олодает, а у него крадут его добро, его товар, плата
за который - единственная для него возможность купить хлеба.
   Еженедельник "Юность и время", едва успев напечатать  две  трети  его
повести с продолжениями, объемом в двадцать одну тысячу  слов,  перестал
существовать. И рухнула надежда получить свои шестнадцать долларов.
   В довершение всего с одним из лучших, по мнению самого Мартина, расс-
казов "Выпивка" случилась беда. В отчаянии, в лихорадочных поисках  под-
ходящего журнала, Мартин послал этот рассказ в Сан-Франциско в  светский
еженедельник "Волна". "Волну" он выбрал главным образом потому, что  на-
деялся быстро получить ответ - ведь рассказу предстояло  лишь  переплыть
залив из Окленда. Две недели спустя он, вне себя от  радости,  увидел  в
газетном киоске, в последнем номере журнала, свой рассказ,  напечатанный
полностью, с иллюстрациями и на почетном  месте.  Он  пошел  домой  и  с
бьющимся сердцем гадал, сколько же ему заплатят за одну  из  лучших  его
вещей. И до чего же приятно, что рассказ так вот сразу приняли и напеча-
тали. Радость была еще полнее от неожиданности, ведь редактор не  извес-
тил Мартина, что рассказ принят. Он подождал неделю, две, две с  полови-
ной, наконец отчаяние взяло верх над скромностью и Мартин написал редак-
тору "Волны", что, вероятно, коммерческий директор запамятовал о его не-
большом гонораре.
   Даже если заплатят только пять долларов, этого хватит на бобы и горо-
ховый суп, чтобы написать еще полдюжины рассказов, и возможно, ничуть не
хуже. Редактор ответил до того невозмутимо, что Мартин восхитился.
   "Благодарим Вас за Ваш замечательный дар, - прочел он. - Все в редак-
ции прочли рассказ с огромным удовольствием и, как видите,  опубликовали
его в ближайшем же номере и на почетном месте.  Искренне  надеемся,  что
иллюстрации Вам понравились.
   Перечитав Ваше письмо, мы увидели, что Вы  по  недоразумению  решили,
что мы платим за материалы, нами не заказанные. У нас это не принято,  а
ведь Ваша рукопись поступила не по заказу. Когда  мы  получили  рассказ,
мы, естественно, полагали, что это наше правило Вам известно.  Мы  можем
лишь глубоко сожалеть об этом прискорбном недоразумении и заверить Вас в
нашем неизменном уважении. Еще раз благодарим Вас за ваш  любезный  дар,
надеемся в ближайшем будущем получить от Вас и еще материалы.
   Остаемся... и проч. "
   Был в письме и постскриптум, смысл которого сводился к тому, что хотя
"Волну" никому не высылают бесплатно, Мартину  рады  будут  предоставить
бесплатную подписку на следующий год.
   После этого опыта Мартин стал печатать наверху первой  страницы  всех
своих рукописей: "Подлежит оплате по вашей обычной ставке".
   Придет день, утешал он себя, когда они будут подлежать оплате по моей
обычной ставке.
   В ту пору он открыл в себе страсть к совершенству, она заставила  его
переписать и отшлифовать "Толчею", "Вино жизни", "Радость", "Голоса  мо-
ря" и еще кое-что из ранних работ. Как и прежде, ему не хватало и девят-
надцати часов в день. Он писал невероятно много и невероятно  много  чи-
тал, за работой забывая о мучениях, которые  испытывал,  бросив  курить.
Обещанное Руфью средство от курения с кричащей этикеткой Мартин  засунул
в самый недосягаемый угол комнаты. Особенно он страдал без табака, когда
приходилось голодать; но как бы часто он ни подавлял острое желание  ку-
рить, оно не слабело. Мартин считал отказ от  курева  самым  трудным  из
всего, чего он достиг, а на взгляд Руфи, он  всего  лишь  поступал  пра-
вильно. Лекарство от курения ока купила ему на деньги, что  получала  на
булавки, и скоро начисто об этом забыла.
   Свои сработанные по шаблону рассказики он терпеть не  мог,  издевался
над ними, но они-то шли успешно. Благодаря им он все выкупил из заклада,
расплатился почти со всеми долгами и купил новые  шины  для  велосипеда.
Рассказики хотя бы кормили его и давали время для работы, на которую  он
возлагал все надежды; но по-настоящему его  поддержали  сорок  долларов,
полученные раньше от "Белой мыши". Они укрепили его веру в себя и надеж-
ду, что подлинно первоклассные журналы станут платить неизвестному авто-
ру, но крайней мере столько же, если не больше. Но вот  загвоздка:  надо
еще пробиться в эти первоклассные журналы. Лучшие его  рассказы,  этюды,
стихи напрасно стучались в их двери, а меж тем каждый месяц он  читал  в
них прорву нудной, пошлой, безвкусной писанины. Если бы хоть один редак-
тор снизошел черкнуть мне одну-единственную ободряющую  строчку!  Пускай
то, что я пишу, непривычно, пускай это не подходит для  их  журналов  по
соображениям благоразумия, но есть же в моих рассказах хоть что-то стоя-
щее, и не так мало, что заслуживает доброго слова.  И  Мартин  брал  ка-
кую-нибудь свою рукопись, к примеру "Приключение", читал  и  перечитывал
ее и тщетно пытался понять, чем же оправдано молчание редакторов.
   Наступила чудесная калифорнийская весна, а  с  ней  кончилась  полоса
достатка. Несколько недель Мартина тревожило странное  молчание  литера-
турного агентства, поставляющего газетам короткие рассказы.  И  однажды,
ему сразу вернули по почте десять безупречно сработанных рассказиков. Их
сопровождало краткое извещение: в агентстве избыток  материалов,  и  оно
снова начнет покупать рукописи не раньше чем через несколько месяцев.  А
Мартин в расчете на эти десять вещиц даже позволил себе кое-какие роско-
шества. Последнее время агентство платило ему по пять долларов за  штуку
и принимало все подряд. И он полагал, что эти десять как бы уже проданы,
и соответственно жил так, словно у него в кармане пятьдесят долларов.  И
вдруг опять началась полоса безденежья, -  он  продолжал  посылать  свои
ранние опыты в издания, которые его печатали, но платили гроши, а  позд-
ние предлагал журналам, которые их не покупали. И опять он стал  наведы-
ваться в Окленд к ростовщику, отдавать вещи в заклад. Несколько шуток  и
юмористических стишков, проданные нью-йоркским еженедельникам, позволяли
только-только сводить концы с концами. Тогда-то он написал  в  несколько
солидных изданий, выходящих ежемесячно или раз в три месяца,  справляясь
об условиях публикации, и из ответов узнал, что там редко  рассматривают
рукописи, присланные не по заказу, а в основном печатают материалы,  ко-
торые заказывают известным специалистам, авторитетам в той или иной  об-
ласти.
 
   Глава 29
 
   Лето для Мартина выдалось тяжелое. Рецензенты и редакторы разъехались
отдыхать, и те издания, которые обычно сообщали о своем  решении  недели
через три, теперь задерживали рукописи месяца на три, а то и больше. Од-
но утешение: из-за этого застоя он экономил на почтовых расходах. Только
вороватые журнальчики, видно, не утратили расторопности, и Мартин  отдал
им все свои ранние опыты, такие, как "Ловцы жемчуга",  "Профессия  моря-
ка". "Ловля черепах" и "Северо-восточный пассат". Эти рукописи  не  при-
несли ему ни гроша. Правда, после полугодовой переписки Мартин пошел  на
уступки - и получил безопасную бритву за "Ловлю черепах",  а  за  "Севе-
ро-восточный пассат" "Акрополь", пообещав заплатить пять долларов налич-
ными и сверх того выслать пять годовых подписок, выполнил только  вторую
половину обещания.
   За сонет о Стивенсоне Мартин ухитрился выжать два доллара из бостонс-
кого журнала, издатель которого  обладал  изысканным  вкусом  Мэтью  Ар-
нольда, [3] но тощим кошельком. "Пери и жемчужина" остроумная  поэма-па-
родия в двести строк, только что законченная, с пылу  с  жару,  покорила
сердце редактора журнала, издающегося в Сан-Франциско на средства  круп-
ной железной дороги. Редактор написал Мартину и предложил вместо гонора-
ра за поэму бесплатный проезд по железной дороге. Мартин  письмом  спро-
сил, можно ли передать это право другому лицу. Оказалось, нет, нельзя, а
значит, денег за это не выручишь, и потому он  попросил  вернуть  поэму.
Поэму он получил вместе с сожалениями редактора  и  опять  послал  ее  в
Сан-Франциско, на этот раз в "Осу", модный ежемесячник, который был ког-
да-то основан и умело вознесен в число звезд первой величины одним блес-
тящим журналистом. Но популярность "Осы" стала меркнуть задолго до того,
как Мартин появился на свет. Редактор обещал Мартину за поэму пятнадцать
долларов, но, напечатав ее, казалось, забыл о своем обещании.  Несколько
напоминаний Мартина  остались  без  ответа,  тогда  он  сочинил  гневное
письмо, и ответ пришел. Отвечал уже новый редактор, он холодно  сообщал,
что не считает себя ответственным за ошибки своего  предшественника,  и,
кстати сказать, сам он о поэме отнюдь не высокого мнения.
   Но бессовестней всех обошелся с Мартином чикагский  журнал  "Глобус".
Мартин долго не хотел предлагать издателям "Голоса моря" - пока  его  не
вынудил к этому голод. Десяток журналов их отверг, и наконец они осели в
редакции "Глобуса". В цикле этом было тридцать стихотворений,  и  Мартин
должен был получить по доллару за каждое. В первый месяц было напечатано
четыре стихотворения, и он сразу же получил чек на четыре  доллара;  но,
заглянув в журнал, пришел в ужас, так жестоко расправились с его  стиха-
ми. У одних стихотворений изменили название: вместо  латинского  "Finis"
поставили "Конец", "Песнь Внешнего рифа" заменили на "Песнь  кораллового
рифа". Одному стихотворению дали совсем иное, никак не подходящее назва-
ние: вместо "Огни медузы" редактор напечатал "Обратный путь". А над  са-
мими стихами учинили поистине зверскую расправу. Мартина бросало в  пот,
он глухо стонал и хватался за голову. Фразы, строки, строфы были  выбро-
шены, перетасованы или перепутаны самым немыслимым образом. Кое-где  его
строки и строфы были заменены чужими. Не верилось, что редактор в  здра-
вом уме и твердой памяти мог так чудовищно обойтись с рукописью, и всего
вероятней казалось, что стихи изувечил какой-нибудь мальчишка  на  побе-
гушках или стенографистка. Мартин тотчас написал  редактору,  взмолился:
пусть остальные стихи не печатают и вернут ему. Он писал снова и  снова,
просил, умолял, грозил, но письма оставались без ответа. Месяц за  меся-
цем продолжалась расправа, пока не вышли все тридцать  стихотворений,  и
месяц за месяцем Мартин получал чек за те, что  появлялись  в  очередном
номере.
   Наперекор всем злосчастьям его  поддерживало  воспоминание  о  сорока
долларах из "Белой мыши", хотя все больше и больше  времени  приходилось
тратить на поделки. Оказалось, можно  прожить,  печатаясь  в  сельскохо-
зяйственных еженедельниках и в специальных газетах и журналах, а вот ре-
лигиозные еженедельники могут запросто уморить голодом. В самую  трудную
пору, когда черный костюм был в закладе, Мартину - как он думал - неслы-
ханно повезло, он стал победителем конкурса, устроенного окружным  коми-
тетом республиканской партии. Конкурс шел по трем жанрам, Мартин  участ-
вовал во всех трех, горько смеясь над собой - вот до чего он  докатился!
Его стихотворение получило первую премию в десять долларов, песня к  вы-
борной кампании - вторую премию в пять  долларов,  заметка  о  принципах
республиканской партии - первую премию в двадцать долларов, все это  ка-
залось ему весьма лестно и приятно, пока он не  попытался  получить  эти
деньги. Что-то приключилось в окружном комитете, и, хотя в нем  состояли
богатый банкир и сенатор, деньги не появлялись. А пока там тянули,  Мар-
тин доказал, что отлично разбирается в принципах демократической партии,
завоевав первую премию на таком же конкурсе. И  даже  деньги  получил  -
двадцать пять долларов. А вот сорок долларов, выигранные в конкурсе рес-
публиканской партии, он так и не получил.
   Не зная, как извернуться, чтобы повидать Руфь, и решив, что если идти
пешком из Северного Окленда до ее дома и обратно, на это уйдет уйма вре-
мени, Мартин выкупил из заклада велосипед, а черный костюм оставил.  Ве-
лосипед упражнял мускулы и, сберегая время для работы, позволял при этом
встречаться с Руфью. Для велосипедиста парусиновые брюки до колен и ста-
рый свитер - костюм вполне приличный, и можно было  во  второй  половине
дня поехать на прогулку вдвоем. А поговорить с нею в доме Морзов  больше
не удавалось, там была в разгаре кампания развлечений,  начатая  ее  ма-
терью. Те, кого Мартин там встречал и на кого еще совсем недавно смотрел
снизу вверх, девушки и молодые люди из круга Руфи, стали ему скучны. Они
уже не казались ему существами высшей породы. Нужда, разочарование и не-
померная напряженная работа издергали его, он стал раздражителен, и раз-
говоры этой публики его бесили. И не потому, что он слишком  возомнил  о
себе. Узость их ума очевидна, если мерило - мыслители, чьи книги он про-
читал. В доме Руфи он не встречал людей, выделяющихся умом, за  исключе-
нием профессора Колдуэла, но Колдуэла он встретил там только раз. А про-
чие сплошь были тупицы, ничтожества, догматики и невежды. Всего  сильней
поражало их невежество. Что с ними стряслось? Куда они девали свои  поз-
нания? Им доступны были те же книги, что и ему. Как  же  они  ничего  не
извлекли из этих книг?
   Мартин знал, есть на свете великие умы, проницательные и трезвые мыс-
лители. Доказательства тому - книги, книги, благодаря  которым  он  стал
образованнее всяких морзов. И он знал: в мире существуют люди и умнее  и
значительнее тех, кого он встречал у Морзов. Он читал английские романы,
где, случалось, светские господа и дамы беседовали о политике, о филосо-
фии. И он читал о салонах в больших городах, даже в Америке, где собира-
ются вместе люди искусства и науки. Когда-то он по  глупости  воображал,
будто все хорошо одетые и выхоленные господа, стоящие над рабочим  клас-
сом, наделены могуществом интеллекта  и  силой  красоты.  Ему  казалось,
крахмальный воротничок - верный признак культуры, и он, введенный в заб-
луждение, верил, будто высшее образование и духовность - одно и то же.
   Что ж, он будет пробираться дальше и выше. И возьмет с собой Руфь. Он
так ее любит, и он уверен, она всюду будет блистать. Он давно уже понял,
что в детстве и юности ему мешало развиваться его  окружение,  а  теперь
осознал, что и Руфь была скована своим окружением. Не  оказалось  у  нее
возможности совершенствоваться. Книги на полках  в  отцовском  кабинете,
картины на стенах, ноты на фортепьяно - все это показное, все мишура.  К
настоящей литературе, настоящей живописи, настоящей музыке  Морзы  и  им
подобные слепы и глухи. Но превыше всего этого сама жизнь,  а  от  жизни
они безнадежно далеки, понятия о ней не имеют. Они принадлежат к  унита-
рианской церкви, носят маску терпимости, даже некоторого  свободомыслия,
и однако в своих естественнонаучных взглядах отстали на  два  поколения:
они мыслят на уровне средневековья, а их понятия  об  основах  бытия  на
земле и о вселенной  поразили  Мартина  чисто  метафизическим  подходом,
столь же молодым, как самый молодой народ на земле, и столь же  древним,
как пещерный человек, и еще древнее - подобное же мировосприятие в эпоху
плейстоцена заставляло первого обезьяночеловека бояться темноты, а  пер-
вого дикаря-иудея создать Еву из ребра Адама. Декарт сотворил идеалисти-
ческую теорию вселенной, исходя из представлений своего ничтожного  "я",
а знаменитый британский священник [4] обрушился на эволюцию в столь злой
сатире, что немедленно заслужил рукоплескания и его имя осталось пресло-
вутой закорючкой на скрижалях истории.
   Так Мартин думал, размышлял, и наконец его осенило, что разница между
адвокатами, офицерами, дельцами, банковскими кассирами, между всеми  те-
ми, с кем он недавно познакомился, и хорошо ему знакомым рабочим  людом,
в сущности, состоит в том, что они по-разному едят, по-разному  одевают-
ся, селятся в разных кварталах. Но и тем и другим  безусловно  недостает
чего-то существенного, что нашел он а себе и в  книгах.  Морзы  показали
ему все, чем блистает их круг, и светила эти отнюдь его не ослепили. Сам
он - нищий и в рабстве у ростовщика, но он выше тех, с кем  познакомился
у Морзов, и сознает это; и когда, выкупив из заклада  свой  единственный
приличный костюм, он почувствовал себя человеком  и  снова  стал  бывать
среди них, в нем все дрожало от оскорбления - так чувствовал бы себя ос-
корбленным принц, которого судьба обретав жить среди козапасов.
   - Вы ненавидите и боитесь социалистов, -  однажды  за  обедом  сказал
Мартин мистеру Морзу, - но почему? Ведь вы не знаете ни их самих, ни  их
взглядов. Разговор о социализме зашел оттого, что миссис Морз  принялась
до неприличия расхваливать мистера Хэпгуда. Мартин терпеть не мог касси-
ра и от одного упоминания об этом самовлюбленном пошляке  начинал  горя-
читься.
   - Да, - сказал он, - говорят, Чарли Хэпгуд - подающий надежды молодой
человек. И это верно. Он еще успеет стать губернатором  штата  и  -  как
знать? - может, еще войдет и в сенат Соединенных Штатов.
   - Почему вы так думаете? - спросила миссис Морз.
   - Я слышал его речь во время предвыборной кампаний. Она уж так хитро-
умно глупа и лишена всякой оригинальности и притом так убедительна,  что
руководители просто не могли не счесть его человеком надежным и подходя-
щим, ведь его плоские рассуждения в точности соответствуют плоским  рас-
суждениям рядового избирателя, и... ну, известно ведь,  когда  преподно-
сить человеку его же собственные мысли, да еще  принаряженные,  это  ему
лестно.
   - Право, мне кажется, вы завидуете мистеру Хэпгуду, - вступила в раз-
говор Руфь.
   - Упаси бог!
   На лице Мартина выразился такой ужас, что миссис Морз кинулась в бой.
   - Не утверждаете же вы, будто мистер Хэпгуд  глуп?  -  ледяным  тоном
спросила она.
   - Не глупее рядового республиканца, - резко сказал Мартин, - или  лю-
бого демократа, какая разница. Все они тупы, если не  хитры,  но  хитрых
раз-два - и обчелся. Среди республиканцев подлинно умны только миллионе-
ры и их сознательные приспешники. Эти знают что к чему и своей выгоды не
упустят.
   - Я республиканец, - небрежно вставил мистер  Морз.  -  Соблаговолите
сказать, к какой категории вы отнесете меня?
   - Ну, вы приспешник бессознательный.
   - Приспешник?
   - Ну да. Вы работаете на акционерные компании. Уголовные дела не  ве-
дете, интересы рабочих не защищаете. Ваш доход не зависит  от  тех,  кто
избивает жен, или от карманных воришек. Вы получаете средства к  сущест-
вованию от хозяев общества, а кто человека кормит, тот над ним и хозяин.
Да, вы приспешник. В ваших интересах отстаивать интересы капитала, кото-
рому вы служите.
   Мистер Морз даже немного покраснел.
   - - Должен признаться, сэр, вы повторяете речи негодяев-социалистов.
   Вот тут-то Мартин и заявил:
   - Вы ненавидите и боитесь социалистов, но почему? Ведь вы  не  знаете
ни их самих, ни их взглядов.
   - Ваши-то взгляды, уж во всяком случае, попахивают социализмом, - от-
ветил мистер Морз.
   Меж тем Руфь в тревоге переводила взгляд с одного на другого, а  мис-
сис Морз сияла, радуясь случаю, который восстановил главу  семьи  против
Мартина.
   - Хоть я и говорю, что республиканцы глупы, и  уверен,  что  свобода,
равенство и братство - мыльные пузыри, это еще не делает меня  социалис-
том, - с улыбкой возразил Мартин. - Хоть я  и  расхожусь  во  мнениях  с
Джефферсоном и с тем французом, чьей антинаучной теории он следует,  это
еще не делает меня социалистом. Поверьте, мистер Морз, вы куда  ближе  к
социализму, чем я, его заклятый враг.
   - Изволите шутить, - только и нашелся ответить хозяин дома.
   - Нисколько. Я говорю вполне серьезно. Вы все еще верите в равенство,
и однако служите акционерным обществам, а акционерные общества изо дня в
день усердно хоронят равенство. И вы называете меня социалистом,  потому
что я отрицаю равенство, потому что высказываю вслух те истины,  которые
вы утверждаете самой своей жизнью. Республиканцы - враги равенства, хотя
большинство их, воюя против равенства, без конца твердит о равенстве. Во
имя равенства они уничтожают равенство. Вот почему я назы