олетние странствия по
приморским пустыням Восточной Сибири.
     Интерес к  этому забытому краю,  любовь к людям,  его населяющим,
направляли всю жизненную деятельность Орлова.  Он любил рассказывать о
простодушии,   благородной  доверчивости,  верности  и  справедливости
тунгусов, в общении с которыми провел много лет.
     Из рассказов  Орлова  о своих странствиях сама собою складывалась
история карьеры некоего лейтенанта Завойко и возникновения порта  Аян.
С интересом слушая бывалого штурмана, Невельской никак не предполагал,
что вся эта история тесно  сплетется  с  его  собственной  судьбой,  а
благодаря  Завойко  он  переживет  самые горькие и тяжкие минуты своей
жизни.
     Вот эта  история,  подкрепленная  фактами,  которых в то время не
могли знать ни Невельской, ни Орлов.
     В 1840  году  лейтенант  Завойко,  женившись на племяннице Ф.  П.
Врангеля,  председателя  правления  Российско-Американской   компании,
перешел  на  службу компании.  Случилось так,  что для него не нашлось
хорошей вакансии и он должен был первое время довольствоваться  местом
начальника Охотской конторы.  Это был перевалочный пункт компании,  не
имевший  большого  значения  и  не  дававший  надежд  на   возможность
выдвинуться.
     Корабли компании приходили сюда из Аляски и с Алеутских островов.
Начальник  Охотской конторы должен был принимать от них меха,  хранить
их на складах,  а затем сдавать комиссионеру для доставки в  Якутск  и
дальше.  Деятельность  не  очень  блистательная.  Но Завойко - человек
энергичный,  самолюбивый  и  изобретательный  -  стал  искать  пути  к
изменению такого положения.
     И путь этот  нашелся.  Охотск,  почти  полтораста  лет  служивший
единственным  портом,  при  помощи  которого  Камчатка  и американские
владения сообщались с Россией, был чрезвычайно неудобен и для кораблей
и для жителей. Корабли не имели в нем надежного убежища, часто терпели
бедствия и гибли.  Люди, вынужденные располагать свои жилища сообразно
нуждам порта,  были лишены леса для отопления,  воды и т.  д.  Все это
приходилось привозить  издалека.  Кроме  того,  случались  наводнения,
смывавшие городок вместе с людьми, скотом и завезенными грузами.
     Давно шла речь о  переносе  порта  куда-нибудь  в  более  удобное
место,  но  побережье  Охотского моря почти не имело вполне безопасных
бухт,  во-первых,  и,  во-вторых, между Охотском и Якутском был тракт,
которым пользовались,  хорошо ли,  худо ли, все же почти двести лет. В
новый же порт нужно  было  искать  и  новый  путь.  Для  решения  этих
вопросов  можно  было  попытаться открыть судоходство по Амуру и в его
устье создать порт,  как стремился сделать это Невельской.  Но Завойко
не  обладал  дальновидностью  Невельского и широтой его ума.  Он пошел
проторенным путем.
     Еще до  Завойко  начальник  Охотского  порта  Миницкий предпринял
изыскания более удобного места для порта.  Путь из Якутска  к  берегам
Охотского  моря  намечался  Фоминым в 1806 году по реке Лене и далее в
Алдомский залив.
     Благодаря своим  связям Завойко получил от Российско-Американской
компании разрешение действовать по своему  усмотрению  для  подыскания
нового места порту.  Завойко остановил свое внимание на заливе Аян и в
мае 1842 года на китобойном вельботе отправился  в  путь.  Он  взял  с
собой  Орлова,  "бывшего  штурмана",  тогда  еще ссыльнопоселенца.  По
всеобщим отзывам, Орлов был опытным путешественником и мастером своего
дела; Завойко остался доволен своим выбором.
     Но запала у Завойко хватило всего  на  несколько  дней  пути,  за
которые  пройдено  было  120 верст.  Экскурсия оказалась малоприятной.
Ночевать приходилось  на  пустынном  берегу,  среди  еще  не  стаявших
снегов.  Намокшие  и  продрогшие  за  день  путешественники сушились у
костра из сырых,  дымящих ветвей.  А тут еще в  один  прекрасный  день
неожиданно  подул с моря ветер,  и понесло на сушу целые ледяные поля,
которые едва не раздавили вельбот.  С трудом удалось вытащить  его  на
берег.
     Между тем близилось время прихода кораблей с Аляски  и  островов.
Завойко  очень  кстати  вспомнил,  что ему следовало быть на месте для
принятия  грузов.  Поручив  все  дальнейшие  труды  и  заботы  Орлову,
лейтенант  отобрал  себе  проводников  понадежнее и берегом пустился в
обратный путь на Охотск.
     Орлов же  довел  дело  до конца и,  добравшись до Аяна,  составил
карту Аянского залива,  а по пути туда  -  эскизную  карту  побережья.
Обратный путь он совершил на присланном за ним бриге компании.
     На следующий год Завойко, памятуя трудности прошлого путешествия,
не  поехал  с  Орловым,  а  отправил  его  с  тунгусом Афанасием не на
вельботе, а на простой рыбацкой лодке.
     Орлов и Афанасий довольно быстро убедились,  что лодка не годится
для плавания по бурному весеннему  морю,  среди  льдов.  Они,  однако,
успели добраться на ней до реки Ульи.
     Плыть дальше было и трудно и опасно  на  перегруженной  и  тесной
лодке.  Орлов  и Афанасий сделали длительный привал.  В несколько дней
они  перестроили  лодку,  увеличив  ее  грузоподъемность   и   улучшив
мореходные качества.
     Афанасий проявил большую ловкость и сметливость в этой работе. 10
мая путники уже могли следовать дальше. Путешествие было тяжелым. Днем
холод,  дождь,  ветер,  борьба с волнами,  течением и льдинами.  Ночью
приходилось  спать  поочередно.  Наступило  время  весенних  медвежьих
свадеб.  Медведей было столько,  что по ночам лес гудел от их  рева  и
драк.
     На десятый день пришли к реке Алдоме и встретили здесь  тунгусов,
из  которых  двое  согласились следовать в помощь Орлову и Афанасию до
самого Аянского залива.  25  мая  обогнули  высокий  скалистый  мыс  и
увидели Аянский залив.  На окружавших его горах лежали тучи, залив был
покрыт льдом.  Путники вытащили лодку на берег,  сами же  укрылись  от
непогоды под скалами у озера.
     Орлов исследовал Аянский залив и его окрестности как  только  мог
подробно  и  выбрал место для будущего поселения.  Началась рубка леса
для построек.  Пристанищем  вновь  прибывшим  послужили  юрта  и  дом,
сохранившиеся   от   работавших  здесь  за  несколько  лет  до  Орлова
исследователей.
     Орлов собрал  от  окрестных жителей сведения о времени вскрытия и
замерзания залива.  Он составил тщательную  опись  залива  и  карту  с
промерами. Работы заняли все лето.
     Одиннадцатого августа на бриге "Промысел" прибыли наконец Завойко
и охотский протоиерей для освящения нового порта.
     Завойко привез с собой рабочих и  приказал  начать  постройки  на
месте, которое выбрал Орлов.
     Орлов был  счастливой  находкой  для  Завойко.   Старый   штурман
освободил  своего начальника от многих забот.  Вот как писал об Орлове
Завойко:  "Не говоря уже о трудностях переезда в 250 миль до залива на
простой  лодке,  нельзя  не  отдать полной справедливости тому редкому
самоотвержению,  с которым Орлов действовал при всех случаях..."* (*И.
Тихменев.  Историческое обозрение образования Р.-А.  К.,  т.  II СПБ,.
1863, стр. 11-12.)
     С Орлова  сняли  судимость  и возвратили ему чин поручика корпуса
флотских штурманов.
     Штурман обеспечил   исследование  Аянского  залива  и  устройство
порта.  Для  отыскания  дороги  от  Маи  до  Аяна,  доставки  груза  и
строительных  работ  Завойко тоже нашел отличного,  редкого помощника.
Это был якутский мещанин Березин.
     Вместе с  нанятыми  в Якутске 25 мастерами и разными грузами,  на
вьючных лошадях,  Березин через снега, кормя лошадей травою "сибилла",
которую они доставали из под сугробов, добрался за 18 дней до Аяна.
     Словом, счастье улыбалось Завойко в его начинаниях.
     Орлов, оставшийся на зимовку, забросил на время свои компанейские
дела и занялся предприятием,  далеким от коммерции.  Недостаточный ход
рыбы прошедшим летом поверг тунгусов в бедственное положение.  Начался
голод.  Люди,  обессилев,  безнадежно лежали по юртам,  ожидая смерти.
Якутские  купцы-кулаки  направили  в  Аян  караваны  оленей  с разными
товарами и,  пользуясь безвыходным положением голодающих и  честностью
их в выполнении взятых на себя обязательств, закабаляли жителей. Орлов
всеми силами боролся с влиянием этих купцов. Много человеческих жизней
спас  старый  штурман.  В  последующие  годы  -  1844  и  1845 - Орлов
исследовал пути сообщения от Аяна до Якутска по  рекам  Лене,  Алдану,
Мае, Нелькану через горы в трех вариантах.
     Завойко между  тем  не  терял  времени  даром.  Он   добился   от
правительства  заселения вновь найденного Аянского тракта крестьянами;
большие   деньги   истрачены   были   на   приблизительное   хотя   бы
профилирование дороги и устройство переправ.
     Общественное положение Завойко резко изменилось. Вместо скромной,
незавидной  должности  начальника  фактории он получил пост начальника
Аянского порта,  главного  порта  на  Охотском  море.  Аян  становился
важнейшим   связующим   звеном   между  метрополией  и  тихоокеанскими
владениями России.  При этом назначении Завойко был  произведен  через
чин: из лейтенанта в капитаны 2-го ранга.
     Естественно, что,  добившись таких успешных результатов,  Завойко
был глубоко заинтересован в том,  чтобы Аянский порт не потерял своего
искусственно созданного значения.  Всякие поиски более  удобных  путей
связи  с Тихим океаном,  чем через Маю,  Нелькан,  Аян,  били прямо по
личным интересам Завойко Не  без  его  участия  результаты  неудачной,
поверхностной  экспедиции  Гаврилова  в  1847  году  были представлены
правительству как исчерпывающие данные о несудоходности Амура.
     С одной  стороны  Невельской,  желающий  только  блага родине,  с
другой - хлопочущие  о  личных,  частных  интересах  Завойко  и  члены
правления   Российско-Американской   компании,   -   вот  какова  была
расстановка сил среди русских деятелей на Дальнем Востоке.
     А над  всем  этим мрачною,  непоколебимою скалою стояли министры.
Нессельроде,  Чернышев,  Вронченко боялись несуществующего  китайского
влияния  на  Амуре  и  в  угоду призрачным опасениям не желали никаких
перемен на Дальнем Востоке.
     На самом деле "боязнь" была наигранной и вызывалась не заботами о
безопасности России, а узко личными интересами.
     И Нессельроде  и  Вронченко  получали  непосредственную выгоду от
кяхтинской торговли и потому так непримиримо и воинственно  ополчались
против  решительных  действий  на Амуре,  в местах,  на которые Россия
имела  давние  исторические  права,   в   местах,   Китаю   вовсе   не
принадлежавших.
     Эти беспринципные   стяжатели   прикидывались    осторожными    и
добродетельными дипломатами,  опасающимися "затронуть интересы Китая".
На деле же они беспокоились,  что вся  торговля  с  Китаем  и  Дальним
Востоком  утеряет  свой  монополистический  характер  и получит новое,
свободное развитие в связи с открытием судоходства на Амуре.  Вряд  ли
Нессельроде  и  другие  чиновники азиатского департамента министерства
внутренних дел были так уже не осведомлены о внутренних  делах  Китая,
чтобы  "бояться"  того,  что  правительство  Китая  станет  вступать в
конфликт с Россией из-за своих весьма сомнительных прав на Амуре.
     Вот что  писали  Маркс  и  Энгельс  в  одной из своих статей того
времени о состоянии,  до которого был доведен великий китайский  народ
своими выродившимися правителями:  "Мы здесь имели перед собой одну из
тех шатких азиатских империй,  которые,  одна  за  другой,  становятся
добычей  предприимчивости  европейцев,  -  империю,  настолько слабую,
настолько разбитую, что у нее не было даже энергии пройти через кризис
народной революции; даже острая вспышка восстаний превратилась у нее в
затяжной и явно неизлечимый недуг, - империю, настолько разложившуюся,
что  едва  ли  где-нибудь  она способна держать в руках свой народ или
оказать сопротивление  чужеземному  вторжению".*  (*  К.  Маркс  и  Ф.
Энгельс. Сочинения, т. XI ч. I, стр. 368-369.)
     Три-четыре года спустя те же  министры,  "боявшиеся"  одряхлевшей
Китайской  империи,  осмелились  единодушно  поддерживать  Николая  I,
бряцавшего оружием по адресу сильнейших в ту эпоху государств  мира  -
Англии,  Франции  и  Турции;  последняя  тоже  была страною со все еще
мощным  военным  потенциалом.  Они  не  побоялись  вовлечь  Россию   в
безнадежную войну и поставить ее на грань катастрофы.
     История порта Аян была  миниатюрным  подобием  этой  же  картины.
Здесь тоже интересы края, а может быть, даже и интересы России в целом
приносились в жертву интересам узколичным.
     Тайных пружин   и   особых  подробностей  этой  истории  не  знал
Невельской,  с глубоким интересом слушая рассказы Орлова об  основании
Аяна,  о  плаваниях  старого  штурмана вдоль опасных берегов Охотского
моря,  о его походах по занесенным снегом лесам,  о его  изысканиях  в
горных хребтах Джугджура...
     А транспорт "Байкал" все ближе и ближе подходил к Аяну,  и вскоре
под шапкою облаков завиднелись серые скалы.

IX. АНГЛИЙСКИЕ "ТУРИСТЫ". ТРИУМФ НЕВЕЛЬСКОГО

     В то  время  как  Невельской в течение целого года был оторван от
родины,  Н.  Н.  Муравьев энергично и решительно старался изменить  на
свой  лад  мрачные  порядки,  царившие  в  Восточной Сибири со времени
первых воевод. Он сурово расправлялся со взяточниками и обнаглевшими в
безнаказанности казнокрадами,  действовал круто и иной раз сгоряча, но
работал, не жалея ни себя, ни помощников, ни подчиненных своих.
     К "государственным   преступникам",  отбывавшим  срок  ссылки,  и
особенно к декабристам Муравьев относился либерально.
     Он подал  Николаю  I  ходатайство о смягчении участи декабристов,
ссылаясь на давность их преступления.
     "Рано", - отвечал ему Николай.
     В первые же дни по  приезде  в  Иркутск  Муравьев  сделал  визиты
Волконской  и  Трубецкой  и  этим  поступком как бы подал пример своим
подчиненным.  "Он позволил нам смотреть на них (декабристов),  как  на
равноправных  членов  местного  общества",  -  пишет  Струве  в  своих
воспоминаниях.
     В Сибири   внимание   Муравьева   самими  обстоятельствами  снова
направлялось на амурские дела.
     В те  времена  в  Иркутске  был большой круг образованных богатых
людей. Они жили открыто, общались на балах и в общественных собраниях.
Незадолго  до  приезда  Муравьева  в  Иркутске появился некий господин
Гиль, быстро завоевавший себе общие симпатии и популярность.
     Мистер Гиль  не  очень  затруднял  себя  в объяснении причин,  по
которым он попал из Англии  в  эту  сибирскую  глушь,  так  далеко  от
"просвещенной и цивилизованной Европы".
     Господин Гиль говорил,  что он  ученый,  с  юношеских  лет  любил
путешествия и что его давно привлекала таинственная и суровая Сибирь.
     Удобства жизни и умение жить тут  таковы,  уверял  любознательный
путешественник,  что  трудно  найти  что-либо  подобное  и  в  крупных
европейских городах.  Образованность и высокий тон иркутского общества
поразили Гиля.
     Если бы  не  необходимость  продолжать  на  родине  свою   ученую
деятельность,  он ничего лучшего бы не желал,  как провести в Иркутске
остаток своих дней.
     Общительный и  жизнерадостный  путешественник  быстро сумел стать
любимцем,  душою общества. "На него" приглашали друзей и знакомых так,
как приглашают на замечательного осетра или на какую-нибудь новинку.
     Охотно бывая в русских домах,  мистер Гиль еще охотнее общался  с
ненавидевшими  Россию ссыльными поляками,  которых здесь было довольно
много и которые держались особняком, презирая местное общество.
     Проявляя разностороннюю и настойчивую любознательность, нисколько
не  удивительную  для  ученого,  господин  Гиль,  как  путешественник,
особенно  интересовался  русскими  исследованиями  на  берегах  Тихого
океана, в южной части Охотского моря и в устье Амура.
     Еще до  приезда  Муравьева  у Гиля собраны были ценные сведения и
сложилось твердое убеждение об Амурской проблеме. Довольно подробно он
узнал об исследованиях Гаврилова на бриге "Константин".
     Результаты этого  плавания   подтверждали   мнение   Лаперуза   и
Браутона.  Мистер Гиль убежден был, что соотечественник его Браутон не
мог ошибиться.  Но он исследовал подходы к устью Амура с юга.  Пытаясь
пробиться к Амуру с севера,  русские, которым жизненно необходимо было
найти  морские  фарватеры   в   устье   Амура,   свидетельствовали   о
недоступности реки с этой стороны.  Следовательно,  Амур действительно
недоступен для морских судов, а Сахалин - полуостров.
     Но как ни исчерпывающи и важны были сведения, собранные Гилем, он
не собирался возвращаться в Англию через  Петербург.  Для  него  важно
было  лично  изучить  пути  сообщения  между  центральными областями и
тихоокеанскими прибрежьями.
     Так как  теперь  путь  на  Охотск  становился  второстепенным,  а
главным должен был быть путь из Якутска на Аян, то Гиль хотел проехать
именно этим путем.
     Муравьев довольно быстро разгадал,  кто  такой  этот  очаровавший
иркутское  общество иностранец.  Он заметил,  что Гиль интересуется не
столько  "таинственной  Сибирью",  сколько  некоторыми   тайнами   ее,
особенно   любопытными   для   правительства  островного  королевства.
Муравьеву не нравилось, что любознательность господина Гиля направлена
на южную часть Охотского моря. Мистер Гиль жаждал поскорее отправиться
в Аян по только  что  устроенному  тракту,  а  уже  оттуда,  "как  бог
пошлет".
     Можно было  не  сомневаться,  что  "бог"  послал  уже  к  берегам
Восточной  Сибири  английское  китобойное  судно.  А счастливая звезда
мистера Гиля приведет его именно на это судно.
     Муравьеву неудобно было поступать решительно с английским "ученым
путешественником".  Это  могло  бы  вызвать  неприятную  переписку   с
правительством  ее  величества,  окончательно  напугать  Нессельроде и
повредить замыслам  Невельского  и  Муравьева.  Следовало  действовать
очень деликатно.
     Гиля стали убеждать,  что Аян только что  основан,  что  там  нет
никаких   удобств   для   путешественников;   что  тракт,  только  что
проложенный из Якутска,  не только плох, но и опасен, - все эти доводы
не  охлаждали  любознательного путешественника,  а,  казалось,  только
торопили его отправиться в путь.
     Гиль любезно  улыбался  в  ответ и уверял,  что самая большая его
страсть - путешествия по новым, неведомым и опасным дорогам.
     Чиновник по  особым поручениям,  удивляясь чудачеству иностранца,
сказал в конце концов, что, доведись ему самому, только служебный долг
мог бы заставить его принять такую муку,  как путешествие в Охотск или
Аян.
     Господин Гиль  умалчивал  об истинной причине своего путешествия,
не упоминая также о двойном окладе и надежде на наградные.  Выставив в
механической  улыбке  зубы и глядя на чиновника холодными глазами,  он
так объяснял свою настойчивость:
     - Когда я вижу новый,  только что проложенный через пустыню путь,
я испытываю подлинное,  ни с чем не сравнимое наслаждение.  Я чувствую
себя  участником  победы  человеческого  гения  над враждебными силами
природы.
     Наконец Муравьев  в беседе с Гилем сам решительно заявил,  что он
категорически протестует против его поездки в Аян,  так как  не  может
взять  на  себя  ответственность  за драгоценную жизнь господина Гиля.
Вот,  если угодно, на Охотск - пожалуйста. Тамошним трактом пользуются
чуть ли не 200 лет.
     Мистер Гиль скрепя сердце  согласился.  Он  не  предполагал,  что
капитан  Н.  Вонлярлярский,  начальник  Охотского  порта,  уже получил
инструкцию относительно него.  В инструкции предписывалось ни  в  коем
случае не допускать мистера Гиля к югу от Охотска.
     Гиль проделал путь  от  Иркутска  через  Якутск  до  Охотска.  Из
Охотска  он  направился  на  Камчатку  и  из  Петропавловска  отбыл  в
Сан-Франциско. В пути он не упускал случая побеседовать с чиновниками,
офицерами и даже с ямщиками и казаками,  плохо понимавшими его ломаный
русс