.
Одно дело рисовать... Когда рисовали, мы это показывали, какой он буржуй
и кулак. Рисовать и в заборы стрелять никто не запретит. А сейчас вышло,
что мы сами бандиты.  А он,  выходит, прав. Заявления пишет. Думаешь, не
обидно?
   - А почему в НКВД? - подал голос Цыпа. - Ну, царапал бы свои каракули
для милиции.  А  то  получается,  будто мы  шпионы или вредители.  Враги
народа.
   - А Жала думает,  что он как раз и есть народ, - сказала Валентина. -
А мы его враги. Так и получается.
   - Он - народ?! - подскочил Цыпа. - Помру от смеха! Народ - это кто на
заводах работает и  в  колхозах кто трудится.  И с фашистами дерется.  В
Испании.
   Все деликатно помолчали,  потому что знали недавнюю историю, как Цыпа
собирался в Испанию.
   - Ха!  Вот бы Жаду послать драться с  фашистами!  -  заговорил Вовка,
стараясь загладить вину. - Вот драпал бы! А?
   - Скорей всего, к ним бы сбежал, к фашистам, - сказал Цыпа.
   - Не...  -  заспорил Вовка.  -  Не  сбежал бы.  Они бы  его с  нашими
заставили воевать, а он ведь трус. Только собак вешать может.
   И  опять замолчали в сумраке.  Сидели,  привалившись друг к другу,  и
тихо дышали, как один человек. Только Павлика не было. Потом послышались
шаги, и Виталька угадал:
   - Павлик.
   Белая рубашка Павлика замаячила в двери.
   - Где был? - спросил Виталька.
   - С папой приемник доделывали.
   - Работает?
   - Работает...
   - Хорошо слыхать?
   - Хорошо...  - тихо сказал Павлик. - Только... лучше бы уж плохо было
слышно. А то включили, и сразу - бах - новость: фашисты взяли Бильбао...
   - Во гады! - сказал Цыпа.
   - А еще... генерала Лукача убили.
   - Врешь,  -  по привычке сказала Валентина, но больше никто ничего не
сказал, потому что понимали: Павлик не врет.
   Митька подвинулся на скамейке и тихо позвал Павлика:
   - Садись.
   Внизу, за забором, на Жадиной веранде весело заорал патефон:

   Все хорошо, прекрасная маркиза!

   Вовка Шадрин пошевелился и медленно сказал:
   - Хлопну я  из  рогатки этот  ящик с  маркизой.  С  крыши его  хорошо
видать!
   - Я тебе хлопну!  -  пригрозил Митька.  -  Молочный снайпер... Люди с
фашистами воюют* а ему только бутылки да пластинки бить.
   - Воюют...  -  сказал Вовка тихо и  обиженно.  -  Я  же  не  могу там
воевать. Если бы пустили да винтовку дали...
   Никто не засмеялся.  Потому что каждый знал:  если бы пустили и  дали
винтовку... Ну, а что, в самом деле, разве не вышли бы из них снайперы?
   - Пустят тебя...  -  заметил Сер„га.  - Они своих-то пацанов отсылают
подальше от беды.
   И сразу вспомнился им вокзал, люди, цветы, плакаты, деловитое буханье
барабана,  и голоса труб,  и шестеро темноволосых мальчишек,  растерянно
вышедших из тамбура на дощатый перрон.  Обыкновенные пацаны,  худенькие,
тонконогие, некоторых можно одной рукой на лопатки уложить. Только загар
потемнее,  чем у здешних,  вот и все.  Даже не верилось,  что эти ребята
строили баррикады,  а  может быть,  и стреляли по врагам.  Потом автобус
увез  испанских мальчишек в  дом  отдыха Рыбкоопа,  а  наши ребята пошли
бродить по улицам.
   Надо  было готовиться к  экзамену по  арифметике,  но  они  ходили по
рассохшимся деревянным тротуарам, рас тревоженные и недовольные тем, как
устроен  мир.  Там,  на  вокзале,  их  на  секунду задела  грозная жизнь
Испании,  а сейчас в заросших лебедой газонах мирно стрекотали кузнечики
и тишина висела над городком. Зной раннего лета жарил мальчишкам плечи.
   Они  ходили,  позабыв,  что  надо  учить правила действий с  дробями,
спорили о боях под Мадридом, и только смуглый сердитый Цыпа был молчалив
и спокоен...
   - Не  дадут  нам  винтовки,  -  сказал в  темноте Павлик.  -  Чего  ж
говорить...
   - А что делать? - спросил Вовка.
   Это был серьезный вопрос.
   Это  был  очень серьезный вопрос,  потому что в  самом деле нельзя же
сидеть  просто  так,  когда  "юнкерсы"  бомбят  Университетский  городок
Мадрида, когда итальянские фашисты взяли Бильбао - столицу басков, когда
убили Лукача... Но что делать?
   - Учиться стрелять, - твердо сказал Митька. - Это нам еще пригодится.
Не в заборы пулять,  а как следует. Чтоб отряд у нас был настоящий, а не
то,  что сейчас.  Чтобы,  когда надо, мы сразу... Ну все равно сейчас мы
больше ничего не можем.
   - Хорошо тебе,  ты в кружке, - откликнулся Цыпа. - А мы что? Из луков
да из луков.
   - Я.  Скобелева упрошу.  Пусть всех запишет.  Я  за ним по пятам буду
ходить, когда из отпуска вернется.
   - Мы тоже будем, - сказала Валентина.
   - А луки тоже нельзя бросать,  -  продолжал Митька.  -  Думаете, я на
значок сдал бы,  если бы  из  лука не  стрелял?  Он глазомер развивает и
руки.
   - Название какое-то у нас неподходящее,  - сказал Сер„га. - Непонятно
как-то: "Белые перья". Какие перья, откуда, для чего?
   - Лучше "красные", - предложил Вовка. - Мы же красный отряд.
   - Лучше... Но все равно непонятно.
   - Лучше полностью: "Красные перья стрел", - сказал Митька.
   - Пускай будут "Алые перья стрел", - заговорила Валька. - Красиво.
   - Тебе бы только чтоб красиво было, - заворчал Цыпа.
   А Павлик медленно сказал:
   - Ну что ты,  Цыпа!  Разве плохо,  если красиво? По слушайте, ребята:
а-лы-е перь-я стр-рел-л...
   Сер„га напомнил:
   - Значит, и в самом деле на стрелы красные перья надо. Где брать?
   - У отца, думаешь, мало красных чернил? - сказал Митька.

   Яркий  огонек свечки вздрагивал и  качался от  дыхания ребят.  Валька
Голдина писала красными чернилами на тонкой бумажной полоске:
   - "Мы, пионеры второго звена... Митя Вершинин..."
   - Дмитрий,  сурово сказал Митька.  Он  макал  в  пузырек с  чернилами
бумажный жгутик и мазал хвостовые перья на стрелах.
   "Дмитрий Вершинин,  Игорь Цыпин,  Виталий Логинов, Валентина Голдина,
Владимир Шадрин..."
   - Владимир пишется через "и". Учти, - сунулся Вовка.
   - Знаю... "Владимир Шадрин, Павел Шагренев, Сергей Иванов... вступаем
в  отряд "Алые перья стрел".  В  скобках "АПС".  "И обещаем друг другу и
всем  на  свете,  что...  всегда будем  бороться с  фашистами и  всякими
врагами..."
   Она оглянулась на Митьку.
   - Всегда будем учиться, чтоб бить без промаха.
   - "...Без промаха"".
   - И мстить за всех, кого они убили и замучили, - сказал Цыпин.
   - А если они полезут на нас... - вмешался Павлик.
   - "А если они..."

   Июньские вечера  очень  светлые.  Небо  серебристое,  и  звезды  едва
проступают на нем.  А крыши и заборы - почти черные. И уж совсем черными
кажутся на небе листья и ветви тополей.
   Громадный сук  большого тополя  протянулся над  серединой двора,  как
рука великана.  Высоко -  выше всех проводов и крыш, выше труб кирпичной
пекарни, которая стоит позади двора.
   С  шелестом ушла с земли и вонзилась в сук тяжелая стрела.  Утром все
увидят ее -  высоко над головами. Увидят, что у нее алые перья. Но никто
никогда не сможет достать ее. Только ветер.
   Потом шквалистые ветры истреплют перья,  обломают древко.  Но крепкий
наконечник навсегда останется в де реве.  Наконечник,  в который вложена
туго свернутая бумажная полоска, где имена стрелков и обещание.
   Этот наконечник,  сделанный из  пустой пули,  будет там всегда,  пока
живет тополь. А такие могучие деревья живут долго.
   В детстве кажется, что они стоят вечно.

   Мысль продырявить баронессу на афише пришла Витальке. Раз уж в городе
нет настоящих фашистов,  то надо всадить стрелу хотя бы в нарисованного.
Пусть  все  прохожие видят  большую  стрелу  с  алыми  перьями -  символ
меткости и беспощадности к врагам.
   - А кроме того, - добавил Виталька, - это будет месть Адель Францевне
за то,  что она плохо отзывалась о Карле Бруннере (вернее, не о Карле, а
о том пацане, который играл эту роль, но это ведь все равно).
   - И за то,  что чуть не оставила тебя на осень,  -  въедливо заметила
Валентина.
   - Чушь какая?  -  обиделся Виталька.  - Я могу и не стрелять. У тебя.
Голдина,  между прочим,  не язык,  а швабра.  Если так,  то пусть Митька
стреляет в баронессу.
   - Конечно.  Сам-то  промазать  боишься,  -  поддела  Валька,  которая
обиделась за свой язык.
   - Если  издалека,  хоть  кто  может промахнуться,  -  спокойно сказал
Виталька.  Он  не  хотел ссориться.  -  Надо ведь шагов с  тридцати,  не
меньше. Верно, Мить?
   Читателям, не стрелявшим из лука, наверно, непонятен этот разговор. А
дело в том,  что афиша висит довольно высоко,  и если выпустить стрелу с
двух-трех  шагов,  она  воткнется  некрасиво -  хвост  с  перьями  будет
наклонен вниз.  Сразу все  увидят,  что  стреляли в  упор.  Чтобы стрела
воткнулась как надо - перьями слегка вверх, она должна описать в воздухе
дугу. Значит, пускать ее надо с приличного расстояния.
   - С тридцати я не промажу, - сказал Митька. Он и не думал хвастаться,
просто был уверен.
   - А вдруг? - сказал Виталька и хитровато глянул из-под белого чуба.
   Митька пожал плечами.
   - Да не промажу я.
   - А если?
   - Ну спорим?!

   Вот  так  и  оказался Митька в  тот день у  афишной тумбы.  Вот так и
познакомился  с   Матвеем  Жарниковым,   сотрудником  второго  отделения
милиции, неплохим парнем и понимающим человеком.
   Конечно,   всю  историю  Митька  рассказывать  не  стал,  но  кое-что
объяснил:  что  такое  "АПС" и  зачем нужно было  устраивать стрельбу на
перекрестке.
   Он  и  Матвей шагали сначала по  улице,  а  потом сели на  скамейку в
сквере,  где  случилась беда с  Феодосией.  Матвей только через два часа
должен был идти на  пост,  а  пока гулял.  Митьке же  вообще некуда было
спешить.
   Митька потрогал ногу.
   - Как ты меня ухватил... Аж пальцы отпечатались. Все еще больно.
   - А не надо было прыгать. От меня, брат Митька, не сбежишь.
   - Я бы сбежал, да лук зацепился.
   - А я бы догнал. Думаешь, я не умею через заборы скакать?
   - Матвей...  -  осторожно сказал Митька и  покосился на тугую кобуру.
Из-под   крышки  вызывающе  торчал  металлический  затылок  револьверной
рукоятки. - Матвей... А если б не догнал? Ты бы стал стрелять?
   - Ты спятил! Зачем стрелять-то? Ты что - бандит? Я тебя и в отделение
вести не хотел, а просто так, для порядка. Попугать.
   - Матвей...  Ну попугать,  это понятно. Я ведь не говорю, чтоб в меня
стрелять, а если в воздух? Чтоб попугать, это как раз годится.
   - Да что ты!  Потом объяснение начальнику писать.  Зачем стрелял да в
кого. Ведь у нас каждый патрон на учете.
   - Это я знаю. У нас тоже на учете. А иногда охота пострелять, ага?
   - Конечно. У нас вообще-то бывают занятия, но не часто.
   Митька мечтательно продолжал:
   - А вот если бы патронов сколько хочешь? Хорошо было бы, ага? Стреляй
хоть каждый день...  В овраге один уголок есть хороший: заросли и обрыв.
От  домов  далеко.  Прямо  настоящий  тир...  Хотя,  конечно,  случайные
прохожие, если выстрелы услышат, могут придраться.
   - Как они придерутся?  Я  же в форме.  Раз милиция стреляет,  значит,
надо.  А  если бы  кто из  наших подвернулся,  я  бы сказал,  что оружие
пробовал.
   Увы,  даже  милиционеры не  прочь иногда прихвастнуть.  А  хитроумный
Митька,  словно в шахматах,  сделал еще один ход.  Он с рассеянным видом
сказал:
   - Да... понятно... Значит, все дело в патронах?
   - Конечно.
   - Матвей...  Видишь ли... Если по правде говорить, два патрона у меня
есть.
   Даже спустя много лет Дмитрий Вершинин вспоминал об этом случае как о
чуде.  Матвей согласился!  Почему? Может быть, увидел умоляющие Митькины
глаза и не устоял. А может быть, он сам оставался в душе мальчишкой... В
общем, он встал и сказал:
   - Ну ладно... Встретил я тебя, брат Митька, на свою голову.
   Конечно,  случилось это  не  сразу.  Сначала  Матвей  довольно сурово
спросил,  откуда патроны, и Митьке пришлось рассказать про Цыпу. Про то,
как Цыпа надумал уехать в Испанию,  приготовил сухой паек, карту, оружие
- кинжал  из  обломка пилы  и  самодельный пистолет (еще  недоделанный).
Цыпин-отец  обнаружил запасы и  устроил сыну  "разговор".  После  такого
разговора Цыпа,  который всегда очень  неохотно давал кататься на  своем
велосипеде,  отдал его  ребятам на  целую неделю.  А  сам  лежал дома на
животе  и  читал  роман  "Королева Марго".  Этот  роман  ему  уступил на
несколько дней  Виталька Логинов.  За  два  боевых револьверных патрона.
Поскольку путешествие сорвалось,  боезапас Цыпе был не нужен,  и держать
его дома он опасался.
   Откуда у Цыпы взялись патроны, Митька не знал.
   Он увидел их уже у  Витальки.  Именно на них Митька и  поспорил,  что
попадет в баронессу, а в случае промаха обещал отдать Витальке свой лук.
   - Раз попал,  значит,  они мои,-объяснил он Матвею.  - Виталька сразу
отдаст, у нас по-честному. Я сейчас сбегаю, это рядышком. Ладно, Матвей?
Ну, Матвей.
   Потом они  шагали к  оврагу,  и  Митьке все еще не  верилось.  Матвей
вздыхал и ворчал,  что патроны старые -наверно,  еще с гражданской войны
остались -  и добром все это не кончится.  Митька осторожно уверял,  что
все будет прекрасно.
   В  конце  Садовой улицы на  краю  оврага паслась костлявая коза.  Она
взглянула на Митьку и Матвея, как Адель Францевна.
   - Я тебе... -шепотом сказал Митька и погрозил козе кулаком с зажатыми
патронами.
   Закоулок, похожий на тир, Матвею не понравился :
   - Близко от улицы. Какая-нибудь бабка придет за козой и напугается до
смерти. Отвечай потом...
   Наверно,  Матвей все-таки побаивался начальства.  Они пробирались все
дальше,  под укрытие зарослей и глинистых обрывов, пока Митька не взвыл,
напоровшись на крапивную чащу.  Матвей взял его в охапку и понес. Стебли
шелестели вокруг брезентовых сапог.
   Они выбрали тупичок у глухого откоса за ручьем.
   Матвей приспособил среди  глиняных комьев ржавую консервную банку.  У
Митьки от волнения почти останавливалось сердце,  когда он смотрел,  как
Матвей открывает кобуру и  достает наган.  Матвей вынул из  барабана два
желтых блестящих патрона и вставил Митькины -  потемневшие, с пятнышками
зелени.
   Потом они отошли на десять шагов. И Матвей сказал:
   - Держи.
   Митька взял  в  ладонь шероховатую рукоятку.  Это  было  оружием.  Не
малокалиберка и,  уж  конечно,  не лук.  Тяжелый боевой наган,  с  каким
воевали Чапаев,  Щорс и Котовский.  Он прочно лежал в руке, только мушка
слегка прыгала.
   - Оттяни курок, - сказал Матвей, и Митька с удовольствием оттянул.
   И  опять стал целиться.  Банка казалась крошечной,  а  мушка никак не
могла остановиться.  Не то что у  винтовки.  Винтовочные мушки слушались
Митьку беспрекословно, а эта...
   Выстрел грянул неожиданно для Митьки:  спуск был очень легкий.  Наган
прыгнул в  руке.  Уши словно пробками забило.  Глиняный комок под банкой
разлетелся в пыль, но сама банка не шелохнулась.
   Митька растерянно взглянул на Матвея.  Значит, все? Выстрел, промах -
и  больше ничего не  будет?  Но как же так?  Почему промах?  Ведь Митька
привык всегда-всегда попадать в мишень!
   Сквозь плотный звон в ушах Митька услышал голос Матвея:
   - Старый патрон. Наверно, поэтому пуля вниз ушла.
   Митька  закусил  губу.  Надо  было  достойно перенести поражение.  Он
протянул наган Матвею:
   - Твоя очередь. Стреляй.
   И  стал смотреть на  банку.  Сейчас она вовсе не  казалась маленькой.
Целая кастрюля. Как он мог промахнуться? С десяти шагов...
   Матвей легонько хлопнул его по матросскому воротнику:
   - Ладно уж,  Митька.  Пали еще  раз.  У  меня все  равно через неделю
стрельбы.
   Второй раз  Митька попал.  Банка подскочила,  завертелась волчком.  И
Митька тоже чуть не  завертелся и  не  завопил "ура".  Но он сдержался и
молча протянул револьвер Матвею...

   В  свой двор Митька вернулся только вечером.  Потому что  сначала они
пошли к  Матвею домой и  чистили револьвер.  После этого Митька проводил
Матвея на пост -  в сад "Спартак". В саду было малолюдно и спокойно. Они
долго бродили по аллеям и говорили о важных вещах:  об оружии, о боях на
Северном фронте в Испании,  об учителях,  которых знали, о Марке Твене и
фильме "Дети капитана Гранта".
   А потом пришел Митька опять в овраг. Шипя и охая от крапивных ожогов,
он пробрался сквозь заросли на прежнее место.  Поднял банку.  В  ней,  с
краю, чернела пробоина.
   Митька поставил банку среди глиняных комков. Отошел на десять шагов.
   Поднял согнутую в локте руку,  будто с наганом. Прищурил левый глаз и
отчетливо сказал:
   - Т-тах!
   Он  переживал все заново:  надежную тяжесть боевого оружия,  грохот и
толчок выстрела и пронзительную радость меткого попадания.
   - Т-тах!.. Т-тах!..
   Выбравшись на  улицу,  Митька зашагал домой,  и  радость не оставляла
его.  Он  шел  вприпрыжку,  подбрасывал на  ладони две пустых,  звонких,
порохом пахнувших гильзы и думал,  как еще от калитки крикнет:  "Ребятам
Знаете что?.."

   Он и крикнул.
   Но веселье Митькино разбилось о хмурые взгляды ребят.
   Вся компания сидела на  крыльце двухэтажного дома и  сердито молчала.
Только Вовка Шадрин коротко объяснил:
   - Жада сено привез.
   И  тогда  Митька увидел "шатер"".  Он  стоял  под  наружной чердачной
лестницей - большой кособокий ящик из ободранной фанеры. Голый какой-то,
маленький и  совсем  непохожий на  штаб  грозного  стрелкового от  ряда.
Дверца косо висела на одной петле.
   Митька легонько хлопнул по стенке шатра,  и ящик тихо загудел. Словно
жаловался.
   - Жада выкинул? - спросил Митька.
   - Не мы, конечно, - сказал Павлик.
   - Хотел  сперва к  себе  утащить,  -  объяснил Вовка Шадрин.  -  Чтоб
курятник сделать. Мы как вцепились...
   - Молчи уж.  "Вцепились!" - хмыкнула Валентина. - Хорошо, что Сер„гин
отец мимо шел. Он Жаде сказал... Тот чуть не упал.
   - Мы бы все равно не отдали, - угрюмо сказал Цыпа.
   - Ну и зря. Зря, что не отдали, - пожалел Митька.
   - Рехнулся? - спросил Сергей.
   - Ни капельки.  Просто ему еще хуже было бы. Сам бы обратно тащил, на
своем горбу. Под конвоем. Потому что я бы милиционера попросил помочь, у
меня  знакомый  есть.  Сегодня  познакомились  на  улице.  Знаете  какой
человек! Два раза дал из нагана стрельнуть.
   Все молчали,  потому что стало неловко:  такое вранье даже в  детском
саду считалось неумелым.
   Митька небрежно сказал:
   - Не верите? Глядите. Узнаете?
   Он протянул Витальке и Цыпе две гильзы.
   Виталька и Цыпа одинаково приоткрыли рты.  Гильзы были те самые: одна
с  косой царапиной,  другая с круглым зеленым пятнышком.  От гильз пахло
порохом, а в капсюлях виднелись ямки.
   - Чо такое?  Чо такое?  - забеспокоился Вовка Шадрин и сунул курчавую
голову между Виталькой и Цыпой.
   Митька усмехнулся,  захлопнул ладонь и  полез по  чердачной лестнице,
чтобы устроиться там  на  высоте,  на  удобной широкой ступеньке.  Отряд
молча двинулся за ним.
   - А ну рассказывай, - велел Виталька.
   И Митька стал рассказывать.  Про тумбу,  про овраг, про выстрелы. Про
то,  что Матвей обещал зайти в  гости,  и,  может быть,  он даже покажет
ребятам наган...
   Пока  он  говорил,  пришли  сумерки.  Василиса Тимофеевна,  косясь на
мальчишек,  загнала в  сарай кур и  драного Петю.  Мать крикнула из окна
Павлика Шагренева, и он крикнул в ответ:
   - Не пойду!
   И  никто не пошел бы.  Им хорошо было вместе.  Им просто позарез надо
было сейчас быть вместе.
   От  земли теплыми слоями поднимался нагретый за день воздух.  Длинное
пунцовое облако,  похожее на громадное перо, горело над забором. Вдалеке
дробно, как пулеметы, стучали на рельсовых стыках составы.
   - Ал„ха,  мой брат двоюродный,  сегодня на  планере летал,  -  сказал
Сер„га. - Вот бы полетать, ага?
   Все промолчали, потому что и так было ясно, что "вот бы полетать".
   В сарае тихо замычала Жадина корова.
   - Мается, бедная, - сказала Валька. - Зарезал Жада ее теленочка.
   - Он  за  деньги хоть  кого  зарежет,  -  сказал Вовка  и  плюнул.  -
Сквалыга! Даже ящик хотел забрать, не мог удержаться от жадности.
   - Откуда такие люди берутся?  -  удивленно спросил Павлик.  - Правда,
ребята, даже непонятно.
   - По