комната вздымается, кренится, устремляется вниз, будто корабль во  время
качки. Он отшвырнул, "Тайную доктрину",  пустил  ей  вслед  заряд  руга-
тельств, погасил свет и улегся спать. С другими тремя книгами ему повез-
ло немногим больше. И не потому, что он туп, ни в чем не способен разоб-
раться; мысли эти были бы ему вполне доступны, но  не  хватало  привычки
мыслить, не хватало и слов-инструментов, которые помогли бы мыслить.  Он
догадался об этом и некоторое время подумывал было  читать  только  сло-
варь, пока не усвоит все слова до единого.
   Зато утешением для него стала поэзия, он без  конца  читал  стихи,  и
всего больше радости приносили ему поэты не  слишком  сложные,  их  было
легче понять. Он любил красоту и нашел ее в стихах. Поэзия, как и  музы-
ка, глубоко волновала его; и сам того не зная, через нее он готовил ум к
работе более трудной, которая ему еще предстояла.  Страницы  его  разума
были чисты, все прочитанное, что ему нравилось, легко строфа за  строфой
отпечатывалось на этих страницах, и скоро он уже с великой радостью пов-
торял их наизусть вслух или про себя,  наслаждаясь  музыкой  и  красотой
этих строк. Потом он случайно наткнулся на "Классические мифы"  Гейли  и
"Век сказки" Булфинча, стоявшие бок о бок на библиотечной полке. Это бы-
ло озарение, яркий свет во тьме его невежества, и он с еще большей  жад-
ностью накинулся на стихи.
   Библиотекарь так часто видел Мартина, что стал примечать его и всякий
раз встречал улыбкой и кивком. Оттого Мартин и решился обратиться к  не-
му. Взял несколько книг и, пока тот ставил штампы в карточках, выпалил:
   - Послушайте, я у вас хочу кой-что спросить.
   Библиотекарь улыбнулся и приготовился слушать.
   - Вот если познакомился с молодой леди и она приглашает заходить, че-
рез какое время можно зайти?
   Мартин почувствовал, что рубашка стала тесна и прилипла к плечам, да-
же в пот бросило, так трудно было про это спросить.
   - Да, по-моему, когда угодно, - ответил библиотекарь.
   - Да, но... тут одна загвоздка, - возразил Мартин. - Она... я...  по-
нимаете, тут такое дело: вдруг ее не застанешь дома. Она в  университете
учится.
   - Тогда зайдите еще раз.
   - Не так я вам сказал, - дрогнувшим голосом признался  Мартин,  решая
полностью отдаться на милость этого человека. - Я-то вовсе не ученый, из
простых, хорошего общества не нюхал. Эта девушка... совсем не то, что я,
она... Я ей в подметки не гожусь. Может, дурак я, по-вашему,  нашел  про
что спрашивать? - вдруг резко оборвал он себя.
   - Нет-нет, что вы, уверяю вас, - возразил тот. - Ваш вопрос несколько
выходит, за рамки справочного отдела, но я буду только рад помочь вам.
   Мартин поглядел на него с восхищением.
   - Вот бы мне навостриться эдак языком чесать, тогда ко  дну  не  пой-
дешь, - сказал он.
   - Прошу прощенья?
   - Я говорю, вот бы мне так разговаривать, легко да вежливо,  ну,  все
такое.
   - А! - понимающе отозвался тот.
   - В какое время лучше идти? Середь дня... не больно  близко  к  обеду
или там к чаю? Или вечером?
   А то в воскресенье?
   - Вот вам мой совет, - оживился библиотекарь. - Позвоните ей по теле-
фону и выясните.
   - Так и сделаю, - сказал Мартин, взял книги и пошел к дверям. На пол-
дороге обернулся и спросил: - Когда разговариваешь с молодой леди... ну,
хоть с мисс Лиззи Смит... как  надо  говорить  "мисс  Лиззи"  или  "мисс
Смит"?
   - Говорите "мисс Смит", - со  званием  дела  сказал  библиотекарь.  -
Всегда говорите "мисс Смит"... пока не познакомитесь поближе.
   Так Мартин Иден разрешил эту задачу.
   - Приходите в любое время, и всю вторую половину дня дома, - ответила
Руфь по телефону, когда он, запинаясь, спросил, как бы вернуть ей книги.
   Она сама встретила его на пороге и  женским  глазом  тотчас  заметила
отглаженные брюки и едва уловимую, но несомненную перемену к лучшему  во
всем его облике. И еще ее поразило его лицо. Казалось, оно  чуть  ли  не
яростно пышет здоровьем, волны силы исходят от него и обдают ее. И опять
потянуло прислонитъся к нему, согреться его теплом, и опять она  подиви-
лась, как действует на нее его присутствие. А  он,  стоило,  здороваясь,
коснуться ее руки, в свой черед опять ощутил  блаженное  головокружение.
Разница между ними заключалась в том, что Руфь с виду оставалась спокой-
ной и невозмутимой, Мартин же покраснел до корней волос. С  прежней  не-
ловкостью, спотыкаясь, он шагал  за  ней  и  поминутно  рисковал  задеть
что-нибудь из мебели плечом.
   Едва они уселись в гостиной, он  почувствовал  себя  свободнее,  куда
свободней, чем ожидал. Это благодаря ей; и оттого,  как  приветливо  она
держалась, он любил ее сейчас еще неистовее.  Сперва  поговорили  о  тех
книгах, что он брал у нее, - о Суинберне, перед которым он  преклонялся,
и о Браунинге, которого не понял; Руфь переводила разговор с одной  темы
- на другую и при этом обдумывала, чем бы ему помочь. С  той  первой  их
встречи она часто об этом думала. Она очень хотела ему помочь. Он  вызы-
вал у нее жалость и нежность, каких она ни к кому еще не  испытывала,  и
жалость не унижала Мартина, скорее, в ней было что-то материнское. Тако-
го человека не пожалеешь обычной жалостью,  ведь  он  мужчина  в  полном
смысле слова - он пробудил в ней девичьи страхи, взволновал душу, заста-
вил трепетать от незнакомых мыслей и чувств. И  опять  неодолимо  тянуло
смотреть на его шею и сладостно было думать, что если обхватить ее рука-
ми. Желание это и сейчас казалось сумасбродным, но Руфь уже стала привы-
кать к нему. У нее и в мыслях не было,  что  сама  новорожденная  любовь
явится ей в подобном обличье. В мыслях не было, что  чувство,  вызванное
Мартином, и есть любовь. Она думала, что  ей  просто-напросто  интересен
человек незаурядный, в котором заложены и ждут пробуждения многие досто-
инства, и даже воображала, будто ее отношение к нему - чистейшая филант-
ропия.
   Не знала она, что желает его; и  для  Мартина  все  было  по-другому.
Он-то знал, что любит, и желал ее, как не желал никого и ничего  за  всю
свою жизнь. Он любил поэзию за красоту, но с тех пор как познакомился  с
Руфью, перед ним распахнулись врата в безбрежные просторы любовной лири-
ки. Благодаря Руфи он понял даже больше, чем  когда  читал  Булфинча,  и
Гейли. Была одна строчка, на которую неделю назад он бы  и  внимания  не
обратил: "Без памяти влюбленный, он умереть готов за поцелуй", а  теперь
она не шла у него из головы. Чудо и правда этой строки восхищая, и, гля-
дя на Руфь, он знал, что и сам мог бы с радостью умереть за поцелуй. Это
он и есть без памяти влюбленный; никакой другой титул не заставил бы его
возгордиться больше. Наконец-то он понял смысл жизни,  понял,  для  чего
появился на свет.
   Он не сводил с нее глаз и слушал ее, и дерзкие мысли рождались у него
в голове. Он вспоминал неистовый восторг, какой испытал, когда в  дверях
она подала ему руку, и страстно мечтал вновь ощутить ее  руку  в  своей.
Невольно то и дело переводил взгляд на ее губы и жаждал коснуться их. Но
не было в этой жажде ничего грубого, приземленного. С беспредельным вос-
торгом следил он за их игрой, за каждым их движением, когда с них слета-
ли слова, и, однако, то были не обыкновенные губы, как у  других  людей.
Не просто губы из плоти и крови. То были уста непорочной души,  и  каза-
лось, желает он их по-иному, совсем-совсем не так, как тянуло его к  гу-
бам других женщин. Он мог бы поцеловать ее  губы,  коснуться  их  своими
плотскими губами, но с тем возвышенным,  благоговейным  пылом,  с  каким
лобзают ризы господни. Он не сознавал, что в нем  происходит  переоценка
ценностей, не подозревал, что свет, сияющий в его глазах, когда он смот-
рит на нее, сияет и в глазах всех мужчин, охваченных любовью. Не догады-
вался, какой пылкий, какой мужской у него взгляд, даже и  вообразить  не
мог, что под этим жарким пламенем трепещет и ее душа. Всепокоряющая  не-
порочность Руфи возвышала, преображала, и его чувства, мысли возносились
к отрешенному целомудрию звездных высей, и знай он, что блеск  его  глаз
пронизывает ее горячими волнами и разжигает ответный жар, он бы испугал-
ся. А Руфь в смутной тревоге от этого восхитительного  вторженъя,  порой
сама не зная почему, сбивалась, замолкала на полуслове и  не  без  труда
вновь собиралась с мыслями. Она всегда говорила легко, и непривычные за-
минки озадачился бы ее, не реши она с самого начала, что слишком уж нео-
бычен ее собеседник. Ведь она так впечатлительна,  и,  в  конце  концов,
вполне естественно, что сам ореол выходца из неведомого ей мира  так  на
нее действует.
   В глубине сознания все время сидел тот же вопрос, как бы ему  помочь,
к этому она и клонила, но Мартин ее опередил.
   - Может, вы дадите мне один совет? - начал он, и она с  такой  готов-
ностью кивнула, что сердце Мартина заколотилось. - Помните, в тот раз  я
говорил, не могу я толковать про книги и про всякое другое, не умею? Ну,
я после много про это думал. В библиотеку сколько  много  ходил,  прорву
книжек перебрал, да почти все мне не по зубам. Может, лучше  начну  я  с
самого начала. Учиться-то я толком не учился, никакой возможности не бы-
ло. Сызмальства трудился до седьмого поту, а теперь, как побывал в  биб-
лиотеке, глянул на книжки совсем другими глазами, да и книжки-то  совсем
другие, сдается мне, не те я книжки прежде читал. Понятно, не ранчо  или
там в кубрике и вот хоть у вас в доме книжки-то  разные.  А  я  одни  те
книжки и читал. Ну, и все равно... Не хвалясь скажу:  не  такой  я,  как
они, с кем кампанию водил. Не то чтоб лучше матросов или там ковбоев,  с
кем по свету мотался... Я, знаете, и ковбоем был, недолго... только  вот
книжки всегда любил, читал все, что под руку попадет... Ну и вот...  ду-
мал, что ли, по-другому.
   Да, так к чему я гну-то. В таком вот доме я отродясь не бывал.  А  на
прошлой неделе пришел и вижу все это, и вас, и мамашу вашу; и братьев, и
всякое разное... ну, и мне понравилось, Слыхал я про такое, и в  книжках
тоже читал, а поглядел на ваш дом, ну, прямо как в книжках. Ну, и, стало
быть, нравится мне это. Сам такого захотел. И сейчас хочу.  Хочу  дышать
воздухом, какой в этом доме... чтоб полно книг, и картин, и красивых ве-
щей, и люди разговаривают без крику, а сами чистые, и мысли у  них  чис-
тые. Я-то весь век чем дышал - только и есть что  жратва,  да  плата  за
квартиру, да потасовки, да попойки, только про это и разговор. Вон вы  в
тот раз пошли встречать мамашу, поцеловали ее, а я подумал: такой красо-
ты сроду не видал. Я сколько много в жизни видал, а из других, кто  кру-
гом меня, почитай никто этого не видит, так уж получается. Я  люблю  ви-
деть, мне охота видеть побольше.
   Все до дела не дойду. А дело вот оно: хочу я пробиться к такой жизни,
какая у вас в доме. Жизнь - это куда больше, чем нализаться,  да  вкалы-
вать с утра до ночи, да мотаться по свету. Так вот, как  мне  пробиться?
Как приняться, с чего начать? Сил-то я не пожалею, я, знаете,  в  работе
кого хошь загоню и обгоню. Только вот начать, а  уж  там  буду  работать
день и ночь. Может, вам смешно, мол, нашел, про что спрашивать.  Уж  ко-
го-кого, а вас бы спрашивать не годится, понимаю, да только больше спро-
сить некого... вот разве Артура. Может, его и надо было спросить. Если б
я...
   Голос ему изменил. Хорошо продуманный план споткнулся  об  ужаснувшее
Мартина предположение, что спрашивать следовало Артура и что он оказался
дурак дураком. А Руфь заговорила не сразу. Слишком  поглощена  она  была
усилиями понять, как же эта спотыкающаяся, корявая речь и  примитивность
мысли сочетаются с тем, что она читала в его лице. Никогда еще не загля-
дывала она в глаза, излучающие такую силу. Перед ней  был  человек,  для
которого нет невозможного, - вот что прочла она в его взгляде, и,  одна-
ко, он не умеет толково высказать свои мысли. Одно с  другим  как-то  не
вязалось. Сама же она рассуждала слишком сложно,  а  соображала  стреми-
тельно, и не способна была по справедливости  оценить  простоту.  Однако
уже в том, как он пытался высказаться, она уловила внутреннюю  силу.  Ей
почудилось, его разум - исполин,  что  корчится;  питаясь  вырваться  из
оков. Когда она наконец заговорила, в ее лице светилось бесконечное  со-
чувствие.
   - Вы сами сознаете, чего вам не хватает: образования. Вам следует на-
чать с самого начала - вернуться в среднюю школу, окончить ее,  а  потом
поступить в университет.
   - Но на это нужны деньги, - перебил Мартин.
   - Ах да! - воскликнула она. - Об этом я не подумала. Но у вас, навер-
ное, есть родные... кто-нибудь, кто мог бы вам помочь?
   Он покачал Головой.
   - Отец с матерью померли. Есть у меня два сестры... одна  замужем,  и
вторая, сдается мне, скоро выйдет замуж. И еще полно братьев... Я  самый
младший... да от них никто подмоги не видал. Всегда только об себе дума-
ли, шатались по свету, искали, где более лучше. Старший помер  в  Индии.
Двое нынче в Южной Америке, один в плаванье, китов промышляет, еще  один
с цирком бродяжит, на трапеции крутиться. И  я,  видать,  вроде  них.  С
одиннадцати годов сам об себе заботился... как  мать  померла.  Выходит,
самому надо учиться, да только надо мне узнать, с чего начинать.
   - Мне кажется прежде всего надо взяться за грамматику. Вы говорите...
- она собиралась сказать "ужасно", но спохватилась  и  докончила:  -  не
очень грамотно.
   Мартин покраснел, его бросило в пот.
   - Ну да, по-матросски, и такое словечко, бывает, вверну  вам  не  по-
нять. Так ведь одни эти слова мне и даются. В голове-то  есть  и  другие
слова... из книжек понабрался... да выговорить не умею, потому и не  го-
ворю.
   - Дело не столько в том, что вы говорите, сколько в  том  как  именно
говорите. Вы не сердитесь, что я с вами откровенная? Я не хочу, вас оби-
деть.
   - Нет-нет! - воскликнул Мартин и в душе поблагодарил ее за доброту. -
Валяйте. Должен я знать, так уж лучше от вас узнать, чем от кого еще..
   - Ну так вот, вы говорите "чем от кого еще"  или  "кого  ни  то  еще"
вместо "кого-нибудь еще". Вы употребляете тавтологичные сочетания.
   - А это чего такое? - требовательно спросил он, потом робко прибавил:
- Видите, я даже не пойму, чего вы объясняете.
   - Боюсь, я просто ничего не объяснила, - с улыбкой сказала она. -  Вы
говорите "более лучше". Прилагательное "лучший" в сравнительной  степени
нельзя сочетать со словом "более". В этом сочетании слово "более"  избы-
точное, ненужное. Нельзя сказать: "Он одет  более  лучше",  правильно  в
этом случае: "Он одет лучше".
   - Все очень даже понятно, - сказал он. - А раньше мне было  невдомек.
"Я буду говорить лучше", а не "более лучше". Ясное дело. Раньше мне было
невдомек, а теперь уж больше никогда так не скажу.
   Она обрадовалась и удивилась, что он так быстро и точно схватывает.
   - Все это вы прочтете в грамматике, - продолжала  Руфь.  -  Я  и  еще
кое-что заметила в вашей речи Вы говорите "сколько  много",  когда  надо
сказать "как много" или просто - "много".
   - Скажите пример, - попросил он.
   - Нy... - Она задумалась, наморщила лоб,  крепко  сжала  губы,  а  он
смотрел на нее, и она казалась ему в эту минуту еще прелестнее.  -  Вот,
например: "Сколько много книг я прочел", или "Я сколько  много  всего  в
жизни видал".
   Он поворочал фразы в голове.
   - Вам это не режет слух? - подсказала она.
   - Видать, так неправильно, - не вдруг ответил он.
   - Лучше не говорить "видать".
   Как мило выговорила она это слово.
   Мартин вспыхнул.
   - И вы говорите "ложить" вместо "класть", - продолжала Руфь. - И "их-
ний" вместо "их" и "от их", "у их" вместо "от них", "у них".
   - Как такое? - Он наклонился к ней, чувствуя, что перед всей этой  ее
мудростью впору стать на колени.
   - Вы произносите... да нет, незачем все это перечислять. Вам  необхо-
дима грамматика. Я сейчас возьму учебник и покажу, с чего начать.
   Она встала, и в голове у него мелькнуло что-то из прочитанных в книж-
ке правил поведения, и он неловко поднялся, опасаясь, то ли,  что  надо,
делает, вдруг она подумает, будто он собрался уходить...
   - Кстати, мистер Иден, - окликнула она его уже от дверей, - что такое
"нализаться"? Вы несколько раз так сказали.
   - А, нализаться, - засмеялся он. - Жаргон это. Мол, вы напились  вис-
ки, пива, или еще чего и захмелели.
   - И еще одно, - Руфь тоже засмеялась. - Не употребляйте "вы"  в  без-
личных предложениях. "Вы" - очень личное местоимение, и сейчас вы сказа-
ли не совсем то, что намеревались.
   - Не пойму я, о чем вы.
   - Ну как же, вот вы сказали мне, мол, "вы напились виски,  пива...  и
захмелели", Получается, что это я захмелела, понимаете?
   - А вы бы не захмелели?
   - Разумеется, захмелела бы, - с улыбкой ответила Руфь. -
 
приписывали. В таких случаях предпочтительней обходиться без 
местоимений. 
   Она вернулась с грамматикой, подвинула свой стул к Мартину и села,  и
он подумал: видно, это он должен был  подвинуть  ей  стул.  Она  листала
страницы, а их склоненные головы оказались совсем рядом. И  так  он  был
поражен волнующей близостью Руфи, что едва ли воспринимал  план  будущих
занятий, который она ему рисовала. Но вот она стала объяснять, как много
значат спряжения, и он начисто забыл о ней. Он впервые слышал о  спряже-
ниях, важнейшие основы языка приоткрылись ему, и открытие привело его  в
восторг. Он ниже наклонился к странице, и волосы Руфи коснулись его  ще-
ки. До сих пор только раз ему случалось потерять сознание, а сейчас  по-
казалось, это повторится. Дыханье перехватило, удары сердца отдавались в
горле - не вздохнуть. Никогда еще она не казалась такой близкой. В  этот
миг через глубокую пропасть, разделявшую их, перекинулся  мост.  Но  его
чувство к ней вовсе не стало от этого менее возвышенным. Не она  опусти-
лась до него. Это он воспарил в облаках и его подняло к ней. Он и в этот
миг преклонялся перед нею, это было сродни благоговейному пылу  верующе-
го. Ему казалось, он покусился на святая святых, и он тихонько, осторож-
но отвел голову, уклоняясь от прикосновения, от которого трепетал, будто
под электрическим током, а Руфь этого и не заметила.
 
   Глава 8
 
   Шли недели, Мартин изучал грамматику, пересматривал книжки о правилах
поведения в обществе и с жадностью читал все, что ему заблагорассудится.
От прежнего своего окружения  он  оторвался.  Девушки,  бывавшие  в  Ло-
тос-клубе, гадали, что с ним приключилось, и донимали расспросами Джима,
а кое-кто из парней завсегдатаев гаража Райли, не слитком стойких в дра-
ках, только радовался, что его больше не видно. Тем временем Мартин рас-
копал в библиотеке еще один клад. Если грамматика  дала  ему  понятие  о
том, как строится язык, то эта книга дала понятие о  том,  как  строится
поэзия, и за дорогой ему красотой он стал различать размеры,  ритмику  и
форму, стал постигать, как и отчего возникает красота. Еще  одна  совре-
менная книга, которая ему попалась, рассматривала поэзию  как  реалисти-
ческое искусство, рассматривала всесторонне, со множеством  примеров  из
лучших произведений. Никакие романы не читал он так увлеченно,  как  эти
серьезные книги. И свежий, за все двадцать лет не  обремененный  науками
ум, подхлестываемый зрелой жаждой познавать, схватывал прочитанное поис-
тине мужской хваткой, неведомой уму ученическому.
   Когда с нынешней выигрышной позиции он оглядывался назад, прежний его
мир - мир суши и моря и кораблей, матросов и  алчных  женщин  -  казался
совсем маленьким; и однако он сливался с его теперешним миром  и  стано-
вился шире. Мартин стремился осмыслить все сущее в единстве и  цельности
и, когда стал находить точки соприкосновения этих двух  миров,  поначалу
удивился. А возвышенность и красота мышления, открывавшиеся ему  в  кни-
гах, облагораживали его. И оттого он все тверже верил, что в верхах  об-
щества, в кругах, к которым принадлежит Руфь и ее родные, так возвышенно
мыслят все и согласно с таким