торое при известном освещении
и недоброжелательности можно было бы  поставить  в  вину  Невельскому,
являлось     только     поводом    для    проявления    неудовольствия
генерал-губернатора, которое на самом деле имело более глубокие корни.
     Муравьев еще   прежде,   про   себя,  решил  судьбу  Невельского.
Подобного   рода   сотрудник,   инициативный,    волевой,    способный
самостоятельно мыслить,  непоколебимый,  если считал себя правым, да к
тому же еще и имеющий  огромные  заслуги,  способные  затмить  заслуги
Муравьева  в  Амурском  деле,  был ему очень неудобен.  В то время как
Невельской,  не обращая внимания на  грозные  симптомы  неудовольствия
генерал-губернатора,  работал  не  жалея  сил,  Муравьев  писал своему
адъютанту Корсакову:
     "...Между тем  Невельской просит меня не обездолить его народом и
строит батарею в Николаевском порте на увале,  кажется,  против своего
дома,  а не там, где приказано - против входа в реку. Он, оказывается,
так же вреден,  как и атаман:  вот к чему ведет честных людей излишнее
самолюбие и эгоизм!
     ...Для успокоения Невельского я полагаю назначить  его  при  себе
исправляющим  должность  начальника штаба;  Завойко - начальником всех
морских сил...  Таким образом Невельской с громким названием не  будет
никому  мешать и докончит свое там поприще почетно".* (* И.  Барсуков.
Граф Н. Н. Муравьев-Амурский, кн. I. М., 1891, стр. 395-396.)
     Удивительна снисходительность    Муравьева,    не   отказывающего
Невельскому в честности!*
     (* Тут, пожалуй, будет уместно привести любопытную характеристику
Муравьева,   данную   его    современником,    военным    губернатором
Забайкальской  области  Запольским:  "...он людей достойных и поистине
полезных ласкает и дорожит ими до тех пор,  пока не  извлечет  из  них
того, чего по своим замыслам и расчетам достигнуть желает, и тогда уже
старается какими бы то ни было мерами удалить...  с тою только  целью,
чтобы  все  сделанное  относилось  прямо к нему самому,  а отнюдь не к
кому-либо другому" ("Русская старина", октябрь, 1881, стр. 396).
     Как известно, благодаря трудам Невельского Муравьев получил титул
графа Амурского. (Прим, редакции.))
     Отставка Невельского,   своеобразная  награда,  увенчивающая  его
замечательную деятельность, была решена. Одно обстоятельство задержало
ее: Невельской получил известие, что старшая дочь его Екатерина умерла
и жена тяжело больна.
     Муравьев проявил   достаточно   человечности   -   отставка  была
отложена. Капитан поспешил в Петровское.
     Вот как пишет об этом новом ударе сам Невельской:
     "Жену я застал едва только оправившейся от этой потери  и  тяжкой
болезни.  Тяжело было нам,  родителям,  видеть могилу нашей малютки на
пустынной Петровской кошке!  Тяжко было испытание это нам,  и без того
отрезанным  пустыней  от  всего  света,  но что делать,  - эта жертва,
тяжкая для нас,  родителей, была данью исполнения долга, направленного
к благу отечества!
     С прибытием в Петровское корабля Российско-Американской  компании
на  нем  пришел  из  Аяна  брат  жены  моей  мичман  Николай  Иванович
Ельчанинов,  которого  она  не  видела  более  6  лет.  Это   свидание
благотворно подействовало на жену мою в ее тяжкой горести.
     Пробыв трое суток в  Петровском,  я  отправился  в  Николаевское,
чтобы  встретить  там  Н.  Н.  Муравьева  и  с  ним  на шхуне "Восток"
осмотреть бар северного фарватера,  ибо ввод фрегата "Паллада" в  реку
более  всех меня озабочивал;  тем более,  что при извилистых лиманских
каналах и быстрых течениях ясно было видно,  что паровые средства наши
весьма были для этого недостаточны".
     Остаток лета прошел в работах по подготовке края к обороне.
     Муравьев, побывавший  в Императорской гавани,  познакомился там с
Бошняком - ближайшим  и  деятельным  сотрудником  Геннадия  Ивановича.
Лейтенант  Бошняк,  всю зиму державшийся бодро,  сейчас заболел и едва
мог передвигаться.  Когда миновала всякая опасность для вверенных  ему
людей  и  не  о чем было больше беспокоиться,  нервы сдали и наступила
реакция.
     Муравьев, знавший о неутомимой, многолетней деятельности Бошняка,
видя его желтым,  отекшим,  с потухшим взглядом, предложил ему отпуск.
Решено  было,  что  Бошняк  отправится на шхуне "Восток" в Петровское,
чтобы собрать вещи.  Шхуна должна была возвратиться в Де-Кастри,  а  в
начале  июля отправиться в Аян и захватить по пути лейтенанта.  Бошняк
просил отпустить в Петровское двух  верных  спутников  своих,  казаков
Семена  Парфентьева и Кирилла Белохвостова.  С ними сотни верст прошел
он по пустыням Приамурья,  с ними провел страшную зиму в Императорской
гавани.  Получив разрешение,  Бошняк,  опираясь на палочку,  торопливо
заковылял по трапу шхуны на берег, чтобы порадовать казаков.
     В те  несколько  дней,  что стояла шхуна "Восток" в Императорской
гавани,  лейтенант заметно  поправился,  поздоровел  и  повеселел.  Но
каждый  день Бошняк бывал на мыске,  где белели 19 свежих крестов.  Он
приводил в порядок могилы или просто сидел  на  каком-нибудь  дерновом
холмике и смотрел на тихие воды бухты затуманенными от слез глазами.
     "Кому из сослуживцев  придется  побывать  в  этом  месте  тяжелых
испытаний  моей  молодости,  того  прошу  не  забыть  тихим поклоном и
крестом     за     меня     почтить     память     моих     несчастных
товарищей-страдальцев..." - пишет Бошняк в своем дневнике.
     Но вот и день отплытия.  Парфентьев и  Белохвостов  весело  тащат
свои пожитки по трапу шхуны. Бошняк прощается с Императорской гаванью.
Загремела лебедка,  зашумели пары,  и шхуна направилась  к  выходу  из
гавани.  Медленно  прошло судно мимо мыска-кладбища,  бородатые казаки
сняли шапки и,  крестясь,  поклонились умершим товарищам. Бошняк надел
фуражку только тогда, когда белые кресты скрылись из виду.
     Шхуна, побывав в Де-Кастри,  отправилась в Петровское  и  бросила
якорь  на  рейде.  Погода  была  свежая,  с  моря  шли волны,  и бурун
раскатывался белой полосой вдоль берега.  Пришлось пережидать  погоду,
шлюпка не смогла бы пройти в залив Счастья. Но казакам не терпелось на
берег.  Бошняк тоже хотел поскорее побывать "дома",  увидеть людей,  с
которыми сжился,  как с родными, за годы службы в Амурской экспедиции.
Вместе с Парфентьевым  и  Белохвостовым  сошел  он  в  легкую  кожаную
байдарку. Но случилось несчастье: гребцы оплошали, кипящая пена буруна
залила байдарку,  и Бошняк с казаками оказались в ревущих и грохочущих
волнах. Головы пловцов то скрывались в пенистых гребнях, то выныривали
в промежутках между валами. Но вот прокатился вал, и из пены вынырнули
только  двое.  Еще  и  еще  валы,  и  вот только один пловец борется с
волнами недалеко от береговой отмели.  Гиляки и матросы из Петровского
вытащили изнемогающего Бошняка. Оба казака утонули.
     Через несколько дней Бошняк, простившись с Невельским, Екатериной
Ивановной и остальными, навсегда уехал с берегов Амура.

XXVII. ПОБЕДА НАД АНГАО-ФРАНЦУЗАМИ В ПЕТРОПАВЛОВСКЕ.
                    НЕОЖИДАННОЕ РЕШЕНИЕ МУРАВЬЕВА

     Неприятель считал,  что устье  Амура  не  судоходно  и  не  может
служить убежищем для военных кораблей.
     "Путешественники" Гиль и Остен ручались,  что входа в реку нет ни
с  севера,  ни  с  юга.  Они не сумели раскрыть тайну Амура.  Такие же
сведения приходили и из Петербурга.  Вряд ли это случилось потому, что
открытия Невельского хранились в тайне.
     Скорее всего неприятель был  введен  в  заблуждение  тем,  что  в
осведомленных  кругах  Петербурга не верили Невельскому и не придавали
значения его открытиям.
     И англичане   и  французы  полагали,  что  весь  азиатский  берег
Татарского залива скалист и неприступен.  На всем протяжении побережья
иностранцам   известна   была   только   одна   бухта   -   Де-Кастри.
Англо-французы думали,  что Сахалин - полуостров,  Амур  недоступен  с
моря,  а  главный  русский  порт  и  крепость - Петропавловск.* Только
здесь,  по мнению неприятеля,  могла базироваться русская эскадра.  (*
Владения  Российско-Американской компании - Алеутские острова и Аляска
- признаны были нейтральными.)
     Существование этой   эскадры   в  Тихом  океане  очень  тревожило
англичан. Базируясь на Петропавловск, русские корабли угрозою нависали
над  колониальными коммуникациями Великобритании.  Известно было,  что
русская эскадра состоит из старого,  но  хорошо  вооруженного  фрегата
"Паллада",   команда   и   офицеры   которого   отлично  натренированы
многолетним плаванием вокруг света.  Кроме этого устаревшего судна,  в
Тихом   океане  появился  отличный,  быстроходный  52-пушечный  фрегат
"Диана".  Корвет "Оливуца" тоже нельзя было сбросить со  счета.  Кроме
этих   судов,   представлявших  по  тем  временам  серьезную  силу,  в
распоряжении русского командования находилась паровая шхуна "Восток" и
несколько вооруженных транспортов.
     В середине лета 1854 года фрегат "Аврора" пришел из Кронштадта  в
Тихий  океан  ускоренными переходами,  почти не заходя в промежуточные
порты.  Еще до  объявления  войны  в  Каллао  "Аврора"  встретилась  с
кораблями  будущих неприятелей,  и французы с англичанами имели полную
возможность оценить  боевые  и  мореходные  качества  этого  отличного
судна.
     Военно-морские силы англо-французов на Тихом океане во много  раз
превышали силы русских.  Но неприятель вынужден был разбросать корабли
для защиты своих коммуникаций.
     Между тем  у  русского  военного  командования на Тихом океане не
было определенного военно-стратегического  плана,  и  все  мероприятия
ограничивались подготовкой к обороне Петропавловска и устья Амура.
     Общее командование военными  силами  края  осуществлял  Муравьев.
Старшим  флотским  командиром  был адмирал Путятин,  но он имел особое
задание - ведение переговоров и заключение договора с Японией. Военные
действия не должны были мешать ему в выполнении этой миссии.
     На совещании с Муравьевым в Императорской гавани было решено, что
Путятин на "Диане" отправится зимовать в Японию,  а ранней весной,  по
окончании переговоров,  возвратится в лиман,  к мысу Лазарева, и будет
действовать сообразно обстоятельствам.
     Фрегат "Паллада" после освидетельствования его комиссией оказался
настолько гнил и расшатан,  что был признан совершенно непригодным для
морских походов без капитального ремонта и тимберовки,  которые  можно
было  сделать  только на специально оборудованной верфи с сухим доком.
Такой верфи ни в Петропавловске, ни в Русской Америке не было.
     После совещания  с  Путятиным  Муравьев послал корвет "Оливуца" к
Завойко  с  приказанием  укрепиться  и  защищаться  в  Петропавловске.
Передав  этот  приказ,  "Оливуца"  пошла  в  обратный  путь  и  в море
разминулась  с   неприятельской   эскадрой,   направлявшейся   громить
Петропавловск.  В Петропавловске лихорадочно работали.  Завойко в этом
случае оказался на высоте  положения,  сделав  все,  что  было  в  его
возможностях, для защиты порта, хотя возможности эти были ничтожны.
     Петропавловск защищали 300 человек  солдат  сибирского  линейного
полубатальона  во  главе  с капитаном Арбузовым.  Этот отряд,  приплыл
вместе с Муравьевым по Амуру,  на транспорте "Двина" был  доставлен  в
Петропавловск  незадолго до нападения англо-французов.  Кроме того,  в
распоряжении Завойко были моряки:  гарнизон порта,  команда "Двины"  и
команда  "Авроры".  Команда  "Авроры" из-за спешного перехода в плохую
погоду была чуть ли не наполовину больна цингой,  но, несмотря на это,
авроровцы  во  главе  со  своим доблестным командиром,  капитаном 2-го
ранга  Изыльметьевым,  показали  чудеса  выносливости  и  отваги   при
укреплении и обороне города.  Всего защитников Петропавловска было 879
солдат и матросов и 40 офицеров.
     Фрегат "Аврора" и транспорт "Двина" стояли в гавани на якорях,  а
пушки с  бортов,  обращенных  к  берегу,  свезены  были  на  береговые
батареи. Петропавловск защищало 40 орудий на 7 береговых батареях и 27
орудий на кораблях.
     Количество пушечных   зарядов  было  ограничено.  К  счастью  для
защитников,  за три дня до прихода неприятельской эскадры в Авачинскую
губу  корабли  Российско-Американской компании привезли продовольствия
на 10 месяцев.
     Восемнадцатого августа эскадра англо-французов вошла в Авачинскую
губу.  Она состояла из шести парусных кораблей  и  парохода  "Вираго",
вооруженного  мортирами.  Эскадра  насчитывала  двести  тридцать шесть
орудий.  Среди парусных судов было:  три фрегата  -  "Форт",  "Пик"  и
"Президент", два корвета - "Амфитрита" и "Эвридика" и бриг "Облигадо".
Соединенной эскадрой командовали  английский  адмирал  Давид  Прайс  и
французский адмирал Феврие ле Пуант.
     Англо-французы дважды (20 и 24 августа) атаковали  Петропавловск,
высаживая  на берег десант и ведя по городу и укреплениям убийственный
огонь с кораблей.  Оба раза неприятель был отбит,  а штурм 24  августа
закончился  разгромом  вражеского  десанта  и бегством его на корабли.
Командир английской эскадры покончил с собой выстрелом из пистолета.
     Неприятель потерял  до 350 человек убитыми и ранеными.  Защитники
Петропавловска энергично исправляли повреждения на батареях и кораблях
и  готовились к отражению нового штурма.  25-го и 26-го англо-французы
хоронили убитых и чинили повреждения на кораблях.
     Утро 27  августа было пасмурно и туманно.  Когда туман рассеялся,
наблюдатели  с  берега  заметили,  что  вражеская  эскадра   готовится
сниматься  с якорей.  Русские были уверены,  что неприятель собирается
повторить нападение. Прозвучали сигналы тревоги.
     Но на кораблях противника поднимали на ростры гребные суда, и это
заставило усомниться в намерениях англо-французов.  Неужели неприятель
бесславно покидает бухту?
     И действительно,  развертываются паруса,  наполняются  ветром,  и
корабли,  кренясь  и  пеня  воду,  идут  к  выходу из Авачинской губы,
медленно скрываясь из виду.
     Не веря своим глазам,  петропавловцы держатся настороже, опасаясь
хитрости. Но наступает вечер, ночь, следующее утро. И становится ясно,
что неприятель ушел.
     Ликование и радость  защитников  Петропавловска  трудно  описать.
Бойцы отпущены с батарей, в торжественной обстановке отслужены молебен
и панихиды по убитым. Во все окрестные селения полетели гонцы, извещая
семьи защитников,  укрывшиеся там от опасностей осады,  что неприятель
отступил.
     Сообщение о  победе  в  Петропавловске  Невельской получил в 20-х
числах  октября  от  командира  шхуны  "Восток"  и  объявил   командам
Николаевска радостную весть.
     Неприятельская эскадра  пошла  залечивать  раны  и  зимовать   на
Гавайские  острова.  В  течение  1854  года ни одно вражеское судно не
появлялось в  Татарском  проливе  Англо-французы  считали  бесполезным
искать русские корабли в пустынных водах у негостеприимного побережья,
"лишенного гаваней".
     С ближайшей   почтой   Невельской  отправил  Муравьеву  следующее
донесение:
     "Осмеливаюсь доложить  Вашему  превосходительству,  что  в случае
продления войны и в 1855  году  скорое  сосредоточение  в  Николаевске
всего,  что находится ныне в Петропавловске и Японии, должно, по моему
мнению,  составлять единственную и главную нашу заботу,  ибо  если  мы
благовременно это сделаем,  то неприятель,  в каких бы то превосходных
силах здесь ни появился,  нам никакого вреда сделать не может,  потому
что  банки  лимана,  полная  для  него  неизвестность  здешнего  моря,
удаление его от сколько-нибудь цивилизованных портов не на одну тысячу
миль,   лесистые,   гористые   и   бездорожные,   пустынные  побережья
Приамурского  края  составляют  крепости,  непреоборимые  для   самого
сильного врага,  пришедшего с моря. Появление его сюда послужит нам не
во вред,  а в пользу,  ибо, блокируя берега Татарского залива, он этим
фактически  признает их российскими.  При сосредоточении в Николаевске
судов,  людей и всего имущества Петропавловского  порта,  единственный
неприятель для них, с которым неминуемо придется бороться, это мороз и
пустыня,  но, чтобы победить его, необходимо, чтобы все силы наши были
обращены на благовременное устройство просторных помещений и на полное
обеспечение из Забайкалья по реке Амуру  сосредоточенных  здесь  людей
хорошим и в избытке продовольствием, медикаментами и необходимою здесь
теплою одеждою.  Каждый прибывший сюда человек, без совершенно полного
довольствия пищею и одеждою и без строительных материалов (кроме леса,
разумеется) и инструментов,  будет нас здесь не  усиливать,  а  только
ослаблять и обременять, распространяя болезни и смертность; поэтому не
следует  присылать  сюда  людей  без  полного  обеспечения  всем  выше
упомянутым.  Здесь,  в настоящее время,  каждый солдат,  прежде всего,
должен был быть плотником;  самое для него необходимое  топор,  теплая
одежда и полное во всех отношениях продовольствие.  С этими средствами
он может бороться и выйти победителем неминуемого и лютого врага здесь
-  мороза и различных в пустынном крае климатических и других условий,
вредно действующих на здоровье людей и порождающих различные болезни и
смертность. Победивши этого врага, внешний враг, пришедший с моря, для
нас будет здесь уже ничтожен, ибо, прежде чем он доберется до нас, ему
придется  встретиться  с негостеприимным и богатым банками лиманом,  в
котором он или разобьется,  или уже очутится в совершенно  безвыходном
положении.  Он не решится также бесполезно терять своих людей высадкою
десантов  на  пустынные,  лесистые,  гористые  и  бездорожные   берега
Приамурского  края,  и,  таким  образом,  война здесь будет кончена со
славою,  хотя без порохового дыма и свиста пуль и ядер,  - со  славою,
потому  что  она  нанесет  огромный вред неприятелю без всякой с нашей
стороны потери:  неприятель будет всегда в страхе,  дабы суда наши  не
пробрались  отсюда  в океан для уничтожения его торговли и чрез это он
вынужденным найдется блокировать  берега  Татарского  залива  и  южной
части Охотского моря,  для чего необходимо сосредоточить здесь большое
количество  военных  судов,  что  сопряжено  с  весьма   значительными
расходами;  между  тем  как нам он всем этим принесет огромную пользу,
так как,  блокируя прибрежья,  а следовательно,  и весь Приамурский  и
Приуссурийский край, он тем самым фактически признает их русскими".
     В заключение Невельской выразил  надежду,  что  ему  дадут  знать
заранее о решении, какое будет принято относительно Петропавловска.
     После личного  свидания  с  Муравьевым  Невельской   окончательно
убедился, что генерал-губернатор придерживается иных взглядов по этому
вопросу. Все меры были приняты к тому, чтобы сделать из Петропавловска
главный  порт  на  Тихом океане,  но,  посылая это письмо,  Невельской
надеялся,  что  обстоятельства  и  факты  заставят  упрямого  генерала
изменить свое мнение.
     Однако пришла первая зимняя почта,  привезшая императорский  указ
от  26 августа 1854 года о производстве Невельского в контр-адмиралы и
выговор от Муравьева за то,  что фрегат "Палладу" не оставили зимовать
в лимане (где он погиб бы от подвижки льдов), а отвели в Императорскую
гавань.  О донесении же Невельского касательно снятия Петропавловского
порта - ничего.
     Пришла вторая и третья зимняя почта  с  русскими  и  иностранными
газетами, а от Муравьева никакого ответа. Из иностранных газет узнали,
что  общественное  мнение   на   Западе   возмущено   поражением   под
Петропавловском сильной и прекрасно оснащенной и снаряженной эскадры и
требует самых энергичных мер для уничтожения этой крепости  и  русской
эскадры на Тихом океане. Известно было, что весною эскадра неприятеля,
усиленная новыми кораблями, будет снова штурмовать Петропавловск.
     Между тем зимою в Приамурье энергично готовились к прибытию новых
поселенцев из России и к отражению  возможного  нападения  неприятеля.
Фрегат  "Паллада",  разоруженный  и зимо