к здорово:
                    В этом солнечном мире
                                        так много и дружбы, и силы.
                    Ведь сейчас бы могли своротить даже горы мы,
                    Если б только друзья нас об этом просили.

                    Но не надо. Пускай эти горы стоят.
                    И пускай плещет море задорно и весело.
                    Никогда не забудем ни ты и ни я
                    Наши песни, орлятские песни...



     Песни - как страницы дневникам записанного в памяти. Поешь пес-
ню - и вспоминаешь дни и дела.  Вот эту пели, когда уходили в плава-
ние на теплоходе "Романтик",  эта звучала,  когда возвращались с ла-
герной "Зарницы", под эту строили Бруствер Славы - памятник тем, кто
погиб, защищая эту землю.
     И вот пришла минута для "Звездопада" - песни прощания.
     ... Эта песня звучит иногда по радио.  И у тех,  кто  был  ког-
да-нибудь  в  "Орленке",  в эти мгновения сильнее бьется сердце.  Но
все-таки по радио эту песню поют не так,  как у лагерных костров,  и
пропускают очень важные слова. А все орлята их помнят:

                    Что пожелать вам, мальчишки, девчонки?
                    Встретиться снова бы в нашем "Орленке"...
                    Будет и солнце, и пенный прибой,
                    Только не будет смены такой...

     Не будет...
     Но она была!
     Она, как яркий горячий огонек, останется в твоей жизни. Как ор-
лятский значок, похожий на маленькое пламя. Как звезда.
     Саша отложил гитару и встал.
     - Вот что, ребята, я хочу сказать... Жаль расставаться, да? Яс-
ное дело,  жаль.  Тут, как ни утешай, сколько слов ни говори, ничего
не поделаешь. Да и какие бы мы были друзья, если бы расставались без
сожаления?.. Конечно, сначала письма будем писать друг другу. Часто.
Потом  пореже.  Потом кто-то совсем перестанет.  Дома у каждого свои
дела,  свои товарищи.  Своя жизнь. Но пусть останется между нами ни-
точка,  которая не оборвется никогда...  Смотрите:  видите созвездие
Большой Медведицы?
     Подняли ребята  головы  и сразу отыскали глазами звездный ковш.
Это по нему они находили дорогу в лагерь, когда шли с ночной вылазки
во время "Зарницы".
     - Видите верхнюю правую звезду в чашке ковша?
     - Видим...
     - Это альфа Большой Медведицы.  Мы возьмем ее себе на память...
И каждый месяц пятнадцатого числа в десять часов вечера,  пусть каж-
дый взглянет на эту звезду и вспомнит друзей-орлят.  В этот  миг  мы
всегда  будем думать друг о друге.  Пускай каждый,  глядя на звезду,
спросит себя: честно ли я живу? Не изменил ли орлятскому званию?
     Алька стоял рядом с Димкой и смотрел на звезду. Ему стало хоро-
шо и спокойно, но грусть его не прошла.

     Завтра эта грусть станет еще сильнее. Когда начнут один за дру-
гим уходить автобусы.  Последний взмах руки,  последнее обещание пи-
сать каждый день (в этот миг ты веришь,  что  так  и  будет).  Может
быть, ты даже заплачешь.  Это бывает.  Не только девочки, но и маль-
чишки плачут иногда при расставании.  Тут уж действительно ничего не
поделаешь.
     Но стоп?  Сквозь собственные слезы подумай,  Алька, о том, кому
сейчас еще горше, чем тебе.
     Подумай о вожатом.  Тебе повезло: ты и представления не имеешь,
что значит остаться в пустом лагере, когда разъехались ребята.
     Опустела, замерла звонкоголосая страна. Темный вечер над корпу-
сами.  Окна светятся редко-редко, одно из десяти. Где-то бренчит ги-
тара, но не так, как обычно, а потерянно и сиротливо.
     Идет вожатый по палатам,  мимо кроватей,  которые еще, кажется,
хранят тепло ребячьих тел.  Идет и думает:  вот здесь Ал„шка  лежал,
здесь  Саша,  а  здесь Валерка.  А здесь маленький Андрейка в первую
ночь плакал,  по дому заскучал.  А это Володина кровать, вон под ней
еще шнурок от его ботинка валяется...
     Шагает вожатый по палатам,  один.  Не идет к товарищам.  Потому
что  у  товарищей  тоже невесело на душе.  Каждый вспоминает своих -
тех, к кому за этот месяц, сердцем прикипел.
     Опустел лагерь.  На целых три дня. Потом снова придут автобусы,
полные шумных незнакомых пассажиров,  и все начнется сначала. Ты ду-
маешь,  эта мысль утешает вожатого?  Не очень.  Он полюбит тех ребят
так же, как полюбил тебя, и Димку, и всех твоих друзей, но эти ребя-
та не заменят ему вас.  И он не забудет вас. Так же, как и всех дру-
гих.
     Я слышал не раз от вожатых в "Орленке" и в лагерях,  похожих на
него:
     - К черту! Нельзя же так! Каждый раз сердце пополам раздираешь.
Последнюю смену работаю и ухожу!
     Они не уходят. Потому что они очень нужны тебе и таким, как ты,
Алька.  Они очень нужны,  комиссары в красных галстуках,  им  нельзя
уходить.
     Им вообще многое нельзя.  Нельзя хмуриться и быть скучным, если
даже очень скверно на душе.  Ведь если хмурится вожатый, сразу неве-
село делается отряду.  Нельзя уставать.  Нельзя ни на минуту забыть,
что он' вожатый, командир. И что бы там ни случилось, в восемь утра,
на линейке,  когда раздается команда "Барабанщики - марш!",  вожатый
стоит в шеренге сводного комиссарского отряда.  Ему открывать сейчас
торжественный марш дружины, ему начинать день.
     И никто не догадается, что Саша Гнездов поссорился вчера с Олей
Поляковой , вожатой девятого отряда, которую считал самой лучшей де-
вушкой на свете;  что у другой вожатой, Зины Кругловой, всю ночь бо-
лел зуб, а Сереже Косицкому, который командует юными моряками, приш-
ло  с  заочного факультета письмо с грозным напоминанием о несданных
контрольных работах.
     Трудная это наука - не показывать,  что тебе трудно.
     Вот и сейчас подымается с камня Саша Гнездов и говорит:
     - Ну,  орлята, время кончилось. Пора спать. И дело не в режиме,
не в дисциплине,  а в том,  что все равно надо когда-то расходиться,
гасить последний костер.  И кто-то должен сказать об этом. Трудно, а
должен.
     ...Из речки принесли мальчишки в пилотках воду.  Зашипел и умер
огонь. От углей в глазах танцевали зеленые пятнышки.
     - Ну что же... Пора уходить.
     Пора - значит,  пора.  Все дружно поднялись. Но еще с полминуты
стояли  они  и  смотрели на край звездного ковша,  на яркую звезду -
альфу Большой Медведицы.
     Потом не раз - осенью и весной, когда небо совсем черное, и зи-
мой,  когда небосвод бледнеет, отражая снежный блеск земли, и летом,
когда над прозрачными облаками сливаются зори,  - ребята будут смот-
реть на эту звезду.
     Подумайте, как это здорово!
     Взглянуть на звезду и знать,  что в этот же миг смотрят на  нее
синие  веселые  глаза Димки Снежкова,  золотистые и ласковые - Светы
Колончук,  темные и строгие - маленькой Галки Снегир„вой из девятого
отряда (ведь Димка завтра ей расскажет про звезду). Саша Гнездов то-
же смотрит, и еще многие - те, кого ты здесь полюбил.
     Может быть,  в такую минуту тебе опять станет грустно, только в
грусти твоей не будет горечи.  Потому что ты знаешь:  на свете очень
много хороших людей,  твоих товарищей. Одни - близко, другие - дале-
ко.  Тех, кто далеко, ты не можешь увидеть, не можешь улыбнуться им,
но  в  радостные дни,  когда вы были вместе,  вы подарили друг другу
очень многое.  Вы подарили друг другу ощущение крепкого  пионерского
братства. Братства смелого, чистого и боевого. Это - на всю жизнь.
     Ведь недаром ты,  Алька, в прощальной лагерной стенгазете напи-
сал такие строчки:

                    Ты уедешь вечером поздним,
                    Я - пораньше. Время спешит.
                    Но оставим  мы в нашей Звездной
                    Навсегда частицу души.
                    До свиданья,  товарищ.  Пора  мне.
                    Жаль, что смена так быстро прошла.
                    Огонек орлятского пламени
                    Пусть не гаснет в твоих делах...


     Главное - чтобы не гас.


                                                  Владислав Крапивин

                      ПУТЕШЕСТВЕННИКИ НЕ ПЛАЧУТ

                              Рассказ


     У Володьки  пропала  собака.  Все  мальчишки  с маленькой улицы
Трубников знали,  что у него пропала собака. И жалели. Жалели рыжего
Гермеса, потому что привыкли к нему очень давно: еще до того, как он
стал Володькиным псом.  Жалели Володьку,  потому что он был неплохой
парнишка, хотя немного плакса.
     Впрочем, о том, что он плакса, мальчишки сами не догадались бы.
Это  сообщил  Володькин  дядя Виталий Павлович,  тоже проживавший на
улице Трубников.  Он подвел Володьку к ребятам,  которые у  соседних
ворот колдовали над разобранным велосипедом, и сказал:
     - Послушайте,  доблестные рыцари.  Возьмите этого отрока в свою
компанию. Он человек неплохой. Правда, немного плакса, а все осталь-
ное на уровне.
     Сашка Пономарев (Володька тогда еще не знал, что его Сашкой зо-
вут) вытряхнул на масляную ладонь подшипники из втулки, посчитал ше-
потом, затем рассеянно глянул на дядю и на племянника:
     - А пускай, - сказал он. - У нас приемных экзаменов нет.
     Дядя Витя коротко сжал Володькино плечо: "Оставайся", - и ушел.
Он считал,  что суровые законы мальчишеской компании пойдут Володьке
на пользу.
     Но никаких суровых законов не было.  Вольдьку попросили  подер-
жать колесо, пока собирали втулку и надевали цепь, потом дали прока-
титься на отремонтированном велосипеде (все  катались  по  очереди).
Потом спросили, как зовут.
     И уж совсем потом, когда был вечер, маленький Сашкин брат Артур
спросил без всякой насмешки, а просто с любопытством:
     - Почему твой дядя Витя говорит, что ты плакса?
     Володька увидел, как Сашкина ладонь поднялась для подзатыльника
глупому Артуру,  но нерешительно остановилась.  Мальчишки молчали. И
было непонятно,  осуждают они неделикатного Сашкиного брата или ждут
ответа.
     И Володька ответил просто и честно:
     - Я знаю, он сердится. Я при нем разревелся, когда с родителями
прощался.  Они в Крым уезжали, а меня сюда отправили... А он слез не
любит.
     Нельзя было  смеяться  над  таким прямым и беззащитным ответом.
Ребята помолчали немного.  Сашка все-таки шлепнул Артура  по  шее  и
небрежно утешил Володьку:
     - Ничего, привыкнешь...
     - Наверно,  - откликнулся Володька. Ему захотелось еще сказать,
что привыкнет он обязательно,  он умеет привыкать. Весной он распро-
щался  с Юриком Верховским,  и первые дни после этого тоже скребло в
горле,  а потом уже не скребло.  Только иногда.  А с Юркой они  были
всегда вместе еще с детского сада... Но ничего такого Володька гово-
рить не стал, потому что иногда вредно тратить много слов...
     Собака у  него  появилась  через  неделю после этого разговора.
Женька Лопатин,  который жил через два дома от Володьки,  рано утром
стукнул в его окошко. Подтянулся на высокий подоконник и спросил:
     - Вовка, можешь взять собаку? Хоть не насовсем, а на время?
     Сонный Володька спросил, конечно, что это за собака, и что он с
ней будет делать. Оказалось, что делать с ней ничего не надо, только
кормить и поить,  чтобы не померла с голоду и не взбесилась от жары.
Раньше этот пес жил у Женьки, а еще раньше у многих других ребят. Но
подолгу  он не жил нигде.  Все родители ругались и прогоняли собаку.
Сторож из нее был никудышный, а лопала она, как хорошая свинья.
     Женькины слова не обрадовали Володьку. Но неудобно было отказы-
ваться, да и жаль собаку.
     - Ну, давай, - сказал он, предчувствую неприятности.
     И Женька привел на веревке Гермеса.
     Пес был величиной с овчарку,  но лопоухий.  Рыжий, клочкастый и
тощий.
     - Сидеть, - велел ему Женька. Гермес зевнул, сел, глянул на Во-
лодьку светло-коричневыми лукавыми глазами и вдруг замахал репьистым
хвостом. Взлетели с земли клочки газеты и щепки, а по ногам прошелся
пыльный ветер.
     - Он, вроде бы, совсем не злой, - заметил Володька.
     - В том-то и дело,  - вздохнул Женька.  - Он всех людей считает
своими,  потому что настоящего хозяина у него не было.  Со щенячьего
возраста живет беспризорный... Но он хороший. А ты собак любишь?
     - Не знаю, - сказал Володька. Он в самом деле не знал. Он жалел
собак,  если им было плохо.  И кошек жалел,  и зверей в зоопарке,  и
птенцов,  которые падают из гнезда. Но дядя Витя сказал однажды, что
жалость и любовь разные вещи.
     Гермеса Володька привязал в палисаднике среди георгинов. Принес
чашку с водой,  тарелку со вчерашними макаронами. Гермес махал хвос-
том и улыбался розовой пастью.
     Потом, конечно,  был разговор с дядей Витей и тетей Таней,  его
женой.  Тетя ахала, называла Гермеса чудовищем и вопросительно смот-
рела на дядю Витю. Тот назвал Володьку странным человеком, а Гермеса
бесполезным существом.  Но когда узнал,  что Володька обещал ребятам
держать у себя Гермеса, подтянулся и бодрым голосом сказал:
     - Раз обещал, держи.
     - Только, ради бога, уведи его из палисадника, - жалобно сказа-
ла тетя Таня. - Там цветы.
     И Володька увел собаку за сарай, в тень, подальше от пышных ге-
оргинов, которые он презирал за нахальную красоту.
     Потом он привык к Гермесу.
     Однажды он  загнал  Гермеса  в  пруд и намылил туалетным мылом.
Бедный пес тихо выл от ужаса, но терпел.
     - Чего ты собаку мучишь! - вмешался Женька. Он все еще чувство-
вал себя хозяином.
     - А что делать? - сказал Володька немного виновато. - Мне через
две недели уже домой ехать. Как я его повезу, такого замурзанного?
     - С собой возьмешь? - не поверил Женька.
     - Ну, а куда его девать?
     - А мать с отцом что скажут? - спросил рассудительный Сашка.
     - Уговорю. Живут же у других собаки...
     С того дня вся улица стала знать, что Гермес - Володькина соба-
ка.
     А еще через два дня Гермес пропал.

     Его искал  Володька,  искали  все мальчишки.  По всему поселку.
Заглядывали в чужие дворы, спрашивали незнакомых людей. Потом пришли
ребята  с Ишимской улицы и сказали,  что Гермеса сбил грузовик.  Во-
лодька побежал за ним.  В кювете лежала мертвая собака. Тоже большая
и рыжая, но совсем не Гермес.
     - Не он,  - сказал Володька.  И ушел домой. Вдруг почувствовал,
что Гермеса не найдет.
     - Ты странный человек, - сказал дядя Витя. - Как можно убивать-
ся из-за ненужной бродячей собаки!
     - Она была не бродячая, а моя, - ответил Володька и отвернулся.
     - Можешь ты объяснить, зачем она? От любого домашнего животного
должна быть польза.
     Володька не  мог объяснить.  Пользы от Гермеса не было.  Просто
нравилось Володьке, как он тычется мокрым носом в ладони и как тепло
дышит в ухо, когда они играют в пограничников и прячутся в кустах...
     - Володя,  - сказал дядя Витя с легким нажимом.  - Я удивляюсь,
честное слово.  Каждый мальчик должен быть мальчиком, а не плаксивой
девчонкой. А ты все время киснешь. Чем ты недоволен?
     - Всем... доволен, - тихо сказал Володька, с раздражением глядя
на георгины. Их пунцовые, как петушиные гребни, головы, плавно кача-
лись в открытом окне.
     Дядя Витя продолжал:
     - Другой любой мальчишка на твоем месте был бы в восторге.  Все
к твоим услугам.  Хочешь велосипед?  Пожалуйста.  Фотоаппарат? Бери,
учись,  снимай.  Кататься на лодке?  Пойдем попросим у Андрея, он не
откажет. Хочешь пострелять из ружья? Давай, спустимся в овраг, пост-
реляем...
     - У твоего ружья отдача, как у гаубицы, - хмуро сказал Володька
и пошевелил плечом.
     - Просто ты боишься...  Тебе почти одиннадцать лет,  а глаза на
мокром месте.  Как у пятилетнего... - Он усмехнулся и добавил, вспо-
миная давний разговор: - А еще собирался стать путешественником. Пу-
тешественники не роняют слезы. как горох.
     - Я не путешественник, - со сдержанной обидой ответил Володька.
Я ни разу не был ни в каком путешествии. - И, чувствуя, как защипало
в глазах, он торопливо вышел из дома.
     У калитки ему попалась на глаза свежая сосновая щепка, широкая,
как гладиаторский меч. Володька машинально поднял ее. Он пошел вдоль
палисадника,  щелкая по ноге липким от смолы сосновым клинком. Геор-
гины над изгородью горели,  как красные светофоры. Один, самый высо-
кий,  заносчиво поднял голову на прямом,  словно спица,  стебле. Во-
лодька не замедлил шага.  Только рука его сделала молниеносный пово-
рот,  и деревянный меч, описав золотистый полукруг, чиркнул по стеб-
лю.
     Георгин не сразу понял, что случилось. Секунды две он удивленно
смотрел вслед мальчишке.  Потом его пышная голова качнулась,  сорва-
лась и выкатилась на середину дощатого тротуара.
     Вечером дядя Витя сказал:
     - Путешественник,  хочешь в глухие края?  Озеро,  лес, заросли.
Рыбачить будем,  костры жечь и открывать нехоженые места. Устраивает
тебя такой план?
     Володька не любил рыбачить.  Но он представил костер на  темном
берегу, звезды в воде, смутную белизну берез в сумерках, и ему отча-
янно захотелось в глухие края, к неизвестному озеру.
     Они ехали  на  зеленом прыгучем "газике".  Неровная травянистая
дорога петляла по березовым рощицам и  широким  полянам  с  лиловыми
разводами  иван-чая.  Володька устал подскакивать на заднем сиденье.
Рубашка выбилась из-под штанов, и жесткий ремень натирал спину.
     - Долго еще ехать? - осторожно спросил Володька.
     - Устал?  - откликнулся дядя Витя,  обернувшись.  В его  голосе
сразу были и забота,  и насмешка. Володька раздраженно промолчал. Он
так и знал: вместо ответа услышит что-нибудь ненужное и обидное.
     Рядом с  Володькой грузно трясся знакомый дяди Вити,  начальник
здешнего стройуправления Потапов.  Это на его служебной  машине  они
ехали к дальнему озеру.
     Потапов шумно завозился на кожаной скамье и вытянул из  кармана
карту. Карта зашелестела и, развернувшись, упала Володьке на колени.
     - Разбираешься? - спросил Потапов.
     - Чуть-чуть...
     Круглая лужица озера синела в сплошной зелени лесов. Дорога тя-
нулась  к  нему паутинчатой нитью.  Она пересекала коричневый шнурок
шоссе,  который убегал за край карты.  Там у края  Володька  заметил
мелкую-мелкую надпись: "На Крюково".
     Он помолчал.  Зачем-то даже потер пальцем буквы-малютки.  Потом
спросил у Потапова:
     - Эта большая дорога прямо в Крюково ведет?
     - Прямехонько, - оживился Потапов. - Именно туда, в самую точку.
     - Это там строят новую электростанцию?
     - Вроде бы строят...  Да, строят. Точно. Яковлев, один мой бри-
гадир, туда перевелся. Теперь дома только по выходным бывает. Каждый
день ездить не будешь, почти сто верст по шоссе...
     - А зачем тебе Крюково? - вмешался дядя Витя. - Озеро-то в сто-
роне.
     - Ни за чем.  Так,  - сказал Володька и стал смотреть в окно. В
Крюково жил Юрка Верховский. Он уехал туда, потому что отца назначи-
ли начальником стройки.  Два письма всего написал. Да и сам Володька
тоже...
     От рыбной ловли Володька сразу отказался. Если говорить честно,
он жалел пойманных рыб,  беспомощных,  с кровью на жабрах. И немного
боялся их - бьющихся,  скользких.  Он сказал, что займется костром и
поставит палатку.
     - Вот такой ты мне нравишься, - заметил дядя Витя.
     Володька и сам себе нравился таким:  быстрым, спокойным и дело-
витым. Правда, палатку ему помог поставить шофер, но потом он уехал,
и костер Володька разжигал сам. Запалил такой огонь, что загудел ок-
рестный лес.
     Потом он устал и лег в стороне от огня. Небо стало темно-синим,
а немного позже черным. Но звезды светили туманно, как сквозь марлю.
     - Мы сходим на берег,  - равнодушным голосом сообщил дядя Витя.
- Посмотрим, как и что... Ты побудешь у костра?
     - Побуду, - сказал Володька, не поворачивая головы.
     - А мы,  значит,  на разведку, - вставил Потапов. - Быстренько.
Туда и сюда.
     Володька знал,  что дело не в разведке.  Просто им надо распить
четвертинку, а делать это при племяннике дядя Витя не решается, счи-
тает это непедагогичным.  Кроме того, он хочет посмотреть, не боится
ли Володька остаться один.
     - Не заблудитесь там... в разведке, - серьезно сказал Володь