просто мальчик, а не актер. Он ведет себя так,
словно все это происходит у  нас в городе,  а не в Германии.  А там иной
уклад жизни, иные обычаи и мальчики тоже другие.
   - Какие это они другие?  -  недовольно спросил с задней парты похожий
на сердитого скворца Игорь Цыпин (по прозвищу Цыпа).  - Что, там у ихних
пацанов уши на затылке растут, что ли?
   - Цы-пин... - возмущенно выдохнула Адель Францевна.
   - Извините,  это он нечаянно, - торопливо загово рил Павлик Шагренев,
а бестолковому Цыпе показал за спиной кулак.  - Но нам всем непонятно...
Конечно, у капиталистов дети не такие, как мы. А у рабочих?
   - Они такие же пионеры, - агрессивно сказал Митька.
   - Ну безусловно.  Я  имею в  виду не классовые различия,  а некоторые
особенности...  Впрочем,  это сложно для вас. Я только хочу сказать, что
для этого мальчика полезнее было бы не играть на сцене,  а без пропусков
занятий учиться в школе. Театр отвлекает его от учебного процесса.
   - А может, он отличник, - опять не выдержал Митька.
   - Возможно.  По крайней мере, я уверена, что с немецким языком у него
все в  порядке.  К сожалению,  про вас этого не скажешь.  И потому пусть
Цыпин выйдет к доске и переведет первые пять строчек текста, который был
задан.
   Цыпа шумно вздохнул и пошел навстречу неизбежности.
   Вторым она вызвала Вершинина.
   - Можно, я лучше стихотворение Гете по-немецки прочитаю? - безнадежно
спросил Митька.
   - Конечное можно,  мы  все  послушаем с  удовольствием.  Только после
того, как сделаешь заданный перевод.
   После Митьки схлопотали "неуды" еще шесть человек.
   У  Адель Францевны от  возмущения тряслись на  висках рыжеватые букли
прически.
   - ‚лки  зеленые,  -  шепотом  сказал  Митьке  Виталька Логинов  и  от
переживания вцепился в свой белобрысый чуб.  -  Как по заказу: почти все
из нашего звена.
   - Потому  что  самые  лодыри,   -  тут  же  влезла  в  разговор  Эмма
Каранкевич, председательница совета отряда. Она сидела впереди Митьки.
   - Насчет лодырей на перемене поговорим, - пообещал Вершинин.
   - Очень испугалась!
   Всю  оставшуюся часть  урока  Адель  Францевна говорила  о  том,  как
пагубны  лень  и  легкомыслие.  Наконец она  велела  всем,  кто  получил
"неуды", остаться после занятий и удалилась, держа указку как рапиру.

   Они остались. Но в их душах кипело негодование.
   - Теперь три часа будет мучить,  -  сказал Цыпа и пнул парту.  Старая
парта крякнула.
   - Это  она нарочно "неудов"" навтыкала,  -  мрачно сообщил Митька.  -
Из-за пьесы разозлилась. Потому что мы Карла стали защищать.
   - Она,  между прочим,  сама на  ту  баронессу похожая -  вдруг заявил
Сергей Иванов,  человек молчаливый и сосредоточенный.  Он говорил всегда
немного, но умно и безошибочно. К его словам следовало прислушаться.
   - А  правда!  -  подхватил Виталька.  -  Такая же худая и  старая.  И
вредная. Только не со стеклом в глазу, а с очками.
   - Пенсне, - сказал Павлик.
   - Какая разница!
   - По-моему,  она шпионка,  -  сказал Цыпа. Он был сердит больше всех:
папаша его часто лупил за "неуды".
   - Ну-у, Цыпа! - Виталька от удивления замотал чубом. - Ну, ты сказал!
Она на шпионку похожа, как ты на отличника.
   Цыпа молча поддернул длинные,  сморщенные на коленях штаны и  влез на
учительский табурет.
   - Дурак ты,  а не звеньевой,  -  сказал он Витальке с высоты. И как с
трибуны обратился к остальным:  - Шпионы разве бывают похожи на шпионов?
Их  бы тогда сразу всех переловили.  Шпионов как узнают?  Потому что они
вредят.  А  она разве не  вредит?  Вот она оставила нас после уроков,  а
Пашка в авиамодельный кружок опаздывает.  Он,  может, хочет истребителем
стать, а как он станет, если ему не дают в кружок ходить?
   Павлик  Шагренев,   который  до  сих  пор  не  помышлял  о  профессии
истребителя, подтянулся и стал поправлять под ремнем рубашку.
   - А я?!  - завопил Митька. - У меня в два часа стрелковая тренировка!
Завтра соревнования! Мне на "Ворошиловского стрелка" сдавать!
   Он  стукнул кулаком по левому карману матроски,  на который собирался
привинтить значок.
   - Во!  Я  же говорю!  -  воскликнул Цыпа и возмущенно завертел тонкой
коричневой шеей.
   Трах!  В класс влетела Валька Голдина. Захлопнула дверь и вцепилась в
ручку. Обернулась и свистящим шепотом сообщила:
   - Гонятся!
   Дверь задергали.
   - Отпусти, - велел Сергей Иванов. - А сама иди сюда.
   Дверь     распахнулась.     На     пороге     возник    похожий    на
третьеклассника-отличника  Талька  Репин,   председатель  совета  отряда
пятого" "А". По определению Сер„ги Иванова - "маленький, а вредный".
   - Ага! Вся компания! - ехидно сказал Репин. - Знает, куда бежать...
   - Чего надо? - суховато спросил звеньевой Логинов.
   - Вот ее надо.  -  Талька подбородком указал на Валентину.  У него за
спиной сопели два здоровых телохранителя.
   - У нас сбор звена, - сказал Виталька.
   - А у нас сбор отряда. Чего она со сбора отряда бегает?
   - Сбор  на  тему  "Об  итогах  четвертой четверти  и  о  подготовке к
успешной сдаче  годовых экзаменов"...  -  нудным голосом продекламировал
Павлик.
   - Не твое дело, - сказал Репин.
   - Не его,  не его -  согласился Митька.  - И не Валькино. Она в нашем
звене. Значит, в нашем отряде! Пора бы понять!
   - Как это в вашем? Она в нашем классе учится!
   - Одно дело -  класс,  а  другое -  отряд!  Она с  нами в одном дворе
живет! С малых лет, с самых детсадовских! Мы проголосовали, чтоб в нашем
звене!
   - А мы у СПВ спрашивали! Она говорит, что так нельзя!
   - СИВ говорит?!  -  взревел Виталька.  -  А она у нас спрашивала? Она
сама ничего не знает и даже не разбиралась!
   "СПВ" - старшая пионервожатая - не была для Витальки авторитетом. Она
пришла в школу месяц назад и, судя по всему, не собиралась задерживаться
в своей должности.
   А спор о Валентине был далеко не первый. Она еще осенью объявила, что
хочет быть в  звене с  теми,  с  кем у  нее "разные полезные дела,  а не
всякие  проработки про  успеваемость".  "Полезные дела"  у  нее  были  с
Митькой, Виталькой, Сер„гой и прочей компанией. Пятый "А" запротестовал.
Из принципа. А Виталькино звено дружно проголосовало "за".
   - Она им нужна, чтоб процент успеваемости поднимать, - пустил шпильку
Павлик Шагренев.
   - Нам такой процент тоже не лишний, - сказал с табурета Цыпа.
   - Завтра приди только в класс!  - пообещал председатель пятого "А". -
Поговорим...
   - Я с тобой и сегодня могу поговорить. На улице, - сказала Валентина.
Худая, длинная, темноволосая, сердитая, она выглядела сейчас грозно.
   Противник удалился.
   - Ух...  -  сказала Валька.  -  Ну хорошо, что вы тут. А то не знала,
куда бежать...  А почему не сказали, что сбор? - Она неласково взглянула
на Витальку.
   - Да какой сбор... Так сидим.
   - Разговариваем,  - объяснил Сер„га Иванов. - Про баронессу Адель фон
Неуд.
   - А-а, после уроков оставила! И вы сидите? Ну и олухи!
   - Вообще-то мне некогда. У меня тренировка, - сказал Митька...

   Спать Митька лег  пораньше.  На  всякий случай.  И  правильно.  Отец,
вернувшись из школы, спросил:
   - Где этот пар-ршивец?
   - Что  случилось?  -  захлопотала  мама.  -  Только,  пожалуйста,  не
нервничай, иначе я ничего не пойму. Опять "неуд"?
   - Мало того!  Их, голубчиков, оставили заниматься после уроков. Адель
Францевна тратит время, чтобы вытянуть этим балбесам приличные оценки, а
эти...  эти...  Она идет в класс,  а дверь заперта!  Изнутри!  Как потом
выясняется,  ножкой от табуретки.  В классе -  никого,  окно открыто. Но
мало и этого!  На двери мелом написано:  "Но пасаран!" Эти лодыри решили
лень свою и безобразия прикрыть республиканскими лозунгами!
   Митька в  своей постели начал дышать глубоко и  ровно.  В  этом  было
единственное спасение.
   - Не шуми, он спит, - осторожно сказала мама.
   - Плевать!  -  сказал отец, известный в городе преподаватель русского
языка и литературы. - Да-да! Плевать! Где мой ремень?
   - Ты с ума сошел!
   - Нет!  Я не сошел с ума!  Пусть! Пусть это будет крушением всех моих
педагогических принципов, но я этого паршивца... Где ремень?
   - Какой ремень? Ты всю жизнь ходишь в подтяжках.
   - Не-ет. У меня был. Я в нем ездил на рыбалку.
   Митька ровно дышал.  Крушения педагогических принципов можно было  не
бояться:  отцовский ремень он давно пустил на обмотку лука. Но что будет
завтра?

   Назавтра  отменили  урок  арифметики и  устроили  классное  собрание.
Сначала выступала классная руководительница Вера  Георгиевна.  Сообщила,
что за такие дела исключают из школы.  Да-да, нечего удивляться! То, что
натворили эти семь человек,  не простое хулиганство, а... Даже слов нет!
Ведь не  маленькие!  Вон  многие уже  в  длинных брюках ходят,  взрослые
прически устраивают, а в голове что?
   Митька напряженно смотрел в окно и думал о своем.  Из школы, он знал,
не  выгонят,  высказывание о  брюках и  прическах его не касалось,  а  в
голове у  него  было вот  что:  "Не  вспомнили бы  только,  что  сегодня
соревнования!"  А то придет он в тир и услышит от военрука:  "Ни чего не
могу поделать.  Приказ директора - не допускать". Конечно, он тоже будет
огорчен:  Митька у него в кружке самый маленький,  но самый способный. А
что делать? Приказ есть приказ. Военрук - человек военный.
   Вообще-то   он  славный  дядька.   Недавно  принес  в   кружок  новую
"малопульку" ТОЗ-8.  Не "семерку",  а  "восьмерку".  У нее прицел совсем
другой:  поставлен намушник. Черное яблоко мишени легче просматривается,
словно само садится на мушку.  И спуск мягче. Митьке военрук первому дал
ее  попробовать.  Три  патрона.  Митька сразу  выколотил двадцать девять
очков.
   Жаль  только,  что  мало военрук дает стрелять.  Да  еще,  прежде чем
допустить к  винтовкам,  целый час  рас сказывает об  иприте и  фосгене,
потом в противогазе гоняет. А в тир - напоследок.
   Кроме того,  еще полчаса лазают ребята по тиру на коленях и  собирают
гильзы,  потому что каждый патрон у военрука на учете и,  если гильза не
нашлась, он ругается. Говорит, что не сможет отчитаться.
   Военрука старшеклассники прозвали "генерал Скобелев".  Никакой он  не
генерал,  конечно, и даже не Скобелев, а младший политрук Кобелев Степан
Васильевич.  На  свою беду,  он  однажды в  школьной стенгазете поместил
заметку:  "Почему в  кружках ПВХО и ВС мало девочек?" И подписался:  "С.
Кобелев". Один десятиклассник ядовито заметил:
   - Тоже мне, Скобелев. Генерал на белом коне.
   Десятиклассника потом чистили на комсомольском собрании,  но прозвище
к военруку прилипло намертво.
   Младшие ребята  любили  "генерала".  Он  вместе с  ними  самозабвенно
ползал  по  школьному  подвалу,   где  расположен  был  тир.   Выискивал
затерявшиеся  стреляные  гильзы,   протирая  на  коленях  свои  шикарные
диагоналевые галифе, и уговаривал:
   - Товарищи, найдите еще четыре штуки. Мне же их сдавать...
   В   тире  после  недавних  выстрелов  попахивало  порохом,   и   этот
вдохновляющий запах заставлял ребят тоже ползать.  В надежде, что Степан
Васильевич даст пальнуть еще по разику.  И  такое случалось:  облегченно
вздохнув,  военрук засовывал найденные гильзы в  пустую коробочку,  а из
другой доставал патроны.
   - В  порядке поощрения,  -  официально произносил "генерал Скобелев",
отряхивая свои диагоналевые колени...
   От мыслей о военруке Митьку отвлек голос директора:
   - Речь идет не о наказании.  Вернее,  не только о наказании.  Я хочу,
чтобы вы поняли, очень хочу...
   Директор Андрей Алексеевич был добрый человек.  Сразу было видно, что
он добрый:  невысокий,  полный,  с очень круглым,  улыбчивым лицом.  Как
мистер  Пик-  квик.  Иногда  он  сердился и  пытался  быть  строгим,  но
получалось это  у  него  плохо.  Учителя знали,  что  пугать  директором
бесполезно даже первоклассников.  И пугали завучем,  Сергеем Осиповичем.
Но завуча сегодня, к счастью, не было.
   - Вы обидели, - продолжал директор, - Адель Францевну. Очень обидели.
Она работает в нашей школе восемнадцать лет,  а вы... Да, она строга. Но
когда вы станете старше, вы поймете, что строгость - это тоже доброта...
Кроме того,  вы обидели тех, кто сражается в Испании. Да, не спорьте. Вы
ради озорства написали лозунг бойцов, которые сражаются с фашистами. Что
скажут испанские ребята, когда узнают об этом случае?
   - Они не узнают, - успокоил Павлик Шагренев.
   - Почему ты уверен?  Шесть испанских мальчиков приедут на днях в  наш
город.  Они будут жить у  нас,  пока там война.  А учиться будут в нашей
школе, по тому что...
   Добрый Андрей Алексеевич никак не ожидал того, что случилось. Ведь он
просто  хотел   доказать  Шагреневу  его   неправоту.   И   оглушительно
взорвавшееся "ура" буквально отбросило директора от стола к доске.
   - Что такое?  -  -сопротивлялся он. - Я не... В самом деле... При чем
здесь "ура"?!  Я не понимаю... Когда в горело узнают про этот случай, их
отправят в другую школу.
   - А вы не говорите!  - вопил Цыпа, вытягивая из свитера птичью шею. -
Мы больше не будем!
   - Мы перед Адель Францевной сто раз извинимся!
   - Это у нас случайно!
   - Потому что она за баронессу заступалась! А не потому, что "неуды"!
   - Мы извинимся!
   - Они извинятся, Андрей Алексеевич! Мы им еще сами налипаем!
   - Я тебе напинаю!
   - А ты молчи!..
   Директор  махал  руками,  словно  отбиваясь  от  пчел.  Наконец  Вера
Георгиевна вытянула указкой по  столу так,  что из  щелей взвилась пыль.
Стало тихо.
   - Я не понимаю... - начал Андрей Алексеевич. - То есть я все понимаю,
но почему такой шум? И при чем здесь какая-то баронесса?
   Эмка Каранкевич ехидно оглянулась на Митьку.
   - Это  они,   Андрей  Алексеевич,   из-за  пьесы  спорили.   Вершинин
воображает,  что он на Карла Бруннера похож. А Адель Францевна правильно
говорит, что...
   - Я воображаю?!  -  взвился Митька.  - Ты лучше помалкивай? Сейчас не
пионерский сбор, а классное собрание. Верно ведь, Андрей Алексеевич?
   - Ну почему же,  почему же...  Можно и сбор в то же время. Я не вижу,
почему бы пионерскому начальству не высказаться.
   - А  если сбор,  пусть Вальку Голдину позовут,  она в нашем звене,  -
вмешался Виталька Логинов, почуявший, что гроза слегка развеялась.
   - Что еще за новости!  -  возмутилась Вера Георгиевна.  - Опять вы об
этом?  Андрей Алексеевич,  они вбили себе в голову,  что Валя Голдина из
пятого "А"* должна быть в их звене. Объясните им, что это абсурд.
   Она замолчала,  чтобы передохнуть,  а вежливый Павлик Шагренев поднял
руку и встал.
   - Вовсе не абсурд,  Андрей Алексеевич. Голдина всегда с нами. Мы даже
в один детский сад ходили. У нас все дела вместе и зимой и летом.
   - Вроде вчерашнего, - вставила Вера Георгиевна.
   - Нет,  не вроде, - бесстрашно отрубил Павлик. - У нас хорошие всякие
дела. Голдина помогала Иванову по арифметике исправляться. И вообще.
   - Ну...  я не знаю. - Директор развел руками. - Это какие-то тонкости
пионерской работы.  По-моему... А впрочем. Вера Георгиевна, есть простой
выход.  Раз  уж  они  так  хотят  быть  вместе,  давайте в  будущем году
переведем Голдину в "Б*. Это не сложно.
   Нельзя сказать,  что Вера Георгиевна засияла от  восторга.  Но  класс
опять гаркнул "ура", кричало главным образом Виталькино звено.
   - Ну-ну,  голубчики,  -  сказал директор. - "Ура" - это хорошо, но по
выговору вы получите. Учтите.
   - Правильно,  Андрей Алексеевич!  - в припадке самокритики воскликнул
Виталька. - Даже по строгому!
   - Это  уж,  дорогой мой,  без вас решат...  Идемте,  Вера Георгиевна,
сейчас перемена.
   Едва они скрылись за дверью,  Цыпа вскочил на парту и сделал страшное
лицо:
   - Ти-хо, вы...
   Класс замер. И слышно стало, как директор за дверью оправдывается:
   - Ну что вы,  любезнейшая Вера Георгиевна, ничуть я не потворствую...
То  есть я  потворствую,  но  только в  хорошем смысле.  А  что касается
вчерашнего, то я уверен: они поняли и вполне...
   В общем,  все кончилось "вполне".  Для всех,  кроме Митьки. Митьку же
дома поставили в угол. Как напроказившего дошкольника.

   Митька  стоял,  прислонившись затылком к  штукатурке,  и  разглядывал
спину отца.  Спина была в полосатой рубашке и перекрестье подтяжек. Отец
сидел  у  стола  и  проверял  тетради.   В  Митькиной  голове  крутилась
неизвестно откуда взявшаяся фраза: "Целься в скрещение подтяжек на спине
противника".  Но отец не был в  полном смысле противником,  и ковбойские
методы здесь не годились. Нужна была дипломатия.
   - В конце концов, - сказал Митька, - это непедагогично.
   - Тоже мне Песталоцци, - откликнулся отец. - Выдеру, тогда узнаешь.
   - Что я, маленький - в углу стоять?
   - Нет,  -  сказал отец,  черкая пером  с?  красными чернилами.  -  Не
маленький. Маленькие стоят час или два. А ты будешь до самого вечера.
   - Не могу я до вечера, - осторожно объяснил Митька. - Что ты, папа. У
меня же в четыре часа соревнования.
   - Вот как? - иронично спросил отец.
   - Ну я же команду подведу, - шепотом сказал Митька.
   - Не ври.  У вас личные соревнования.  Сдача норм.  Степан Васильевич
мне  говорил...  Кстати,  я  очень жалею,  что  упросил его взять тебя в
кружок. На пользу тебе это не пошло.
   Отец действительно просил за Митьку "генерала Скобелева",  потому что
пятиклассников в  кружок ВС  не  брали.  И  это был единственный случай,
когда Митька извлек выгоду из  служебного положения отца.  Но ведь он не
подвел ни отца, ни военрука! Он же ничуть не хуже старшеклассников!
   - Почему ты  говоришь,  что не  пошло на пользу?  -  обиженно спросил
Митька.
   - Потому что у тебя все мысли только о стрельбе.  Кто много думает об
удовольствиях, забывает о делах.
   - Стрельба,  по-твоему,  удовольствие? - спросил Митька. - Стрельба -
необходимость!
   Он,  словно опытный фехтовальщик, воспользовался промахом противника.
И наносил удары отточенными фразами:
   - Если мы не будем уметь стрелять, что делать, когда нападут фашисты?
Будем говорить им по-немецки: "Простите, господа, мы не умеем, мы в углу
простояли и не научились!"
   - Ты демагог, - сказал отец.
   - И-  ни капельки!  Нам генерал...  то есть военрук,  говорит, что мы
укрепляем обороноспособность!
   Отец закрыл очередную тетрадь и .заметил, что если обороноспособность
будет возложена на таких шалопаев, то на будущее он не надеется.
   - А  почему тогда у нас в тире написано:  "Каждый новый ворошиловский
стрелок - удар по фашизму"?
   - А там не написано: "Каждый хулиган и неуч - удар по нам"?
   - А... - начал Митька и заплакал.
   Обида прорвалась слезами в  одну секунду,  и  остановить их  не  было
никакой возможности.  Митька начал  вытирать слезы концами галстука,  но
это  было  неудобно.  Тогда  он  сдернул  серебристый  значок  -  зажим,
скреплявший галстук на  узле,  и  широким красным углом стал размазывать
слезы по щекам.
   Отец удивленно обернулся.  Сын  его был совсем не  похож на  сурового
снайпера,  ворошиловского стрелка и грозу фашистов всех мастей.  Это был
просто  маленький  Митька,   с  зареванным  лицом,   лохматый,  в  мятом
матросском костюме и пыльных,  стоптанных уже сандалиях. Отцу стало жаль
его, и он поступил непедагогично - сказал:
   - Убирайся.

   Норму Митька выбил.  Но  значок дали  не  сразу,  а  только через три
недели когда  пятиклассники сдали экзамены и  на  торжественном собрании
получали табели.
   Вечером того же дня Митька созвал в штабе друзей.
   О штабе надо рассказать по порядку.
   Он  располагался  в  сарае.   Сарай  был  полутораэтажный.   Внизу  -
дровяники,  курятник  скандальной соседки  Василисы  Тимофеевны  и  коза
семейства Голдиных. Наверху - сеновал. В центральном отсеке сеновала уже
оборудован был  штаб  "БП".  За  кучами сенной трухи и  мусора пряталась
фанерная будка.  Называлась она "шатер".  На  стенах шатра висели луки и
колчаны,  портреты Вильгельма Тепля  и  Робин  Гуда,  а  также  бумажные
мишени,  в  центре которых торчали белооперенные стре