- Утром уйду, - сказал он.
   - Мне будет не хватать тебя.  -  На  глазах  Веры  появились  слезы.  Она
прикоснулась к его руке. - Если я чем-то смогу тебе помочь...
   Он вновь кивнул. На протяжении этих шести месяцев Вера дарила ему столько
любви и заботы, на которые абсолютно не способен его родной отец.
   Следующим утром он собрал свои  вещи  и  вышел  еще  до  того,  как  Вера
проснулась. Свой единственный чемоданчик  Джино  взял  с  собой  на  работу,
поинтересовавшись у приятелей, нет ли в округе какого-нибудь жилья.
   Новый механик, Дзеко, сказал ему, что прямо по соседству  с  ним  сдается
комната. Дзеко было около девятнадцати, его смуглое лицо лоснилось от  жира.
На работе его недолюбливали, но комната есть комната, так  что  после  смены
Джино вместе с ним направился к убогому строению на Сто девятой улице.
   - Не дом, а сортир, - поделился с ним Дзеко. - Ни отопления,  ни  горячей
воды, ни ванны, а в подъезде кто-то насрал.
   - Это для тебя ново?
   - Я здесь долго гнить не собираюсь. Мне уже обещали неплохую работенку. -
Он подмигнул Джино. - Я ведь не просто так. Со мной все в норме. Я не  один,
есть еще люди. Тебе ясно, о чем я толкую?
   - А ты сидел? - спросил его Джино.
   - Я? - Дзеко хохотнул. - Я для них слишком ловок. - Он прошелся носом  по
рукаву своей куртки. - Слушай, решим сейчас твои дела,  а  потом  отправимся
взять пару пива и девочек.
   - У меня свидание, - соврал Джино.
   - А подружки у нее нет? - поинтересовался Дзеко.
   - Мне не приходило в голову спросить.
   - Так спроси.
   - Посмотрим. Может, в следующий раз. Комната оказалась еще гаже,  чем  он
предполагал. И все же Джино снял ее. Ведь он не  привык  к  дворцам.  Он  не
торопился ни на  какое  свидание  -  просто  ему  не  улыбалась  перспектива
провести вечер в компании Дзеко. На работе того прозвали Дзеко Банный Лист.
   Чтобы вселиться в свое новое жилище, Джино хватило минут пять. В  комнате
были кровать, протертый половик и в углу обшарпанный шкаф для  одежды.  Все.
Но, по крайней мере, теперь все это принадлежало ему.
   Местом их постоянных сборищ стала аптека Толстяка Ларри  на  Сто  десятой
улице. Именно здесь Джино встречался с друзьями, а  потом  они  отправлялись
шататься по близлежащему району.
   - А как же Банный Лист? - Не успел Джино войти,  как  Розовый  Банан  уже
полез к нему с вопросами. Джино пожал плечами.
   - Я снял комнату в его доме, но это не значит, что теперь  нас  водой  не
разольешь.
   - Ас отцом ты собираешься повидаться? - спросил Катто.
   - Нет. Дам ему несколько дней.
   - Дай ему несколько дней, и он снова сядет. - От  собственного  остроумия
Банан захохотал, при этом несколько раз оглушительно испортив воздух.
   - Боже! - Джино с отвращением повел носом. - Мало того что  Катто  рядом,
так теперь еще и ты!
   Банан захохотал еще  громче,  не  сводя  глаз  с  маленькой  блондиночки,
уткнувшейся носиком в стакан с  содовой.  Он  пытался  поймать  ее  ответный
взгляд, но тут Джино, как будто читая его мысли, быстро проговорил:
   - Это не твоя. У меня у самого на нее стоит. Банан и Катто вылупили  друг
на друга глаза. Опять Джино оказался победителем. В чем же его секрет?
   Допив содовую, девушка поднялась с высокого стула у стойки. Она выглядела
хорошенькой и знала это. С гордо поднятой головой она прошагала мимо Джино и
его компании.
   - Таким, как ты, нельзя выходить на улицу в одиночку -  можно  попасть  в
беду, - промурлыкал Джино. Она сделала вид, что не слышит.
   - Эй, - уже громче обратился к ней Джино. - Незачем воротить от меня  нос
так, будто я - кусок дерьма!
   Щеки девушки покраснели, она ускорила шаг. Банан захохотал.
   Джино сложил руки на груди.
   - Что-то я сегодня не в настроении, чтобы  гоняться  за  такими  надутыми
куколками.
   Через мгновение до них донесся ее крик, в котором  слышались  отчаяние  и
ужас.
   Джино тут же сорвался с места. Катто и Розовый Банан последовали за ним.
   Девушка пыталась вжаться в кирпичную стену, а прямо перед ней стоял Дзеко
Банный Лист. Белая блузка девушки была порвана, грудь обнажена.  Как  только
Банный Лист протянул к ней руки, блондинка издала пронзительный визг.
   - Чем это ты тут занят, Дзеко? - негромко спросил Джино.
   - Не твое дело, парень.
   - Да? Ну так я его сделаю своим.
   Дзеко на шаг приблизился к перепуганной девушке.
   - Я не жадный. Можешь попользоваться ею - только после меня.
   - Отойди от нее, ты, Банный Лист.
   - Вали отсюда, Джино.
   Никто  не  успел  заметить,  как  они  сцепились.  Покатились  по  земле,
обмениваясь ударами.
   Джино был моложе в меньше ростом, но сильнее. Удар его кулака пришелся по
нижней губе Дзеко. Потекла кровь.
   - Ах ты, грязная крыса,  -  с  угрозой  пробормотал  Дзеко,  в  руке  его
блеснуло лезвие ножа.
   Они встали на ноги и осторожными кругами заходили вокруг  друг  друга.  К
Банану и Катто присоединились зеваки, требовавшие крови. Кто-то  подбадривал
Джино, кто-то - Дзеко.
   Но  Джино  ничего  не  слышал.  Все  его  внимание  сосредоточивалось  на
сверкающей стали, на каждом движении противника.
   И все же удар оказался неожиданным. Лезвие скользнуло по скуле в  опасной
близости от шеи. Боли почти не было - только кровь.
   - Ублюдок долбаный! - вскричал Джино, чувствуя, как его охватывает ярость
- та же слепая ярость, которую он впервые ощутил, бросаясь на брата Филиппа.
   Дзеко становился для него уже не Дзеко -  он  видел  перед  собой  Паоло,
отца. Ощутив в себе безграничные силы, Джино поймал на лету руку,  державшую
нож, и начал выкручивать ее, не слыша ни отвратительного хруста суставов, ни
криков сходившего с ума от боли Дзеко. Банан и Катто  едва  смогли  оттащить
Джино в сторону.
   - По-моему, ты сломал ему руку, - заявил Катто, ничуть в душе об этом  не
сожалея.
   Туман,  застилавший  глаза  Джино,  рассеивался.  Он  встряхнул  головой,
пытаясь  осознать,  где  он  находится,  что   происходит   вокруг.   Увидел
валяющегося на земле, стонущего Дзеко.
   - В следующий раз я займусь твоей головой, - предупредил он лежавшего.
   Джино оглянулся по сторонам, но блондинки, из-за которой все и  началось,
уже не увидел. Она давно скрылась. Как дама.
   - Пойдем в больницу, тебе нужно  что-то  сделать  с  лицом,  -  предложил
Банан.
   Джино вытер кровь, капающую со щеки. Только шрама ему не хватало.
   - Пойдем, - отозвался он.
   В больнице ему  наложили  целых  десять  швов,  да  еще  забросали  кучей
вопросов, но Джино на все отвечал молчанием.
   Когда они  уже  уходили,  в  вестибюль  внесли  Дзеко.  Враги  обменялись
ненавидящими взглядами, но не произнесли  ни  слова.  Закон  улицы  требовал
держать рот на замке. Нарушать этот закон ни один из них не собирался.
   Двумя днями позже, когда Джино лежал в мастерской под днищем  "паккарда",
к нему пришли. Перед  глазами  неожиданно  появилась  пара  мужских  туфель.
Дорогих. Изысканных.
   - Это ты - Джино Сантанджело? - послышалось сверху.
   - Кому я понадобился? - спросил Джино, выбираясь из-под кузова.
   - Это не имеет значения. Так как?
   Сердце Джино учащенно забилось. Над ним возвышался Вепрь  Эдди  -  правая
рука прославленного Сальваторе Чарли Луканиа.
   Джино нервно сглотнул, пытаясь скрыть свою растерянность, и  поднялся  на
ноги, вытирая замасленные руки о грязные штаны.
   - Да, Джино Сантанджело - это я, - выдавил он из себя.
   В то же мгновение Эдди с размаху ударил  Джино  кулаком  в  живот.  Джино
сложился пополам.
   - Это за Дзеко, -  спокойным  голосом  объяснил  Эдди.  -  Он  шлет  тебе
наилучшие пожелания из больницы, где валяется на койке с закованной  в  гипс
рукой и сожалеет, что не может пока приветствовать тебя лично.
   Джино выпрямился; безошибочный уличный  инстинкт  удержал  его  от  того,
чтобы нанести ответный удар. Глядя Эдди прямо в глаза, он произнес:
   - Ему просто не повезло, он сам напросился. Эдди засмеялся.
   - Нам так и говорили, что ты маленький дерзкий шпаненок. Похоже, это и  в
самом деле правда. Пошли, Мистер Луканиа хочет посмотреть на тебя.
   Банан ошеломленно вытаращил глаза.
   - Я скоро вернусь, - бросил ему Джино безработно. - Уладь с боссом. Скажи
ему, что я заболел или что-то в этом роде.
   - Всякое может случиться, - как бы мимоходом заметил Эдди.
   Однако Джино уже успокоился. У  него  было  такое  ощущение,  что  ничего
плохого с ним не произойдет. Наоборот, он чувствовал - где-то  совсем  рядом
его ждет удача.
   Чарли  Луканиа  приветствовал  его,  сидя  на  заднем   сиденье   черного
"кадиллака",  стоявшего  неподалеку.  Смерив  Джино  внимательным  взглядом,
скороговоркой выстрелил:
   - Немало слышал о тебе, малый. И хорошего, и плохого.
   Джино хранил молчание.
   - У тебя есть характер - это самое важное. У меня он  тоже  есть.  Теперь
тебе нужно научиться им пользоваться. Понимаешь меня?
   Джино кивнул.
   - Я люблю, когда меня окружают хорошие люди. Нужно работать с  молодежью,
воспитывать ее, учить преданности. Сечешь?
   Новый кивок.
   - Сколько тебе лет?
   - Семнадцать, - солгал Джино. До семнадцатилетия ему еще оставался месяц.
   - Очень хорошо. Отлично. Я люблю дерзких. - Луканиа чуть подался  вперед.
- Дзеко выполнял для меня кое-какую работу. Ты вывел его из строя. Я не буду
с тобой излишне жесток, я просто отдам его работу тебе. В  следующую  среду,
вечером. В восемь. Детали узнаешь от Эдди.
   Он  откинулся  на  спинку  сиденья.  Беседа,  по  всей  видимости,   была
закончена.
   Джино кашлянул, прочищая горло.
   - Э-э, послушайте... Я не против... Только мне вовсе не хочется  еще  раз
оказаться за решеткой. Луканиа окинул его ленивым взглядом.
   - Ты хороший водитель?
   - Я - лучший из всех.
   - Тогда они до тебя не доберутся. Вепрь Эдди открыл дверцу.
   - Вылезай, шпаненок, - усмехнулся он. - Вон! Только сейчас  Джино  понял,
что никакого выбора у него не осталось.

КЭРРИ

1927 - 1928

   Мужчина в упор смотрел на Кэрри, она  отвечала  ему  испуганным  взглядом
своих больших черных глаз. Это был крупного телосложения  чернокожий,  более
шести футов ростом. Но  ее  испугал  не  рост,  не  мощная  мускулатура.  Ей
делалось не по себе от размеров его члена.
   До этого Кэрри уже дважды "развлекала" его, и оба  раза  он  едва  ли  не
разодрал ее пополам. Она пожаловалась Лерою - заливаясь  слезами  и  истекая
кровью. Тот только смеялся, называя ее маленькой девочкой. Но Кэрри не  была
девочкой. Она стала пленницей.
   - Я не очень хорошо себя чувствую, - сказала она, частыми движениями  век
стараясь удержать слезы.
   - Может быть, крошка, - отозвался мужчина,  снимая  брюки.  -  Но  всякой
женщине становится лучше, как только она  видит  то,  что  у  меня  для  нее
припасено.
   Господь всемогущий! Что сделала она такого, за что послана ей эта  жизнь,
которую она вынуждена сейчас вести? Ее держат взаперти  с  той  самой  ночи,
когда Лерой насильно овладел ею. Ни  лучика  дневного  света,  ни  мгновения
свободы не доставалось ей теперь - только бесконечный поток мужчин, и Лерой,
входивший, чтобы забрать  деньги,  и  Элла,  приносившая  ей  еду,  менявшая
простыни и полотенца - когда вспоминала об этом, что  случалось  не  так  уж
часто.
   Лерой снял комнату по соседству - в ней-то ее и держали. Машину из  плоти
для обслуживания входивших друг за другом мужчин.
   Поначалу она еще пыталась отказаться. Но Лерой принялся избивать ее  так,
что согласие  стало  представляться  Кэрри  единственным  способом  избежать
смерти.
   Мужчина уже снял брюки и длинные шерстяные  подштанники  и  стоял  теперь
перед ней в одной рубашке, короткой настолько, что она ничуть не  прикрывала
его чудовищный орган.
   - Вы.., вы делаете мне больно этой штукой, - робко проговорила  Кэрри.  -
Может, как-нибудь по-другому?
   Он на  мгновение  задумался,  затем  на  его  глупом  самодовольном  лице
появилась улыбка.
   - А давай-ка я вставлю его меж твоих аккуратных сисек, чтобы ты  взяла  в
ротик, - предложил он.
   Что угодно казалось лучше, чем ощущение этой дубины у себя между  ногами.
Кэрри покорно кивнула и стянула с себя  сорочку.  Выглядела  она  болезненно
худенькой, истонченные руки и ноги сплошь покрывали синяки от побоев  Лероя.
Но груди оставались такими же налитыми,  мужчина  грубо  тискал  их  руками,
устраивая в ложбинке свой непомерный пенис.
   Кэрри закрыла глаза, а еще ей очень хотелось бы заткнуть уши -  чтобы  не
слышать издаваемых  мужчиной  стонов.  Она  заставляла  себя  думать  о  том
хорошем, что было когда-то в прошлом: о маме Сонни, о Филадельфии. О  работе
в роскошном особняке мистера Даймса на Пятой авеню.
   Он принялся пихать свою штуку ей в рот. Кэрри ощутила на губах вкус  мочи
и пота. Она попыталась сказать что-то, но было  уже  поздно:  язык  оказался
прижатым к небу. Член заходил вперед и назад, касаясь  ее  зубов,  время  от
времени впивавшихся в его плоть, причиняя боль.
   Такого ей испытывать еще не приходилось. Он что, хочет засунуть его  весь
целиком, задушить ее?
   Видимо, он понял, что она  вот-вот  подавится,  потому  что  извлек  свое
орудие и  принялся  тереться  им  о  груди  Кэрри,  напоминавшие  небольшие,
налившиеся соком дыни. Стоны сделались громче, между ними  человек  бормотал
нечто похожее на молитву.
   Затем он кончил,  и  густая  солоноватая  жижа  упругими  толчками  стала
наполнять ее рот.
   Кэрри показалось, что ее сейчас  вырвет,  но  вместо  этого  она  сделала
глотательное движение, мужчина вынул член, и на  этом  все  завершилось.  Ей
удалось-таки не позволить ему разодрать себя надвое. Все же какая-то  удача,
разве нет? В самом деле, можно даже ликовать. Ведь, в конце концов,  сегодня
у нее четырнадцатый по счету день рождения.
   Бабушка Элла умерла через восемь месяцев. Но прошло целых три дня, прежде
чем Лерой побеспокоился сказать ей об этом. Когда он пришел в ее комнатушку,
Кэрри уже совершенно ослабла от голода.
   - Одевайся! - Он бросил ей грязное старое платье.
   - Я хочу есть, - взмолилась она. - Как вы могли запереть меня  здесь,  не
оставив ничего из еды? Я просто умерла бы и...
   - Заткнись, девчонка, - грубо оборвал ее Лерой. -  Маман  отправилась  на
небеса, так что теперь ты можешь только вздыхать о своей бедной судьбе.
   Глаза Кэрри расширились.
   - Бабушка Элла умерла?
   - Бабушка Элла умерла? - передразнил ее Лерой. - Да,  именно  это  она  и
сделала, так что я не собираюсь торчать здесь ни одного лишнего  дня.  Думаю
совершить путешествие  в  Калифорнию.  -  Он  завращал  глазами,  дурашливым
голосом пропел:
   - Море и солнце, к вам едет Лерой!
   Она смотрела на него во все глаза.
   - Значит, я свободна? Лерой усмехнулся.
   - Детка, ты - мой билет до Калифорнии. Я продаю тебя.
   Кэрри в ужасе попятилась.
   - Ты не сделаешь этого.
   - Да ну? Ничего, сама увидишь.  И  веди  себя  как  следует,  не  то  мне
придется перед отъездом перерезать твою нежную шейку.
   Он говорил абсолютно серьезно. Лерой  заставил  ее  одеться,  выложил  на
покрытую жиром тарелку жареного цыпленка, подождал, пока Кэрри его съест,  а
затем, крепкой хваткой вцепившись в ее руку, потащил девочку в соседний дом,
где какая-то расплывшаяся толстая женщина осмотрела  ее  со  всех  сторон  и
ощупала так, будто Кэрри была обыкновенным куском говядины.
   - Лисси, тебе не придется жалеть об  этой  покупке,  -  обратился  к  ней
Лерой. Положив руку на плечо Кэрри,  он  легким  движением  разорвал  ветхую
ткань платьица. - Посмотри на эти сиськи,  на  эти  ноги,  на  ее  маленькую
сочную письку!
   Кэрри отшатнулась в сторону.
   - А откуда мне  знать,  как  она  станет  себя  вести?  -  с  подозрением
осведомилась Лисси.
   - О, с этим проблем не будет, - легко уверил ее Лерой. -  Никакой  другой
работы она не знает. А потом, ей  нравится  это.  Тебе  нужно  будет  только
кормить ее и не выпускать из комнаты. Больше никаких забот.
   - Н-ну, не знаю... - Лисси колебалась.
   - Да чего там. Смотри, какая она молоденькая. Ты заработаешь на ней целое
состояние.
   - Сколько ты за вес хочешь?
   - Думаю, что на сотне долларов мы сойдемся. Она вернет их тебе через пару
недель - а там пойдет чистая прибыль.
   Лисси деловито прищурилась.
   - Пятьдесят, Лерой, и это самая высокая моя цена.
   - Дерьмо! - Лерой начал выходить из себя. -  Ты  что,  хочешь  и  на  мне
нажиться?
   - Можешь идти, если тебя это не устраивает.
   - Семьдесят пять!
   - Пятьдесят.
   - Шестьдесят, - выдохнул он. Лисси подумала.
   - Пятьдесят пять - и мы  договорились.  Они  обменялись  рукопожатием,  и
деньги перешли от Лисси к Лерою. Он тут же направился к выходу, ни с кем  не
попрощавшись.
   Лисси еще раз окинула взглядом фигурку девочки.
   - Уж больно ты тоща, - констатировала она. - Нужно будет тебя подкормить.
Пошли, я покажу тебе твою комнату. Думаю, что ванна тебе тоже не помешает.
   В заведении Лисси  жизнь  показалась  Кэрри  все  же  чуточку  повеселее.
Кормили здесь регулярно, туалеты были чистыми, а комната,  в  которой  Кэрри
запирали на ключ, по сравнению с прежней выглядела просто роскошней.
   Жили здесь и другие девушки. Поначалу Кэрри не разрешалось даже  видеться
с ними, но через пару  месяцев,  когда  она  уже  давно  возместила  хозяйке
связанные с ее приобретением расходы, Лисси сдалась и позволила  ей  сделать
несколько упоительных глотков свободы.
   Ей нужно было бы бежать. Но Лерой оказался прав: бежать  ей  некуда.  Она
превратилась в проститутку, и ничто уже не в состоянии  было  изменить  этот
печальный факт. Он перекрыл все пути отступления в Филадельфию или в особняк
мистера Даймса.  Жизнью  Кэрри  сделалась  проституция,  и,  как  совершенно
разумно заметила одна из девушек, почему бы в таком случае  и  ей  самой  на
этом не подзаработать?
   Вскоре она решилась подойти к Лисси.
   - Я хочу иметь собственную долю того, что  зарабатываю,  -  требовательно
заявила она хозяйке.
   Та рассмеялась.
   - Что ж ты так долго молчала, а?
   К пятнадцати годам Кэрри сумела накопить кое-какую сумму. Со своей пышной
грудью, красивыми длинными волосами и восточным разрезом глаз она и в  самом
деле была весьма привлекательной.
   Лисси с пониманием отнеслась  к  словам  Кэрри,  когда  та  заявила,  что
уходит. Радости хозяйка, конечно,  не  испытывала,  но  поделать  ничего  не
могла.
   Кэрри решила пойти  к  Флоренс  Уильяме,  являвшейся  самой  процветающей
содержательницей борделей в Гарлеме. Та жила в прекрасной  квартире  на  Сто
сорок первой улице вместе с тремя собственными девушками и после первого  же
взгляда на Кэрри тут же с радостью согласилась предоставить ей комнату.  Они
договорились, что в качестве платы за один сеанс Кэрри будет брать с клиента
двадцать долларов, из которых пять пойдет в уплату Флоренс за жилье.
   Комната показалась Кэрри раем. Удобная кровать под белым покрывалом  и  с
белым же телефоном на столике рядом. В углу -  ванна  из  фарфора  и  стопка
чистых полотенец, которые меняла горничная после каждого клиента.
   Горничная! То, чем Кэрри зарабатывала себе на жизнь, не приносило  ей  ни
малейшего удовольствия, однако  условия  здесь  были,  без  сомнения,  более
приемлемые.
   Девушки  у  Флоренс  встретили  ее  довольно  дружелюбно.  И  уж   совсем
поразительным оказалось то, что две из них оказались белыми. А вскоре  Кэрри
выяснила, что и половина посетителей тоже белые. Это  ошеломило  ее.  Она  и
представить себе не могла, что белые мужчины тоже будут  за  это  платить  -
солидные, уважаемые белые люди,  с  приличной  работой,  любящими  женами  и
прочими радостями жизни.
   Когда она поделилась своим удивлением с подругами, те только рассмеялись.
   - Милая моя, - сказала ей Сесилия, -  да  белые  намного  грязнее  самого
черного ниггера.
   Высокая и стройная Сесилия выглядела независимо гордой, никому и в голову
не пришло бы, что она тоже торгует собой.
   - Когда этим с тобой занимается черномаз