вку:
для  своего  временя  Невельской  был прав,  подчеркивая непригодность
Петропавловска как опорного пункта России на Тихом океане.  Но  сейчас
Петропавловск-на-Камчатке   приобрел  огромное  значение  как  порт  и
столица Камчатки. Особенно возросло значение Петропавловска с тех пор,
как   наши   советские  корабли  открыли  Северный  морской  путь  для
регулярных сообщений.)
     Геннадий Иванович   указывал  на  мероприятия,  которые,  по  его
мнению,  следовало  предпринять  в  первую  очередь  для  исследования
Сахалина  и  упрочения  его за Россией,  а затем подробно излагал план
обороны края на случай войны.
     Русская эскадра  на  Тихом океане была так незначительна,  что не
могла противостоять силам англо-французов в открытом  сражении.  Кроме
того,  она все еще не имела баз для снабжения и ремонта.  Но, с другой
стороны, неприятель ничего не знал об открытиях Невельского. Освоенные
им  прибрежья  были  врагу  совершенно неведомы Гиль и Остен не сумели
открыть тайну Амура. План Невельского заключался в том, чтобы, избегая
решительных  сражений,  привлечь  неприятеля  к  блокаде  побережья до
корейской границы и тем самым заставить его фактически  признать  край
принадлежащим России, отвлекая вместе с тем значительные силы врага на
эту блокаду.
     План Невельского  не  соответствовал ни характеру,  ни намерениям
генерал-губернатора Муравьев, воспитанный в традициях кавказских войн,
не  признавал  пассивности в обороне.  Планы Невельского и его проекты
будущего устройства края казались Муравьеву неуместной вольностью.  Он
считал,  что Невельской захватывает прерогативы, ему не принадлежащие.
Ничего  не  ответив  Невельскому  на  его   представление,   Муравьев,
препровождая  ему орден Владимира 3-й степени,  написал лишь,  что сам
намеревается  спуститься  в  низовья  Амура  из  Сретенска  вместе   с
войсками,    предназначенными   для   укомплектования   экспедиции   и
подкрепления Петропавловска.  Тем самым он давал понять,  что берет  в
свои руки дальнейшую судьбу края.
     Уже несколько  лет  длилась  борьба  Муравьева  с   министерством
иностранных  дел,  лично  с  Нессельроде.  Министр,  обычно готовый по
первому мановению  царя  черное  назвать  белым,  а  белое  черным,  в
отношении   дальневосточных   дел   проявлял   неожиданную  стойкость,
поддерживаемый Чернышевым,  Бергом и другими заинтересованными лицами.
Нессельроде руководствовался не страхом перед мифической военной мощью
Китая,  а боязнью,  что началом русского судоходства  на  Амуре  будет
нанесен ущерб кяхтинской торговле, в которой министр был заинтересован
далеко не платонически.  Всюду, где только мог, этот маленький немец в
больших  очках,  рискуя  даже  навлечь на себя неудовольствие грозного
царя,  препятствовал  энергическим  усилиям  Невельского  и  Муравьева
пробить для России свободный выход на Тихий океан.  3 января 1854 года
борьба закончилась победой Муравьева.
     Генерал-губернатор отправил  два  послания - одно царю,  а другое
великому князю Константину Николаевичу.  В них он излагал препятствия,
которые вечно воздвигало перед ним министерство иностранных дел.
     В связи с обостряющейся международной обстановкой Муравьев просил
дать  ему возможность принять необходимые меры к защите вверенного ему
края и внести ясность в Амурские дела.
     Одиннадцатого января   1854   года   Муравьеву   было  "высочайше
разрешено" сноситься непосредственно  с  китайским  правительством  по
всем  пограничным вопросам.  Ему был назначен специальный секретарь по
дипломатической   части.   Эти   обстоятельства   существенно   меняли
взаимоотношения Невельского и Муравьева.  До сих пор разногласия их по
Амурскому вопросу сглаживались перед лицом общего врага - Нессельроде,
и  они  дружно  боролись  против  него,  не  вдаваясь  в  разбор  этих
разногласий,  лишь бы спасти главное.  Но сейчас,  когда уже от одного
Муравьева,  в  сущности,  стали зависеть Амурские дела,  Невельской из
союзника превратился просто в строптивого подчиненного,  не  желающего
разделять "мудрые" соображения начальства.  Последствия такой ситуации
предугадать было нетрудно.
     Надвигающаяся война        требовала       личного       внимания
генерал-губернатора к территориям,  которые могли быть ею затронуты, и
так  как  вновь освоенные Невельским земли как раз принадлежали к этой
категории,  то естественно, что самолюбивый генерал только себя считал
компетентным  и  правомочным  во  всех  действиях  и  распоряжениях по
обороне этого края.  Муравьев не любил противоречий.  Невельской же не
мог поступить иначе там,  где он считал себя правым. Давно назревающий
конфликт между ними сделался неизбежным.
     После того  как  в  течение  многих  лет  русское правительство с
величайшей  осторожностью  и  опасливостью  относилось  к  приамурским
территориям,  запрещая  даже исследователям касаться этих мест,  вдруг
принято было решение отправить вниз по  Амуру,  из  Забайкалья,  целую
военную экспедицию во главе с генерал-губернатором.
     Это важное  событие,  знаменующее  собою  переворот   в   мнениях
правительства,    явилось    результатом    неутомимой    деятельности
Невельского. Муравьев, непосредственный начальник Невельского, являлся
как  бы  проводником  его  идей в правительственных сферах.  От него в
первую очередь зависели судьбы Амурского дела,  и Геннадий Иванович не
щадил  усилий  для того,  чтобы внушить ему правильные представления о
важности вопроса и добиться его содействия.  Для всякого, не предвзято
относящегося  к делу человека было очевидно огромное значение открытий
Невельского,  и Муравьев, несмотря на то, что тоже не совсем правильно
судил   о   значении   Амура,   много  труда  положил,  чтобы  убедить
правительство в неправильности занимаемых в этом вопросе позиций.
     Двадцать второго апреля 1854 года генерал-губернатор делал доклад
Николаю I об исследованиях Невельского,  подтвержденных и  экспедицией
Ахте.  Он (уже не в первый раз) представлял Николаю аргументы в пользу
того, что река Амур принадлежит России, а не Китаю. Генерал-губернатор
просил  разрешения  царя  на сплав вниз по реке войск и материалов для
подкрепления Петропавловска,  указывая,  что ввиду возможных  действий
вражеского  флота  иным  путем  подкрепить этот пункт нет возможности.
Николай,  нахмурясь,  выслушал  доводы   Муравьева,   просмотрел   его
письменные  представления  по  этому  же поводу.  Вдруг он взял перо и
молча  наложил  резолюцию:   о   разграничении   написать   Пекинскому
трибуналу; предложение же Муравьева о сплаве по Амуру запасов, оружия,
продовольствия и войск рассмотреть в Особом комитете.
     Царь поднялся,  огромный,  туго затянутый в мундир, и, усмехаясь,
положил  большую  белую  руку  на  голову  почтительно   склонившегося
генерала.
     - А ведь ты когда-нибудь с ума сойдешь от Амура! - проговорил он.
     Этот своеобразный   комплимент   монарха   до   слез  осчастливил
сановника.  Некоторое время спустя Особый комитет  рассмотрел  дело  и
после долгих дебатов вынес постановление - плыть по реке Амуру.
     Перед отъездом на  Дальний  Восток  Муравьев  снова  представился
царю.  Отпуская  губернатора,  Николай  I  сказал  со свойственным ему
лаконизмом:
     - Ну,  с  богом!  Плыви  по  Амуру,  но  чтобы  при этом не пахло
пороховым дымом.
     Так окончательно  решен  был  веками лежавший под спудом вопрос о
великой реке Амур, вопрос о роли России на Тихом океане.
     Известие о   том,   что   плавание  по  Амуру  разрешено,  быстро
распространилось в Сибирь и вызвало волну восторга почти во всех слоях
населения.  Отплытие  каравана  барж  во  главе  с пароходом "Аргунь",
выстроенным специально для плавания по Амуру, превратилось в настоящий
праздник.  Гремели пушечные выстрелы. Толпы народа провожали по берегу
флотилию с криками "ура",  бросая вверх шапки.  Муравьев  зачерпнул  в
стакан амурской воды и поздравил всех с открытием плавания по реке.
     Двадцатого мая подошли к месту,  где когда-то был  русский  город
Албазин. Следы вала и сгоревшего острога были еще видны. Суда пристали
к этому пустынному холму, и при торжественных звуках оркестра, обнажив
головы    в    память    отважных   предков,   десант   во   главе   с
генерал-губернатором высадился на берег.
     "Что-то родное  сказалось сердцу,  когда мы вышли на долину,  где
жили русские люди,  где они так долго и храбро отстаивали права своего
владения.   Первым   движением   каждого  было  подняться  на  остатки
албазинского вала и осмотреть его в подробности,  и первым  взошел  на
оный Н.  Н.  Муравьев.  За ним мы все преклонили колена праху почивших
храбрых и доблестных защитников Албазина".
     Так описывает   этот  торжественный  момент  один  из  участников
путешествия.
     В это  самое  время Невельской в сопровождении двух казаков через
горы, по грязи и тающему снегу пробирался из Петровского в Николаевск,
оттуда на лодке в Мариинский пост и дальше на байдарке вверх по Амуру,
заготовляя дрова для парохода  и  отыскивая  надежных  лоцманов  среди
прибрежных жителей. В пятистах верстах от поста, у архипелага островов
Оуля-Куру,  его нагнал нарочный с известием,  что  в  залив  Де-Кастри
пришли  суда  из Петропавловска и шхуна "Восток" из Японии от адмирала
Путятина с пакетами  на  имя  Невельского  и  сообщением  о  том,  что
объявлена  война  с западными державами.  Оставив Разградского ожидать
муравьевскую флотилию, Невельской поспешил в Де-Кастри.
     Разградский встретился  с  судами  Муравьева  10  июня.  Узнав от
Разградского,  что до  Мариинского  поста  еще  около  пятисот  верст,
путешественники   были  неприятно  поражены,  так  как  полагали,  что
находятся близ озера Кизи.  Продвижение по неизученной гигантской реке
было  далеко  не  легким  и  даже  небезопасным;  все порядочно успели
утомиться. Однако от архипелага Оуля-Куру, несмотря на растущую ширину
реки и обилие протоков и островов, дело пошло значительно легче.
     Генерал-губернатор сообщал в Петербург о благополучном сплаве:
     "Не доходя около 900 верст до устья реки Амура, флотилия вступила
в край,  как бы давно принадлежавший России.  Отважные  и  решительные
действия   начальника  Амурской  экспедиции  и  всех  его  сотрудников
заслуживают полной признательности.  Несмотря на  лишения,  трудности,
опасности   и   ничтожество   средств,  при  которых  действовала  эта
экспедиция, она в столь короткое время успела подчинить своему влиянию
не только дикие племена,  здесь обитающие, но даже и самих маньчжуров,
приезжающих сюда для торговли.  Она фактически указала нам  на  важное
значение  этого  края для России и рассеяла все заблуждения,  какие до
сих пор об этом крае имелись".
     Но, отдавая  должное  прошлой деятельности Невельского,  Муравьев
далеко не был удовлетворен его позицией в настоящее время.
     В письме,  переданном Муравьеву с Разградским,  Геннадий Иванович
напоминал генерал-губернатору о необходимости поставить посты в устьях
Уссури и Сунгари.  Муравьев игнорировал эту просьбу Невельского. Он не
желал слушать чужих мнений,  считая,  что никто лучше,  чем он сам, не
может знать потребностей края.

XXVI. НЕВИДАННОЕ ОЖИВЛЕНИЕ В ПРИАМУРСКОМ КРАЕ.
                    ПОСЛЕДНЕЕ ПУТЕШЕСТВИЕ БОШНЯКА

     Одиннадцатого июня   Геннадий   Иванович   добрался   до   залива
Де-Кастри.  Здесь  стояла  целая  эскадра  русских  судов:  транспорты
"Двина",  "Байкал", паровая шхуна "Восток" и многострадальный "Иртыш",
команда  которого  вымерла на одну треть во время бедственной зимовки.
"Иртышом" командовал лейтенант Чихачев;  прежний командир Гаврилов все
еще не мог оправиться от болезни.
     Шхуна "Восток"  была  посыльным  судном  при  адмирале  Путятине,
который на фрегате "Паллада" прибыл в Японию для заключения договора.
     В связи с разразившейся  войной  Путятин  получил  приказание  со
своими  кораблями* идти к устью Амура.  (* На смену фрегату "Паллада",
старому и пришедшему почти в негодное  состояние  после  кругосветного
плавания, был послан из Кронштадта фрегат "Диана".)
     Адмирал послал в Императорскую  гавань  корвет  "Оливуца",  чтобы
предупредить  зимующие  там  корабли  о  том,  что  объявлена  война с
Англией,  Францией  и  Турцией.  С  приходом   "Оливуцы"   бедственное
положение  зимовщиков сразу облегчилось.  В Де-Кастри Невельской нашел
всю команду Муравьевского поста во главе с Буссе. Путятин, отправляя к
Буссе  извещение  о начавшейся войне,  предложил снять пост и вместе с
командой отправиться на Амур,  "если это не противоречит распоряжениям
его  начальства".  Опасливый  майор поторопимся выполнить распоряжение
адмирала,  пренебрегая приказом Невельского разбить команду на  отряды
по   6-8   человек   и  маневрировать  с  ними,  заставляя  неприятеля
блокировать остров.
     Майор предпочел  более спокойную жизнь и поспешил эвакуироваться,
оставив с  таким  трудом  возведенные  стены  и  деревянные  башни  на
произвол судьбы.
     Адмирал Путятин находился в Императорской гавани,  которую  нашел
удобной для защиты от неприятеля и начал укреплять.
     Геннадий Иванович узнал,  что сведения,  полученные им о бухтах к
югу  от  Императорской  гавани,  подтвердились.  "Паллада"  на пути из
Японии близ корейской границы,  на южном побережье Уссурийского  края,
вышла  в  обширную,  закрытую  от ветров гавань,  которая была названа
заливом Посьета.  Севернее открыта была удобная,  но небольшая  бухта,
названная бухтой св. Ольги.
     В Де-Кастри Невельской получил известие,  что в  Мариинский  пост
уже  пришел  пароход  "Аргунь",  а  вслед  за  ним  движется  со своей
флотилией генерал-губернатор.  Геннадий Иванович поспешил обратно и 14
июня  в  7  верстах  от Мариинского поста на байдарке встретил караван
барж с "Амурским сплавом". Невельской рапортовал Муравьеву о состоянии
Амурской экспедиции,  о Сахалине и о судах,  собравшихся в Де-Кастри и
Императорской гавани.
     К полудню того же дня вся флотилия собралась у Мариинского поста,
который состоял тогда из 8 человек матросов, живших в двух избах.
     Муравьев объявил  Невельскому,  что  350  человек под начальством
назначенного  помощником  губернатора  Камчатки  и  командиром   47-го
флотского  экипажа капитана 2-го ранга Арбузова и инженерного поручика
Мровинского  должны  следовать  в  залив  Де-Кастри,   а   оттуда   на
транспортных  судах  "Иртыш"  и "Двина" в Петропавловск.  Сотня конных
казаков и горная батарея  (4  орудия)  остаются  в  Мариинском  посту,
остальные   же   150  человек  направятся  в  Николаевский  пост.  "По
Высочайшему повелению,  - сказал  Муравьев,  -  суда  отряда  адмирала
Путятина: фрегат "Паллада" и шхуна "Восток", должны войти в реку Амур,
почему все команды этих судов,  а равно  и  команда  Константиновского
поста,  должны  зимовать  в Николаевском посту;  люди же Муравьевского
поста  должны  на  компанейских  судах  отправиться  в  Ситху".  Таким
образом,  в постах Мариинском к Николаевском, где помещалось только 35
человек, должно было зимовать около 900 человек.
     Двадцать четвертого  июня отряд Арбузова на транспортах "Иртыш" и
"Двина",  с продовольствием на весь путь до Петропавловска,  а также с
провиантом,  привезенным  на  "Байкале",  вышел  по назначению.  Через
несколько часов после их ухода из Де-Кастри прибыл  из  Петропавловска
корвет "Оливуца" с донесением от В.  С. Завойко, что он не в состоянии
обеспечить вновь прибывших,  потому что провианта для  находившихся  в
Петропавловске  команд  и жителей едва только достанет до 1 ноября,  и
что ввиду военных обстоятельств снабжение порта морем на  кругосветных
судах  компании (как то делалось) весьма сомнительно,  а если суда эти
по какому-либо счастливому случаю и успеют войти в порт,  то  и  тогда
они  привезут  только  годовое продовольствие,  строго рассчитанное на
число людей, которое там находится сейчас.
     Отношения между  Муравьевым  и  Невельским портились все больше и
больше.  Совместные хлопоты по подготовке края к обороне  еще  сильнее
подчеркивали  разницу  во  мнениях.  Многие  распоряжения  Невельского
раздражали властного и самоуверенного генерал-губернатора.  Почва  для
личной   неприязни  Муравьева  была  еще  прежде  хорошо  подготовлена
многочисленными  врагами  Невельского,  а  разногласия,  происходившие
между  генерал-губернатором  и  Геннадием  Ивановичем  чуть  ли  не по
каждому вопросу, только подливали масла в огонь.
     Трагедия в  Императорской  гавани,  происшедшая  по  вине  Буссе,
бросала,  конечно, тень и на Невельского, несмотря на то, что он и его
отважные   сподвижники   сделали   все,   что  могли,  для  устранения
катастрофы.* Однако помощь пришла слишком поздно. В продолжение зимы в
Императорской гавани из 12 человек команды поста умерли 2 человека, из
48 человек команды транспорта "Иртыш" умерли 1  офицер  и  12  человек
матросов.  Из 24 человек экипажа "Николая I" умерли 4 человека.  Таким
образом, из 84 человек не стало 19.
     (* Непосредственный  виновник несчастья - майор Буссе - не только
не понес (никакого наказания,  но его преступление даже не повлияло на
ход его служебной карьеры.  Он в положенные сроки получал повышения по
службе,  и,  мало того, в 1856 году, после окончания военных действий,
ему  было  поручено  подготовить  обратный поход в Забайкалье излишков
войск.
     Это поручалось  человеку,  который  так  ярко  доказал свою прямо
преступную,  какую-то  злостную   неспособность   к   подобного   рода
деятельности.  На  этот  раз  его  "деятельность"  стоила  еще  больше
человеческих жизней.
     Будучи в  чине  полковника,  он получил приказ спуститься вниз по
Амуру и для обеспечения предстоявшего подъема войск расставить посты и
базы снабжения. Буссе поставил только три поста на левом берегу Амура:
Кумарский (против устья реки Кумары),  Зейский (близ устья реки Зеи) и
Хинганский (при входе в Малый Хинган).
     Этих трех постов недостаточно было даже для команд,  спускающихся
по течению, а для тех, которые поднимались вверх по реке, - тем более.
Буссе "не учел",  что вверх,  против течения,  гребные суда  двигаются
гораздо медленнее, чем вниз.
     На этих  трех  постах   было   оставлено   ничтожное   количество
провианта.   И   вот  отряд  войск,  возвращавшихся  на  родину  после
доблестной  кампании,  двинулся  вверх  по  Амуру  по  пути,   который
подготовил для него Буссе.
     Отряд шел на гребных лодках,  вмещавших продовольствия  не  более
как на неделю. Это продовольствие кончалось задолго до того, как отряд
достигал постов, учрежденных "легкомысленным" Николаем Васильевичем. А
в долгожданном пристанище провианта было мало.
     Страшные бедствия испытал возвращавшийся отряд. Большая часть его
погибла от голода в пути.
     Когда в Сретенск дошли вести о катастрофическом положении отряда,
на  помощь  были  высланы казаки.  Но они находили только трупы вокруг
погасших костров.
     Эта "оплошность"  Буссе  стоила  больше человеческих жизней,  чем
двухлетние военные действия в этих краях.  Однако и тут карьера майора
не прервалась. Ведь погибли нижние чины "по несчастной случайности", а
солдатская жизнь в то время стоила немного.)
     Подробное донесение  об  этом  несчастье  Невельской  получил  от
Бошняка за несколько дней до прибытия генерал-губернатора.
     "Господь бог один знает, - заканчивает Бошняк, - чем бы еще могла
кончиться эта печальная драма,  если бы Вы не оставили в Императорской
гавани  значительного  количества  муки  и  крупы,  и  если  бы  Вы по
получении сведений о таком  совершенно  неожиданном  обстоятельстве  -
сосредоточении  здесь 84 человек вместо 12 - не прислали бы нам хотя и
скудного,  но единственно возможного количества необходимых запасов  и
оленины,  и  если  бы  корвет  "Оливуца"  не  снабдил  нас запасами...
Прибытие этого корвета оживило нас всех".
     Несчастье в Императорской гавани, ко