абухли  и  стали  твердыми.  Олимпия
оказалась совершенно права. Легкий массаж, когда  его  делает  тебе  парень,
приносит удивительные результаты.
   - Я не  очень-то  умею  ладить  с  детьми.  Нижняя  губа  Марабеллы  чуть
дрогнула. Джино вытянул перед собой руки, до хруста потянулся.
   - Они уже не дети, скорее подростки.
   - Все равно. - Другое дело.
   Нервным взглядом Марабелла  изучала  отражение  своего  лица  в  огромном
зеркале. Разговор происходил в ее уборной на студии, куда Джино явился прямо
из аэропорта.
   - Что мне надеть? - обратилась она к нему с вопросом.
   - Не нужно никаких особых туалетов. Ведь они всего лишь дети.
   За столом стояла тишина. Джино был  мрачен.  Он  послал  дочь  в  дорогую
частную школу, школу для избранных, а девочка  вернулась  домой  похожей  на
вульгарную циркачку.
   Лаки с обиженным лицом сидела по его левую руку. Отец не видел  ее  целых
три месяца, и вместо того чтобы заметить,  как  она  повзрослела,  вылил  на
единственную дочь ушат  холодной  воды,  заявив,  что  выглядит  она  просто
ужасно.
   Сидевший напротив сестры Дарио не сводил глаз с Марабеллы Блю, точнее,  с
ее грудей.
   Сама же Марабелла  видела  перед  собой  только  Джино.  Нижняя  губа  ее
подрагивала, женщина не пыталась даже завязать или поддержать разговор.  Она
так и знала, что его дети возненавидят ее.
   После ужина все четверо занялись каждый своими делами.
   Дарио увязался было за Лаки, но та скрылась у  себя  в  комнате,  заперев
дверь на ключ. Ей потребовалось не менее часа,  чтобы  наплакаться  вдоволь.
Наконец она подняла телефонную трубку и дала телефонистке помер  уехавшей  к
себе в Грецию Олимпии.
   - Спасай, - заявила она, когда их соединили. - Ты можешь пригласить  меня
на лето к себе?
   - Ну конечно, - ответила ей подруга. - Само собой. Мы  устроим  тут  пир.
Настоящий пир!
   Так и случилось. В первый же день.
   Отец Олимпии, Димитрий Станислопулос, обставил свою  жизнь  на  одном  из
обласканных солнцем греческих островов с восточной пышностью. Резиденция его
была полна гостей, слонявшихся вокруг огромной  виллы  или  восхищавшихся  с
берега изящными  пропорциями  красавицы-яхты.  Приезду  новенькой  они  были
только рады, хотя Лаки, являясь всего-навсего  подругой  Олимпии,  была  вне
пределов достижения их длинных и цепких рук.
   - В отцовских гостях одно плохо - уж больно  они  все  стары!  -  смеясь,
сокрушалась Олимпия. - Зато богаты, как Крезы! А что  представляют  из  себя
друзья твоего отца?
   На какое-то мгновение Лаки ужасно захотелось сказать ей правду. Друзья ее
отца?  Самые   отъявленные   гангстеры   в   Штатах,   пользующиеся   весьма
специфической славой. Но она тут же вспомнила о своем обещании.  Никогда  не
называть своего настоящего имени. Никогда.
   Она пожала плечами.
   - Наверное, такие же старики. Одна тоска. Олимпия понимающе  кивнула.  На
протяжении двух недель они валялись на  песке,  катались  на  водных  лыжах,
ныряли с аквалангами.
   - Я такая здоровая, что просто тошно становится,  -  пожаловалась  как-то
Олимпия. - Нам нужно отправиться отсюда на материк, чтобы  предпринять  хоть
что-то.
   Сегодня же!
   Лаки согласилась. Как давно они не делали почти.
   Их девизом стало "Все, кроме...".
   - Мы две маленькие целочки, - со смехом заявляла Олимпия  после  наиболее
яростных и безудержных ласк, - и такими мы намерены пока оставаться!
   На берегу они быстро познакомились с двумя молодыми местными рыбаками,  и
после занявшей изрядное время выпивки и болтовни компания решила отправиться
па ближайший пляж.
   Лежа на спине, Лаки страстно целовалась с парнем, чьи  большие  и  грубые
руки шарили у нее по  груди.  По-английски  он  почти  не  говорил,  но  они
прекрасно понимали друг друга и без слов.
   Через несколько минут, когда пальцы парня вцепились в  ее  трусики,  Лаки
остановила его и,  прежде  чем  он  успел  понять,  что  происходит,  ловким
движением извлекла из  его  штанов  член  и  с  деловым  невозмутимым  видом
приступила к работе.
   Только после того как парень  кончил,  она  позволила  ему  снять  с  нее
трусики. Затем Лаки улеглась на спину,  раздвинула  ноги  и,  вздрагивая  от
наслаждения, почувствовала, как внутрь ее заползли два его сильных пальца.
   Это был оптимальный способ заниматься любовью.  Никакого  риска.  Никаких
споров.
   Расправляя на себе одежду, Лаки улыбалась.
   - Мы две маленькие целочки...
   Джино не сразу понял, что Марабелла обманывает его.  А  поняв,  пришел  в
ярость. Осторожно собранная информация говорила, что его  соперник  является
каким-то сенатором, вашингтонской  шишкой,  известным  политиком,  счастливо
живущим со своей супругой. Но еще более захватывающим оказалось то, что мисс
Блю находилась под постоянным наблюдением агентов ФБР.
   Собранная по крупицам, вся эта информация поразила Джино.  В  особенности
сама Марабелла. Но пока еще Джино был не готов расстаться с ней.
   Сентябрьским  утром  он  прилетел  в  Вашингтон,  позвонил   сенатору   и
договорился о встрече наедине.
   Сорокапятилетний сенатор Петер Ричмонд  оказался  прямо-таки  по-юношески
красив. Жажда жизни так и била из него. Петер, женатый  на  красавице,  имел
четверых детей и трахался напропалую, когда замечал, что женщина смотрит  на
него благосклонно. Марабелла Блю пошла куда дальше.  Появившись  па  вечере,
устроенном в честь создания очередного фонда, она не сводила  своих  наивных
голубых  глаз  с  его  лица  и  в  конце  концов   овладела   им   в   своей
импровизированной  артистической  уборной,  там  же,  на  вечере.   С   того
волшебного мига они стали встречаться два-три раза в месяц - в том или  ином
городе страны.
   Марабелле доставляло удовольствие трахаться с известным политиком.
   Петер приходил в восторг от того, что спит с известной кинозвездой.
   Джино не устраивало ни то ни другое.
   Разговаривал с Петером он спокойно и мягко,  как  если  бы  тот  был  его
лучшим другом. К концу же беседы они и в самом деле стали друзьями.
   Сенатор Ричмонд поразился, узнав о том, что связывало Марабеллу  и  Джино
Сантанджело. Его благодарности к Джино за сделанное предупреждение  не  было
предела. Последствия возможной огласки просто ужасны.
   Подумать только - Марабелла Блю предпочитает кочевать из постели политика
под одеяло к гангстеру! Его спасает само провидение.
   Ничего этого, конечно, они не сказали вслух. Сенатор лишь кивал  головой,
слушая Джино, и благодарил его. В ответ Джино обещал  свою  поддержку,  если
когда-нибудь  Петер  решит  выставить  свою  кандидатуру  на   президентских
выборах.
   В Лос-Анджелес Джино летел счастливым человеком, довольным и улыбающимся.
Может, он будет полезен Петеру Ричмонду. Может, Петер Ричмонд будет  полезен
ему. Все устроилось, не  возникло  даже  необходимости  демонстрировать  ему
фотоснимки или ставить на магнитофон кассеты. Джино невольно сунул  руку  во
внутренний карман, где лежал толстый конверт. Отныне он  будет  храниться  в
его сейфе, рядом с пачкой пожелтевших писем сенатора Дьюка.
   Ими так и не пришлось воспользоваться.., а Дьюк уже семь лет как сошел  в
могилу. Но письма его Джино хранил. Как сувенир из прошлого.
   По возвращении в школу Лаки из газет узнала  о  том,  что  Марабелла  Блю
пыталась покончить самоубийством. А через шесть недель Джино позвонил дочери
- сказать, что они с Марабсллой только что обручились. По он  опоздал.  Лаки
узнала об этом из программы теленовостей. Как  он  мог?!  Полночи  прошло  в
слезах. К ее постели подошла Олимпия, уселась,  начала  успокаивать.  -  Что
случилось? Ну скажи, в чем дело.  Сказать  ей  Лаки  не  могла.  Она  просто
прижалась к забравшейся  под  одеяло  подруге.  Олимпия  ответила  страстной
лаской.
   Нежная кожа грудей и твердые, заострившиеся соски, тепло бедер  и  уютная
теснота лона.
   Сделав все, что можно было  сделать,  девушки  заснули  в  объятиях  друг
дружки.
   Рано утром Олимпия выскользнула из  ее  постели.  Они,  не  сговариваясь,
никогда не вспоминали об этой ночи. Да, это  было.  И  было  хорошо.  Но  не
совсем то, что требовалось или хотелось каждой из них.

СТИВЕН

1966

   Морозным февральским  утром  Стивен  и  Зизи  стали  мужем  и  женой.  На
церемонию Зизи оделась в ярко-красную мини-юбку, жакет  из  черного  меха  и
высокие, до бедер, черные сапоги.
   За  шафера  был  Джерри  Майерсон,  свидетелями  Зуна  и  Дина.  Зизи  не
пригласила никого. Она заявила, что  родственников  у  нее  нет.  Друзья  же
никогда не играли в ее жизни особой роли.
   Церемония бракосочетания в  городской  мэрии  не  отняла  много  времени,
оказавшись  к  тому  же  совершенно  безликой.  Выйдя  из  здания,  компания
направилась в ближайший бар, где Джерри купил шампанского, а Зизи  заставила
смутившегося Стивена экспромтом отплясать с ней какой-то  немыслимый  танец.
Не прошло и сорока пяти  минут  после  скучного  бракосочетания,  как  между
супругами вспыхнула первая ссора. Никто  ей  не  удивился.  Стивен  и  Зизи,
жившие  вместе  в  течение  уже  почти  года,  вечно  ссорились.  Удивляться
приходилось тому, что в конце концов они все же решили пожениться.  Говорят,
противоположности сходятся.
   Джерри потратил несколько недель,  пытаясь  отговорить  своего  друга  от
этого шага.
   - Что ты выиграешь? - спрашивал он. - У тебя  сейчас  есть  все,  к  чему
связывать себя? Стив пожимал плечами.
   - Не знаю, Джерри... Она так хочет.
   - Конечно, она этого хочет. Они все этого хотят. Но для чего  поддаваться
им?
   - Послушай, но ведь сам-то я тоже не против.
   - Чушь.
   - Нет, правда.
   - Чушь.
   О настоящей причине Стивен не решился сказать  даже  Джерри.  Заключалась
эта причина в том, что Зизи пригрозила ему тем, что, если он не  согласится,
она бросит его.
   - Хочешь меня - женись на мне. Потому  что,  милый,  и  других  охотников
достаточно.
   Он ей поверил. Мужчины на улице вечно оглядывались ей вслед, глаза их как
бы раздевали ее фигурку. Она не возмущалась. Скорее, ей это нравилось. "Если
они поженятся, - рассудил Стивен,  -  она  бросит  флиртовать  и  потихоньку
успокоится. Может, родит. Если она забеременеет, то прохожий на улице уже не
посмеет подмигнуть ей".
   Представляя Зизи в обществе другого мужчины,  Стивен  испытывал  приступы
такой острой ревности, что сам пугался. Он давно знал, что Зизи с  легкостью
может разжечь в нем и страсть, и злобу, а это чревато опасностями. Отношения
между ними всегда были на грани взрыва. "Замужество, - говорил  он  себе,  -
принесет мир и спокойствие в ее душу".
   Он ошибся. В Пуэрто-Рико, куда они отправились в свой медовый  месяц,  он
убедился, что Зизи откровенно хвастается своим телом, на котором  бикини  не
оставляло для воображения уже совсем ничего. Зизи была дома. Она чувствовала
себя в родной атмосфере.
   В беспомощной ярости Стивен следил за тем, как жена  флиртует  на  кромке
гостиничного бассейна со всеми, начиная  от  дежурного  спасателя  и  кончая
целой группой американских туристов, приводя своим поведением в  негодование
толстых жен.
   Это был первый раз, когда  они  отдыхали  вместе,  и  Стивен,  вернувшись
вместе с ней в номер, не выдержал и пожаловался:
   - Слишком уж ты выставляешь себя напоказ. Когда ты вышла  из  воды,  было
видно абсолютно все: соски, волосы. Все!
   - О Боже, - устало протянула она. - Соски и вокруг них волосы.
   - Не стоит этим шутить.
   Расстегнув купальник, она дала ему соскользнуть на пол.
   - Безусловно, ты прав, милый.
   Она повернулась к нему лицом, провокационно покачивая грудью, возбуждая и
гипнотизируя его.
   Несмотря на свой гнев, Стив немедленно ощутил, что брюки стали вдруг  ему
тесны. Такое удавалось Зизи без всякого труда.
   Медленным движением она положила свой указательный палец на нижнюю губу и
облизала его, а затем стала водить  его  кончиком  по  тут  же  напрягшемуся
соску.
   Наблюдая за ней, Стивен уже едва сдерживал порывы плоти.  Сотни  раз  ему
приходилось заниматься с ней любовью, но дрожь и нервное ожидание оставались
все теми же, что и в первую ночь.
   И с чего  это  он  вдруг  так  разозлился  на  нее?  Может  быть,  она  и
кокетничает, но когда дело доходит до этого, она принадлежит  ему  -  только
ему! А остальное не идет в расчет.
   Джерри  Майерсон  в  деталях  поведал  Кэрри  о  бракосочетании.  Он  был
порядочным молодым человеком, понравившимся Кэрри  с  первого  взгляда,  еще
тогда, когда Стивен только привел его в дом. Обоим было по  шестнадцать.  На
ее глазах Джерри превратился из нескладного подростка в  молодого,  прилично
зарабатывающего юриста. Он называл ее Кэрри, не забывал хотя бы раз в неделю
заходить к ней и втайне восхищался ею. Она это знала, но по какой-то причине
оба ни разу не сделали попытки заговорить на эту тему.
   Для Кэрри восторженность Джерри была весьма лестной. В пятьдесят три года
женщине всегда приятно видеть немое почтение  в  глазах  молодого  человека,
годящегося ей по возрасту в сыновья.
   Само собой разумеется, выглядела она прекрасно. В  нью-йоркском  обществе
Кэрри была весьма заметной фигурой. Другие женщины завидовали ей. Относились
к ней с уважением, ее мнения обо всем  на  свете,  от  косметики  до  уборки
квартиры, постоянно повторялись окружающими.
   Довольно часто Кэрри задумывалась о том, что произойдет, если  все  разом
узнают правду? Станут ли тогда се взгляды и  суждения  пользоваться  тем  же
уважением?
   Будут ли благотворительные общества  просить  ее  принять  участие  в  их
мероприятиях? Модельеры драться между собой  за  право  поставлять  ей  свои
туалеты?
   Никогда.
   Какая странная штука жизнь. Кто бы мог  подумать,  что  когда-нибудь  она
станет тем, что есть? Да еще Стивен.  Как  она  им  гордится.  Он  блестящий
юрист. Даже выступая в качестве всего лишь публичного защитника, на чем  он,
кстати, настаивает сам, Стивен зарабатывает себе на жизнь, но эти  деньги  -
жалкие гроши по сравнению с тем, что  он  мог  бы  иметь,  если  бы  занялся
частной практикой. Кэрри готова  помочь  сыну  в  финансовом  отношении,  но
стоило ей лишь заговорить об этом,  как  он  ответил  матери  категорическим
отказом.
   - Я хочу помогать людям, которые действительно нуждаются  во  мне,  а  не
каким-то жирным котам, у кого банкноты торчат из карманов. Мне приятно,  что
могу сделать что-то для тех, кто приходит ко мне.
   Она не стала спорить, так как знала: с возрастом  он  поумнеет  и  примет
другое решение.
   А потом в его жизнь вошла Зизи и все рухнуло. Кэрри поняла, что так оно и
случится в тот самый момент, когда только впервые увидела ее.
   - Долго это не продлится, - уверял ее Джерри. - После церемонии они  чуть
не подрались.
   Кэрри кивнула. Она и  сама  знала,  что  долго  так  тянуться  не  будет.
Неизвестно только - как долго?
   С того дня как Стивен поделился с нею своими  планами  женитьбы,  они  не
виделись. С болью в сердце Кэрри заставила себя не думать  о  нем,  надеясь,
что это заставит его одуматься, спохватиться.
   - И куда же они отправились? - спросила она Джерри.
   - В Сан-Хуан. А куда еще она могла бы его потащить?
   Кэрри встала, давая понять, что беседа их подошла к концу.
   - Ты ведь появишься еще, да? Если понадоблюсь Стивену, я всегда здесь, по
пока он не избавится от этой женщины, не думаю, что сама захочу его  видеть.
Может, ему легче будет принять  правильное  решение,  находясь  подальше  от
меня.
   - Может, вы и правы.
   Он целомудренно поцеловал ее в щеку, думая  про  себя,  почему  лицо  его
матери походило на посмертную маску Элизабет Арден, а  вот  Кэрри  была  так
похожа на Лену Хорн.
   - Зайду к вам через неделю, - бросил он на прощание.
   - Спасибо тебе, Джерри.

ЛАКИ И ДЖИНО

1966

   - Вы навлекли позор на все наше  заведение.  -  Глаза  директрисы  метали
молнии. - В "Л'Эвьер" такого никогда не видели. Никогда!
   Она сняла  с  переносицы  пенсне,  и  на  секунду  Лаки  показалось,  что
каменно-строгая англичанка расплачется. Ничего подобного. Директриса  просто
перевела  дух,  поджала  губы  и  с  негодованием  продолжила  свое  гневное
обличение.
   - Непорядочно уже одно то, что на территории школы оказались мальчики. Но
проводить их тайком в свою комнату, где вас застают.., в постели  с  молодым
человеком...
   Олимпия не выдержала и хихикнула.
   Директриса наградила ее уничтожающим взглядом и  со  значением  в  голосе
произнесла:
   - Можете смеяться, леди. Я очень надеюсь услышать ваш смех и тогда, когда
сюда приедет ваш отец, чтобы освободить от вашего присутствия школу, которую
вы обесчестили.., своим омерзительным поведением. Вы обе  отчислены.  Вашего
отца, Лаки, я тоже поставила в известность. Он будет здесь  утром,  так  же,
впрочем, как и мистер  Станислопулос.  -  Пенсне  вновь  было  водружено  па
длинный и топкий нос. - Пока же,  -  продолжала  директриса,  меряя  девушек
брезгливым взглядом, - вы пойдете в свою комнату, где и останетесь до самого
утра, когда за вами приедут. Вы все поняли?
   - Вот дерьмо! - воскликнула  Олимпия,  падая  на  свою  кровать.  -  Отец
наверняка рехнется. Он терпеть не может, когда меня вот  так  вышвыривают  и
ему приходится приезжать и вести дурацкие  разговоры  и  извиняться  за  его
нахальную и дерзкую девчонку. Он заставил меня поклясться, что на  этот  раз
со мной все будет в порядке. Вот дерьмо!
   - Мой отец не приедет, - с кислой миной отозвалась на ее  слова  Лаки.  -
Пошлет кого-нибудь вместо себя.
   - Это почему? - с любопытством спросила Олимпия.
   - Он очень занятой человек, - повела плечом Лаки.
   - Все они очень занятые люди.
   - Мой старик особенно.
   - Чем же он занимается?
   Лаки вновь пожала плечами и неохотно, с осторожностью проговорила:
   - У него миллион интересов. Отели... Фабрики... Издательства...  Куда  ни
посмотришь, всюду у него есть кусок своей собственности. - Она раскрыла шкаф
и стала копаться в своих платьях.
   - А нет ли у него кусочка Марабеллы  Блю?  -  как  ни  в  чем  не  бывало
поинтересовалась Олимпия.
   Развернувшись, Лаки посмотрела в глаза подруге.
   - И давно тебе это известно? - На щеках ее вспыхнули два ярких пятна.
   Олимпия зевнула и потянулась.
   - Порядочно. Я все ждала, пока ты сама мне  скажешь.  Боже,  как  бы  мне
хотелось,  чтобы  мой  отец  был  прославленным  гангстером,  а  не  скучным
старикашкой-миллионером.
   - Мне не  разрешается  об  этом  никому  говорить.  Олимпия  презрительно
фыркнула.
   - С каких же пор это стало останавливать тебя? Не разрешается,  надо  же,
а!
   Лаки почувствовала облегчение от того,  что  теперь  хоть  кому-то  стало
известно, кто она такая. Ей всегда хотелось  признаться  Олимпии,  но  Джино
заставил Лаки принести такую торжественную клятву...
   - Я была бы рада встретиться с ним. Я ведь видела только его фотографии в
газетах, а на них он выглядит таким великолепно грубым и чуточку несчастным.
   - Несчастным? - Лаки рассмеялась. Какое неподходящее слово  для  описания
человека, которого  она  всегда  помнила  радостным,  тепло  обнимающим  ее,
смеющимся.
   Лаки могла не видеть его много лет, но  вряд  ли  осмелилась  бы  назвать
своего отца "несчастным".
   - Скажи,  -  в  волнении  продолжала  Олимпия,  -  ему  и  в  самом  деле
приходилось убивать?
   - Не знаю, - коротко ответила Лаки. - Во всем, что о нем  пишут,  слишком
много преувеличений. Он сам мне об этом говорил. Мне кажется, у  него  такая
репутация только потому, что...
   Она смолкла. Почему? Откуда ей-то знать? Джино - ее отец. Она любит  его.
Или ненавидит. Бывает и так. А читать ей приходилось  о  человеке,  которого
звали Жеребец Джино Сантанджело. Кем он был? Она этого  знать  не  могла.  А
выяснять не хотелось.
   Или хотелось? Может, да. А может, и нет. Может, когда-нибудь. Всего  лишь
может...
   Обручившись с Марабеллой Блю,  Джино  совершил  роковую  ошибку.  Женщина
оказалась одержимой ма