вка решается.  В конце концов,  хоть он и  не  пионер  ещ„,  но
Л„нька  - его звеньевой.  Готовый каждую секунду дать стрекача,  Севка
появляется на пороге.
     - Ну, чего надо? - говорит он.
     Но что это?  Севка вздрагивает. Сергей резким движением толкает к
Севке... велосипед. Маленький, подростковый велосипед.
     - На...
     Севка ловит   велосипед   за   руль.  Руль  тот  самый  -  мятый,
ободранный.  И кол„са с разными ободами.  Сразу  видно,  что  собирали
велосипед  из  разных  старых  частей.  Но это - пустяки!  Пусть седло
вытертое и расхлябанное,  пусть рама покрыта  голубой  краской,  какой
мажут двери и карнизы, пусть нет щитков над кол„сами! Вс„ это ерунда!
     - Бери, художник, - говорит Л„нька. - Надоело таскать тебя сзади.
     - Насовсем? - тихо спрашивает Севка.
     - Насовсем.
     Маленький Славка теребит Севку за штаны и просит:
     - Прокатишь, а? Прокатишь?
     - Прокачу, - шепчет Севка.
     Вдруг он стремительно вбегает по лестнице домой,  в кухне хватает
тряпку  и  смачивает е„ под краном.  Потом Севка выбирается из окна на
карниз и прыгает,  не боясь высоты.  Ребята не увидят его,  потому что
окно с другой стороны дома.

     Севка торопится,  бежит к забору, где белеют на т„мных досках его
рисунки.



                                                  Владислав Крапивин

                                 РИСК

                               Рассказ


     Это были два маленьких речных буксировщика,  два катера-близнеца.
Только имена они носили разные.  Один  назывался  длинно  и  скучно  -
"Иртышлес-3", другой коротко и романтично - "Риск".
     Очень уж непохожи были эти имена.  А потому мальчишки с береговых
улиц  по-разному  относились и к самим катерам.  "Риск" считался более
маневренным и быстроходным,  его команда более опытной.  Кто-то пустил
слух,  что капитан "Риска" еще недавно командовал торпедным катером. А
"Иртышлес"  называли  калошей.  Не  повезло   и   капитану   "калоши",
низенькому  человеку  в  модном  костюме и с черной полоской усиков на
губе.  Так его и прозвали - Усатик. Хорошо еще, что в те годы не знали
слова "стиляга".

     Солнце уже  утонуло  в  желтой  воде за старым деревянным мостом.
Воздух,  пропитанный  запахом  сырой  древесины,  стал  неподвижен,  и
бело-синие   вымпелы  на  катерах  повисли  вдоль  мачт.  Катера  были
пришвартованы у плотов, прямо к бревнам.
     Мы сидели на плотах. Мы - это Женька Жмых, Славка Мальцев и я. Мы
сидели и громко,  так,  чтобы слышали  на  "Иртышлесе",  рассуждали  о
недостатках   катера.   Кроме  того,  Славка,  морща  от  удовольствия
веснушчатый нос, щелкал жареные семечки подсолнуха.
     На палубе  катера был только один человек - высокий сутуловатый с
белесыми волосами и очень большим носом.  Рядом с этим носом его глаза
казались маленькими, как голубые горошины.
     Матрос сидел на низкой крыше машинного  отделения  и  невозмутимо
чинил фуражку: пришивал козырек.
     Прошло минут  десять.   В   самый   разгар   нашей   разнузданной
клеветнической кампании по поводу тихоходности "калоши" парень отложил
фуражку,  встал и принялся разглядывать нас.  Мы замолчали. Я прикинул
расстояние до берега.
     - Пацаны, - сказал матрос, - угостили бы семечками.
     Конечно, стоило  ответить так:  "Сплавай на своей калоше к рынку.
Там и купишь".  Но парень улыбнулся, и его некрасивое лицо стало очень
добрым от большой белозубой улыбки.
     И задиристый Славка поднялся с бревен. Он неловко полез в карман:
в ладони семечек у него больше не осталось.  Он вывернул свой карман и
вытряс в руку черные поджаренные зернышки вместе с  крошками  хлеба  и
табака.  Табак Славка добывал обычно из окурков и, давясь дымом, курил
самодельные сигареты.
     Подвинув на ладони крошки и семечки, Славка смущенно покосился на
нас:
     - Дать, что ли?
     - На катер пустишь? - спросил Женька у парня.
     - Валите...
     Игра стоила свеч.  Конечно "Иртышлес" не "Риск", но поглядеть все
же было интересно. Мы не спеша двинулись к сходням.
     - Я  здорово  подсолнухи  люблю,  -  простодушно  сказал  матрос,
принимая семечки в большую ладонь.
     Его звали Иваном.  Он оказался подходящим парнем. Показал кубрик,
машинное отделение. О себе кое-что рассказал.
     Отец у него под Курском погиб, как у Женьки. Мать жила в деревне,
сам он второй год плавал и готовился в речное училище.
     Вам бы  на  "Риске"  плавать,  -  сподхалимничал   Славка.   Иван
добродушно сказал:
     - А разницы-то... Что наш, что ихний - все равно посудина.
     Тогда мы оскорбились за "Риск". Но смолчали.
     Женька Жмых высказал, наконец, затаенную мысль:
     - Прокатиться бы...
     Этот вопрос решился  с  удивительной  легкостью.  Оказалось,  что
завтра  "Иртышлес"  пойдет к Зеленому Мысу на заправку.  Иван крикнул,
обращаясь к рулевой рубке:
     - Сан-Митрич! Прокатим пацанов?!
     Открылась дверца, и показалась голова Усатика.
     - Можно...  Только  вон  тому  рыжему  я  на  одном месте сначала
изображу черепаху. Ту, которую он у нас на корме рисовал.
     Славка, очень гордившийся этим подвигом, сейчас нахально отперся.
     Появился бритоголовый моторист с квадратными плечами,  обтянутыми
тельняшкой. Он хмуро сказал:
     - Ладно тебе,  Саша...  Они все равно дрыхнуть будут.  Мы в  пять
отчалим.
     Наивный он был человек...

     Тянулась фиолетовая ночь,  душная и беззвездная.  Где-то по  краю
горизонта прокатывались грозы. Полыхали розовые зарницы. Один раз была
особенно яркая зарница и короткий громовой удар.
     В половине пятого над водой,  над песком,  над причалом еще висел
туман. Его хлопья ползли по обрыву, цеплялись за кусты бурьяна.
     Мы прошли по бревнам до кромки плотов. Там стоял только "Риск". В
первую минуту мы ни слова не сказали друг другу.  Старая  неприязнь  к
"калоше"  с прозаическим названием снова проснулась в нас.  Теперь она
подогревалась обидой.
     - Трепачи,  - зло сказал Женька. Потом крикнул: - Где "Иртышлес"?
- Он крикнул это пожилому бородатому механику "Риска", который, зевая,
вылез на палубу.
     Механик угрюмо взглянул на нас и отвернулся. Мы пошли к берегу. И
тогда услышали:
     - Где ему быть?  У восьмого причала, за пристанью. Там, видать, и
стоит.
     Мы не ругали "Иртышлес". Береговыми переулками, через весь город,
мы шли к восьмому причалу.  Зачем?  Не знаю.  Но мы не хотели простить
обмана.
     Оранжевое солнце   разогнало  туман  и  застряло  среди  портовых
кранов.  Мы прошли через пассажирскую пристань, где хмурые торговки за
дощатыми  столами  продавали  жареные семечки подсолнуха - по рублю за
стакан.  Потом мы  прошагали  мимо  пахнувших  соленой  рыбой  длинных
складов,  пересекли  рельсовую  линию,  махнули  через забор с большой
цифрой восемь на серых досках и вышли к деревянному пирсу.
     "Иртышлес" мы увидели сейчас же, но не сразу узнали. Мачта у него
стала похожа на букву Т,  потому что верхушка оказалась срезанной  над
самой перекладиной с сигнальными лампами.  В рубке были выбиты стекла,
а белая краска местами закоптилась и покрылась коричневыми пузырьками.
     Медленно, словно под конвоем,  мы поднялись на борт. Нас встретил
бритоголовый моторист и не удивился. Вытирая масляной тряпкой голые по
локоть руки, он как-то виновато сказал:
     - Такие дела...
     Вот что  мы  узнали.  Поздно  вечером  команду  катера  попросили
вывести к мосту паузок с грузом овощей для Салехарда.  Почему-то  дело
это  было  спешное,  и  капитан  согласился.  Но когда катер подошел к
пристани, на барже у восьмого причала вспыхнул пожар.
     Рядом стоял пассажирский пароход "Суриков". На берегу возвышались
штабеля просмоленных шпал.
     Большие буксиры  не могли подойти к горящей барже.  Тогда подошел
"Иртышлес-3".  Нос уже пылал,  как солома,  и капитан подвел  катер  с
кормы.
     Их было трое на катере,  и они спешили. Они очень спешили, потому
что  баржа  сказалась  груженной  бочками с горючим.  Говорили,  что в
нескольких из них бензин,  а остальные пусты,  и это  было  еще  хуже.
Пустые железные бочки с бензиновыми парами взрываются, как фугасы.
     Их было трое на катере, но пойти на баржу мог только один - Иван.
Ведь капитан не оставлял руля,  а моторист находился внизу.  Иван взял
конец троса и прыгнул на рулевую лопасть баржи,  выступающую из  воды.
Было  очень  трудно  подняться  на баржу с тяжелым тросом в руках.  Не
знаю,  как он сумел.  Но он вскарабкался и закрепил  трос  за  кнехты.
Закрепил  и  румпель,  чтобы  не  болтало руль.  Когда Иван прыгнул на
катер, от прилетевших искр у него тлела одежда...

     Моторист рассказывал  и вытирал руки промасленной тряпкой.  Масло
блестело на руках и капало на палубу.
     "Иртышлес" включил  сирену  и повел горящую баржу.  Он тащил ее к
пустынному левому берегу,  но на середине реки лопнул буксирный канат.
Течение двинуло плавучий костер к пассажирской пристани.
     Когда катер подошел к барже снова,  уже горела корма. Ярко-желтое
пламя слепило глаза,  и ночь казалась непроницаемо-черной.  Прыгая  на
рулевую лопасть,  Иван промахнулся и упал в воду. Он потерял несколько
секунд. Потом он долго возился с канатом на горящей корме. Может быть,
у  него  дрожали  руки.  Даже  у очень смелых людей дрожат руки,  если
каждое мгновенье может грянуть взрыв.
     Взрыв ударил,  когда Иван уже был на палубе катера, и буксировщик
уходил, натягивая канат...
     - Мне  вот  повезло,  -  вздохнул  моторист,  -  я  в машине был.
Капитану осколком стекла голову порезало.  А  Ивана  вашего  свезли  в
больницу.
     Мы шли назад.  Перелезли через забор с цифрой  восемь,  пересекли
рельсовый   путь,   миновали   пахнувшие   рыбой  склады  и  вышли  на
пассажирскую пристань, где торговки продавали семечки подсолнуха.
     Молча, будто сговорившись заранее,  мы достали из карманов смятые
рубли и  мелочь.  Женька  подошел  к  маленькой  испуганной  девчонке,
торговавшей у самого края стола:
     - Сыпь на все.
     Через полчаса мы вышли на мост.  Внизу у плотов по-прежнему стоял
"Риск".  Мы только мельком взглянули на него.  Нет, мы не меняли своих
мнений   с  быстротой  и  легкостью.  "Риск",  конечно,  был  неплохим
буксировщиком.  И,  может быть,  капитан  его  действительно  когда-то
командовал   торпедным   катером.   Но   нам  некогда  было  обсуждать
достоинства "Риска". Мы торопились.

     Хорошо, что Женька догадался спросить у моториста адрес больницы.




                                                  Владислав Крапивин


                           ТРОЕ С БАРАБАНОМ

                               Рассказ

     Я видел этот барабан даже во сне.  А когда я проснулся,  то сразу
взглянул в угол у двери.  Там торчал  большущий  гвоздь.  Барабана  на
гвозде не было. Значит, Галка уже встала и умчалась на улицу...
     Галку только вчера выбрали барабанщицей,  когда в нашем  квартале
открылся пионерский лагерь. Не настоящий лагерь, конечно, а городской.
Каменщики из комсомольской бригады Саши Котова подарили  нам  барабан.
Они - наши шефы.  Галка как увидела барабан, сразу вцепилась в него, и
давай нам показывать,  как она сигналы выбивать умеет.  Ну, е„ сразу и
выбрали.  Конечно,  она уже в седьмой класс перешла, а мы - я, Л„шка и
Майка - только в четв„ртый. Не нас же выбирать в барабанщики.
     Целый день мы втро„м ходили за Галкой,  Ходили,  будто просто так
гуляем. Она косилась на нас сердито, но ничего не говорила.
     Барабан Галка  таскала  на ремне через плечо.  У меня даже сердце
щемило,  когда я смотрел на него.  Он был т„мно-красный,  с блестящими
ободками, с ч„рными винтами, чтобы кожу подтягивать. Внизу у него была
пружинка, от не„ звук получался звонче.
     Я первый из всех не выдержал:
     - Галка, дай хоть чуть-чуть...
     Галка сразу завелась:
     - Так я и знала!  Теперь начн„те клянчить! Пропорете барабан, а я
отвечай. Если каждый будет колотить...
     - Жила, - сказал я.
     А Галка  подкинула  барабан  на ремне,  поглядела на нас,  как на
букашек, и ушла.
     После этого мы до вечера были грустные. Я даже с Майкой поругался
из-за пустяка, из-за бумажного голубя, которого она запустила на крышу
гаража, а доставать не хотела...
     За ужином Галка держала барабан на коленях. Потом она вколотила у
двери громадный гвоздь, и барабан поселился в углу. Я сразу повеселел.
Пусть только Галка ляжет спать!
     Но она сказала:
     - Сергей, хочешь, подарю свой автокарандаш? И общую тетрадку...
     - Какая ты добрая, - поддел я е„. - Ты всегда такая?
     - Тетрадку с кле„нчатой коркой, - сказала Галка. - Хочешь? Только
дай честное пионерское, что не будешь даже пальцем трогать барабан.
     - А он, что, лопнет?
     - От  вас  что  угодно  лопнет,  -  ответила  она.  -  Даже бочка
железная. А я за инструмент отвечаю. Понятно?
     Я понял,  что,  в конце концов, Галка спать будет на барабане, но
меня не подпустит.  Ну,  я и разозлился.  И сгоряча тут же дал честное
пионерское,  что  не  притронусь  к  барабану,  пусть  Галка лопнет от
жадности вместе с тем самым "инструментом", за который она отвечает. И
л„г спать...
     Сейчас, когда я проснулся, мне сразу вспомнился барабан.
     Дома никого  уже  не было.  Я оделся,  вытащил из кухонного стола
тр„хлитровую стеклянную банку и две вилки  с  железными  черенками.  И
начал тренироваться.
     Банка, конечно,  не барабан,  но я  вс„  равно  здорово  увл„кся.
Принялся  выстукивать  все сигналы подряд...  Когда банки не стало,  я
пош„л в коридор и начал барабанить по железному тазу, который висел на
стене.  Таз  мог  выдержать сколько угодно.  Не выдержала соседка т„тя
Клава, и я поскорей выскочил во двор.
     Во дворе я сразу увидел Л„шку.
     - Что будет за разбитое зеркало? - хмуро спросил Л„шка.
     Я не знал, что бывает человеку за разбитое зеркало.
     - Большое оно?
     - Среднее... Я его на коленях держал.
     - Барабанил? - спросил я.
     - Барабанил, - сказал Л„шка.
     Мы сели на скамейку под грибком и задумались.
     Кругом была вес„лая суета.  Таскали стулья,  украшали самодельную
сцену флажками из розовых и голубых тетрадных обложек.  Все готовились
к  концерту  в  честь  открытия лагеря.  Ветер трепал бумажные флажки,
солнце сверкало в оконных ст„кклах.  Пел баян - это Федя Костриков  из
восьмого класса репетировал с малышами песенку про чибиса. А мы сидели
грустные. Нам хотелось быть барабанщиками.
     И вдруг мы увидели Галку. Барабан висел у не„ на боку. Она шагала
туда, где между двумя новыми корпусами стоял старый двухэтажный дом. В
н„м уже никто не жил, скоро дом должны были снести.
     Мы, не  сговариваясь,  двинулись  за  Галкой.  А  она  подошла  к
чердачной   лестнице  старого  дома  и  стала  карабкаться  по  шатким
перекладинам.
     Тогда Л„шка крикнул:
     - Тебе там чего надо?
     Галка поглядела  на  нас  с  половины  лестницы и ответила совсем
мирно:
     - Я задание выполняю,  ясно вам?  Как шефы покажутся, буду "сбор"
барабанить.
     Мы поняли.  С  чердака  видно  всю  улицу,  вот  Галка  и  решила
наблюдать.
     Она подобралась   к   чердачной   дверце.   Дверца  рассохлась  и
открывалась только на одну четверть.  Галка могла пролезть, но барабан
у  не„ на боку мешал,  застревал.  Можно было его снять,  только тогда
пришлось бы стоять на лестнице и  не  держаться.  А  так  и  свалиться
недолго.
     - А ты его оставь у нас.  Положи на лавочку, - ехидно посоветовал
Л„шка.
     Я просто глазам не поверил:  Галка слезла, будто нарочно положила
барабан  на  скамейку  у  крыльца,  снова  вскарабкалась и скрылась за
дверцей. Ещ„ рукой нам помахала.
     Я ждал,  что  Л„шка сразу кинется к барабану.  Даже зажмурился от
зависти. Но Л„шка задумчиво посмотрел вверх и произн„с:
     - Палку бы... А ещ„ лучше большой гвоздь.
     - И что будет?
     - Месть, - мрачно сказал Л„шка.
     - Пропорешь?! - ахнул я.
     - Что я, сумасшедший? Ну, есть гвоздь?
     Я не стал расспрашивать.  Что было духу помчался  домой,  схватил
тиски  и выдрал из стены гвоздище,  который вколотила Галка.  Это тоже
была месть.
     Гвоздь Л„шке понравился.  Он взял его в зубы, как кинжал, и полез
к чердаку.  Л„шка был похож на  пирата,  который  крад„тся  на  спящий
корабль.  Я даже испугался за Галку. Но ей грозила не смерть, а только
заключение. Л„шка захлопнул дверцу и запер гвозд„м ржавую щеколду.
     Он не успел спуститься, как Галка принялась барабанить кулаками:
     - Открывайте,  черти!  Шефы идут!  Ну,  правда же идут, надо сбор
играть!
     - Сер„жка сыграет, - ответил Л„шка. - Не хуже тебя, не бойся!
     Он почему-то вздохнул и великодушно сказал:
     - Бери, Сергей, барабан!
     Вы знаете, я чуть не заревел от обиды.
     - Не могу я. Вчера честное слово давал...
     Л„шка вытаращил глаза:
     - И ты тоже?
     - Что  "тоже"?  -  простонал  я.  -  Разве  ты ей говорил честное
пионерское?
     - Сегодня,  - пробормотал он. - Что пальцем не задену. Понимаешь,
разозлила...
     Галка сотрясала  дверцу.  Она  кричала,  что  нам  это  даром  не
пройд„т, что она оторв„т головы...
     Когда она замолчала, чтобы передохнуть, Л„шка сказал:
     - Сними с нас честное слово, тогда выпустим.
     - Не сниму! - отрезала Галка. - Сорв„те сбор - будете отвечать.
     Я уже хотел забраться и отпереть е„. Но Л„шка вдруг подскочил. Он
даже ногой дрыгнул, такая счастливая мысль у него появилась:
     - А Майка? Шпарь за ней!
     Я хотел сказать,  что пусть сам шпарит,  если хочет, а я с Майкой
дел иметь не желаю. Но сразу раздумал. Тут было не до ссор.
     На обратном  пути,  когда  мы ракетами мчались по двору,  я решил
объяснить Майке,  как барабанят "общий сбор".  Но оказалось, что Майка
уже  умеет.  На  е„  счету  была глиняная корчага для теста и стекло в
ванной...
     Когда Майка  барабанной  дробью собирала ребят,  мы стояли рядом.
Галка  сумела  сорвать  запор,  но  поздно.  Не  могла  же  она  драку
устаривать перед строем и перед шефами...
     Вот и вся история. Галка через три дня уехала в лагерь на Зел„ное
озеро,  а  Майка  так  и  осталась  барабанщицей.  Но  это  только так
считалось,  а на самом деле мы все трое были барабанщиками.  Майка  не
жадная...



                                                  Владислав Крапивин


                        НАДПИСЬ НА БРАНДМАУЭРЕ
                  (ЗДЕСЬ СРАЖАЛИСЬ КРАСНОГВАРДЕЙЦЫ)

                               Рассказ

     Никто, кроме Л„ньки, не называл его морским волком. Был он высок,
сутуловат,   носил   длинный   вязаный   жилет  и  курил  не  короткую
трубку-носогрейку, а обычные сигареты "Прима". Только выцветшая ч„рная
фуражка с якорем говорила о капитанском звании.
     Впрочем, он и не был морским волком, потому что из пятидесяти лет
службы  на флоте лишь двадцать плавал на морском судне.  Остальные три
десятка лет отдал он сибирским рекам.
     Л„нька познакомился с ним четыре года назад. Была середина марта.
Снег темнел и оседал под беспощадным солнцем. На крутых спусках к реке
глухо ревели ручьи,  а в канавах вровень с краями тихо двигалась синяя
вода.
     Из куска   сосновой   коры   Л„нька   вырезал  корабль,  вколотил
мачту-лучинку,  наладил  парус  из  тетрадного  листа  и  пустил  сво„
суд„нышко  в канаву.  Ветер и течение подхватили кораблик.  Л„нька ш„л
следом.  Он не заметил, как оказался вблизи двора, где жил его злейший
враг   -  вредный  шпиц  Марсик.  Пользуясь  удобным  случаем,  Марсик
немедленно  бросился  в  атаку.  Л„нька  взлетел  на  высокие   перила
парадного  крыльца  и  огляделся.  Прохожих  не  было,  проклятый шпиц
бесновался внизу, а кораблик уплывал.
     Л„нька уже  собрался  зареветь  от  досады,  но  тут  из-за  угла
появился высокий человек в кле„нчатом пальто и  флотской  фуражке.  Не
глядя  на Л„ньку,  он негромко,  но так сурово цыкнул на Марсика,  что
бедный шпиц пополз в подворотню, тихо