со своими  спорами,
когда не просят!"
     Сразу стало спокойнее.  Вернуть ножик-и дело с  концом.  А  там
будет видно.
     Только что "будет видно"?
     Он, конечно,  отдаст ножик.  А Генка? Он, наверно, возьмет. Он,
может быть, даже ничего не скажет. Криво улыбнется и опустит ножик в
карман. А что говорить, когда и так ясно. И они опять будут лежать в
траве и смотреть на парашют и на небо.  А небо  перечеркнуто  белыми
следами  реактивных самолетов.  Сами самолеты не видны.  Они высоко.
Оттуда если прыгать,  то  затяжным.  Затяжным  -  это  не  с  вышки.
Говорят,  ветер  в ушах ревет,  как зверь,  а земля,  поворачиваясь,
летит навстречу, готовая сплющить человека в тонкий листик...
     Ладно, ты  можешь  бояться  этого,  если  тебе все ряпно.  Если
хочешь стать бухгалтером,  шофером,  киномехаником,  садоводом... Да
мало ли кем! Но если...
     Тоник лег щекой на  подоконник.  Звезды  были  яркими,  белыми,
холодными.  Август не то, что середина лета. Нет еще десяти часов, а
уже совсем темно.  Опустилась ночь,  по-осеннему черная и по-летнему
теплая.   Пахнет   сухим  нагретым  асфальтом  и  мокрыми  доски  ми
причалов-с  реки.  Светофор-мигалка  все  шлет  и  шлет  в   темноту
перекрестка   желтые  волны.  И  звезды  каждый  раз  съеживаются  и
тускнеют...
     - Ложился  бы  ты.-  Это  вошла  мама.- Каждый день носишься до
темноты, а потом засыпаешь, где попало... Укладывайся, лохматый.
     Она подошла сзади и ласково запустила пальцы в его нестриженные
волосы.  Запрокинув голову, он посмотрел в мамино лицо. Но сейчас не
могла помочь и она.
     Тоник сказал:
     - Не хочется спать.
     Он встал.
     - Куда еще?- забеспокоилась   мама.
     - Я  быстро.
     - Куда это быстро? На ночь глядя!
     - Ну,  к Тимке.  Надо мне там...- пробормотал  он,  морщась  от
того, что сейчас приходится врать. И повторил с порога:
     - Я быстро!
     - Вот погоди, папа узнает...
     Он не дослушал.
     Теперь Тоник думал только об одном:  пусть Женька Мухин будет у
себя на месте. Он должен сегодня ночевать в будке. Тоник слышал, как
он говорил:
     - Дома Наташка ревет,  бабка ругается.  А здесь тихо, прохладно
Долбай себе физику хоть всю ночь.
     Может, и вправду долбает?
     До стадиона два квартала. В заборе нет одной доски.
     Здесь!
     Наспех сколоченная фанерная будка светится всеми щелями.
     Вышку прятала  темнота.  Лишь  высоко-высоко  горела  затянутая
красной  материей  звезда.  Это  не украшение - Тоник знал.  Это ЛПР
самолетов.
     Вобрав рассеянный свет звезды, чуть заметным красноватым пятном
плавал там купол парашюта.  Женька не снимал его,  если  ночевал  не
стадионе и если ночь была безветренной и ясной.
     Тоник подошел к будке.  Фанерная дверца уехала внутрь,  едва он
коснулся  пальцами,-без  скрипа,  тихо и неожиданно.  Свет ударил по
глазам.
     Мухин лежал на спине,  поверх одеяла,  закрывавшего топчан.  Он
спал.  Одна рука опустилась и пальцы уперлись костяшками в  земляной
пол.  На каждом пальце, кроме большого,-синие буквы: Ж-Е-Н-Я. Он был
в черной майке-безрукавке.  Открытый учебник лежал у него на  груди.
Грудь  поднималась  короткими толчками.  Развернутые веером страницы
вздрагивали, словно крылья больших белых бабочек.
     В другом  углу,  спиной  к  двери,  сидел на чурбане незнакомый
светловолосый парень в шелковой тенниске.  Он  поставил  на  дощатый
столик локти, обхватил руками затылок и замер так над книгой.
     Тоник растерялся. Он стоял у порога, не зная теперь, что делать
и что говорить.
     Парень вдруг отпустил голову и обернулся.
     - Что там за привидение? Ты зачем?
     Тоник, жмурясь от света,  шагнул в будку.  Снова  посмотрел  на
Мухина. Шепотом спросил:
     - А  он... спит?
     - А ты не видишь?
     Женька неожиданно открыл глаза.  Качнул головой,  провел по лбу
ладонью и снял с груди учебник. Потом уставился на Тоника.
     - Ты  зачем здесь? Гость из ночи...
     - Я думал...- начал Тоник.- Если ты один...  Может быть,  можно
сейчас. Темно ведь и никого нет...
     - Прыгнуть?- громко спросил Мухин.
     - Да.- Тоник сейчас не волновался. Было уже ясно, что Женька не
разрешит.  Он смотрел на Тоника долго и молчал.  Наверное,  подбирал
слова, чтобы как следует обругать его за позднее вторжение.
     Вдруг Женька  легко вскочил.
     - Пойдем!
     Что-то ухнуло и замерло внутри у Тоника.
     Приятель Мухина  медленно закрыл книгу.
     - Женька,-  сказал  он  тихо  и  очень  серьезно.-  Не валяй-ка
дурака, дорогой мой.
     - Ладно тебе,- ответил Женька. И засвистел кубинский марш.
     - Что ладно?- вдруг разозлился парень.- Потом опять будешь...
     - Потом не буду, - сказал Женька. - Успокой свои нервы.
     - Я успокою. Я расскажу  в клубе.
     - Ничего  ты,  Юрочка,  не  расскажешь.  Разве  ты  способен на
cвинство?
     - Для твоей же пользы! Это будет свинством?
     - Да!- жестко и незнакомо произнес Мухин.-  Надо  знать,  когда
проявлять благородство. Сейчас - не надо.
     Тоник смотрел на него чуть испуганно и  удивленно.  Мухин  стал
какой-то  другой.  Не  похож  он был сейчас на знакомого Женьку,  ко
торый со всеми ребятами на равной ноге.
     Или этот  свет  яркой лампочки так падал на его лицо?  Оно былс
резким и строгим.  Лоб до самых глаз покрывала тень от волос. В этоН
тени сердито блестели белки.
     - Не волнуйся. Юра,- сказал  Женька.
     - Дурак,-сказал  Юра.  И  обратился к Тонику:- Слушай,  парень.
катись домой. Пойми ты...
     - Никуда он не покатится. Он пойдет со мной,- перебил Женька, и
подтолкнул Тоника к дверям.
     После яркого света ночь показалась абсолютно черной.  Огни были
скрыты забором стадиона.  Лишь звезда  на  вышке  да  белые  высокио
звезды неба горели над темной землей.
     Тоник понял,  что вот сейчас  придется  прыгать.  Очень  скоро.
Череп  минуту.  И словно кто-то холодными ладонями сдавил ему ребра.
Тоник вздохнул. Вздох получился прерывистый, как при ознобе.
     - Сюда.-  Мухин подтолкнул его к ступенькам.- Ну,  давай.  Марш
вперед.
     Тонкие железные  ступеньки вздрогнули под ногами.  Они казались
легкими и непрочными. Интересно, сколько их? Спросить бы у Женьки Но
Тоник не решился.
     Они поднимались молча. Казалось, что вышка начинает тихо гудеть
в  темноте от двойных металлических шагов.  Тоник плотно,  до боли в
пальцах перехватывал холодную полоску перил.
     Чем выше,  тем  реже  и прозрачнее становилась темнота.  Черная
земля уходила вниз,  из-за высокого забора поднимались огни  города.
Их становилось все больше.
     Тоник шагал,  очень стараясь не думать,  что между  ним  и  уже
далекой землей - только тонкие пластинки железа...  Оставались внизу
площадки и повороты.  И наконец над головой смутно проступил квадрат
люка. В нем горели звезды.
     Тоник выбрался на площадку и встал у  края  люка,  не  выпуская
перил.  Красная звезда светила над ним совсем низко,  метрах в трех.
Она оказалась громадной. Купол парашюта навис багровыми складками.
     Мухин, оказывается, сильно отстал. Его шаги раздавались глубоко
внизу.
     - Женя,- сдавленно позвал Тоник.
     - Не шуми  ты. Иду,- глухо ответил он из черной дыры люка.
     Тоник ждал. Он не смотрел вокруг, потому что было страшно. Лишь
краем глаза он видел большую россыпь огней.
     Мухин поднялся  и  несколько  секунд  стоял молча и неподвижно.
Потом нащупал  и  отстегнул  парашютные  лямки,  которые  висели  на
перилах.
     - Иди  ко мне... Да отпустись ты, никуда не свалишься. И не дрожи.
     - Это  я  дрожу?- хрипло сказал Тоник и заставил себя расцепить
пальцы.
     Женька надел  на  него  брезентовые лямки.  Застегнул пряжки на
груди,  на  поясе,  у  ног.  Лямки  оказались  неожиданно  тяжелыми.
Щелкнули  железные  карабины  - Мухин прицепил парашютные стропы.  И
сказал:
     - Подожди...
     Тоник стоял на середине площадки.  Пустота охватывала его.  Она
была всюду:  внизу,  под тонким настилом,  и вокруг. Она ждала. Огни
сливались в желтые пятна.
     Мухин шагнул  к  перилам  и  откинул  тонкую  железную планку -
последнее, что отделяло Тоника от пустоты.
     Потом Женька  не то спросил, не то приказал:
     - Ну,  пошел...
     И Тоник пошел.  Надо было идти. У него все застыло внутри, а по
коже пробегала электрическая дрожь.  Очень  хотелось  за  что-нибудь
ухватиться.  Крепко-крепко.  Он вцепился в лямки: если уж держаться,
так за то,  что будет падать вместе  с  ним.  Шаг,  второй,  третий,
четвертый.  Край совсем близко,  а сколько много шагов.  Или он едва
ступает?
     Но  вот обрыв.
     Больше не сделать даже самого маленького шага.  И задерживаться
нельзя.  Остановишься  хоть  на  секунду  - и страх окажется сильнее
тебя.
     Шагнуть?
     Тоник глянул вверх. Звезды мигали. Он стал наклоняться вперед.
     Все вперед и  вперед.
     И вот он перешел границу равновесия. Ноги еще касались площадки,
но уже не держали его. Пустота качнулась навстречу. Пошел!
     И  вдруг сильный рывок  бросил его назад, на  доски площадки.
     Тоник увидел над собой черную фигуру Мухина.
     - Нельзя,-  сказал  Женька.-  Пойми,  там  противовес.  Ты   не
потянешь вниз.
     Прежде, чем Тоник встал, Мухин отцепил парашют. И повторил:
     - Понимаешь,  нельзя...
     Тоник понял.  Понял, что Женька издевается! Как над беспомощным
котенком!  Нет, еще хуже!! Зачем? Ведь он уже почти прыгнул! Сейчас,
в эту секунду уже все было бы позади!
     Тоник рванул с себя лямки. Он знал, что сейчас заплачет громко,
взахлеб. Ни за что не сдержаться, потому что в этих слезах не только
обида.  В  них  должно  было  вылиться все напрасное волнение,  весь
страх, который он сжал перед прыжком.
     - Собака!  Змея!- сказал он перед тем, как заплакать. Он совсем
не боялся Мухина.  Он ненавидел его  изо  всех  сил.  Уже  почти  со
слезами он выкрикнул:- Жулик! Подлый обманщик!
     Мухин поднял руки.  Тоник понял - сейчас Женька ударит.  Но  не
закрылся, не шевельнулся. Пусть!
     Мухин  ладонями сжал плечи Тоника. И сказал негромко:
     - Ведь не жалко мне. Но, честное слово, нельзя.
     Тоник стих.
     - Ведь ты бы прыгнул,- сказал Женька, не отпуская его.
     Тоник молчал.  Он так и  не  заплакал,  но  слезы  остановились
где-то у самого горла.
     - Ты бы все равно прыгнул,- повторил Женька.- Я  поймал,  когда
ты уже падал. Главное-то знать, что не испугался. Верно?
     Тоник молчал.  Ему стало стыдно за свой отчаянный злой крик. Он
пошевелил плечами. Женька послушно убрал руки.
     Тоник подошел к перилам.  Теперь уже не было страшно.  Ведь  он
знал,  что прыжка не будет.  Он различил среди беспорядочной россыпи
огней прямые линии уличных светильников,  цветные вывески магазинов.
На  востоке  огни  прорезал  широкий темный рукав,  по которому тихо
двигались светлые точки. Это была река.
     - Не переживай,  - сказал за спиной Женька.  - Ты сможешь, если
будет надо.
     Тоник пожал  плечами.
     - Высота пугает, да?- спросил Мухин.
     - Да,- тихо сказал Тоник.
     - Ничего.  Пройдет.  Это  как  боязнь  темноты   у   маленьких.
Проходит. Ты боялся темноты?
     - Да,-  прошептал Тоник.
     - Ничего... Не в этом главное.
     - А в чем?- спросил Тоник,  глядя,  как далеко-далеко,  на  его
перекрестке вспыхивает желтая искра светофора.
     - Станешь побольше, поймешь, - сказал Женька.
     Тоник решил не обижаться.  В конце концов,  Мухин,  может быть,
прав.
     И Тоник сказал:
     - Тебе хорошо. Тебе уже в аэроклубе самолет, наверно, дают...
     - Нет уж... - ответил Женька.
     Он произнес это очень медленно,  с каким-то глубоким вздохом. И
Тонику показалось даже,  что вместо Мухина подошел и встал в темноте
кто-то другой, с большой тоской на душе.
     - Нет  уж,-  повторил Женька своим обычным голосом.- Не возьмут
меня. Двигатель барахлит.
     - Что? - встревоженно спросил Тоник.
     - Ну что...- Он резко взял Тоника за кисть и прижал его  ладонь
к своей груди.  Под майкой то слабо и медленно,  то сильно и коротко
толкалось Женькино сердце.
     Хриплым  и злым  шепотом Женька сказал:
     - Булькает, как дырявый чайник. Аж в горле отдает.
     Тоник  тихо отнял ладонь.
     - Может, еще пройдет, - прошептал он, потому что надо было хоть
что-то  сказать.  Потому что ему показалось,  будто он виноват перед
Женькой. И стало понятно упорство парня, который не пускал Женьку на
вышку.
     Женька отвернулся.  Он стал смотреть куда-то вниз,  навалившись
на железную планку.
     Тоник подвинулся ближе.
     -  Может, еще пройдет?- тихо повторил он.
     Окруженный кольцом  огней,  внизу  лежал  темный  стадион.   Со
стадиона тянул запах теплых листьев полыни.
     В черном зените горели белые звезды.  Они очень ярко горели. До
них отсюда было чуть ближе.  И,  может быть, поэтому казалось, что и
они пахнут земной горьковатой полынью.




                                                  Владислав Крапивин

                         ЗВЕЗДЫ ПОД ДОЖДЕМ

                         Маленькая повесть




                               Ребята!

Представьте себе,  что с вечернего неба сыплет  и  сыплет  бесконечный
дождь.  А по улицам идет человек, который может показать вам, где све-
тят сейчас звезды Большой Медведицы,  Кассиопеи и любого другого  соз-
вездия северного небосвода.  Может, несмотря на тучи, затянувшие небо.
Кое-кто смеется над ним и говорит, что это никому не нужно. Однако это
ничуть не смешно.  Просто есть люди, не умеющие мечтать, и есть другие
- те, кто любит звезды, и ветер, и весь мир с громадными горами, океа-
нами и тайнами.  Очень много таких людей и среди взрослых, и среди ре-
бят.

В этой книге я хочу рассказать вам о мальчишках,  умеющих мечтать, и о
взрослых, которые эти мечты понимают.

                                                     А в т о р





Дождь шел давно.

Отражения фонарей растекались по черному асфальту,  как яичные  желтки
по сковороде.

Деревья, дома, газетные киоски и гипсовые горнисты у входа в маленький
сквер привыкли к такой погоде. Они уже вымокли как только могли, и те-
перь им было все равно. И каждый продолжал заниматься своим делом: де-
ревья качали ветками,  заборы держали на себе сырые  афиши  о  приезде
Московского цирка, дома хлопали парадными дверями и светили разноцвет-
ными окнами, а горнисты держали у губ свои фанфары и готовились затру-
бить, если что-нибудь случится.

Только газетные киоски ничего не делали.  Они уже были закрыты и тоск-
ливо глядели темными стеклами.

А трамваям дождь нравился. Вымытые вагончики так сверкали красными бо-
ками,  словно  их только что выпустили с завода.  Они бегали по городу
особенно резво,  звонили весело-весело и на каждом стыке проводов рас-
сыпали  изумрудные влажные искры.  Это были даже не искры,  а лоскутки
зеленого пламени.  Они сыпались на мокрые крыши трамваев, на блестящий
асфальт и шипели.


К маленькому скверу,  который  охраняли  гипсовые  горнисты,  подкатил
трамвай из трех вагонов.  Пассажиров было немного, и кондукторша хвос-
тового вагона дремала,  опустив подбородок на грудь.  Это была опытная
кондукторша и,  даже задремав, сохраняла строгий вид. Со стороны каза-
лось,  что она просто рассматривает висящую на груди сумку со сверкаю-
щим запором и голубыми катушками билетов.

Она проснулась, как только в вагон вошел мальчик.

- Бери-ка билет! Ну, живенько!

Мальчик сунул руку в карман куртки.  Потом пошарил в карманах брюк. Он
не нашел трех копеек и молча повернулся, чтобы уйти.

- А ну постой...

Кондукторша уже совсем прогнала дремоту.  Она глянула вслед мальчику и
поняла,  что  он  долго шел под дождем.  Волосы его слиплись в длинные
пряди,  а на шее склеились в тонкую косичку.  Капли скатывались по ко-
сичке за воротник разбухшей от дождя куртки. В ботинках, конечно, хлю-
пало.

- А ну постой!  - прикрикнула  кондукторша.  -  Гордый  какой...  Куда
едешь-то на ночь глядя?

- До цирка,  - сказал мальчик и обернулся. Ему было все равно. Он даже
не помнил точно, идет ли этот трамвай до цирка.

Кондукторша, ворча, оторвала билет:

- Возьми. А то пойдет контролер...

Мальчик взял билет мокрыми пальцами.  Он не сказал  спасибо:  наверно,
забыл.  А может быть, не хотел. Он стоял и, прищурившись, смотрел, как
за окном плещется дождь. Мальчик не боялся дождя и в трамвай сел толь-
ко для того, чтобы дальше уехать от дома.

Куда? Хоть куда. Его гнала обида.

Вагон дернулся и пошел.

Кондукторша снова опустила на грудь подбородок.  И снова стало казать-
ся, что она рассматривает сумку с голубыми роликами билетов.

Трамвайные лампочки горели дрожащим светом.  Во время  дождя  лампочки
всегда светят слабее. А по мокрым стеклам пролетали разноцветные пятна
- от зеленых и красных букв на горящих вывесках  магазинов.  Это  было
красиво. Но мальчик совсем не думал о разноцветных пятнах. Он смотрел,
все так же прищурившись и опустив уголки губ. И думал совсем о другом.

Потом ему захотелось сесть. Он почувствовал, что устал. Человек быстро
устает, если у него обида. Она оттягивает плечи в сто раз сильнее, чем
тяжелая намокшая куртка. Куртку, в конце концов, можно снять и выжать.
А что делать с обидой?

Мальчик решил ехать.  Просто сидеть и просто ехать, пока идет трамвай.
А что будет потом, он и сам не знал.

В вагоне было много свободных мест, но мальчик не хотел садиться рядом
со  взрослыми.  Они будут сердито поджимать губы,  хмуриться и отодви-
гаться от промокшего насквозь мальчишки.

На одной из скамеек устроилась у окна девчонка.

Мальчик видел светлые завитки на ее затылке,  маленькие косы с растре-
панными концами и откинутый серый капюшон, усыпанный темными крапинка-
ми дождя.

Мальчик шагнул к скамейке и мельком глянул на девчонку. Она оторвалась
от окна, чтобы тоже взглянуть на незваного мокрого соседа. И от неожи-
данности мальчик чуть не сказал "здравствуй".


Это была знакомая девчонка.

Правда, не очень знакомая.  Мальчик ее знал,  а она его,  наверно,  не
знала.

Осенью, зимой и весной он встречал ее почти каждый день.

Он учился в двадцать первой школе,  а она,  видимо, в тридцать второй.
И,  наверно, тоже в шестом классе. По крайней мере, уроки у них всегда
кончались в одно время.  Домой мальчик шел по Садовой,  а девочка - по
Чехова. На Первомайской они попадались навстречу друг другу.

Мальчик сначала не обращал внимания. Обыкновенная девчонка. И запомнил
ее он только потому,  что у нее была черная меховая шапка,  похожая на
свернувшуюся кошку. И было немножко смешно смотреть, как большая шапка
наползала на лоб,  когда девочка спешила.  А она почти всегда спешила:
ходила  быстро,  чуть наклонялась вперед и нетерпеливо глядела на под-
руг.  И куда торопилась?  Из-под шапки маленькими соломенными кольцами
выбивались  волосы  и перепутывались с длинным черным мехом.  В общем,
самая обыкновенная девчонка. Мальчик просто привык видеть ее по дороге
из школы.  Так же, как привык видеть, например, милиционера в стеклян-
ной будке на углу или часы на здании сельхозтехникума. А может быть, и
не так... По крайней мере, когда сняли часы, он не чувствовал никакого
беспокойства,  а когда целую неделю не встречал  на  Первомайской  эту
девчонку,  шевелилась какая-то тревога.  А когда встретил снова, поче-
му-то стало весело. И тогда он разозлился, покраснел и украдкой глянул
на Серегу Дерябина, который вышагивал рядом. И решил с тех пор на дев-
чонку ни разу больше не смотреть.  Больно ему надо таращить  глаза  на
встречных девчонок!

Но человеческий характер устроен очень глупо. Только что-нибудь решишь
- сразу же хочется сделать наоборот.

А однажды в конце марта, когда была уже настоящая весна, вдруг юго-за-
падный тяжелый ветер забил небо серыми облаками, и начал падать липкий
снег.  Падал и падал,  гнул тополя, затягивал черные лужи, цеплялся за
провода.  Сам просился в ладони,  которые ловко лепят скрипучие