тров  с   двумя
возвышенностями.   Лаперуз   и   Браутон,   следовавшие,  вероятно,  в
значительном расстоянии от  берега,  приняли  полуостров  за  острова.
Туземцы  сообщили  мне,  что  именно  у  этого полуострова должен быть
закрытый залив, который они называли Хаджи-ту"
     Для путешествия  к этому заливу Бошняк выменял на топор и материю
простую лодку и стал готовить ее к морскому  походу:  повысили  борта,
укрепили связи, поставили мачту и из двух простынь сшили парус.
     Второго мая Бошняк,  гижигинские казаки Парфентьев, Белохвостов и
якут Иван Мосеев отплыли из залива Де-Кастри к югу.
     Лодка, перегруженная и глубоко сидящая в воде,  стала течь  через
щели  фальшбортов.  Бошняк  пристал  к  берегу и спрятал часть груза в
приметном   месте.   После   этого   двинулись    дальше,    определяя
астрономически положение заметных пунктов, устья рек, выдающиеся мысы.
     Погода благоприятствовала, на море был штиль. Бесчисленные чайки,
бакланы  и  другие  птицы  стаями носились вокруг скал.  Несколько раз
показывались и тюлени.
     На третий  день  пути  невдалеке  от берега заметили трехмачтовый
корабль, стоящий на якоре. На берегу, за отмелью, виднелись берестяные
шалаши селения Хой. Пристав к берегу, Бошняк приказал Мосееву и одному
из казаков разбить палатку, а сам направился к китобойному вельботу, у
которого  дежурил  матрос.  От  него  Бошняк  узнал,  что трехмачтовый
корабль - китобойное судно, а капитан сейчас на берегу покупает рыбу.
     Бошняк послал Парфентьева разыскать капитана и звать его в гости.
В палатке устроили стол из  ящиков,  Белохвостов  хлопотал  у  костра,
готовя  чай.  Вскоре  явился  капитан китобоя.  Бошняк узнал от него о
готовящемся плавании американской эскадры к берегам Татарского пролива
и далее. Моряк утверждал, что американцы собираются занять здесь бухту
для пристанища китобоев и других судов,  посещающих эти места.  Бошняк
на  немецком  и  французском языках написал два объявления о том,  что
берега до  корейской  границы,  а  также  остров  Сахалин  принадлежат
России.  В общепринятой форме он предлагал учесть это всем иностранцам
и передал объявление китобою.
     Простившись с  ним,  Бошняк сейчас же написал обо всем услышанном
записку Невельскому и нанял  гиляков  для  скорейшей  доставки  ее  по
назначению.
     После двадцатидвухдневного опасного путешествия на  шлюпке  вдоль
пустынных  скалистых  берегов  экспедиция  при  свежем ветре подошла к
низменному перешейку,  за которым лежали тихие воды  обширной  гавани.
Перетащив  шлюпку  через  перешеек,  Бошняк  очутился  в одной из бухт
большого,  хорошо защищенного от штормов  залива,  который  он  назвал
Императорской гаванью.* (* Ныне порт Советская гавань.)
     Залив этот,  опоясанный   отрогами   гор,   идущими   от   хребта
Сихотэ-Алинь,  представлял  собою прекрасную стоянку для кораблей всех
рангов.  Склоны гор,  окружающих  залив,  были  покрыты  великолепными
кедровыми лесами.
     Бошняк собрал на берег бухты всех жителей (около  50  человек)  и
объявил им, что так как вся страна до корейской границы русская, то их
и  всех  жителей,  здесь  обитающих,  он  принимает   под   защиту   и
покровительство  России.  Затем  он  поставил  крест и вырезал на нем:
"Открыта и названа заливом Императора Николая  1-го,  23  мая.  Н.  К.
Бошняк". Передав жителям объявление упомянутого содержания на русском,
немецком и французском языках,  Бошняк  приказал  им  предъявлять  эту
бумагу каждому судну, которое они встретят, а тем более которое придет
в гавань.
     Тридцатого мая  Бошняк  вышел  из  гавани и направился в обратный
путь вдоль берега.  Провизии оставалось только на три  дня,  следующие
шесть дней пришлось питаться рыбой и ягодами.
     Восьмого июня Бошняк  прибыл  в  залив  Де-Кастри,  а  оттуда  по
распоряжению Невельского отправился в Николаевск.
     "Результаты открытий и исследований  Н.  К.  Бошняка  были  очень
важны,  -  писал  Невельской  об  этом  плавании.  -  Он был первым из
европейцев,  который дал  обстоятельные  сведения  о  северном  береге
Татарского   пролива  и  обнаружил  неверность  этой  части  на  карте
Крузенштерна:  он открыл на этом  берегу  одну  из  превосходнейших  и
обширнейших гаваней в мире и узнал, что имеется еще несколько гаваней,
чем разрушил сложившееся до того времени  мнение,  будто  бы  на  всем
пространстве этого берега от залива Де-Кастри до корейской границы нет
не только ни одной гавани,  но даже какой-либо  бухты,  сколько-нибудь
удобной  для  якорной  стоянки,  почему  берег этот считался опасным и
недоступным.  Наконец,  он разрешил весьма важный вопрос,  именно: что
жители,  обитающие на этом берегу, никогда от Китая зависимы не были и
китайской власти не признавали".
     В середине  мая  нарочный  из Аяна привез Невельскому предписание
генерал-адмирала великого князя  Константина  Николаевича,  в  котором
говорилось    о   предполагающемся   плавании   американских   эскадр.
Перечислялся состав эскадры и Невельскому  предлагалось  оказывать  им
"внимание   и   приветливость",   но  быть  при  этом  "благоразумным,
осторожным",  имея постоянно в виду честь русского  флага  и  проявляя
"необходимую проницательность".
     Честь русского флага и без напоминания  Константина  была  дорога
Невельскому,  а  "проницательности"  у  него  могли  бы призанять сами
вершители судеб государства.
     Сообщение генерал-адмирала  встревожило Геннадия Ивановича,  и он
немедленно отправил в Де-Кастри мичмана Разградского и  трех  матросов
для   содержания   там   официального   военного  поста.  Разградскому
Невельской дал подробную  инструкцию,  как  поступать  при  встрече  с
иностранцами.  Самое  главное  -  заявлять  им  о  принадлежности края
России.
     Сильно опасаясь,  что американцы,  имея превосходство в силах и в
возможностях,  могут постараться занять  залив  Хаджи  или  Де-Кастри,
Невельской  все  же  чувствовал облегчение при мысли,  что неоспоримое
право первенства остается за Россией.
     Как хорошо,  что  он  нарушил  строжайшее  предписание  сидеть  в
Петровском,  "не касаясь" Амура! Что было бы, если бы он подчинился? А
сейчас в Де-Кастри и Императорской гавани развевается русский флаг. Не
так-то просто теперь заставить спустить его.
     Необходимо этим  же  летом  занять военным постом Сахалин и бухты
южнее залива Хаджи.  Гиляки положительно утверждают,  что такие  бухты
есть и что ни Китаю, ни Корее они не принадлежат.

XX. НАМЕЧЕННЫЕ В ПЕТЕРБУРГЕ МЕРОПРИЯТИЯ НЕ СООТВЕТСТВУЮТ ОБСТОЯТЕЛЬСТВАМ

     В двадцатых  числах июня 1853 года Невельской получил предписание
генерал-губернатора,  которое показывало, что внимание правительства к
Приамурскому  краю  и  действующим в нем людям не ослабевает.  Вопреки
постоянным опасениям Невельского за  свои  действия  вне  повелений  и
инструкций,  он не только не подвергся никаким репрессиям,  но, "ввиду
важности результатов" его деятельности, награжден был орденом Анны 2-й
степени. Возглавляемая им экспедиция из ведения Российско-Американской
компании передавалась в ведение генерал-губернатора.
     "Ввиду важности  результатов Ваших действий,  - писал Невельскому
генерал-губернатор,  - Государь  Император,  по  представлению  моему,
Высочайше удостоил Вас наградить за оные и вместе с тем утвердить штат
вверенной Вам экспедиции, составленный на основании донесений Ваших, и
приказать  изволил  все  расчеты  с  Российско-Американской  компанией
окончить к 1 января 1854  г,  о  чем  и  сообщено  главному  правлению
компании".*   (*   Впрочем,   нужно  отметить,  что  ни  Муравьев,  ни
Петербургские власти  пока  ничего  не  знали  о  самовольном  занятии
Де-Кастри, Кизи и об открытии Императорской гавани.)
     С этой же почтой пришло резкое письмо от Завойко, еще не знавшего
об изменении отношения к делу Невельского в высших сферах. Возмущенный
тем,  что бот "Кадьяк" не возвратился осенью обратно в  Петропавловск,
Завойко,  не интересуясь причинами этой задержки, требовал немедленной
присылки бота.
     Но Невельской  не  спешил  с  исполнением.  Гораздо  более важные
проблемы занимали его.  Вот когда можно было по-настоящему  развернуть
работу  и придать ей подлинный государственный масштаб.  Теперь его не
будут донимать требованием прибылей для компании,  не будут колебаться
при  отпуске  на  экспедицию  лишнего  пуда крупы,  не будут загружать
доблестных  помощников  Невельского  указаниями  "вести  расторжку   с
инородцами" вместо исследовательской работы.
     Между тем  правление  компании  послало   Муравьеву   жалобу   на
"недопустимый   тон   писем   Невельского"   и   просило  оградить  от
"оскорблений" достоинство и честь высокого учреждения.
     Письма Невельского,  вызывавшие недовольство столь чувствительных
господ из компании, были действительно резки, но они относились к тому
периоду,  когда  Невельской увидел дело свое на краю гибели,  а себя и
сподвижников своих обреченными на голодную смерть в результате  грубой
и   бесчеловечной   формалистики   "деликатных"  господ  из  правления
Российско-Американской компании.
     Муравьев, прежняя  симпатия  которого  к  Невельскому  уже  давно
начала  сменяться  недовольством   и   желанием   обуздать   чрезмерно
энергичного   и   самостоятельного   подчиненного,   не   оставил  без
последствий  жалобу,  и  она  сыграла  свою   роль   при   отстранении
Невельского от деятельности на Дальнем Востоке.
     Но пока,  вдали от интриг, Геннадий Иванович с обычной энергией и
неутомимостью продолжал свое великое дело.  Он отправил бот "Кадьяк" в
Аян к  Кашеварову  и  просил  его,  чтобы  первое  же  военное  судно,
пришедшее  из  Петропавловска,  было  прислано в Петровское с запасами
продовольствия, какие только возможно выделить из Аяна.
     На этом   судне   Невельской  лично  хотел  осмотреть  Сахалин  и
поставить военные посты там,  а также в Императорской гавани.  По  его
дальнейшим  расчетам,  судно  должно  было  крейсировать  между  этими
постами, поджидая прихода американцев, чтобы с большей убедительностью
известить  их  о  том,  что весь этот край принадлежит России.  А пока
Невельской отправил мичмана Петрова с продовольствием и матросами  для
подкрепления  поста  в  заливе  Де-Кастри  и  основания  нового поста,
Мариинского, в селении Котово-Кизи.
     Муравьеву на   боте   "Кадьяк"   были   посланы  отчеты  Бошняка,
Разградского,   Петрова   и   Воронина.    В    очередном    донесении
генерал-губернатору Невельской писал:
     "..Немедленное занятие  Императорской  гавани,  как   гавани   на
побережье  Татарского  пролива,  находящейся посредине между лиманом и
корейской границей,  весьма важно. Кроме того, следует занять еще одну
бухту,  на  западном  берегу  Сахалина,  и  выслать  в  крейсерство  в
Татарском проливе военное судно. Все это крайне необходимо, во-первых,
ввиду  ожидаемого  прибытия  в этот пролив американской экспедиции,  а
во-вторых,  для подкрепления постов в Де-Кастри и Кизи.  Только  этими
действиями  мы фактически можем заявить американцам и всем иностранцам
о принадлежности этого края России и тем предупредить всякие на него с
их стороны покушения..."
     Больше того,  Невельской лелеял планы исследований и открытий  по
побережью к югу, до самой корейской границы.
     Между тем (не  говоря  о  петербургских  властях)  даже  Муравьев
полагал достаточным ограничиться левым берегом Амура.
     Во имя интересов родины нужно было  доказать  всю  ошибочность  и
вред точки зрения Муравьева,  по-прежнему считавшего,  что главное для
России на Тихом океане - Петропавловск.
     Невельской настойчиво  просил прислать ему достаточное количество
людей и паровых судов,  а тем временем принимал меры к постройке новых
зданий в Николаевском и Петровском для расселения матросов и офицеров,
которые должны были прибыть.
     Одиннадцатого июля пришел из Аяна транспорт "Байкал" с некоторыми
запасами,  а также 12 казаками и 5 матросами,  поступающими  в  состав
экспедиции.
     Из бумаг и предписаний,  привезенных "Байкалом",  выяснилось, что
внимание правительства направлено не на побережье Татарского пролива к
югу от устья Амура и не на бассейн  Уссури,  а  на  суровый,  лишенный
удобных   гаваней  Сахалин  и  неудобный,  на  шесть  месяцев  в  году
замерзающий залив Де-Кастри.
     Вот предписание генерал-губернатора:
     "Вследствие всеподданнейшего  доклада  моего   и   на   основании
Высочайшего  о  границе  нашей  с  Китаем  указания,  предлагаю Вам по
Высочайшему повелению занять  нынешним  же  летом  залив  Де-Кастри  и
соседственное с ним селение Кизи и о последующем мне донести. В заливе
Де-Кастри иметь караул,  по крайней мере из 10 человек, при офицере. В
Кизи  поставить  военный  пост для подкрепления и снабжения Де-Кастри.
При этом поставлю Вам на вид, что согласно с Высочайшими указаниями...
далее Де-Кастри и Кизи идти Высочайше не разрешено, а главное внимание
должно быть обращено Вами на Сахалин".
     Препровождая Невельскому это повеление и предписывая привести его
на месте в исполнение, генерал-губернатор писал:
     "Согласно Высочайшей   воле,   по   соглашению  моему  с  главным
правлением компании,  все основанные Вами в нынешнем году учреждения и
чины сахалинской экспедиции во всех отношениях до прибытия в 1854 году
правителя на Сахалин будут находиться в Вашем ведении".
     Далее следовали  указания  о том,  какие меры следует принять для
наиболее успешного выполнения решения  правительства,  и  сообщение  о
прибытии  некоего  майора  Буссе  не  позднее  1-4  августа с людьми и
запасами для экспедиции.
     Таким образом,  самовольное  занятие  Невельским Кизи и Де-Кастри
санкционировалось документом из Петербурга,  но в остальном весь план,
вместе   с   наставлениями  Муравьева,  совершенно  не  соответствовал
обстоятельствам.
     Прибрежье Татарского  пролива  с  уже  открытыми  на нем удобными
гаванями,  обусловливавшие  всю  важность  для  России   этого   края,
оставлялись без внимания.
     Занятием Де-Кастри и Кизи Невельской поставил правительство перед
уже  совершившимся  фактом  (распоряжение  сверху  пришло  значительно
позже), и в дальнейшем он решил поступать по этому испытанному методу,
так  как  не  было  иного  способа навести правительство на правильную
точку зрения.  Не дожидаясь разрешения властей,  Невельской вступил  в
Императорскую  гавань  и  продолжал дальнейшее исследование и освоение
прибрежья.
     Приказание занять   Сахалин   тоже   необходимо  было  выполнить.
Геннадий  Иванович  составил  следующий  план   действий:   немедленно
отправиться  на  "Байкале"  к  Сахалину  и  в Татарский пролив с целью
осмотреть южную часть острова  и  установить  в  Императорской  гавани
военный пост,  чтобы отсюда продолжать исследования к югу до корейской
границы.  Военный пост поставить  также  на  западном  берегу  острова
Сахалин, а с прибытием десанта с Камчатки занять главный пункт острова
в заливе Анива.
     В чиновничьих   сферах   Петербурга  и  Иркутска  быстро  уловили
перемену правительственного курса  в  отношении  Амура.  Непреоборимая
энергия  Невельского  развеяла туман косности и непонимания.  Амурский
вопрос  из  проблемы  опасной,  канительной  и  почти   анекдотической
превращался  в  дело первостепенной государственной важности.  Вот где
можно получить и продвижение по службе,  и ордена,  и почести, и даже,
быть может, славу!
     Офицер Семеновского полка,  воспитанник Пажеского корпуса Николай
Васильевич  Буссе  (немец по национальности) был строг с подчиненными,
исполнителен и сентиментален. Он жаждал продвижения по службе и мечтал
о хорошем окладе.
     Николай Васильевич, прослышав о славных делах в Восточной Сибири,
обратился   к   протекции   Муравьева  и  в  чине  майора  поступил  к
генерал-губернатору  в  чиновники  по  особым  поручениям  на  двойной
сибирский  оклад.  Ему  было  поручено  отвезти  в Иркутск награды для
Муравьева и его сотрудников.
     Как раз  в  это  время  в  Иркутске  составлялись  планы  занятия
Сахалина,  вернее  они  были  составлены  в  Петербурге,  а  здесь  их
детализировали  - учитывались всякие мелочи (кроме реальной обстановки
в крае). Кто-то должен был возглавить десантные операции.
     Майор Буссе  легко  получил  это заманчивое назначение.  Все было
очень хорошо продумано, вплоть до срубов для казарм, которые десантный
отряд  должен был везти с собою.  Оставалась только приятная экскурсия
по морю,  живописная природа,  ать! два - подъем флага, марш, пушечный
салют  -  и майор Буссе,  совершив подвиг,  с первыми признаками осени
возвращается в Иркутск,  а там и в Петербург получать награды в ореоле
покорителя новых земель.  Очень лестно получалось в мечтах,  однако не
совсем так  оказалось  в  действительности.  Невельской  и  члены  его
экспедиции,  а также лица,  знакомые с действительными возможностями и
потребностями края,  не были привлечены к работе.  Результат  сказался
немедленно,  едва  злополучный  любитель легких успехов прибыл к месту
своей деятельности.
     Вот письмо его к Геннадию Ивановичу:
     "Расчеты, сделанные в С.-Петербурге, оказались ошибочными: я с 26
мая  в  Аяне,  но  суда  компании  еще  не приходили,  и когда будут -
неизвестно.  Пять  дней  тому  назад  пришли  из  Камчатки  "Иртыш"  и
"Байкал", но вследствие данных мне инструкций и наставлений перевозить
к Вам десант непременно на  компанейских  судах  идти  за  десантом  в
Камчатку на "Иртыше" или "Байкале" я не могу; между тем время до такой
степени упущено,  что если бы,  как объясняет А Ф Кашеваров,  и сейчас
пришло компанейское судно,  то и тогда десант,  назначенный на Сахалин
из Камчатки,  вряд ли можно доставить в Петровское ранее  1  сентября.
Никаких  срубов,  о которых мне говорили в Петербурге,  здесь нет и не
делается;  между тем, мне велено и срубы эти взять и доставить к Вам в
Петровское  вместе  с  десантом  из  Камчатки со всем продовольствием,
снабжением и вооружением никак не позже 1 августа. Поставленный теперь
в  невозможность  исполнить  это приказание и не имея права перевозить
десант на казенных судах,  ибо за это  подвергся  бы  ответственности,
спешу  донести  Вам  об  этом  на  Ваше  усмотрение  и  вместе  с  тем
необходимым считаю сообщить,  что,  по словам Кашеварова,  назначенный
компаниею  бриг  "Константин"  для перевозки десанта из Петровского на
Сахалин,  во-первых,  не может поместить этого  десанта  с  тяжестями,
во-вторых,  он весьма ненадежен и,  в-третьих, если он и придет в Аян,
что невероятно,  то разве самою позднею  осенью.  На  основании  Ваших
предписаний г. Кашеварову, посылаю Вам транспорт "Байкал" и 17 человек
людей с различными запасами, какие могли набрать в Аяне, сам же с часу
на  час  ожидаю  компанейского судна,  чтобы отправиться за десантом в
Петропавловск.  Пакет  от  Вас  немедленно  отправлен  с  нарочным   к
генерал-губернатору. Бот "Кадьяк" 5 июля ушел в Петропавловск".
     Столкнувшись на  месте  с  первыми  же  трудностями,  Буссе  явно
оробел. А Геннадий Иванович, получив письмо, только весело рассмеялся,
представив себе разочарование и испуг гвардейца.  У него уже был готов
свой план действий.
     Перед отправлением  из  Петровского  Невельской  дал   инструкцию
членам  экспедиции  о  дальнейших работах во время своего отсутствия и
отправил письмо Муравьеву с изложением плана занятия Сахалина.
     В заключение этого письма Невельской высказал генерал-губернатору
свои новые взгляды об Амуре и о значении для России бассейна Уссури.
     "Не на  Сахалин,  а  на  матерой  берег  Татарского залива должно
обратить главное наше внимание потому,  что он, по неоспоримым фактам,
представленным     ныне     экспедициею,    составляет    неотъемлемую
принадлежность России.  Только  закрытая  гавань  на  этом  прибрежье,
непосредственно   связанная   внутренним   путем   с   рекою   Уссури,
обус