тащить ее  из  этой
истории. - Я ничего и не делал.
   - Да-да, - прошептала Вера, - ты сделал это. Ты  убил  его.  Это  все  ты
виноват! - Она вновь перешла на крик. - Ты сделал это, Джино! Ты!
   С ней снова началась истерика.
   Глядя в потолок, Джино размышлял о том, что он должен сейчас предпринять.
   Бракосочетание Маргарет О'Шонесси и Майкла Флэннери  состоялось  накануне
Нового года. В качестве подарка он преподнес ей кольцо  -  дешевую  подделку
под изумруд - и ключ от номера в отеле.
   - Я раздобыл для нас комнату, как и обещал! - в волнении воскликнул он.
   Раскрасневшиеся от выпитого в честь  знаменательного  события  пива,  они
поспешили в свое гнездышко.
   Отель произвел на Маргарет довольно тягостное впечатление,  однако  когда
Майкл начал ласково и нежно раздевать ее в номере, она расслабилась.
   - У нас впереди целая ночь, - сказал он. - И  если  первый  раз  тебе  не
понравится, мы будем пробовать еще, еще и еще.
   Но первый раз ей понравился. И все-таки они повторяли его еще, еще и еще.
До тех пор, когда сил хватило лишь на то, чтобы лежа без  движения  негромко
переговариваться, строя планы на будущее.
   Где-то в половине четвертого утра они заснули.
   А через пятнадцать  минут  в  соседней  комнате  вспыхнула,  по-видимому,
ссора. Шум стоял ужасный. Маргарет проснулась немедленно. Она  ясно  слышала
два раздраженных голоса, мужской и женский. О чем  они  говорили,  разобрать
было невозможно, хотя время от времени слова слышались совершенно отчетливо.
   - Сука.., грязная тварь.., терпеть тебя нет сил...
   Потом наступило короткое затишье. Маргарет подумала, что пара  за  стеной
наконец успокоилась. Но не тут-то было. Послышался громкий мужской голос.
   - Я выбью из тебя всю эту дурь, сука!
   За этим заявлением последовали отвратительные звуки хлестких ударов.
   Сидевшая на кровати Маргарет окаменела. Майкл мирно храпел во сне.
   Ей захотелось разбудить  его.  Доносившиеся  из  соседнего  номера  звуки
пугали ее - это были крики и стоны женщины, которую бесчеловечно избивают.
   Она осторожно толкнула Майкла в бок. Тот не пошевелился. Тогда она  вновь
забралась под простыни, пытаясь подушкой отгородить себя от внешнего мира.
   Ничего не  получалось.  Женские  крики  становились  все  громче,  ссора,
видимо, переходила в примитивное избиение.
   Маргарет вновь уселась в постели, твердо решив во  что  бы  то  ни  стало
разбудить своего мужа. К тому времени, когда ей кое-как удалось это сделать,
она почувствовала легкую злость.
   - Меня могли бы  изнасиловать  и  убить  в  этом  грязном  номере,  Майкл
Флэннери, а вы бы в это время продолжали как ни в чем не бывало спать,  -  с
упреком заявила она.
   Он глуповато улыбнулся.
   - Что такое случилось, моя козочка? Шум за стеной стих.
   - Майкл, там за стенкой люди орут и дерутся.  Такого  я  еще  никогда  не
слышала. Там избивают женщину. Я думаю...
   - Я.., убью.., тебя...
   Произнесенные нечеловеческим голосом, эти слова были ясно  слышны  сквозь
тонкую стену. Майкл вскочил.
   - Подонок! - Это был все тот же истерический, похожий на женский,  голос.
Затем раздался звук выстрела. Затем новое "подонок!".
   Майкл Флэннери натягивал брюки.
   - Останься здесь, Маргарет. Я пойду и вызову полицию.
   - Майкл! Не оставляй меня одну!
   На ходу застегивая рубашку, он уже хлопнул дверью.
   - О Господи, помоги мне!
   В страшной спешке она трясущимися  руками  начала  одеваться.  Никогда  в
жизни ей не приходилось еще испытывать  такого  страха.  Конечно,  это  было
наказанием. Наказанием Божьим за  полную  безудержных  плотских  наслаждений
ночь.
   - Зачем ты это сделал? - раздалось за стеной. - Для чего ты, это  сделал.
Джинов Маргарет  О'Шонесси  на  протяжении  последующих  нескольких  месяцев
бессчетное количество раз повторяла эти слова. Они оказались  единственными,
которые она запомнила.

КЭРРИ

1941

   - Как тебя зовут, девочка?
   Толстый  человек  в  горчичного  цвета  костюме  смотрел  на  нее  сквозь
полуопущенные веки, правой рукой почесывая между ног.
   - Кэрри.
   Она старалась, чтобы ответ прозвучал  помягче,  хотя  внутри  у  нее  все
кипело от негодования. Девочка, как  же!  Ей  двадцать  восемь  лет,  у  нее
ребенок - и все-таки "девочка"!
   Он продолжал играть своими яйцами, как будто ее вовсе не было в комнате.
   - Ты нашла себе работу, - принял он наконец решение. - Заработок  не  так
уж велик, но таким девочкам, как ты,  не  составит  большого  труда  поиметь
кое-что на чаевых. - Он подмигнул.  -  Или  даже  больше,  ото,  ты  знаешь,
зависит...
   Ей очень хотелось сказать: "Долбать я хотела тебя, толстяк, и твою вшивую
работу". Однако вместо этого вежливо поблагодарила:
   - Большое вам спасибо, мистер Уордл. Я могу выйти уже сегодня вечером?
   Оставив на минуту мошонку в покое, он ласково потрепал Кэрри по плечу.
   - Да, рыбонька. Это будет замечательно. Надень  что-нибудь  такое,  чтобы
были видны твои чудные...
   Из  полуосвещенного  кабинета  Кэрри  вышла   в   еще   более   сумрачный
танцевальный зал, пересекла его, оказалась на улице и села в автобус, шедший
к ее дому.
   Дом.
   Комната в запущенном здании где-то в Гарлеме, в которой жил ее сын Стивен
и она сама.
   Дом.
   Ванны  нет.  По  ночам  бегают  крысы.  Стены  сочатся  влагой  летом   и
обледеневают зимой.
   И все же это был дом - ее и Стива. В течение уже двух  лет  ей  удавалось
как-то зарабатывать достаточно денег для них двоих.
   Это нелегко. Тяжелые роды сильно ослабили ее организм.  Но  администрация
госпиталя не давала своим пациентам залеживаться. Две  недели  -  и  она  на
улице, с жалким пособием в кармане и ребенком на руках. Ей удалось разыскать
женщину,  согласившуюся  присматривать  днем  за  "мальчиком,  а  сама   она
вернулась на свое старое место кассира в ресторане. Но ненадолго:  живот  ее
уже опал, пришел в норму, и хозяину стали приходить в голову  давно  ставшие
понятными для Кэрри мысли. Он уже стар, у него худые желтые руки, от  одного
вида которых Кэрри становилось дурно, и бдительная  жена,  не  сводившая  со
своего супруга ястребиного взора.  Как-то  после  обеда,  когда  посетителей
почти не оказалось, он зашел к ней, и его длинные желтые руки быстро ощупали
каждый сантиметр ее тела. В тот же день она ушла.
   Дна года вот такой работы. Хозяин и вечная с ним история. Что, интересно,
скрыто в ней такое, что заставляет мужчин желать ее тела?  Или  они  думают,
что чернокожим на все наплевать?
   Разобраться в этом Кэрри не могла. Всегда  зачесывала  волосы  назад,  не
позволяла себе никакой косметики,  одевалась  проще  некуда.  Но  и  это  не
отпугивало их.
   Она меняла места работы, пыталась сводить  концы  с  концами  и  внезапно
поняла, что валяет дурака. Уж если мужчины так хотят се,  то  почему  бы  не
заставить их за это платить? Одна ночь на панели  принесет  ей  куда  больше
денег, чем неделя работы.
   Вот только сможет ли она вновь начать продавать свое тело? Отвратительное
ощущение того, что ты не личность, а вещь, кусок мяса...
   Конечно, тут могут помочь наркотики...
   Она запретила себе думать об этом. У нее  сын,  Стивен,  и  ей  хотелось,
чтобы у мальчика было в жизни чуть больше, чем мать-проститутка.
   В дансинге неподалеку от Таймс-сквер она получила работу несколько  иного
рода. Во-первых, ей хотелось работать по ночам, с тем, чтобы  дневное  время
проводить с сыном. Во-вторых, дневная работа означала только мытье полов или
разовые поручения какой-нибудь ленивой белой домохозяйки.
   Кэрри отдавала себе  отчет  в  том,  что  новая  работа  чревата  старыми
ситуациями. Ну так и что ж? В любом случае ей пришлось  бы  давать  мужчинам
отпор - а в переполненном дансинге это должно быть даже проще.
   Пухленькая мексиканка по имени Сьюзита объяснила ей, что к чему.
   - Когда он начнет слишком уж к  тебе  прижиматься,  дай  ему  коленом  по
яйцам. Одному, другому. Сама увидишь, как быстро это сработает.
   На собственном опыте Кэрри убедилась в том, что Сьюзита права.  Колено  в
пах оказалось куда более эффективным средством защиты, чем сотня "нет".
   Был у Сьюзиты и свой собственный маленький бизнес.  Посетителям,  которые
приходились ей по вкусу, она оказывала некоторые "дополнительные" услуги.
   - Это вовсе не так плохо, - поучала она Кэрри. - Ведь я сама его выбираю.
Почему бы и тебе не попробовать? Ведь  тебе  же  нужны  деньги,  а  это  так
просто. Берешь только тех, кто тебе нравится.
   Кэрри покачала головой.
   Сьюзита рассмеялась.
   - Ты еще передумаешь, я знаю.
   Недели через три после этого разговора Стивен  вдруг  заболел,  подхватив
какую-то непонятную вирусную инфекцию. За ночь он из  здорового  двухлетнего
мальчика превратился в слабого, анемичного задохлика.  Вместе  с  ним  Кэрри
обошла многих врачей и специалистов, но ни один из них не  смог  определить,
что же такое случилось с ее сыном.
   Прошло еще несколько недель, и ей предложили положить его  в  клинику  на
комплексное обследование. К этому времени Кэрри уже почти лишилась рассудка.
До этого  ей  как-то  удавалось  балансировать  на  узкой  грани  доходов  и
расходов. Теперь же счета сыпались со всех сторон.  А  девушка  из  дансинга
получает только десять центов за танец.
   И вновь ей помогла Сьюзита. Она привела Кэрри в отель, где  сама  снимала
номер, и представила дежурному за стойкой, ободряюще шепнув:
   - Тебе здесь понравится. Работа неплохая и деньги хорошие.
   Кэрри только кивнула.
   Вечером она оделась гораздо тщательнее, чем обычно. Даже мистер Уордл был
впечатлен.
   - Я бы и сам с удовольствием потратил на тебя монетку-другую, девочка.
   Кэрри независимо повела  плечами.  Может,  она  и  должна  в  самом  деле
вернуться к старой профессии, но в этот раз на своих  собственных  условиях.
Сьюзита объясняла ей, что к чему. Теперь выбирать будет она.
   Правда, этой ночью выбирать, собственно говоря, было не из кого. В  конце
концов Кэрри остановилась на  маленьком  человечке  со  смешными  маленькими
очками, висящими на самом кончике его маленького носика.
   - Не против прогуляться до отеля за углом? - спросила она его, кружась по
танцплощадке под усталые звуки танго.
   Он сделал вид, что не расслышал ее предложения,  но  его  выдало  нервное
подрагивание века. Через два танца мужчина набрался  храбрости,  чтобы  едва
слышно спросить:
   - Сколько?
   Кэрри в уме быстро подсчитала общую сумму докторских счетов.
   - Двадцать пять.
   - Да. - Человечек сделал глотательное движение.
   Он ждал ее у выхода. Ей захотелось вдруг бежать со всех ног, оставив  его
стоять здесь в  своих  дурацких  очках.  Потом  ей  захотелось  хоть  чем-то
одурманить, затуманить свой мозг. В молчании они направились к отелю.
   Дежурный за стойкой подмигнул ей и потребовал десять долларов.  Человечек
беспрекословно выложил деньги. Дежурный подал Кэрри ключи  и  подмигнул  еще
раз. Она должна помнить, что, уходя, следует оставить ему пятерку.
   На стенах номера играли неоновые отсветы. Одеяло на узенькой кровати было
серого цвета. В коврике на полу зияла дыра.
   Оба стояли неподвижно, испытывая неловкость.  Взяв  себя  в  руки,  Кэрри
потребовала деньги вперед.
   Он протянул ей пятнадцать долларов.
   - Двадцать пять, - быстро проговорила она, напоминая.
   - Но десятка ушла за комнату, - слабо начал протестовать он.
   - Двадцать пять или ничего... - она не договорила.  Он  достал  еще  одну
десятку. Кэрри через голову  стянула  с  себя  платье,  расстегнула  лифчик,
скинула трусики. Повернувшись  к  ней  спиной,  человечек  снял  брюки.  Она
улеглась в постель, как в старые времена. Он  осторожно  взобрался  на  нее.
Пенис его оказался настолько мал, что она и  не  почувствовала  его  у  себя
внутри. Через пять минут все было кончено, он мигом оделся и выскользнул  из
номера, как напуганный кролик.
   Лежа на кровати, Кэрри пустым взглядом смотрела в  потолок.  Итак,  снова
старый бизнес. Этот день запомнится ей надолго. Седьмое декабря,  тот  самый
день, когда япошки прилетели бомбить Перл-Харбор. На следующее утро  Америка
объявила войну Японии.
   Америка объявила войну.
   А она опять стала шлюхой.
   В старом ремесле для Кэрри не оставалось уже никаких секретов. И, как  бы
она ни ненавидела ее, работа Кэрри была работой профессионала. Очень скоро у
нее появились постоянные клиенты.
   Сьюзита поражалась.
   - Ты  быстро  сориентировалась.  Мне  это  нравится.  А  мистеру  Уордлу,
владельцу дансинга - нет. Как-то вечером он зазвал Кэрри в  свой  кабинет  и
заявил:
   - Ты используешь мое заведение, подыскивая себе клиентов. Прекрасно, я не
против. Я только требую свою долю.
   - Засунь свое заведение себе в задницу.
   - Больше ты у меня не работаешь, девочка.
   - Интересно, за что?
   Стивен начал потихоньку поправляться. Комната, бывшая им обоим домом, уже
больше не подходила для него. Мальчику требовалось сухое, чистое  помещение,
по возможности с небольшой террасой или  балконом,  где  он  мог  бы  дышать
свежим воздухом. Кэрри предложила Сьюзите  вдвоем  снять  квартиру  и  самим
открыть маленькое заведение. Та согласилась. Через  несколько  недель  Кэрри
разыскала просторную квартиру в районе Тридцатых улиц. Стивен получил в свое
распоряжение отдельную комнату, и Кэрри наняла шестнадцатилетнюю  чернокожую
девочку, чтобы та за ним следила.
   Улицы города были полны солдат, матросов, и все они жаждали  развлечений.
Большинство  направлялись  в  Европу,  и  перед  дальней   дорогой   каждому
необходимо было получить свою долю женских ласк. Война всегда идет на пользу
бизнесу. Вскоре у  них  появились  деньги.  Нашлась  и  третья  компаньонка,
рыжеволосая Сильвер.
   Прошло  очень  немного  времени,  и  они  с  удивлением  обнаружили,  что
превратились в самое популярное заведение города.

ДЖИНО

1947

   - Все получил, Сантанджело? - спросил его тюремный охранник.
   Да. Он получил все.
   - Ну, тогда попрощаемся.
   Да. Попрощаемся. Семь лет в тюремной камере за преступление, которого  не
совершал, - этот срок любому не покажется маленьким. Семь долгих лет, полных
монотонной  скуки,  отвратительной  пищи,   отсутствия   женщин,   восстаний
заключенных, садизма охраны. И никакой возможности делать то, что хочешь.
   Коснувшись пальцами шрама на щеке, Джино шагнул к тюремным воротам.
   Старший надзиратель был последним сукиным сыном. Он прекрасно  знал,  что
пресса будет рыскать вокруг здания тюрьмы, подобно шакалам возле  падали,  и
все-таки отказал Джино, когда тот обратился к нему с просьбой выпустить  его
на свободу тайком, ночью. Выродок.
   Ничего. У него хватит сил самому справиться с  этим.  Тюрьма  не  сломала
его. Здесь выживает сильнейший, а Джино оказался на самом верху.
   Полной уверенности походкой  он  приближался  к  воротам.  Однако  внутри
дрожал от ненависти, и больше всего на свете ему хотелось  сейчас  проломить
кому-нибудь голову. Хотя бы этой долбаной ирландке, Маргарет О'Шонесси, с ее
глупыми рыбьими глазами и писклявым  детским  голоском.  Как  же  -  главный
свидетель обвинения в нашумевшем процессе. "СЫН  УБИВАЕТ  ОТЦА!"  -  кричали
заголовки. Пресса признала его виновным еще до того, как тело  Паоло  успело
остыть.  И  пронзительный  голосок  Маргарет:  "Я   слышала,   как   женщина
выкрикнула: зачем ты это сделал, Джино?"
   Бедная, полностью  свихнувшаяся  Вера.  Когда  полицейские  закончили  ее
допрос, она, по сути, была окончательно убеждена в том, что это  он,  Джино,
нажал на курок.
   Немыслимо!
   Правдой было то, что вызванные Майклом Флэннери  полисмены  действительно
вломились в номер и обнаружили Джино стоящим над  мертвым  телом  с  орудием
убийства в руке. Также соответствовало истине и то, что поначалу он не  смог
дать убедительных показаний по  поводу  того,  что  произошло.  По  какой-то
дурацкой причине он попытался выгородить Веру. Однако  в  конце  концов  ему
пришлось сказать правду. Но тогда уже никто, черт бы их всех побрал, ему  не
поверил! Никто! Он стал заклейменным преступником, убийцей задолго до  суда.
Что это за человек, у которого поднялась рука на собственного отца?
   Адвокаты оказались кучкой жадных до его  денег  тупиц.  Они  намеревались
защищать его за немыслимую цену, но даже они не хотели ему верить. А главное
для Джино заключалось именно в том, чтобы ему поверили.
   Все друзья немедленно о нем позабыли.  -Дьюки  исчезли  где-то  в  дебрях
Южной Америки, оставив своим юристам четкие инструкции разорвать все  сделки
с Джино Сантанджело. Их это полностью устраивало. Сам он,  в  свою  очередь,
приказал адвокатам выкупить долю Освальда Дьюка во всех их предприятиях.  На
это ушла вся наличность, да еще пришлось продать кое-что из активов, но  это
было сделано.
   Судьи, политики, люди из света - все они исчезли из его жизни еще  тогда,
когда он в камере предварительного заключения ожидал начала суда.
   Преданными  оставались  только  старые  друзья,   славшие   ему   письма,
старавшиеся  по  возможности  облегчить  условия  заключения.  Алдо...  Энцо
Боннатти... Вот они были ему верны.
   И Пчелка. Она  навещала  его  каждую  неделю,  не  обращая  ни  малейшего
внимания на сатаневших писак.
   Самым истинным другом из всех  был  Коста  Дзеннокотти.  Он  бросил  свою
практику преуспевающего юриста в Сан-Франциско и прилетел в Нью-Йорк  вместе
с женой, Дженнифер.
   - Я сам поведу твое дело, - кратко заявил он.
   - Эй, послушай, - начал протестовать Джино. Он был  в  состоянии  оценить
поступок друга, но что Косте известно о том, как строить защиту по  делу  об
убийстве?
   - Я справлюсь, - сказал Коста. - И, что еще важнее, я тебе верю.
   Магические слова.
   Если бы не красноречие Косты в зале  суда,  то  неизвестно,  чем  бы  все
кончилось, вернее, каким бы  стал  приговор.  В  его  же  случае  умышленное
убийство переквалифицировали в убийство по неосторожности, за которое  Джино
получил десять лет.
   Перед  самой  смертью  Веры,  последовавшей,  совершенно  логически,   от
алкогольного отравления,  Коста  умудрился  получить  от  нее  письменное  и
заверенное подписями свидетелей призвание. Оно опоздало на семь  лет.  Джино
освободили, предложив ему какие-то жалкие крохи в качестве компенсации.
   Интересно,  какая  сумма  могла  заменить  человеку   семь   лет   жизни,
проведенные в тюремной камере?
   Ожесточившимся человеком вышел он весенним утром сорок седьмого  года  за
ворота тюрьмы. Мимо него прошла война, смерть  Франклина  Делано  Рузвельта.
Мимо него прошли новые песни, театральные постановки, моды. Где-то в далеком
прошлом остались цветы, зеленая трава и просто прогулка по Пятой авеню. Мимо
прошли семь лет жизни.
   - Что это такое на тебе надето? - спросил он. Пчелка улыбнулась.
   - Это последний крик моды, - объяснила она. -  "Новый  взгляд".  Тебе  не
нравится?
   - А чем был плох старый? Она пожала плечами.
   - Не хочешь же ты, чтобы я выглядела старомодной, не так ли?
   Пятнадцати минут в собственной  квартире  хватило  ему,  чтобы  полностью
перестать понимать, что происходит вокруг.
   Коста встретил его у ворот тюрьмы плечом к плечу с двумя телохранителями,
которым пришлось прокладывать путь через толпу журналистов и фоторепортеров.
Джино не произнес ни слова. Не обращая внимания  на  разряды  фотовспышек  и
протянутые к самому лицу микрофоны, он все переговоры с прессой  предоставил
вести Косте.
   - Никаких комментариев у него нет,  парни.  Оставьте  человека  в  покое,
дайте ему передохнуть.
   Возле особняка на Парк-авеню собралась еще  большая  толпа.  Вся  история
повторилась сначала. Ему нечего сказать этому отребью. Пусть  печатают,  что
хотят - в любом случае все равно кончилось бы этим.
   Коста проводил его наверх, где навстречу Джино бросилась Пчелка.
   - Оставлю-ка я вас вдвоем, - сказал Коста. -  Да,  Джино,  сможем  ли  мы
встретиться завтра утром, пораньше? Конечно, если т