.  Они так напрягаются,
натягивая лямки, что раскрытые пасти с красными языками почти касаются
земли.
     Высокий человек,  впрягшись рядом с  псами,  помогает  им  тянуть
тяжело  груженную  нарту.  Бич  хлопает  в  воздухе,  псы надрываются,
человек кричит на них  сорванным  голосом,  и  нарта  едва  ползет  по
размокшей земле и ошметкам еще не стаявшего снега.
     - Березин... - шепчет Чихачев и, с усилием оторвавшись от дерева,
к  которому,  казалось,  приросла  его  спина,  из  последних сил идет
навстречу приказчику.  Но тот уже заметил  мичмана  и,  бросив  лямку,
тяжелой  побежкой,  оскользаясь  и  пошатываясь,  бежит ему навстречу.
Собаки, обрадовавшиеся передышке, ложатся прямо в грязь.
     Березин и Чихачев молча обнимаются.
     Отдохнув немного и подкрепившись  привезенной  провизией,  мичман
поспешил обратно. Березину он приказал возвратиться в Кизи, отдохнуть,
а потом добираться домой в Петровское.
     Собаки Березина  едва  могли  тащить  нарту,  и  только в сумерки
добрался Чихачев до Афанасия, уже смастерившего шалаш и приготовившего
все для ночевки.
     Третьего мая Чихачев и Афанасий после  невероятно  трудного  пути
возвратились к заливу Де-Кастри, уже свободному от льда. Там их ожидал
топограф Попов.
     Следовало подумать  о  возвращении  в Петровское.  Из-за весенней
распутицы решено было пробираться домой морем, на лодке.
     Этот маршрут был удобен во всех отношениях. Прежде всего плавание
на лодке сберегало силы.  Изнурительные походы и  плохое  питание  уже
достаточно ослабили путников.
     Кроме того,   возвращаясь   вдоль   побережья,   по   пути,   еще
неизвестному,  мичман  к  своей  карте  мог  добавить новые материалы.
Чихачев и Афанасий отправились к гилякам  за  лодкой.  Среди  знакомых
гиляков  было  несколько  человек,  неизвестных  и  отличающихся своей
одеждой от обитателей стойбища.  Это оказались гольды, приехавшие сюда
для  меновой  торговли  с  южной части побережья.  Чихачев обрадовался
случаю узнать подробности о стране,  лежащей  южнее  исследованной  им
области.
     Охотно отвечая на вопросы,  гольды  рассказали,  что  на  юге,  в
восьми  днях  пути  отсюда,  находится  обширный и удобный залив.  Они
рисовали на песке очертания береговой линии,  и из этого чертежа можно
было  понять,  что  залив  этот очень велик,  хорошо укрыт от ветров и
представляет удобную гавань.  Гольды утверждали, что дальше к югу есть
еще  несколько бухт и заливов и что живущие там их сородичи ни от кого
не зависят и ясака никому не платят.
     Чихачев понимал всю важность этих сведений для Невельского.  Быть
может, в этом заливе можно будет основать порт, который станет главным
портом  России на Тихом океане?  Гольды говорили,  что по рекам Тыми и
Сунгари они ездят из этого залива в селение Кизи и на  Амур.  Чихачеву
очень хотелось отправиться на поиски залива Хаджи. Но следовало трезво
подойти к делу. До залива Хаджи - восемь дней пути при хорошей погоде.
Значит,  реально,  с  учетом случайностей,  путешествие туда и обратно
займет дней двадцать - двадцать  пять.  Да  после  этого  дней  десять
потребуется на дорогу до Петровского.
     Между тем провизия на исходе,  сил мало,  одежда износилась, ноги
покрыты нарывами.  Нет,  экспедицию в залив Хаджи придется отложить до
другого раза.
     Чихачев купил у гиляков лодку и,  приведя ее, насколько позволили
обстоятельства,  в наилучший порядок,  приготовился к походу на север,
домой.
     С вечера лодка была загружена несложным имуществом экспедиции.  А
влажным,  туманным  утром  путешественники двинулись вдоль извилистого
берега.
     В разлоге между горами Чихачев заметил просеку,  уходящую в глубь
побережья.  Он решил узнать, кем и для чего проделана она в этой дикой
и пустынной местности.
     Лодку направили  к  отлогому  берегу  и  через  несколько   минут
вытащили на песок. Попов и Афанасий стали устраивать бивак, а Чихачев,
взяв ружье и компас, отправился к просеке.
     Просека шириной  до  двух  метров  тянулась  через лес.  Она была
устлана жердями.  Мичман решил,  что это волок, сделанный гиляками для
перетаскивания лодок. Пройдя по просеке около трех километров, Чихачев
вышел к реке и увидел двух нейдальцев, ловивших с лодки рыбу.
     От них  он узнал,  что река эта впадает в озеро Кизи и называется
Таба. Просека же сделана действительно для перетаскивания лодок.
     Чихачев вернулся к своим.  После короткого отдыха путешественники
продолжали путь  к  северу  вдоль  гористого,  заросшего  непроходимой
тайгой побережья.
     Холодный ветер,  разводя  волну,  нагонял  целые   стада   льдин,
которые,  сдвигаясь  с  треском  и грохотом,  грозили раздавить лодку.
Путешественники шестами расталкивали льдины,  лавировали  между  ними.
Волны заплескивали в лодку,  руки стыли,  кожа трескалась от холода, и
соленая вода разъедала трещины.  Одежда не просыхала. Короткие ночевки
почти не восстанавливали сил.
     На пятый день путники подле мыса  Сущева  едва  избежали  гибели,
спасаясь  от  надвигающихся  ледяных  полей  в бухточку.  С грохотом и
треском наползали льдины на берег и виднелись в море,  сколько  хватал
глаз. Похоже было, что плавание окончено.
     Несмотря на  давно  уменьшенный   рацион,   запас   сухарей   уже
истощился.
     Решено было бросить здесь лодку и идти  дальше  пешком,  захватив
инструменты  и  карты.  Пробирались через лес без дороги,  положась на
компас да на советы Афанасия.  Ценою невероятных усилий Чихачев и  его
товарищи преодолели два горных отрога и снова увидели море.
     За время,  что они брели по лесам и  через  горы,  сильный  шторм
разбил и отогнал от берега ледяные поля. Море освободилось.
     Надо было возвращаться к лодке и продолжать плавание.  Чихачев  и
Попов   понимали,   что   пешее   путешествие,   подобное  только  что
проделанному, им больше не по силам.
     В обратный путь двинулись вдоль берега,  по камням, под отвесными
обрывами,  по скользкому и изломанному ледяному припаю.  Когда путники
дошли  до  полного  изнеможения  и,  напрягая  остатки  сил,  обогнули
последний мысок,  то наконец увидели бухточку и свою лодку,  чернеющую
на серой гальке.
     Переночевав еще раз в этой бухте, они снова поплыли к северу.
     Провизия кончилась совершенно,  но,  к счастью,  они добрались до
Амурского лимана и остановились в гиляцкой деревне Чеме.
     Два дня путешественники отдыхали в этом селении,  подкрепляя свои
силы юколой и тюлениной,  а через две недели  невообразимых  трудов  и
опасностей   добрались  до  мыса  Тэбах.  Вся  северная  часть  лимана
оказалась забитой льдами.  С лодкой можно было распроститься  на  этот
раз  окончательно.  Через  озера  талой  воды  и ледяные нагромождения
пешком побрели они дальше.  20 июня вдали показались дымки над трубами
домов. Это было Петровское. Наконец-то они дома!
     Пока Чихачев пробирался из залива Де-Кастри в Петровское, Березин
лежал больной в селении Кизи, в юрте мангуна Ганкина. Даже его могучее
здоровье не выдержало трудностей,  перенесенных по пути из Петровского
к Де-Кастри, когда он, не жалея себя, спешил на выручку Чихачеву.
     Мангуны необыкновенно заботливо отнеслись к больному.  Они варили
ему пищу, лечили настоями каких-то трав. Березин знал, что на Амуре, в
селении Ухта,  находится Бошняк,  изучающий условия вскрытия  реки  Он
попросил  мангунов  известить  лейтенанта  о  своем  местопребывании и
состоянии здоровья. Мангуны немедленно отправили гонца к Бошняку.
     В это  время  лейтенант  находился  уже не в селении,  а на озере
Ухдыль, в шести днях пути от Кизи.
     Тридцатого мая  он отправился на помощь к Березину и 5 июня был у
него.
     Время, проведенное  в  селении,  лейтенант  употребил  на промеры
протоки из Амура в озеро Кизи  и  прилегающей  к  этой  протоке  части
озера.
     Убедившись, что Березин находится на пути к выздоровлению, Бошняк
отправился продолжать порученные ему исследования Амура.
     Лед в заливе Счастья словно  ждал,  чтобы  все  члены  экспедиции
собрались   вместе:   22  июня  залив  очистился  ото  льда,  и  вновь
выстроенный бот  торжественно  был  спущен  на  воду  при  ружейном  и
пушечном салюте. Чихачева назначили командиром бота.
     Так был  отмечен  первый  период  исследовательской  деятельности
экспедиции.
     Несмотря на недостатки всякого рода средств  и  малое  количество
людей,  экспедиция  за  зиму успела обследовать огромные территории на
материке и острове Сахалин, а также установила, что право на обладание
Сахалином  сохраняется  за  Россией,  что залив Де-Кастри представляет
ближайший к лиману рейд, и выяснила сухопутные пути оттуда к Амуру и в
Петровское,  нашла,  что на прибрежье Татарского пролива есть закрытые
бухты, более или менее связанные с реками Амуром и Уссури.
     Для окончательного  разрешения  морского  вопроса  и  дальнейшего
укрепления  русского  влияния  теперь  следовало  поставить  посты:  в
верховьях  рек  Амгунь  и  Горин,  в селениях Кизи и Сунгари,  в устье
Уссури,  в протоке Вияхту на Сахалине,  на берегу залива Де-Кастри и в
бухтах южнее этого залива.

XVIII. АМУРСКАЯ ЭКСПЕДИЦИЯ ОБРЕКАЕТСЯ НА ГИБЕЛЬ

     Восемнадцатого июля в Петровское пришел корвет "Оливуца", которым
командовал теперь лейтенант Лихачев.
     Лихачев привез       бумаги       от      главного      правления
Российско-Американской компании,  от Завойко, от генерал-губернатора и
Кашеварова.  Лейтенант  заявил,  что для экспедиции ничего не привез и
что  ему  строжайше  приказано   не   позднее   1   августа   быть   в
Петропавловске.
     От Завойко была коротенькая и резкая записка:
     "По неимению судов в Петропавловске, корвет должен быть возвращен
немедленно,  а казенное  довольствие  в  экспедицию  будет  доставлено
осенью  на  боте  "Кадьяк",  который  прежде всего должен развезти это
довольствие в Гижигу и Тигиль.  Казенных судов в Петровское  более  не
будет".
     В письме Невельскому от 14 июля 1852 года Кашеваров писал:
     "Предписание Ваше  от 14 апреля я препроводил генерал-губернатору
и в главное правление компании.  Впредь до распоряжения  правления  я,
как  начальник  аянской  фактории,  не  имею  права сделать каких-либо
распоряжений по этому предписанию и не могу выходить из той  нормы  по
снабжению экспедиции запасами и товарами, какая определена правлением.
Ныне же,  по неприбытии еще из колоний в Аян судна, ничего не могу Вам
отпустить с корветом "Оливуца" и долгом своим считаю предупредить, что
в нынешнем году едва ли буду  иметь  возможность  снабдить  экспедицию
даже  и  тем  количеством  запасов  и  товаров,  которое  прежде  было
определено правительством.  Запасы и товары эти,  вследствие  строгого
мне предписания главного правления,  никак не могут быть отправлены на
компанейском судне,  а должны быть доставлены Вам на казенном.  Что же
касается до офицеров, то они следуют в Камчатку на корвете "Оливуца" и
Вы, следовательно, сами распорядитесь".
     Главное правление Российско-Американской компании было недовольно
деятельностью    Невельского,    которая     приносила     результаты,
компрометирующие как это правление,  так и лично Врангеля и Завойко. А
после резкого письма Невельского сановные лица  в  правлении  и  вовсе
возмутились и ответили ему так:
     "Распространение круга действия экспедиции за пределы высочайшего
повеления не сходствует намерениям главного правления, тем более, что,
включая убытки,  понесенные уже компаниею по случаю затонувшего  барка
"Шелехов",  простирающиеся  до 36000 рублей,  вместе с отправленными в
1851 году  товарами  достигли  уже  до  59000  рублей,  т.  е.  суммы,
определенной на экспедицию до 1854 года. Поэтому представление Ваше об
увеличении средств экспедиции товарами и жизненными запасами правление
не  признает  ныне  своевременным,  впредь  до  получения  от торговли
прибылей,   могущих   покрыть   издержки   компании.    Но,    однако,
останавливаясь  ныне  исполнением Ваших требований,  главное правление
представляет оное на благоусмотрение генерал-губернатора".
     Экспедиция оказалась   в  бедственном  положении.  Сахару  и  чаю
оставалось только до 1 августа,  белой муки,  крупы и других продуктов
совсем не было, "казенного довольствия" могло бы хватить до 1 октября,
но этот минимум пищи при условиях жизни в  Петровском  и  Николаевском
обрекал членов экспедиции на болезни и голод.
     Мало было надежды на то,  что "Кадьяк" доставит муку и крупу, так
как  он  должен  был  сначала  снабдить  Гижигу,  а вход в реку Гижигу
возможен только в  полнолуние  во  время  наибольшего  прилива  и  при
попутном  ветре.  Нередко  суда  должны были оставаться там на зимовку
из-за мелководья.
     Невельской снял  с  корвета  "Оливуца"  мичманов  Разградского  и
Петрова,  а также 10 человек команды,  - их он оставил в  распоряжении
экспедиции.  Лихачеву  же  предписал  немедленно  следовать  в  Аян  и
требовать  от  Кашеварова,  чтобы  на  корвете  "Оливуца"  тотчас   же
отправили в Петровское муку,  крупу, соль и различные запасы и товары,
какие только найдутся в Аяне,  имея в виду, что в случае нужды Аянский
порт может быть снабжен из Якутска.
     В донесении  Муравьеву  Невельской   изложил   важность   добытых
экспедицией   сведений,  а  затем  критическое  положение,  в  которое
ставится экспедиция в связи  с  распоряжениями  Российско-Американской
компании.
     В это время в Петровском у Екатерины Ивановны  начались  роды.  В
небольшом  поселке  некому  было  оказать  молодой  женщине надлежащую
помощь  (доктор  находился  в  командировке  в   Николаевске).   Тогда
Невельской  обратился к женам матросов,  но ни одна из них не рискнула
взять на себя обязанности акушерки.  В отчаянии Невельской вызвал  всю
команду и спросил,  не может ли кто помочь его жене.  Пожилой, бывалый
матрос вышел из строя,  перекрестился и  пошел  с  Невельским.  Матрос
успешно справился с делом,  столь далеким от его профессии,  и на свет
благополучно появилась маленькая Екатерина.  Этот же  матрос  стал  ее
крестным  отцом.*  (*  Из  устных преданий семьи Невельских.  Передало
автору Верой Львовной Невельской.)
     У матери  было мало молока.  Ребенок голодал,  хирел.  Невельской
терял голову от горя,  а тут пришло известие, что из Николаевска ночью
на вельботе дезертировало пять матросов. Беды рушились одна за другой,
но Невельской не сдавался, находя в себе силы для борьбы и работы.
     Двадцать восьмого  июля  пришел  из  Аяна корвет с незначительным
количеством  запасов  и  товаров.  Кашеваров  уведомлял,  что   больше
прислать не мог, так как в Аян еще не прибыло компанейское судно.
     Невельской отправил корвет снова в Аян. Чихачев был послан на нем
с  тем,  чтобы  лично  добиться у Кашеварова товаров и продовольствия,
необходимых Амурской экспедиции.  Затем  он  должен  был  с  подробным
отчетом ехать в Иркутск к Муравьеву
     Невельской прекрасно понимал, насколько серьезна ответственность,
лежавшая  на  нем.  Он  видел,  как  болеют  и  слабеют люди,  жизнь и
благополучие которых были вверены в его руки.  Жестокая  кара  грозила
Невельскому,  если  действия его послужили бы поводом к столкновению с
Китаем.
     И это  столкновение  давно  бы случилось,  если бы были затронуты
интересы Китайской империи.  Но до сих  пор  действия  Невельского  не
вызывали  никакого  протеста  со  стороны  Китая.  И Геннадий Иванович
считал, что имеет полное моральное право продолжать свою деятельность,
направленную на пользу отечеству.
     Всем членам экспедиции даны были задания  по  обследованию  новых
районов.
     Штурман Воронин был  командирован  на  Сахалин  для  обследования
протоки Виахту и залива Дуэ в обстановке навигации. Он пошел на шлюпке
и,  помимо  этого  основного  поручения,  должен  был  посетить  залив
Де-Кастри, чтобы подготовить его к занятию военным постом.
     Мичман Разградский оставался в Николаевске,  а Бошняку была  дана
инструкция:  "Следуя  вверх  по реке Амур,  через озеро Кизи,  в залив
Де-Кастри сухим путем, делать по пути съемку местности и промер реки".
     Назначением этих  экспедиций Невельской имел в виду приготовиться
к занятию Кизи и  залива  Де-Кастри  распространить  на  обследованном
пространстве  русское  влияние и по мере возможности отстранить всякие
покушения иностранцев на Приамурский край.
     В конце  августа  сотрудники  возвращались  из  командировок.  24
августа жители селения Пуль  на  лодке  привезли  совершенно  больного
Березина. Здоровье его никак не могло наладиться с тех пор, когда он в
весеннюю распутицу по ледяной воде,  талому снегу и  грязи,  не  жалея
себя,  в течение двух с лишним недель пробивался на выручку терпевшему
бедствие Чихачеву.
     Вслед за  Березиным  прибыл  на шлюпке Воронин,  выполнивший свое
поручение и привезший карты  заснятых  местностей  и  новые  данные  о
Сахалине.
     Штурман Орлов возвратился с Амурского лимана.  Он  убедился,  что
без парового судна обследовать лиманские фарватеры невозможно.
     В половине сентября пришел в Петровское бот "Кадьяк"  с  казенным
продовольствием.  Он  был  так  расшатан  и  гнил,  что отправляться в
обратное плавание на нем было рискованно,  и его оставили на зимовку в
Петровском.
     Чихачев между   тем   в   Аяне   сражался    с    представителями
Российско-Американской   компании  и  портовым  начальством,  стараясь
получить  от  них  продовольствие  для  бедствующих  своих  товарищей.
Старания его были бы безуспешны,  если бы в Аяне,  на счастье Амурской
экспедиции,  не оказался Б.  В.  Струве, чиновник по особым поручениям
при генерал-губернаторе.  Он приехал в Аян из Якутска для того,  чтобы
найти новую дорогу в обход скалистого Джугджурского хребта.
     Муравьев не отказывал в некоторой поддержке Невельскому, но очень
скупился   на   средства,   имевшиеся   в   его   распоряжении.   Зато
генерал-губернатор  не жалел усилий на улучшение сообщений с Камчаткою
через Аян. На это было уже истрачено несколько сот тысяч рублей.
     Струве, побывавший на Камчатке и на обратном пути познакомившийся
с Невельским, сочувствовал его стремлению воссоединить Амур с Россией.
Как человек,  превосходно знающий все тайные пружины сибирских дел, он
давно заметил неприязнь  Завойко  к  Невельскому,  еще  при  самом  ее
зарождении,   в   1849   году,   когда  своими  открытиями  Невельской
скомпрометировал сведения,  за два  года  до  того  поступившие  через
Завойко  на высочайшее имя.  В безвыходном положении Невельского и его
экспедиции Струве винил Завойко.
     Вот как  описывает  он  обстоятельства,  при  которых Невельскому
удалось получить хоть  немногое  из  того,  что  было  необходимо  для
спасения от голодной смерти вверенных ему людей:
     "Здесь же я  встретился  с  крайне  грустным  фактом,  угрожавшим
весьма прискорбными последствиями, если бы не удалось отстранить их: с
отсутствием единодушия между главными  нашими  морскими  деятелями  на
Восточном    океане,    Северо-Американской    компанией,   камчатским
губернатором  Завойко,  начальником  Аянского  порта   Кашеваровым   и
трудившимся  с  величайшим  самоотвержением  на  устье Амура капитаном
Невельским,  фактом,  доказывающим,  до какой степени  личное,  жалкое
самолюбие   иногда   ослепляет   лучших   деятелей   во  вред  важному
государственному  делу.  Несмотря  на   то,   что   генерал-губернатор
предписал   начальнику   Аянского  порта  и  камчатскому  губернатору,
во-первых,  усердно  содействовать  экспедиции  Невельского,   который
должен  был  распоряжаться  совершенно  самостоятельно  всеми лицами и
средствами,  состоявшими в его ведении,  и,  во-вторых, приказать всем
казенным  и  компанейским  судам,  следующим из Аяна в Петропавловск и
Ситху,  заходить в Петровское зимовье,  - главное  правление  компании
поручило  начальнику Аянского порта смотреть на экспедицию Невельского
как  на  торговую  экспедицию