под нос, он вышел из комнаты.
   Быстро проскользнув в окно, Смед последовал за ним. Насколько он  помнил,
пол в комнате не скрипел. Лишь бы память не сыграла с  ним  скверную  шутку,
поскольку  никаких  мер  предосторожности  против  скрипа   он   сейчас   не
предпринимал.
   Нервы отсутствовали. Казалось, он наблюдал за собой со стороны.  Отметил,
что двигается более плавно, чем обычно, словно кошка, готовая к чему  угодно
в любой фазе движения.
   - Что за спешка? - проворчал колдун. - Смотри там, из штанов не  выскочи.
- Он уже начал возиться с дверным засовом, когда  Рыбак  постучал  в  третий
раз.
   Смед осторожно выглянул в прихожую.
   Колдун, стоявший спиной к  нему  футах  в  десяти,  наконец  справился  с
засовом и открыл дверь.
   - Профессор Дамитц? - спросил Рыбак.
   - Да. Чем могу...
   Это было все.
   Смед увидел, как  колдун  поднялся  на  цыпочки  и  сделал  руками  такое
движение, словно пытался кого-то схватить. Затем в  дом  протиснулся  Рыбак,
захлопнув за собой дверь. Заметив Смеда, Рыбак удивился.
   - Как тебе удалось так быстро попасть внутрь? - спросил он, опуская  тело
колдуна на пол.
   - Через открытое боковое окно, - ответил Смед. Он не мог  отвести  взгляд
от мертвеца. - А почему ты его проткнул именно так?
   Рукоятка длинного ножа торчала у колдуна где-то  под  подбородком.  Крови
почти не было.
   - Чтобы лезвие вошло прямо в мозг. Чтобы он, умирая, не  успел  напустить
на нас какую-нибудь порчу.
   Смед продолжал смотреть на тело. Теперь план  Рыбака  стал  ему  понятен.
Старик послал его к черному ходу только для того, чтобы он не путался у него
под ногами.
   - Ты в порядке? - спросил Рыбак. - Поджилки не трясутся?
   - В порядке. Я вообще почти ничего не чувствую.
   -  Он  вел  записи  или  подсчеты?  Не  осталось  ли  здесь  каких-нибудь
конторских книг или тетрадей, куда он мог  записать  какие-то  сведения  про
Тимми?
   - Не знаю. Пока мы были здесь, он ничего такого не делал.
   - Будет лучше, если мы обыщем дом. Ты начнешь с... Слушай, ты до сих  пор
ничего не чувствуешь? Точно?
   - Теперь чувствую. Мне немного жаль ту женщину. Когда обнаружат труп,  за
нее возьмутся.
   - Да. Первое время ей придется туго. Внимательно осмотрись. Постарайся не
наследить, копайся в вещах поаккуратней. И не возись слишком долго. Нам надо
сматываться отсюда побыстрее. - Рыбак прошел в комнату, где колдун  принимал
посетителей.
   Через несколько минут  к  нему  присоединился  Смед,  державший  в  руках
большую банку и пару конторских книг. - Что за чертовщину ты приволок?
   - Здесь рука Тимми. Я нашел ее в задней комнате. Там полным-полно  всякой
колдовской муры.
   - Вот черт. Я рад, что мы задержались, чтобы проверить дом. - Старик тоже
держал в руках несколько книг. - А теперь пора проваливать отсюда.  Нам  еще
надо избавиться от этого барахла. Вылезем через окно. Когда мы его захлопнем
за собой, задвижка на нем закроется сама. Я полезу первым, посмотрю, все  ли
вокруг тихо.

***

   Руки Смеда все-таки тряслись, когда он наливал себе первую  кружку  пива.
Но, в конце концов, дело  оказалось  не  таким  уж  страшным,  как  он  себе
представлял. Теперь наступила реакция. У Старого Рыбака она  проявлялась  не
так сильно.
   О руке и книгах они уже позаботились. Они оборвали самую опасную ниточку.
Оставалось сделать еще одну вещь.
   В зал ввалился их благодетель,  капрал  Ночных  Пластунов,  с  неизменным
кувшином в руках. Оглядевшись вокруг, он пошел за новой порцией.
   - Черт возьми! - сказал Смед. - Я же совершенно забыл.  Сегодня  ночью  у
меня свидание.
   Рыбак несколько секунд соболезнующе смотрел на него, потом сказал:
   - Допивай. Потом вздремни чуток. Дело пока сделано всего  наполовину.  Мы
должны его закончить.

Глава36

   Я что-то не заметил, чтобы Душечка  соответствовала  той  громкой  славе,
которая шла Белой Розе. На первый взгляд она казалась  довольно  невзрачной.
Слегка неряшливая блондинка со спутанными волосами, двадцати  лет  с  гаком.
Деревенская девка, которой самое место на картофельной ферме. Разве  что  на
ферме такая выглядела бы  более  замученной,  нарожав  за  десять  лет  кучу
ребятишек.
   Большинство людей вообще с трудом отличает глухоту и немоту от тупости. Я
думаю, Душечку трудно было принимать всерьез еще и потому,  что  все  у  нее
выходило очень уж легко, как бы случайно. Взять ту атаку на монастырь.  Ведь
она прошла как по маслу. Никто бы вообще не пострадал, если бы Пес-Жабо  дав
не шлепнулся прямо в толпу кентавров, когда удирал. Но они были сами в  этом
виноваты: слишком уж рвались в бой. Если  бы  держались  немного  дальше  от
стены, как им было ведено, то успели бы убраться с его дороги.
   Она,   безусловно,   пользовалась   уважением    дерева-бога    и    теми
преимуществами, которые это уважение давало.  По-моему,  Праотец-Дерево  был
готов потакать ей во всем.
   Но она не задирала нос перед другими.
   Все выглядело как-то странно. Рядом с Душечкой постоянно  торчал  Молчун,
пытавшийся оказаться  между  ней  и  Вороном  и  одновременно  между  ней  и
Боманцем. Хотя Ворон с колдуном нигде не появлялись вместе,  потому  что  не
доверяли друг другу еще больше, чем Молчун не доверял им обоим.
   Впрочем, это было даже забавно.  Когда  находишься  на  спине  чудища  на
высоте в две мили, имея под боком две сотни  жутковатых  созданий,  готовых,
чуть что не так, слопать тебя на завтрак, нечего и  думать  выйти  сухим  из
воды, если ты рискнул сморозить какую-нибудь глупость.
   Я прекрасно это понимал. Понимала Душечка. Даже  братья  Крученые,  и  те
понимали. Но три великие личности, Боманц, Ворон и  Молчун,  были  настолько
заняты решением важнейшего вопроса о том, кто из них первым заткнет дырку от
бублика в центре вселенной, что такая простая мысль ну никак не могла прийти
им в голову.
   Правда, Крученых немного беспокоило мое присутствие. Как-никак, я  раньше
служил в Гвардии, а они были из Черного Отряда. Они думали, что я мог  иметь
против них зуб.
   Как я уже говорил. Белая Роза не задирала перед другими нос  из-за  того,
что она - Белая Роза. Она вообще не любила, когда ее звали как-то  иначе,  а
не Душечкой. Она была не против, когда я захотел поговорить  с  ней.  Против
были Ворон и Молчун. Когда Ворон высказал мне свои претензии, я  посоветовал
ему заткнуть их себе кое-куда. Думаю, она сказала то же самое  Молчуну.  Тот
пока ничего не предпринимал, но, когда я разговаривал с ней, он вечно торчал
поблизости с видом мясника,  примеривающегося,  как  бы  половчее  разделать
тушу.
   Только подумать, взрослые же люди. Оба куда старше меня.
   В том, что я вообще мог с ней разговаривать, Ворону некого  было  винить,
кроме себя самого. Именно он когда-то, чуть  ли  не  насильно,  выучил  меня
языку знаков. Чтобы мы могли обмениваться  сообщениями,  когда  нельзя  было
говорить вслух.
   Поначалу  у  нас  с  Душечкой  было  маловато   тем   для   бесед.   Так,
здравствуй-как-поживаешь и тому подобная чепуха. У меня плохо получалось. Но
потом она научила меня многим новым знакам и  наши  беседы  сделались  более
содержательными.
   Я чувствовал, что она давно уже изголодалась по общению, хотя ни разу  не
сказала об этом прямо.  Ей  нужен  был  еще  какой-нибудь  собеседник  кроме
Молчуна, постоянно висевшего у нее над душой.
   Вначале мне просто хотелось выяснить, как она на самом деле  относится  к
Ворону, и все. Чтобы помешать парню выставлять себя большим дураком, чем  он
уже был. Наверно, она поняла это. Потому что ни разу не дала мне возможности
перевести разговор на эту тему. Она была очень проницательной.
   Через пару дней мы уже болтали  о  том  о  сем,  словно  два  деревенских
подростка, незаметно повзрослевших,  пока  повсюду  вокруг  шла  бесконечная
война. Понять, почему она избрала тот путь, по  которому  теперь  шла,  было
нетрудно. Ее историю знали все, поэтому объяснений не требовалось.
   Я рассказал ей, что пошел в армию, чтобы удрать с фермы. И что в то время
мятежники для меня выглядели  ничуть  не  лучше,  чем  имперцы.  Даже  хуже,
поскольку тогда она еще не приступила к чистке своих рядов. Вдобавок Империя
платила своим солдатам. Хорошо и в срок.
   Казалось, мои слова не задели ее. Тогда я осмелел и выложил  свою  тайную
жизненную философию: те идиоты, которые идут служить не за деньги, а во  имя
какой-то идеи, вполне заслуживают того, чтобы погибнуть во славу отечества.
   Вот здесь я ее здорово зацепил. Несколько минут мне было жарковато. Потом
страсти слегка улеглись, но она продолжала горячо убеждать меня, что в  мире
существуют  абстракции,  за  которые  стоит  сражаться  и  умирать.   Ничего
подобного, упрямо настаивал я, к какой бы прекрасной цели ты  ни  стремился,
она все равно не стоит того, чтобы отдавать за нее жизнь. Потому  что  через
каких-нибудь двадцать лет никто про тебя даже не вспомнит. А если  вспомнит,
так выругается.
   В таких спорах прошло еще  два  дня.  Думаю,  если  бы  между  Вороном  и
Молчуном не лежало слишком много личного, они объединились бы и  задали  мне
перцу за то, что я узурпировал их подружку.
   С ней было легко  разговаривать.  Поэтому  я  выкладывал  такие  вещи,  о
которых прежде помалкивал. Мне казалось, они мало чего стоят,  если  учесть,
кто о них говорит. Так, всякая ерунда о том, что движет людьми и как устроен
мир.
   Пытался втолковать, что повстанцы не  обещают  людям  в  будущем  ничего,
кроме свободы от тирании прошлого, а потому  не  вызывают  у  меня  доверия.
Убеждал, что их движение, как показывает моя нехитрая  философия,  полностью
игнорирует природу  человека.  Если  даже  удастся  когда-нибудь  опрокинуть
Империю, объяснял я, результат  будет  самый  плачевный.  Все  новые  режимы
всегда оказываются куда гаже предыдущих, иначе им просто не продержаться.  И
никаких исключений из этого правила история не знает.
   В самом деле, что предлагает ее движение вместо Империи? Я задержался  на
этой теме. Попав под власть Империи, обычные простые люди становились  более
трудолюбивыми, более зажиточными, ощущали себя в большей  безопасности,  чем
прежде. Повсюду, кроме тех мест, где активно действовали повстанцы.  Я  знал
это не понаслышке. Потом я сказал Душечке, что для большинства людей свобода
- отнюдь не главная проблема. А в том виде, в каком ее исповедуют мятежники,
обывателям эта концепция вообще чужда.
   Например, для крестьян - а  крестьяне  составляли  около  трех  четвертей
всего  населения  -  быть  свободным   означало:   обеспечить   семью   всем
необходимым, а излишки выгодно продать на рынке.
   Когда я уходил в армию, люди  на  картофельной  ферме  трудились  сообща.
Тяжелая, утомительная работа. Скучная. Но никто не  жил  впроголодь,  причем
даже в  неурожайные  годы  излишков  хватало  на  покупку  разных  городских
товаров. А вот во времена моего дедушки все наши поля были лишь одним, среди
десятков других таких Же, владением, принадлежавшим богатому помещику.  Люди
были по закону приписаны к земле и являлись частью его собственности.  Такой
же собственности, как вода, земля,  деревья  и  дичь.  Помимо  крестьянского
труда у них была масса всяких других повинностей, которые они  были  обязаны
отработать на своего лендлорда. А еще  они  должны  были  с  каждого  урожая
отдавать лендлорду фиксированную часть. Сперва. В неурожайный год  лорд  мог
забрать все.
   Да, тогда на них не простиралась темная власть Госпожи. Но что толку?  Их
блаженный душевный покой был сродни спокойствию домашних животных.
   Я напомнил Душечке, что теперь основной костяк Восстания составляют  дети
таких  землевладельцев,  которые  полны  решимости  освободить  земли  своих
предков. И восстановить там прежние порядки.
   Я сказал ей, что не питаю никаких иллюзий по части  чувств,  испытываемых
Госпожой по отношению к простолюдинам. Ни заботой, ни любовью там не пахнет.
Она уничтожила прежний правящий класс лишь для того, чтобы ее  власти  ничто
не угрожало. Чтобы заранее избавиться от возможных сложностей. У нее у самой
имелось немало отвратительных фаворитов, в чьих владениях жизнь  людей  была
сущим адом, но это ее ничуть не беспокоило.
   Под конец я попытался  доказать  Душечке,  что,  хотя  она  и  разоружила
Госпожу в Курганье, никакой реальной  угрозы  для  целостности  Империи  все
равно не возникло. Госпожа всегда была одержима навязчивой  идеей  расширить
границы Империи и раздвинуть  пределы  своей  власти.  Поэтому  она  создала
эффективный механизм управления всеми внутренними делами.  И  этот  механизм
пока что работал исправно.
   Мы летели без остановок четыре дня. На четвертый день к вечеру коричневая
земля впереди уступила место туманной голубизне моря Мук. За короткое  время
мы проделали длинный путь. Вот так и надо  путешествовать,  черт  возьми!  А
сколько всякого дерьма мы нахлебались с  Вороном,  пока  добрались  до  того
монастыря. Тьфу, пропасть! Даже вспоминать не хочется.
   Я перестал спорить с Душечкой. Чувствовал себя немного виноватым. К концу
нашего разговора она возражала мне все реже и реже. Похоже, я вывалил на нее
слишком много всякой всячины, о которой она прежде не задумывалась. Мне  уже
приходилось встречать людей, чересчур неуклонно стремившихся к  поставленной
цели. Любой ценой, не задумываясь о последствиях. Правда, от  тех  людей  не
так уж много зависело.
   Конечно же, я промахнулся. Как и многие  до  меня.  Недооценил  ее,  черт
побери.
   На следующий день я  не  сталкивался  с  Душечкой  до  полудня.  Наверно,
подсознательно избегал встречи. А когда я увидел ее, она отвернулась.
   Примерно в то же время на севере,  вблизи  горизонта,  появились  неясные
очертания  береговой  линии.  Я  почувствовал,  что  мы  начали   снижаться.
Остальные киты перестроились, образовав сверху над нами  треугольник.  Манты
поднялись в воздух и заскользили в сторону побережья.
   - Что случилось? - спросил я на языке знаков. - Где мы находимся?
   - Приближаемся к Опалу, - замелькали ее пальцы.  -  Надо  отыскать  детей
Ворона. Мы заставим его взглянуть в лицо своему прошлому.
   Еще одно свидетельство того, насколько ценит и уважает ее Праотец-Дерево.
Ведь он спешно отозвал своих подданных из-под стен монастыря и  приказал  им
торопиться на север. Времени у него было в обрез, и все же  он  позволил  ей
прервать полет по причине, которую она считала для себя важной.
   Полагаю, Ворон не знал, что его  ждет.  Бедолаге  потребуется  поддержка,
когда это произойдет. Я пошел взглянуть на него.

Глава37

   В четыре утра ничего не происходило, размышлял Смед. Солдаты отдыхали или
бездельничали где-то, потому что даже у самых отъявленных сорвиголов хватало
здравого смысла, чтобы в такое время спокойно спать в своих постелях. Пекари
еще не торопились к своему тесту и к печам. Тишину нарушали лишь  шум  дождя
да журчание воды, льющейся с крыш. Он и Рыбак  двигались  бесшумно.  Старик,
похоже, даже почти не дышал.
   На этот раз задача была сложнее. В отличие от колдуна, врач видел  раньше
их обоих. С другой стороны, они нарочно отправились на дело в такой  собачий
час, рассчитывая захватить лекаря прямо в постели.
   То, что они смогли припомнить о визите к врачу, позволяло надеяться,  что
попасть внутрь будет нетрудно. Но само  дело  придется  делать  очень  тихо,
поскольку, как они подозревали, в доме жила еще и экономка. А им  совсем  не
хотелось брать на душу лишний грех.
   - Пришли, - сказал Смед.
   Врач, как и колдун, был достаточно богат, чтобы жить  в  построенном  лет
десять назад отдельном доме, совмещавшем в себе жилые помещения, приемную  и
кабинет. Здание было довольно старым. Выстроено еще за пару лет до того, как
эта часть города сгорела  дотла,  после  столкновения  между  повстанцами  и
наемниками, служившими Империи. Потом здесь  начали  селиться  представители
среднего класса, возводившие свои дома прямо на могилах прежних жителей.
   - Парадная дверь и дверь в приемную, - пробормотал Рыбак. -  Должен  быть
еще черный ход. Позади таких домов обычно есть маленький огороженный  садик.
Три окна. Удивительно, что уличная шпана до сих пор не переколотила все  эти
зеркальные стекла.
   Приемная врача находилась чуть сзади  и  сбоку,  в  отдельном  помещении,
прилепившемся к стене дома. Здесь имелись  дополнительное  крылечко  и  своя
дверь. Рядом с дверью бросалось в глаза огромное, шести футов шириной,  окно
с зеркальным стеклом.
   - Вперед, - прошептал Рыбак.
   Быстро перебежав улицу, Смед припал к земле под одним из  передних  окон.
Там, где тень была погуще. Про себя он ругал погоду на чем свет стоит. Он  и
так чувствовал себя достаточно скверно, а тут еще промок до нитки под дождем
и дрожал от пронизывающего холода.
   Рыбак подоспел, когда Смед проверял окно. Закрыто наглухо. Обнаружив это,
он не удивился. Старик попробовал парадную дверь. С тем же результатом. Смед
обошел его и подкрался ко второму окну. И тут глухо. Тогда он тихо скользнул
за угол.
   Рыбак был уже здесь; он притаился  у  двери  в  приемную,  которую  успел
приоткрыть дюйма на три. Сжимая в руке нож, Смед присоединился к нему.
   - Здесь что, открыто?
   - Да. Мне это совсем не нравится.
   - Может, для клиентов, чтобы они могли войти сюда в любое время?
   Рыбак быстро ощупал рукой внутреннюю поверхность двери.
   - Может быть, - согласился он. - Но там тяжелый  и  крепкий  засов.  Надо
действовать очень осторожно.
   - Осторожность - мое второе имя.
   Рыбак открыл дверь пошире, заглянул внутрь.
   - Чисто, - сказал он и проскользнул в приемную.
   Смед вошел следом, сразу же направившись к двери, ведущей из  приемной  в
дом. Та тоже оказалась незапертой. Она открывалась в его сторону. Он потянул
за ручку. Дверь отворилась легко и беззвучно.  Не  заметив  в  этой  комнате
ничего подозрительного, он шагнул внутрь.
   Может быть, ему послышался шелест одежды.  А  может,  -  звук  затаенного
дыхания. Может быть, и то и другое. Смед резко повернулся и бросился прочь.
   Его левую лопатку словно  огнем  обожгло.  Приземлившись  на  колени,  он
увидел столкнувшийся с Рыбаком в приемной смутный силуэт.
   - Черт. - сказал старик, и в тот же момент фигура пронзительно  завопила,
а затем метнулась в сторону, выбила зеркальное стекло и выскочила наружу, на
какой-то шаг опередив Смеда.
   - Это был он, - сказал Рыбак, подойдя к окну.
   - Надо думать. Похоже, он нас ждал.
   - Слишком шустрый. Наверно, вычислил все остальное тоже. Нельзя позволить
ему уйти. - Рыбак выпрыгнул в окно.
   Врач удирал со всех ног, нелепо размахивая  руками.  Бегать  этот  жирный
ежик совсем не умел.
   Смед выпрыгнул вслед  за  Рыбаком.  Через  несколько  секунд  он  обогнал
старика. Расстояние между ним и его жертвой, которая  сперва  имела  фору  в
шестьдесят  ярдов,  стремительно  сокращалось.  Оглянувшись  назад,   лекарь
споткнулся. Смеду удалось  выиграть  десять  ярдов,  прежде  чем  тот  снова
восстановил равновесие. Ужас придал врачу новые силы, и ему целых  полминуты
удавалось сохранять прежнюю дистанцию.
   Он знал, что убежать ему не удастся.  Смед  знал,  что  врач  это  знает.
Несмотря на то что того гнала вперед слепая паника, у него  была  конкретная
цель, место, к которому он стремился...
   Врач резко вильнул вправо, в узкий проход между домами.
   Смед замедлил бег, осторожно приближаясь к повороту.
   В темноте слышался удаляющийся топот.
   Смед двинулся на звук шагов. Поворачивая за  следующий  угол,  он  удвоил
осторожность. И опять зря. Боже, как тут было темно! Третий поворот.
   Он резко остановился. Звуки поспешных шагов впереди стихли. Он  попытался
уловить дыхание жертвы, но ничего не услышал, потому что запыхался сам.
   Теперь что?
   Делать нечего, надо идти.
   Он присел и начал осторожно продвигаться вперед, переваливаясь с ноги  на
ногу, словно утка. Его мускулы запротестовали. Оставалось только  радоваться
той выносливости,