ловливает важность значения для России этого края  в  политическом
отношении;  река же Амур представляет не что иное, как базис для наших
здесь действий,  ввиду обеспечения и  подкрепления  этой  гавани,  как
важнейшего  пункта всего края.  Граница наша с Китаем поэтому никак не
может быть положена по левому берегу  реки  Амура,  как  то  видно  из
предписания  Вашего от 23 апреля.  Петропавловск никогда не может быть
главным и опорным нашим пунктом на Восточном океане,  ибо  при  первых
неприязненных столкновениях с морскими державами мы вынужденными будем
снять  этот  порт  как  совершенно  изолированный.  Неприятель   одною
блокадою  может уморить там всех с голоду".* (* Это мнение Невельского
совершенно точно подтвердилось год спустя.)
     Пятнадцатого июля Невельской,  взяв с собою 15 человек матросов и
казаков и Дмитрия Ивановича Орлова,  на транспорте "Байкал" отправился
к Сахалину, обходя его с востока. К 30 июля судно достигло мыса Анива,
на южной оконечности острова.
     На всем пространстве побережья не нашлось сколько-нибудь удобного
для  стоянки  судов  залива.  6  августа   Невельской   основал   пост
Константиновский  в  Императорской  гавани.  Он  оставил там 9 человек
казаков, приказав начать заготовку леса и постройку помещения на зиму,
и выделил им запас в 350 пудов муки и крупы. Эта предусмотрительность,
как видно будет из дальнейшего, спасла много человеческих жизней.
     Из Императорской  гавани  транспорт  пошел  в  Де-Кастри,  откуда
Невельской  должен  был  отправиться  через  Кази  в  Николаевск  и  в
Петровское.  Орлову поручалось основать пост на Сахалине в бухте около
50o северной широты и назвать его  Ильинским,  а  затем  пройти  вдоль
западного  берега  острова  к  югу  и  подыскать бухту,  пригодную для
зимовки судов.
     Предполагалось, что  к 15 сентября Орлов достигнет мыса Крильон и
там будет ожидать  Невельского,  а  20  сентября  двинется  дальше,  к
селению  Тамари-Анива,  которое  к тому времени будет занято десантом.
Командиру "Байкала" приказывалось после высадки Орлова крейсировать  в
Татарском  проливе до начала сентября и ждать американскую эскадру,  а
после  5  сентября  стараться  возвратиться   в   Петровское,   усилив
Александровский  пост  в  Де-Кастри четырьмя человеками.  Сам Геннадий
Иванович с казаком и гиляком отправился пешком на озеро Кизи, а оттуда
в селение Котово-Кизи на Амуре (Мариинский пост).  Здесь мичман Петров
и 6 человек казаков  строили  зимние  помещения.  К  середине  августа
Невельской перебрался в Петровское.
     Главная цель,  поставленная  на  1853   год,   была   достигнута.
Императорская  гавань  и  западный  берег  Сахалина заняты,  в проливе
крейсирует русский транспорт "Байкал". Покушение иностранных держав на
эти территории предупреждено. Оставалось занять главный пункт Сахалина
-  Тамари-Анива  -  и  исследовать  прибрежье  Татарского  пролива  до
корейской  границы.  В  случае  наличия  там  удобных бухт и заливов -
поставить военные посты
     Кроме того,  для  решения  пограничного вопроса Невельской считал
необходимым основать посты в нескольких пунктах по Амуру и  Уссури,  в
устье  реки  Сунгари  и  "Амурских  щеках"  - месте,  где Малый Хинган
пересекает реку Амур.  На основании сделанных открытий и  существующих
трактатов  он считал,  что с этого пункта граница наша с Китаем должна
идти к югу по вершинам хребта до Кореи и далее до моря вдоль корейской
границы.    В    Петровском    Геннадий    Иванович    нашел   корабль
Российско-Американской  компании,  доставивший  различные  запасы  для
экспедиции,  паровой катер,  десятивесельную шлюпку, а также депешу от
главного правления и от Кашеварова.
     Главное правление  просило не занимать никаких судов компании для
переброски на Сахалин войск,  кроме брига "Константин", а все товары и
запасы Амурской экспедиции перечислить в Сахалинскую и вести им особый
счет.
     Кашеваров уведомлял,  что  Буссе  2  августа  на корабле компании
"Николай I" отправился в Петропавловск за десантными войсками. Главное
правление вменило ему в непременную обязанность не посылать на Сахалин
никаких других кораблей,  кроме назначенного  туда  на  зимовку  брига
"Константин".
     "Между тем,  - писал Кашеваров, - бриг "Константин" вряд ли будет
ныне в Аяне, а если и будет, то я объяснил г. Буссе, что это последует
самою позднею осенью и что бриг этот никак не может поместить  десанта
с тяжестями,  ибо он весьма ненадежен".  Далее Кашеваров извещал,  что
"самую большую часть запасов и товаров я не успел отпустить на корабле
"Николай"  с  майором Буссе,  так как запасы и товары эти для Сахалина
доставлены в Аян только 1 августа,  а потому  они  не  могли  быть  не
только  приготовлены как следует для отправления на Сахалин,  но их не
успели даже и разобрать.  Никаких судов в Аян  ожидать  более  нельзя;
корабль же "Николай", по данной инструкции его командиру Клинкострему,
по доставлении с майором Буссе десанта из Петропавловска в Петровское,
немедленно  должен  идти  в  колонии;  почему прошу Вас не задерживать
этого корабля в Петровском".
     В ожидании  десанта из Камчатки,  чтобы не терять даром времени и
кстати опробовать присланный паровой катер, Геннадий Иванович решил на
нем  доставить  в  Николаевский,  Мариинский  и  Александровский посты
товары и запасы всего необходимого на зиму. Нагрузили бот, построенный
в Петровском,  и,  взяв его на буксир к катеру, названному "Надеждою",
пустились в плавание.
     Едва только  вышли  из залива Счастья,  катер стало заливать (это
была,  в сущности,  открытая беспалубная  шлюпка),  и  более  половины
перержавевших  дымогарных трубок в котле лопнули.  Пришлось переменить
положение. Катер взяли на буксир к парусному боту и вернулись обратно.
Запасных трубок не оказалось, а кочегар, присланный с этим катером, не
имел понятия о слесарном мастерстве.  Пришлось,  несмотря  на  позднее
время  года  и волнение в лимане и на Амуре,  развозить продовольствие
по-прежнему на боте и в гиляцких лодках.
     Вечером 26  августа  к  Петровскому  рейду  подошел  компанейский
корабль "Николай I", на котором прибыл Буссе с десантом.

XXI. ЗАНЯТИЕ ОСТРОВА САХАЛИН

     Сильное волнение мешало "Николаю  I"  приблизиться  к  берегу.  В
Петровском зимовье нетерпеливо ждали известий, привезенных кораблем, и
капитан-лейтенант Бачманов на  трехлючной  байдарке  пустился  в  море
навстречу "Николаю I". Он уговорил Буссе довериться кожаному суденышку
и переправиться  на  берег.  Отказаться  под  взглядами  моряков  было
неловко,   и   Буссе  согласился.  Вымокший  и  немного  ошалевший  от
стремительных бросков в бурунах,  он вышел  на  берег  против  домиков
Петровского зимовья.
     Невельской встретил майора приветливо, внимательно присматриваясь
к  нему.  Чопорная подтянутость и гвардейская самоуверенность Буссе не
по душе пришлись Геннадию Ивановичу. Майор доложил, что привез десант,
вполне обеспеченный для зимовки на Сахалине,  и одного только офицера,
лейтенанта Рудановского,  на том  основании,  что  якобы  офицеры  при
десанте  на  Сахалин  должны  быть  командированы  из  экспедиции.  Он
полагал, что Невельской немедленно свезет на берег отряд из 70 человек
со всем снаряжением и будет ожидать бриг "Константин",  чтобы провести
его при помощи катера "Надежда" через лиман,  а сам Буссе  на  корабле
"Николай  I"  немедленно  отправится  в Аян и далее в Иркутск получать
почести и награды.  Буссе,  не  имевшему  понятия  о  море  и  местных
условиях,   казалось  удивительным,  почему  Невельской  не  выполняет
приказаний свыше.  Многое в действиях  Невельского  и  его  помощников
коробило  вылощенного  гвардейца.  И особенно его возмущало дружеское,
деловое  сотрудничество  и  демократизм  в  отношениях  между  членами
экспедиции,   лишенных   всякого   подобия   льстивого   угодничества,
чинопочитания  и  субординации,  к  которым   привык   этот   типичный
николаевский служака, по словам Невельского.
     "Он многому удивлялся там и никак не мог понять дружеского и  как
бы родственного моего обращения с моими сотрудниками офицерами,  какое
он  вдруг  увидел.  Он  никак  не  мог  допустить,  чтобы   начальник,
облеченный  огромною  самостоятельною  властью,  каковым я был тогда в
крае,  мог дозволять подчиненным ему офицерам рассуждать с ним,  как с
товарищем,   совершенно  свободно  разбирать  все  его  предложения  и
высказывать о них с полною откровенностью свое  мнение.  Н.  В.  Буссе
было чуждо и непонятно, что всякая в то время командировка офицера для
исследования края была  совершаема  вне  повеления,  почему  и  лежала
единственно   на   моей   ответственности,  и  что  при  каждой  такой
командировке посланный  офицер  должен  был  быть  проникнут  чувством
необходимости  и  полезности  оной  для блага отечества.  Я должен был
воодушевлять моих сотрудников и постоянно повторять им, что только при
отчаянных  и преисполненных опасностей и трудностей действиях наших мы
можем не только отстранить потерю края,  но и привести правительство к
тому,  чтобы  он  навсегда  был  утвержден  за  Россией.  Вот  что нас
связывало всех тогда как бы в одну родную семью.  Весьма  естественно,
что   это  было  непонятно  не  только  г. Буссе,  но  и  всем  высшим
распорядителям в С.-Петербурге".
     В дневнике,  опубликованном  впоследствии,  Буссе  с осуждением и
явным трепетом говорит о смелости действий Невельского,  не  боящегося
выходить из рамок инструкций для пользы дела.* (* Н.  В. Буссе. Остров
Сахалин и экспедиция 1853-54 гг. СПБ, 1872.)
     Однако о  своих  бурных  протестах  против посылки на сахалинскую
зимовку и  о  своем  недовольстве  распоряжениями  Невельского  он  не
упоминает.
     Буссе мечтал вскоре покинуть ненавистный ему  край.  Но  жестокий
удар и разочарование подстерегали его.
     Рассмотрев ведомость запасав,  привезенных с Камчатки, Невельской
увидел,  что  Завойко  с  формальной  стороны  достаточно снабдил всем
отправляемых на Сахалин людей,  но на самом деле для суровой зимовки в
пустынном  и  диком  крае запасов было мало.  Совершенно отсутствовали
товары для обмена на свежую пищу, инструменты для построек. Не хватало
чаю,  водки и табаку.  Не было врача и даже медикаментов,  необходимых
для такого рода зимовки целой сотни людей.* (*  Лейтенант  Рудановский
предлагал  Буссе  взять  на  Сахалин медика М.  П.  Давыдова.  Завойко
изъявил свое согласие на это,  но  Буссе,  "блюдя  казенный  интерес",
вычеркнул  врача  из  списков.  Бедняга  тогда  еще  не знал,  что ему
придется зимовать на Сахалине самому и горько сетовать на себя за  эту
скупость.  (См.  об  этом  "Вестник  Европы"  Э  8  за 1872 г,  Н.  В.
Рудановский. По поводу воспоминаний Н. В. Буссе об острове Сахалине.))
     Геннадий Иванович,     раздраженный    преступным    легкомыслием
чиновников,  обрекающих людей на болезни и лишения в этом крае, заявил
Буссе,  что  зимовка  десанта  на  Сахалине  далеко  не  обеспечена и,
следовательно, возлагаемое на него поручение не вы полнено.
     - То   есть  как-с?  -  возразил  майор,  свысока  поглядывая  на
Невельского. - Все это есть следствие ошибочных расчетов в Петербурге,
а с моей стороны сделано все возможное.
     Геннадий Иванович шагал по комнате в раздражении. Старый потертый
сюртук  его  был  расстегнут,  полуседые волосы всклокочены,  движения
резки и порывисты.  Все это  мало  походило  на  привычную  для  Буссе
изящную  подтянутость николаевских офицеров и вызывало в нем неприязнь
и сознание собственного превосходства.
     - Ах,  вы считаете, что сделали все возможное! - вспылил Геннадий
Иванович. - Так вот извольте-с выслушать меня.
     Невельской объяснил  майору,  что  надежды  на  при  бытие  брига
"Константин" почти нет.  Двойная же переброска грузов с "Николая I" на
берег,  а  потом  снова  на бриг почти невыполнима по условиям порта и
из-за наступающего сурового времени года.  Буксировка судов  в  лимане
при помощи катера "Надежда" тоже невозможна.
     Кроме того,  высадка людей на пустынный  восточный  или  западный
берег   Сахалина,   неудовлетворительно  снабженных,  без  необходимых
инструментов,  равносильна обречению их на верную смерть от  голода  и
болезней.  Если  же  отправить  их  в Петровские,  где нет помещений и
условий,  необходимых для благополучной зимовки,  результат будет  тот
же.
     - Как в том, так и в другом случае, - сказал Геннадий Иванович, -
я  бы окончательно не исполнил высочайшей воли,  то есть не утвердился
бы на Сахалине в настоящую навигацию.  Поэтому теперь надо действовать
решительно,  не  стесняясь  никакими  петербургскими  соображениями  и
приказаниями,   тем   более   что   Сахалин    признан    неотъемлемой
принадлежностью России.  Всякие комбинации занятия пункта на восточной
или западной стороне острова,  без утверждения нашего  в  главном  его
пункте, не только не уместны, но вредны и не соответствуют достоинству
России,  ибо могут обнаружить только нашу робость и нерешительность, а
я  ни  того,  ни другого не могу допустить.  Вся ответственность перед
отечеством за возможную при таких обстоятельствах  потерю  для  России
этого  важного  края  падает на меня на том основании,  что начальник,
посланный в  неизвестный  и  отдаленный  край,  должен  действовать  в
соответствии с обстановкой,  которая может сложиться на месте,  имея в
виду только интересы и благо отечества... Тамари-Анива - главный пункт
на острове.  Там-то мы прежде всего и должны утвердиться,  несмотря на
то, что это противно данным мне предписаниям.
     - Но  как  же-с?  -  спросил  оробевший  майор.  -  Вы  решаетесь
действовать вопреки предписаниям?
     - Цель  моя  - не выполнение предписаний лиц,  плохо знающих наши
обстоятельства,  а благо России,  и во имя цели этой я  не  поступлюсь
ничем.
     Такая вольнодумная и даже крамольная постановка вопроса  ужаснула
майора,   а   дальнейшие   слова  Невельского  привели  его  в  полную
растерянность и расстройство.
     - Итак,  -  твердо сказал Геннадий Иванович,  застегивая сюртук и
принимая  официальный  вид,  -  по  всем  этим   причинам   становится
необходимым,  чтобы,  во  первых,  по  неимению  в экспедиции офицеров
отправились с  отрядом  на  Сахалин  вы  сами.  Во-вторых,  чтобы  для
пополнения необходимых запасов я пошел с вами на корабле "Николай I" в
Аян и оттуда на нем же в залив  Анива.  Вы  останетесь  зимовать  там.
В-третьих,  если  по  исследованию Орлова или по нашей рекогносцировке
окажется возможным зимовать на Сахалине судну около залива Анива или в
самом заливе,  то в случае прихода компанейского брига "Константин" он
останется на зимовку,  а в противном случае - один из  наших  казенных
транспортов: "Иртыш" или "Байкал".
     В заключение Невельской объявил Буссе,  что очень хорошо понимает
то  критическое  положение,  в  которое  задержкой корабля "Николай I"
будет поставлен Кашеваров,  вполне  зависимый  от  главного  правления
компании, но делать нечего - надобно будет уладить это.
     Понятно, что Буссе,  совсем  не  обладавший  тем  самоотверженным
чувством  долга,  которое  было  характерно для других членов Амурской
экспедиции,  был  очень  недоволен  таким  оборотом  дела.  Однако  он
вынужден  был  подчиниться  Невельскому,  в  распоряжение которого был
откомандирован.
     С этих  пор  удивление  перед  странным  для него укладом жизни и
методом  действий  перешло  в  настоящую  неприязнь  ко  всем   членам
экспедиции и особенно к начальнику ее.  Эта неприязнь выражалась в том
упорном саботаже распоряжений Невельского, который Буссе мог позволить
себе, не вызывая обвинения в дисциплинарном преступлении, и который он
проводил  систематически,  стараясь  при  этом,   чтобы   результатами
саботажа был скомпрометирован не он, а начальник экспедиции.
     Приняв решение,  Невельской в сопровождении Буссе  отправился  на
судне "Николай I" в Аян,  чтобы уладить дело с десантом без ущерба для
зимовщиков.  "Николай I",  заштилев перед входом в Аянскую бухту, стал
на якорь. Геннадий Иванович решил пригласить начальника Аянского порта
Кашеварова на судно и постараться убедить его в необходимости поскорее
погрузить  товары,  предназначенные  для  Сахалинской  экспедиции,  на
"Николая I" и отпустить этот корабль в распоряжение Невельского. Много
крови  попортил  Геннадий  Иванович,  понуждая  холодного и боязливого
служаку на поступки,  требующие решительности и отваги,  инициативы  и
беззаветного патриотизма.
     Между тем Буссе вполне сочувствовал Кашеварову.  Как  можно  было
рисковать своим положением, отпуская в Сахалинскую экспедицию "Николая
I",  когда  велено  было  отправить  "Константина"?   Мало   ли,   что
"Константин" наверняка не сможет выполнить порученное дело! Это уж его
не касается.  Это дело начальства. Сочувствуя Кашеварову в его трудном
положении,  Буссе был уверен,  что Невельской со всей свойственной ему
горячностью будет действовать в  интересах  дела.  Столкновение  между
начальником  Аянского  порта  и  начальником  Амурской экспедиции было
неизбежно.
     "...Я предвидел затруднения и столкновения, - пишет Буссе в своем
дневнике,  - которые могли бы худо  кончиться  при  горячем  характере
Невельского.   Итак,   я  решился  взять  на  себя  роль  примирителя,
намереваясь всеми способами стараться кончить дело  тихо  и  мирно  и,
следовательно,  скоро  и  порядочно.  С этими мыслями я вошел в дом г.
Кашеварова".*
     (* Но  не  только  с этими мыслями вошел в дом Кашеварова Николай
Васильевич Буссе.  Унылое настроение,  охватившее вначале  майора  при
необходимости  зимовать  на  Сахалине,  стало давно уже улетучиваться.
Некие приятные идеи зарождались в его хитроумной голове.  Он воспрянул
духом.
     Вот что писал Буссе в своем дневнике  после  того,  как  послушал
рассказы Невельского и понял значение совершенного им подвига:
     "...Невельскому надо было приготовить несколько нужных  бумаг.  Я
присутствовал   при   составлении   рапорта   к  губернатору  по  делу
Сахалинской  экспедиции...  Найдя  несколько  выражений   относительно
компании  более  нежели  жесткими,  я  предложил  изменить их,  на что
Невельской тотчас согласился.  Вообще мне  показалось,  что  обращение
Невельского с подчиненными и дух бумаг его не довольно серьезны: это и
есть причина,  почему донесения и  рассказы  его  не  внушают  к  себе
полного  доверия,  хотя  действительно  ему есть чем похвастаться.  По
моему мнению,  этот предприимчивый человек очень способен к исполнению
возложенного  на  него  поручения  -  распространить  наше  влияние  в
Приамурском  крае;  но  необходимо  поставить  подле   него   человека
благоразумного,  хладнокровного и благонамеренного. Такой товарищ взял
бы непременно верх над слишком запальчивым характером Невельского".
     Нетрудно догадаться,  на  что намекает в этих строках Буссе.  Для
полной ясности укажу, что после устранения Невельского от деятельности
в  Приамурском  крае Буссе с 1858 по 1862 год был военным губернатором
Амурской области.)
     Миссия примирителя  у  майора не получилась.  Кашеваров наговорил
ему резкостей и отказался  ехать  к  Невельскому.  Буссе  рассердился.
Возвратившись на корабль, он рассказал Невельскому о своей неудаче и о
вызывающем тоне  Кашеварова.  Геннадий  Иванович  вздохнул  и  покачал
головой.   Время  было  дорого,  и  следовало  любой  ценой  заставить
Кашеварова помочь делу. Невельской решил сам ехать в Аян.
     Кашеваров в   конце  концов,  кряхтя  и  морщась,  согласился  на
требования  Невельского.  Спешно  приступили  к  погрузке.  Зная,  что
благополучная  и  комфортабельная зимовка на Сахалине зависит от того,
какими припасами будет  снабжен  "Николай  I",  Буссе  проявил  чудеса
настойчивости и решительности, отбирая на складах то, что ему казалось
особенно необходимым.  Правда,  это касалось главным образом вещей для
питания и обихода офицеро