   ни   крепостей,   ничего,   говорящего  о
принадлежности края Китаю,  не находили моряки.  Но не находили они  и
устья Амура.
     Наконец, обогнув  высокий,  крутой,  обрывающийся  в  море   мыс,
Козакевич  увидел  огромный  залив,  далеко,  насколько  хватал  глаз,
врезающийся в побережье.  Опытным взглядом лейтенант определил  ширину
залива   -   13  километров.  Мощное  течение,  обозначенное  крутыми,
неправильными всплесками  пенистых  волн,  шло  из  глубины  залива  и
вначале  ровной,  а  потом прихотливо петляющей дорогою пролагало себе
приметный путь,  выделяясь более темным тоном  на  светло-серых  водах
лимана.
     - Братцы,  это  Амур!  -  дрогнувшим  голосом   сказал   матросам
Козакевич, поднося к глазам зрительную трубу.
     - Дай бог,  ваше благородие! - за всех отвечал загребной. Матросы
с  любопытством  смотрели на бурные,  серые воды реки,  мощным потоком
устремляющиеся к морю.
     Козакевич отыскивал  удобное  место  на берегу,  чтобы пристать и
сделать необходимые наблюдения.  За мысом виднелись юрты и  вытащенные
на сушу лодки. Судя по всему, это было гиляцкое селение. Какие-то люди
в меховых одеждах забегали по деревне,  и скоро на возвышенности подле
берега собралась толпа местных жителей.  Шлюпка подвалила к отмели,  и
гиляки, сбежав к воде, помогли матросам вытащить ее на песок.
     Козакевич дослал  секстан  и  определил астрономическое положение
мыса,  который гиляки называли мыс Тэбах (это название  сохранилось  и
поныне).   От   местных   жителей   моряки   узнали,  что  перед  ними
действительно устье Амура - широкое,  многоводное устье огромной реки,
свободно изливающей в море свои воды.  Козакевич тщательно оглядывал в
зрительную   трубу    окрестные    возвышенности,    поросший    лесом
противоположный берег.
     Нигде никаких следов укреплений или  хотя  бы  стоянки  китайских
судов.  Только две деревушки гиляков, живших свободно, не платя никому
дани и никому не подчиняясь,  виднелись  на  лесистых  берегах  Амура.
Произведя   наблюдения,  Козакевич  поспешил  на  "Байкал".  В  лимане
лейтенант обнаружил вехи,  поставленные гиляками.  Вехи  стояли  вдоль
канала с глубинами от 7 до 10 метров.
     Выслушав донесение  Козакевича,   Невельской   побледнел,   потом
покраснел и,  от счастья не находя слов,  молча горячо пожал ему руку.
Сведения,  привезенные лейтенантом,  оправдывали все труды  и  усилия.
Вход в Амур был найден! Тяжелый камень свалился с души Невельского.
     Теперь нужно было уточнить и,  так  сказать,  заверить  сделанные
Козакевичем открытия, а также выяснить еще несколько важных вопросов:
     1. Остров Сахалин или полуостров?
     2. Судоходно устье Амура или нет?
     3. Есть ли на Амуре правительственное влияние каких-либо  крупных
государств  или  земли  эти  принадлежат  гилякам,  которые  никому не
подвластны?
     Геннадий Иванович решил сам все разведать. В поход назначены были
три шлюпки:  вельбот,  шестерка и  четверка.  Три  офицера,  доктор  и
четырнадцать  матросов  отправлялись  с Невельским.  10 июля 1848 года
началось это плавание.  Запас  продовольствия  был  рассчитан  на  три
недели.
     План Невельского заключался в следующем:  шлюпки  должны  были  с
севера по глубинам,  найденным Козакевичем, войти в Амур, подняться по
реке вдоль левого берега настолько, чтобы с несомненностью убедиться в
том, что это действительно Амур, и в том, что вход в реку возможен для
морских  судов.  Затем  предполагалось  перейти  к  правому  берегу  и
следовать  вниз  по  реке.  Не  теряя "нити глубин",  выйти в лиман и,
стараясь отыскать южный фарватер,  подвигаться к югу либо до тех  пор,
пока перешеек не помешает дальнейшему плаванию,  либо,  если перешейка
не окажется,  дойти до той широты,  до которой доходил Браутон,  и тем
самым доказать, что Сахалин остров, а не полуостров.
     Возвратиться Невельской предполагал уже не побережьем материка, а
вдоль  западного берега Сахалина.  Экспедиция отплыла рано утром.  Шли
медленно,  то и дело лотом проверяя  глубины.  Ветер  и  волны  мешали
работе.  11-го числа шлюпки обогнули мыс Тэбах и,  оставив позади воды
лимана, вошли в Амур.
     Это была  торжественная  минута  для  Невельского.  Гипотеза  его
подтверждалась:  Амур,  как и подобало такой огромной  реке,  мощно  и
свободно  вливался в море.  Никакие "пески" не смогли бы послужить ему
преградой.  И  только  Сахалин,  голубой   полоской   видневшийся   на
горизонте,  отделял  устье  Амура  от  океана,  образовывая  вместе  с
азиатским  берегом  обширный  бассейн,  названный  Амурским   лиманом.
Полюбовавшись  величественным  и суровым пейзажем,  зачерпнув в кружки
амурской воды, моряки поплыли вверх по реке.
     Они прошли  по  Амуру около тридцати километров,  делая промеры и
постоянно находя глубины,  достаточные для плавания морских  судов,  и
добрались до низменного полуострова, тянувшегося поперек реки. Матросы
удивлялись ширине Амура,  обилию  крупной  рыбы.  Невельской  одаривал
ножами,  табаком  и  всякою всячиною гиляков,  приехавших на лодках из
деревни Алом,  что лежала на том берегу реки.  Геннадий Иванович хотел
завязать  с  местным населением добрые отношения.  Попутаю он старался
собрать сведения об окрестной  стране,  насколько  это  позволяло  ему
незнание языка.  Гиляки говорили много и охотно,  стараясь понять, что
хочет от них "джан-гин" (купец),  даром дающий хорошие вещи,  а  когда
поняли,  что  Невельской  спрашивает  о  направлениях  реки и морского
побережья,  то один из них,  сев на корточки,  стал чертить  на  песке
карту.
     В устье Амура гиляк изобразил два мыса,  один из которых, как уже
знал  Невельской,  назывался  Тэбах  и  находился  на левом берегу,  а
другой,  "входной" мыс,  на правом берегу,  гиляк назвал Пронге. Перед
устьем Амура гиляк начертил длинный остров и провел к нему черту.  Это
очень не понравилось Геннадию Ивановичу, так как подтверждало известия
о  перешейке.*  Тем не менее следовало собственными глазами убедиться,
что этот перешеек  существует.  ("Входной"  мыс  -  мыс,  от  которого
начинается  устье реки.  * Впоследствии Невельской узнал,  что,  рисуя
черту между островами,  гиляки указывали  на  возможность  переезда  в
лодке.)
     Утром 13 июля Невельской со всей своей флотилией в  сопровождении
гиляцких  лодок  пересек  Амур  у мыса Мео и пошел вниз по реке к мысу
Пронге,  к выходу из Амура,  не прекращая промеры.  Здесь шлюпки  были
тщательно  подготовлены  для  плавания  в  бурном  и  опасном проливе:
фальшбортами (добавочными досками) повысили борта, осмотрели конопатку
в пазах и т. д.
     Невельской условился с офицерами о месте встречи на случай,  если
налетевшая   непогода   расшвыряет  шлюпки  и  им  придется  спасаться
врассыпную.  15 июля вышли в  плавание  вдоль  гористого  материкового
берега.  Над  покрытыми  лесом  горами  высились  конические безлесные
вершины - гольцы.
     Плавание было  трудное.  То  и дело набегали шквалы с дождями,  в
проливе поднималось крутое  волнение,  волны  захлестывали  шлюпки,  и
приходилось  спасаться  на  берегу.  Но  не  всегда  была  возможность
пристать.  Иной раз приходилось на  полузатопленных  шлюпках,  выливая
воду  ведрами  и  ковшами,  огибать  скалистые мысы,  о которые бешено
разбивался бурун,  и отыскивать среди прибрежных камней удобный клочок
берега,  чтобы  выброситься  вместе  с  набежавшей волной.  Как только
позволяла погода,  шлюпки снова шли в море.  Часто приходилось  далеко
возвращаться к месту последнего промера,  чтобы "нить глубин" нигде не
прерывалась.  Невельской со скрупулезной точностью следил за  этим.  И
матросы,  и  офицеры,  и сам командир выбивались из сил от непосильной
работы.  Отдых на берегу был еще мучительнее,  чем борьба с волнами  и
ветром.  Мириады  комаров  не  давали  сомкнуть глаз,  доводя людей до
исступления.  Костры-дымокуры не могли отогнать этих мучителей. Чехов,
побывавший  здесь  сорок лет спустя,  во время путешествия на Сахалин,
пишет:  "Я думаю, что если здесь остаться ночевать под открытым небом,
не  окружив  себя кострами,  то можно погибнуть или,  по меньшей мере,
сойти с ума".
     Шлюпки продолжали  неуклонно  двигаться к югу по Татарскому,  как
тогда говорили,  заливу,  и на  карте  у  Невельского  впервые  вместо
"белого пятна" ложилась извилистая береговая линия,  а цифры перед нею
указывали глубины,  вполне достаточные  для  прохода  крупных  морских
судов.
     После многих трудов и опасностей 22 июля шлюпки дошли  до  самого
узкого места пролива.  Все предыдущие исследователи,  от Лаперуза и до
мичмана  Гроте,  находили  здесь  перешеек,  соединяющий   Сахалин   с
материком.
     Невельской же открыл пролив шириною в 7 километров.
     Но для  того,  чтобы  окончательно убедиться в ошибочности данных
предыдущих исследователей, необходимо было дойти до широты 51o40?, где
побывали Лаперуз и Браутон. На это потребовалось два дня. Теперь уже с
несомненностью можно было утверждать, что Сахалин остров.
     После 22-дневного   плавания,  постоянно  прерываемого  шквалами,
Невельской вернулся на "Байкал",  закончив трудный поход, блистательно
доказав  справедливость  своих  предположений  и  ниспровергнув дотоле
непогрешимый авторитет известных путешественников.
     Своим дерзким    путешествием,    совершенным   вопреки   желанию
влиятельных особ,  и сделанными открытиями Невельской  задел  интересы
целой иерархической лестницы чиновников, начиная от Завойко, командира
Аянского порта,  посылавшего  экспедицию  Гаврилова,  и  кончая  самим
могущественным   и   мстительным   Нессельроде  -  канцлером  империи,
изменившим текст донесения Гаврилова и доложившим Николаю I,  что Амур
теряется в песках и для России никакого интереса не представляет.
     Невельской между тем торжествовал победу,  сияя  доброй  улыбкой,
жал руки поздравлявшим его товарищам и благодарил их за помощь.

     Третьего августа  транспорт вышел из лимана и взял курс к северу,
делая съемку побережья. У мыса Мухтель, заштилев, "Байкал" стоял среди
зеркально-неподвижных  вод  в  тиши  погожего осеннего дня,  как вдруг
вахтенный заметил две черные точки, направляющиеся от берега.

VIII. ИСТОРИЯ ПОРТА АЯН

     Это оказались две байдарки,  в которых находились тунгусы и  один
человек  европейского облика.  На вопрос,  кто они,  пожилой человек в
старой    офицерской    фуражке    крикнул,    что     он     служащий
Российско-Американской  компании,  корпуса  флотских штурманов поручик
Орлов и просит принять его на борт.
     Орлов возвращался  из  большого сухопутного путешествия,  которое
совершил по заданию компании. Он обследовал прибрежье Охотского моря и
собрал  от  встречных  туземцев  сведения об Амуре и окрестных землях.
Сведения эти не были  новы  для  Невельского.  Но  сам  штурман  очень
заинтересовал  Геннадия  Ивановича  и  пришелся  ему по душе.  Это был
немногословный, неторопливый человек, небольшой, сухощавый, перенесший
столько  бедствий и лишений,  что они уже были бессильны причинить ему
какой-либо  ущерб.  Глаза  Орлова  светились  живостью   и   энергией.
Невельскому  нравилось,  как  старик  (впрочем,  это  определение мало
подходило к Орлову,  - ему с одинаковой вероятностью можно было дать и
шестьдесят  и  сорок  лет)  обращался  со  своим  спутником,  тунгусом
Афанасием.  Он  относился  к   Афанасию   без   тени   начальственного
пренебрежения. Видно, их сблизили совместные мног