овезло, - говорил блондин, - посему, пан
Шимон, пришлось принять дополнительные меры  предосторожности.  У  нас  есть
своя система сигнализации, а наш человек безотлучно  стоит  у  входа  внизу.
Чуть что, прозвенит звонок, пан Шимон.
   - И тогда что? - спросил пан Шимон, слушавший с напряженным вниманием.
   - Ничего. Полный порядок. Гости прячут деньги и карты и играют в бридж по
пятьдесят грошей. Это не запрещено. Рулетки складываются и тоже превращаются
в столики для бриджа. Все пьют,  закусывают  и  танцуют  с  дамами.  Обычная
вечеринка. В чем же можно нас обвинить?
   - Ни в чем, - признал пан Шимон. - Деньги не отберут?
   - С какой стати? Закон не запрещает иметь деньги и носить их при себе. За
деньги  не  беспокойтесь,  пан  Шимон,  можете  спокойно  приходить  сюда  и
развлекаться на всю катушку. Вы же сами видите, как у нас уютно и безопасно.
   Пан Шимон Салакшак неспокойно затоптался на месте. Лицо его  побагровело,
а в глазах зажегся алчный огонек.
   - Ну что ж, - попробовать можно, - пробурчал он, направляясь к рулетке.
   К тощему блондину подошел жгучий брюнет низенького роста.
   - Ну как? - тихонько спросил он. - Клюнуло? Блондин кивнул. С минуту  они
наблюдали за игроками, сидевшими к ним спиной.
   - Закорюка здесь, Лысый здесь, Часовщик, Фриц, Черномазый, Шимон  играет,
- шепотом подсчитал брюнет. - Редкий случай. Ставлю цветок, пусть знают, что
пора начинать.
   Блондин, подумав, кивнул. Брюнет неспешно  подошел  к  открытому  окну  и
передвинул на середину подоконника огромный горшок с фикусом, прятавшийся за
шторой в углу. Горшок был такой тяжелый, что брюнет, не в силах поднять его,
с  трудом  проволок  по  подоконнику,  не  заметив,  что  вместе  с  горшком
передвинулась и зацепившаяся  за  него  нейлоновая  леска,  прикрепленная  к
звонку, висящему под подоконником.
   Он вернулся в прихожую к блондину, взглянул на часы и сказал:
   - Подождем минут пятнадцать или двадцать. Дадим Шимону разыграться...
   В этот самый момент из входных  дверей  дома  выглянул  пожилой  мужчина,
покинувший свой пост на первом марше лестницы, - он  только  что  обнаружил,
что у него кончились спички, а курить хотелось невыносимо. Мужчина  пребывал
в нерешительности - оглядел улицу, совершенно пустую, взглянул вверх,  кинул
взгляд назад и скорым шагом направился к табачному магазинчику.
   Лишь только он исчез в магазинчике, к дверям, из которых  он  выглядывал,
приблизились Тереска. Бушевавшая в ней буря чувств не утихла,  ей  казалось,
что она вот-вот разорвется от переполнявшего ее бешенства. Обходя рытвину  в
тротуаре, Тереска подалась к стене здания, возле которой  валялась  огромная
картонная коробка, и с силой, от  всего  оскорбленного  сердца  саданула  по
коробке ногой.
   Коробка пулей пронеслась вдоль стены и зацепилась за тоненькую нейлоновою
леску, уходившую куда-то вверх. Внизу леска была привязана к крюку,  вбитому
между плитами  тротуара.  Коробка,  отскочив  от  стены,  снова  подкатилась
Тереске под ноги, и она еще раз мстительно пнула ее ногой.
   Словно в ответ на пинок, за ее спиной что-то страшно загрохотало, Тереска
в ужасе обернулась и увидела на тротуаре громадный горшок с фикусом.
   Какое-то время она стояла, затаив дыхание и стараясь уразуметь, откуда  и
каким чудом она сбросила этот здоровенный горшок. Ведь она же  всего-навсего
пнула ногой пустую коробку! Над ее головой послышались какие-то голоса,  она
посмотрела наверх: в окне на четвертом этаже  что-то  происходило,  какой-то
скандал, затем  голоса  стихли,  словно  бы  скандалисты  разом  отдернулись
внутрь, и окно с треском захлопнулось. Тереска испугалась, что сейчас к  ней
начнут из-за этого горшка цепляться, а она ничего  объяснить  не  сможет.  И
вообще с нее хватит, ей надоело ходить в преступниках.
   «Этого только недоставало! - разгневанно думала Тереска. - Таким здоровым
горшком меня могло пришибить на месте! Пускай выпутываются сами...»
   Тереска увидела, что от Пулавской к дому бежит какой-то человек, еще один
показался на другой стороне улицы. Решив не давать никаких  объяснений,  она
поспешно юркнула в ближайшие двери.
   А за окном, из которого вылетел злополучный горшок,  бушевал  дантов  ад.
Сигнальный звонок внутри и страшный грохот снаружи всех заставил вскочить на
ноги. Гости лихорадочно рассовывали по карманам деньги и карты, в том  числе
и приготовленные для бриджа и  призванные  служить  маскировкой.  Со  звоном
летели  на  пол  поспешно  хватаемые  рюмки,  кто-то   сбросил   тарелку   с
бутербродами и влез туда  всей  ногой,  кому-то  прищемило  палец  рулеткой,
спешно преобразуемой в столик. Если бы  кто-то  заглянул  в  этот  момент  в
квартиру, то наверняка решил бы, что  попал  в  сумасшедший  дом,  а  не  на
вечеринку.
   Минут через десять суматоха слегка улеглась. Никто из чужих в квартире не
появился,  и  причина  тревоги  продолжала  оставаться  загадочной.   Гости,
симулируя игру в бридж и  танцуя  якобы  беззаботно,  пребывали  в  страшном
напряжении, пока наконец низенького роста жгучий брюнет не  отважился  сойти
вниз.
   Внизу он увидел пожилого мужчину, убиравшего обломки горшка.
   - В чем дело? - с тревогой спросил он. - Что тут произошло?
   - А бес его знает, - ответил тот. - Здесь все тихо, это там у вас. Какого
черта вы швыряетесь горшками в окно? Надо было меня предупредить!
   - Был сигнал тревоги. Звонок прозвенел.  Никто  ничем  не  швырялся.  Что
здесь творилось?!
   - Да ничего не творилось, чтоб мне  сдохнуть!  Тишь  да  гладь,  и  вдруг
бухнуло. От вас это, от вас  кто-то  спихнул  горшок!  Сюда  живая  душа  не
входила!
   В голосе мужчины проскальзывали неуверенные нотки, однако он  ни  в  коем
случае не желал признаваться, что отскочил на минутку,  тем  более,  что  на
улице и правда никого не было. Или кто-то прошел через двор? Но чтобы задеть
за сигнальную леску, все равно надо выйти на  улицу...  Несуразица  какая-то
получается...
   - Нет, ты все-таки ответь, что случилось, - не отставал от него брюнет. -
Нашкодила нечистая сила?
   - Похоже на то. Или приблудный кот.
   - И точно в то самое время,  когда  все  собрались,  -  возмущенно  начал
брюнет, но продолжать не стал, что-то разгневанно бурча  себе  под  нос,  он
выглянул во двор, еще раз оглядел улицу и, войдя в дом, стал подниматься  по
лестнице. К счастью, ему  не  пришло  в  голову  заглянуть  в  подвал,  где,
вжавшись в стену, стояла насмерть перепуганная Тереска.
   Она боялась выбраться из дома через двор,  так  как  не  знала,  есть  ли
оттуда куда-нибудь выход. Дорогу на улицу преграждал  мужчина,  сметавший  с
земли черепки. Она невольно подслушала странный разговор,  не  понимая  пока
его смысла, и с облегчением вздохнула,  когда  собеседники  разошлись:  один
стал подниматься вверх, а другой понес черепки на  помойку.  Она  быстренько
проскользнула в подъезд, а оттуда выскочила на Бельгийскую.
   Только пройдя половину  пути  до  дома,  Тереска  немного  оправилась  от
потрясений, преследовавших ее всю вторую половину дня. Она шла  так  глубоко
погрузившись в свои мысли, что не увидела распахнутой настежь двери сапожной
мастерской.
   Мастерская принадлежала знакомому сапожнику, взявшему в починку ее туфли.
Надеясь на сегодняшние  деньги,  она  упросила  его  сменить  ей  каблуки  в
неслыханно короткий срок. Как раз сегодня она намеревалась забрать туфли, но
из-за обилия потрясений напрочь про них забыла.
   Сапожник заметил свою юную клиентку, когда  она  проходила  мимо  дверей.
Обещанные туфли были уже готовы. Человек он был услужливый и  добродушный  -
поняв, что девушка впала в глубокую задумчивость, он сорвался с табуретки  и
выскочил на улицу.
   - Проше пани! - приветливо прокричал он. - Проше пани! Ваши туфельки  уже
готовы!
   Тереска обернулась, увидела перед собой размахивающего руками сапожника и
вспомнила все. В ее несколько сдвинувшейся психике  прочно  засело  ощущение
полученного финансового удара, силы которого она  еще  не  успела  осознать,
помнила только, что ее  ограбили  при  расчете,  а  за  туфли  надо  платить
сегодня, нет, надо совсем сдуреть, чтобы пойти этой  дорогой!  Какой-то  миг
она вглядывалась в добряка-сапожника расширенными  от  перепуга  глазами,  а
потом развернулась и кинулась наутек. Мастер остолбенел.
   - Проше пани... - прошептал он еще раз, изумленно глядя вслед удалявшейся
галопом Тереске. Ни один  из  его  клиентов  не  реагировал  столь  странным
образом на приятную весть. Сапожник с минуту  постоял  в  оцепенении,  затем
очнулся и, качая головой, вернулся к себе.
   Совершенно выведенная из  равновесия  Тереска,  тяжело  дыша,  домчалась,
наконец, до дома  и,  переступив  порог,  чуть  не  споткнулась  о  Янушека,
раскинувшего по всей прихожей электрические провода.
   - Чего летишь, как на пожар?  -  заинтересовался  Янушек.  -  Осторожнее,
гляди, куда наступаешь!
   Тереска перевела дух, сердито взглянула  на  брата  и  выпутала  ногу  из
клубка проволоки.
   - За мной гнался сапожник, - пояснила она. Янушек недоверчиво скривился.
   - Мания преследования, - изрек он диагноз. - То машины за тобой гоняются,
то сапожники. Тебе пора лечиться в закрытом заведении.  Надо  сказать  отцу,
чтобы он тебя отвез в дурдом, а я займу твою комнату.
   - Придержи язык, а то узнаешь! - взъярилась  Тереска,  останавливаясь  на
лестнице. - И так вокруг одни огорчения и сплошное свинство, сегодня  еле  в
живых осталась, и ты туда же! В собственном доме подстерегает враг!
   В Терескином  голосе  звучало  такое  искреннее  отчаяние,  что  Янушеку,
имевшему в сущности доброе сердце, стало  не  по  себе.  Он  встревожился  и
ощутил прилив братских чувств.
   - В кухне для тебя обед оставлен, - великодушно известил он. - И кисель с
кремом. Я еще не весь успел съесть. Бери.
   Столь явное проявление братской доброжелательности после всех  мук  этого
несчастного дня оказалось благотворным для Терескиного самочувствия,  и  она
вновь обрела способность размышлять.
   Обедать ей пока не хотелось. Действительность  была  такова,  что  всякий
аппетит  отбивала.  Жизнь   казалась   омерзительной,   кошмарной,   будущее
беспросветно черным, мир не заслуживал того, чтобы жить в нем.
   «Нет, в таком состоянии жить нельзя, - подумала Тереска. - Надо  все  это
как-то распутать, иначе мне придется утопиться. Или повеситься». Она уселась
за письменный стол, вынула лист бумаги и  приступила  к  составлению  списка
своих несчастий, поняв, что иначе с ними никак не разделаешься.
   Первым пунктом, разумеется, пошел Богусь.
   1. Богусь пропал.
   Пункт первый вверг ее в меланхолическую задумчивость, но, тряхнув головой
и решив себя пожалеть потом, Тереска продолжила опись.
   2. Денег у меня нет.
   3. Подложили свинью с уроками.
   4. Выставила себя дурой перед сапожником.
   5. Магнитофона нет.
   6. С именинами много хлопот.
   7. Я не понимаю бандитов.
   8. Чулки поехали.
   9. Не хватает проблем.
   10. Я бестолкова и неинтеллектуальна.
   Список несчастий Тереска составляла всякий раз,  когда  их  накапливалось
слишком много, и всякий раз неизменно прибавляла последний  пункт,  хотя  не
переставала надеяться, что когда-нибудь сможет его аннулировать.  На  данный
момент он оставался более чем актуальным.
   Она прочитала список два раза и  сама  себе  подивилась.  «И  вправду,  -
подумала  она,  не  без  сарказма,  -  пункт  девятый  плюс  все  предыдущие
неопровержимо свидетельствуют о десятом».
   Теперь предстояло проанализировать все пункты списка по  порядку.  Богуся
она оставила на десерт и  занялась  деньгами.  До  нее  наконец  дошло,  что
понесенный ею ущерб  ограничился  суммой  в  двести  сорок  злотых,  а  это,
собственно  говоря,  не  так  уж  много.  К  тому  же  предполагались  новые
поступления: завтра за Мариолку, послезавтра за Тадзика. Так что особой беды
не случилось. Напрасно она убежала от сапожника, денег у нее вполне хватало,
чтобы выкупить туфли, ведь до завтра ей больше ста злотых не понадобится.
   Пункт третий сперва не  поддавался  беспристрастному  осмыслению.  Однако
хорошенько  поразмыслив,  Тереска  все  же  пришла  к  выводу,  что   ничего
особенного с ней не произошло. Всем известно, что в этом мире  мошенничество
и подлость в большом ходу. Правда, сама она выказала себя глупой гусыней, но
могло быть и хуже. К тому  же  случившееся  бросало  тень  на  эту  паршивую
семейку, а вовсе не на нее, так что пора бы и успокоиться.
   Заодно ей припомнился разбитый цветочный горшок, и подслушанный разговор,
припомнился вдруг и тот тип, что шел по противоположной стороне улицы, -  ей
тогда уже почудилось в нем что-то знакомое.  Ну  конечно  же,  это  был  тот
потрясший их своим благородством садовник, смахивающий на гориллу!
   У Терески даже на  душе  потеплело  при  воспоминании  о  нем,  и  анализ
дальнейших пунктов проводился уже не  в  столь  мрачном  состоянии  духа.  С
сапожником она уладит дело  завтра,  что-нибудь  придумает  для  объяснения.
Магнитофон...  Ну,  тут  уж  ничего  не  попишешь,  на  магнитофон  придется
подкопить деньжонок, всякую дешевку она покупать не станет. Именины. Она уже
решила, что отдельного приема устраивать не будет,  пусть  все  делается  по
воле рока. Что до бандитов, надо  будет  при  первой  же  оказии  что-нибудь
выпытать у этого Скшетуского. А чулки отдать в ателье, где поднимут петли.
   Не хватает проблем. Это ж  надо,  внести  в  список  такую  глупость!  Не
хватает! Очень кстати ей припомнилась выявленная в школе аморалка, потом все
сегодняшние передряги, и Тереска осознала, что проблем достаточно. Во всяком
случае, вполне хватает для легкой светской беседы на житейские темы.
   Перед пунктом десятым, неизменно актуальным, она смирилась,  признав  его
Божьим напущением. Интеллект - врожденное свойство, против рожна не попрешь,
значит, покончено и с последним пунктом.
   Таким образом, можно было вернуться к пункту первому, то есть  к  Богусю.
До именин оставалось тринадцать дней. Тереска  настроила  себя  на  то,  что
раньше он не появится. Торчит наверное в своем Вроцлаве, но  уж  на  именины
прибудет обязательно. Они падают как раз на субботу.
   Она лицезрела Богуся глазами души. Вот он входит с букетом  красных  роз,
на семью это произведет потрясающее впечатление. Да черт с ней, с  семьей...
Богусь войдет, сверкая белозубой улыбкой, приблизится к  ней,  опустится  на
одно колено...
   Все плотины, поставленные  рассудком,  прорвало.  Слишком  долго  Тереска
отказывала  себе  в  чарующих  мечтах  о  Богусе,  занятая   унылой   прозой
повседневной  жизни.  Где-то  там,  в  закоулках  сознания,  еще   не   утих
предостерегающий шепот, что  все  это  пустые  фантазии,  причем  совершенно
идиотские, кто же нынче станет пользоваться реквизитом прошлого века,  какие
розы, какое колено, ни один нормальный человек  ни  за  какие  сокровища  не
отважится выставить себя на посмешище,  но  очарование  романтической  сцены
было столь велико, что Тереска не могла его одолеть. Правду сказать, если бы
Богусь действительно выкинул бы этот номер с коленом, Тереска и сама  решила
бы, что у него не все дома, но почему же  хотя  бы  не  помечтать  об  этом?
Допустим, что это вовсе никакой не номер, а  общепринятая  манера  выражения
чувств, и если к тому же учесть очарование Богуся...
   Янушек, давно уже стоявший внизу и криками призывавший Тереску  к  обеду,
решил наконец, что она или оглохла, или спит, или  покончила  с  собой,  что
вполне возможно, если вспомнить, в  каком  состоянии  она  вернулась  домой.
Последняя версия заставила его  подняться  наверх.  Он  осторожно  приоткрыл
дверь, заглянул и пристыл к месту от изумления.
   Сестра сидела на стуле, повернувшись боком  к  письменному  столу.  Глаза
закрыты, губы изогнуты в блаженной  улыбке.  Вдруг  она  склонилась  вперед,
очень низко, сделав руками такой жест, словно брала что-то,  чем  собиралась
вытереть лицо. Секунду подержав в руках эту штуку, она ее  целовала.  Янушек
сразу решил, что штуковина прозрачная  и  потому  ее  не  видать,  непонятно
только, зачем Тереска ее целует. Когда она опустила руки, в  которых  ничего
не оказалось, он понял, что сестра проделывает свои фокусы с воздухом.
   - Чтоб мне... - в ужасе прошептал он.
   Крики снизу до Терески не доходили, зато тихий шепот  у  двери  прогремел
иерихонской трубой. Она очнулась,  лишь  наполовину  запечатлев  поцелуй  на
устах коленопреклоненного  Богуся,  и  секунду  размышляла,  как  поступить:
придумать своим действиям объяснение или без  лишних  слов  убить  брата  на
месте. Тереска выбрала первое.
   - Зачем пожаловал? - сурово спросила она.
   - Чтоб мне сдохнуть, - наконец докончил фразу Янушек. - Что ты делаешь?
   - Упражняюсь в наклонах. Сознательная координация различных групп мышц  в
произвольно выбранных частях тела. А что?
   Янушек встряхнулся. Изобилие ученых слов так его устрашило, что он  решил
прекратить расспросы, опасаясь, что сестра прочитает ему целую лекцию да еще
начнет выпытывать, что он знает из анатомии.
   Сидя за письменным столом, Тереска в восьмидесятый раз  перечитывала  две
фразы, размашистым почерком написанные на  именинной  открытке:  «УСПЕХОВ  И
СЧАСТЬЯ НА СТО ЛЕТ! ЖАЛЕЮ, ЧТО МЕНЯ НЕТ РЯДОМ. Б.»
   Эти слова так прочно обжились в ее памяти, что смысл их уже не доходил до
нее. Вглядываясь в них с нежной укоризной, Тереска сожалела, что открытка не
пришла в субботу. Ну почему, почему она не пришла в субботу? Это избавило бы
Тереску от многих мук. Именины  остались  бы  в  ее  памяти  милой  домашней
вечеринкой, а не кошмаром, не отчаянием, не катастрофой. Разве может человек
столько вынести? Значит, может, и выстраданного не отнимешь...
   Опоздание в школу в день именин ей простили. Ни один педагог, даже  самый
суровый,  не  решился  бы  погасить  сияние,   исходившее   от   Терески   и
пронизывающее все вокруг ожиданием счастья. Впрочем, если бы и не  простили,
счастья от этого не убавилось бы.
   Источников  счастья  было  два.  Первым  оказался   взлелеянный   мечтами
долгожданный магнитофон с несколькими катушками пленок,  совместный  подарок
от всей семьи, а вторым... второй податель счастья наверняка ехал сейчас  из
Вроцлава в Варшаву. Магнитофон Тереска обнаружила на обеденном столе,  когда
утром спустилась вниз, и не было на свете такой силы, которая помешала бы ей
как следует рассмотреть его и насладиться чувством  обладания.  Опоздание  в
школу  никакого  значения  не  имело.  Пан  Кемпиньский,   дававший   дочери
инструкции, как обращаться с магнитофоном, тоже опоздал на службу.
   - Так приятно дарить Тереске  подарки,  -  признался  он  потом  жене.  -
Девочка так умеет радоваться!..
   С упоением слушая первые звуки записей, Тереска подумала, что если  рядом
с магнитофоном посадить Богуся, то это, пожалуй,  будет  слишком  прекрасно,
чтобы оказаться правдой...
   Из школы домой она летела на крыльях. Впереди было много  дел.  Помочь  с
готовкой  праздничного  ужина,  причесаться,  одеться,  прослушать   пленки,
сделать этот неописуемо сложный макияж - изысканный, не сразу бросающийся  в
глаза...
   Мир прекрасен! Жизнь великолепна! Темные, низко нависшие тучи не имели  к
ней никакого отношения, а нудный монотонный  дождик  вообще  можно  было  не
замечать. Для Терески светило солнце, а небо сияло ослепительной голубизной.
   На мокром скользком асфальте осторожно продвигавшимся машинам то  и  дело
отказывали тормоза. Увешанная сумками женщина преклонных лет, переходя улицу
в запрещенном месте,  вдруг  заспешила,  трусцой  побежала  к  тротуару,  но
споткнулась о бордюрный камень и упала на колени в  лужу,  выпустив  из  рук
свою ношу. Тереска сегодня любила всех людей, а угодивших в  беду  особенно.
Полная сочувствия, она тут же кинулась  к  старушке,  чтобы  поднять  ее.  С
другой стороны к пострадавшей подбежал какой-то молодой человек.
   - Яйца! - в отчая