не стараясь перекричать музыку.  С
той минуты, как он с ней заговорил, она была в его власти. Он это  пони-
мал. Он читал это в гордом и покорном ее взгляде, во всей  ее  гордой  и
ласковой повадке, в том, как жадно она его слушала. Это была уже  не  та
девчонка, какую он знал прежде. Теперь перед  ним  была  женщина,  и  ее
страстной, дерзкой красоте еще  прибавилось  прелести  -  все  такая  же
страстная, она стала уже не такой пылкой  и  дерзкой,  видно,  научилась
лучше владеть собой. "Красавица, настоящая красавица", - прошептал  вос-
хищенный Мартин. И он понимал, она в его власти, и скажи он только "Пой-
дем", она пойдет за ним на край света.
   Едва у него мелькнула эта мысль, жестокий удар кулаком в  скулу  чуть
не свалил его наземь. Нападающим двигала такая злость и так  он  спешил,
что он не попал в челюсть, куда метил. Мартин кое-как устоял  на  ногах,
обернулся навстречу новому яростному взмаху кулака. Он машинально  приг-
нулся, и кулак, не задев его, скользнул мимо, противника рвануло вперед,
крутануло. Мартин изо всей силы нанес короткий боковой удар левой.  Про-
тивник рухнул на бок, вскочил, бешено кинулся на Мартина. Мартин  увидел
его искаженное неистовой злобой лицо, мельком подумал, с чего так зол на
него этот парень. А тем временем, размахнувшись, нанес прямой  удар  ле-
вой. Парень опрокинулся назад, рухнул грудой тряпья. К ним уже подбегали
Джимми с приятелями.
   Все существо Мартина торжествовало победу. Будто вернулись  беззабот-
ные прежние дни, танцы, драка, веселье - даже еще  лучше  стало.  Он  не
спускал настороженного взгляда с противника. Лишь мельком глянул на Лиз-
зи. Обычно девушки поднимают визг, когда парни дерутся, но Лиззи не виз-
жала. Затаив дыхание, она чуть подалась вперед и жадно следила за схват-
кой - рука прижата к груди, щеки пылают, в  глазах  жаркое,  восхищенное
удивление.
   Парень поднялся с земли и теперь силился  вырваться  из  рук  честной
компании.
   - Она меня дожидалась! - орал он на весь белый свет. - Меня она дожи-
далась, а этот встрял и нахально ее увел!  Пустите  меня,  говорят  вам,
пустите. Я с ним разделаюсь!
   - Очумел, что ли? - спросил Джимми, вместе с другими удерживая парня.
- Это ж Мартин Иден. Он боксер что надо, верно тебе говорю.  Будешь  со-
ваться, он из тебя лепешку сделает.
   - Он ее у меня из-под носа увел! - выкрикнул парень.
   - Он одолел Летучего Голландца, а уж его-то  ты  знаешь,  -  увещевал
Джимми. - Всего-то за пять раундов и свалил. А ты и минуты  против  него
не продержишься.
   Это известие, кажется, несколько утихомирило разъяренного парня, и он
смерил Мартина опасливым взглядом.
   - По нему не видать, - насмешливо сказал он, но запала в насмешке  не
чувствовалось.
   - Летучий Голландец тоже сперва не увидал, - заверил  его  Джимми.  -
Пошли, кончай с этим. Мало тут, что ли, девчонок. Пошли!
   Парень дал себя увести, и вся компания двинулась за ним в сторону па-
вильона.
   - Кто это? - спросил Мартин у Лиззи. - И вообще, с чего он так  вски-
нулся?
   Боевой пыл, который когда-то жарко разгорался в нем и остывал не сра-
зу, уже угас, Мартин поймал себя на том, что слишком придирчиво разбира-
ется в себе, и понял: не для него это незатейливое существование,  когда
бездумно даешь волю любому порыву.
   Лиззи вскинула голову.
   - А никто, - сказала она. - Ухажер мой. - И, помолчав,  объяснила:  -
Так уж пришлось. Больно тошно стало одной-то. А только я  не  забыла,  -
договорила она совсем тихо, глядя куда-то вдаль. - А его  бы  бросила  и
глазом не моргнула.
   Она отвернулась, а Мартин, глядя на нее, знал: довольно только протя-
нуть руку, чтобы сорвать этот плод, и еще подумалось, а много ли, в сущ-
ности, стоит безукоризненно правильная утонченная речь, и за этими  мыс-
лями забыл ей ответить.
   - Здорово ты его отдубасил, - со смехом бросила Лиззи  пробный  каме-
шек.
   - А он крепкий парнишка, - великодушно признал Мартин. - Если бы  его
не увели, пожалуй, я не так бы легко с ним справился.
   - А кто была дамочка, с кем я тебя видала в  тот  вечер?  -  спросила
Лиззи. - Да просто знакомая, - ответил Мартин.
   - Давно это было, - задумчиво прошептала она. - Будто тыща лет  прош-
ла. Но эту тему Мартин не поддержал. Перевел разговор на другое. Они по-
обедали в ресторане, он заказал вино и дорогие лакомства, а потом танце-
вал с ней, с ней одной, покуда она не устала. Он был отличный танцор,  и
Лизз кружилась с ним и кружилась, склонясь головой ему на плечо, она бы-
ла вне себя от счастья, и ей хотелось только, чтобы так  было  вечно.  К
вечеру они погуляли в парке, а потом, по доброму старому обычаю, она се-
ла на траву, а Мартин растянулся на спине, положил голову ей на  колени.
Он дремал, а Лиззи гладила его волосы, смотрела на его сомкнутые веки, -
ее переполняла любовь. Внезапно открыв глаза, Мартин  прочел  признание,
написанное на ее лице. Она опустила ресницы, вновь подняла и с  ласковым
вызовом встретила его взгляд.
   - Я честная перед тобой, ждала тебя все годы, - сказала она  тихо-ти-
хо, чуть не шепотом.
   Мартин понимал, что, как ни поразительно, это правда. И в душе  отча-
янно боролся с искушением. Он может сделать ее счастливой. Судьба  отка-
зала ему в счастье, но почему он должен отказать в счастье этой девушке?
Можно бы жениться на ней, и пусть она живет во дворце  на  Маркизах  под
кровлей из пальмовых листьев. Так сильно  было  искушение,  но  властный
внутренний голос оказался еще сильней. Сам того не желая, Мартин был все
еще верен Любви. Пора вольной, бездумной жизни миновала. Ее уже не  вер-
нуть, и к ней не вернуться. Он изменился, до этого часа он даже не пони-
мал, как сильно изменился.
   - Не гожусь я в мужья, Лиззи, - небрежно сказал он.
   Рука, играющая его волосами, на миг замерла,  потом  опять  принялась
тихо их поглаживать. Лицо девушки словно отвердело, но то была твердость
внезапно принятого решения, - щеки по-прежнему розовели, и вся она  све-
тилась нежностью.
   - Не об том я... - начала она и запнулась. - Или... да мне  все,  все
едино, - повторила она. - Я гордая, что ты мне друг. Я для тебя чего хо-
чешь сделаю. Такая уж, видать, уродилась.
   Мартин сел, взял ее за руку. Неспешно взял, с теплым чувством, но без
страсти, и от этой теплоты девушку пробрал холод.
   - Не будем больше про это, - сказала она.
   - Ты очень хорошая, сердце у тебе благородное, -  сказал  Мартин..  -
Это мне надо гордиться, что я с тобой знаком. И я горжусь,  горжусь.  Ты
для меня луч света в очень темном мире, и я должен быть честен перед то-
бой, как была честна передо мной ты.
   - А мне все едино, честный ты со мной или нечестный. Ты  чего  хочешь
со мной делай. Хоть в грязь кинь да растопчи. В целом свете одному  тебе
это можно, - с чувством, с вызовом прибавила она. -  Зазря  я,  что  ль,
сызмальства сама об себе заботилась.
   - Потому-то я ничего такого и не сделаю, - мягко сказал Мартин.  -  У
тебя слишком большое сердце, слишком ты великодушная, не могу я с  тобой
поступать недостойно. Жениться я не собираюсь и не собираюсь... ну,  лю-
бить, не женясь, хотя прежде со мной так бывало. Мне жаль, что я  пришел
сюда сегодня и встретился с тобой. Но теперь уже ничего не поделаешь,  и
я ведь совсем не думал, что так обернется. Но послушай,  Лиззи,  ты  мне
так нравишься, никакими словами не сказать. Не просто нравишься. Я  вос-
хищаюсь тобой и уважаю тебя. Ты замечательная, ты замечательно  хорошая.
Да что толку в словах? Но я вот что хочу сделать.  Тебе  трудно  жилось,
позволь мне облегчить твою жизнь.  (Глаза  Лиззи  засветились  радостным
светом - и снова  погасли.)  У  меня  почти  наверняка  скоро  заведутся
деньги... Много денег.
   В эту минуту он махнул рукой на долину с бухтой, на крытый пальмовыми
листьями дворец и нарядную белую шхуну. В конце-то  концов,  не  все  ли
равно. Можно уйти в плаванье простым матросом куда угодно, на любом  ко-
рабле, как уходил уже столько раз.
   - Я хотел бы отдать эти деньги тебе. Есть ведь, наверно, что-то, чего
тебе хочется, - пойти в школу или на курсы делопроизводства.  Или  захо-
чешь выучиться на стенографистку. Я это устрою. Или, может, у тебя  живы
отец с матерью. Я могу купить для них бакалейную  лавку  или  что-нибудь
еще. Только скажи, чего ты хочешь, и я все устрою.
   Лиззи не отвечала, сидела не шевелясь, глядя в одну точку сухими гла-
зами, но в горле у нее застрял ком, и  Мартин  так  отчетливо  понял  ее
боль, что и у него самого ком застрял в горле.  Зачем  только  он  такое
сказал. Всего-навсего деньги предложил он ей - такая эта  дешевка  перед
тем, что предложила ему она. Он хотел отдать то, без чего мог  обойтись,
с чем мог расстаться легко, она же отдала ему себя,  шла  на  позор,  на
стыд, на грех, который не простится ей и за гробом.
   - Давай не будем про это, - сказала Лиззи, голос ее сорвался,  и  она
сделала вид, будто закашлялась. И поднялась. - Пошли по домам. Устала до
смерти.
   Праздник кончился, почти все гуляки уже разошлись. Но когда Мартин  и
Лиззи вышли из-за деревьев, оказалось, что вся  компания  их  поджидает.
Мартин тотчас понял, что это значит. Назревала заварушка. Компания - его
телохранители. Они вышли из ворот парка, а за ними в отдалении следовала
вторая компания, друзья Лиззиного кавалера -  потеряв  даму,  он  собрал
приятелей и готовился отомстить. Несколько полицейских, учуяв, что  дело
пахнет дракой, держались неподалеку и препроводили обе компании, одну за
другой, к поезду на Сан-Франциско, Мартин сказал  Джимми,  он  выйдет  у
Шестнадцатой улицы и доедет в Окленд трамваем. Лиззи сидела тихая, безу-
частная к назревающей драке. Поезд остановился на Шестнадцатой улице,  у
станции уже стоял трамвай, и кондуктор нетерпеливо трезвонил.
   - Вон он дожидается. Давай беги, а  мы  их  задержим,  -  посоветовал
Джимми. - Живей! Не упусти его!
   Враги растерялись было при этом маневре, но сейчас же соскочили с по-
езда и кинулись вдогонку. Пассажиры трамвая,  степенные,  рассудительные
оклендцы, едва ли обратили внимание на парня и девушку, которые вскочили
в трамвай и прошли на передние открытые места. Они не связали эту пару с
Джимми, который вскочил на подножку и заорал вагоновожатому:
   - Врубай ток, старик, да гони отсюда! И тотчас круто обернулся,  зае-
хал кулаком в лицо бегущему парню, который пытался тоже вскочить в трам-
вай. Вдоль всего вагона кулаки молотили по лицам. Так Джимми с приятеля-
ми на всех подножках трамвая отражали атаку. Трамвай затрезвонил  вовсю,
рванулся вперед, и, отбив последних нападающих, Джимми со своими  соско-
чил наземь, чтобы довести дело до конца. Трамвай помчался дальше,  оста-
вив далеко позади шквал битвы, а ошарашенные пассажиры и думать не дума-
ли, что причина переполоха спокойный молодой человек и  хорошенькая  ра-
ботница.
   Мартин сперва радовался драке, в нем вспыхнул давний боевой задор. Но
задор этот быстро угас, сменился печалью. До чего же он стар, куда стар-
ше беспечных, беззаботных приятелей его прежних дней.  Он  ушел  далеко,
слишком далеко, назад уже не вернуться. Их жизнь, та, какою когда-то жил
и он, ему теперь отвратительна. В ней он окончательно разочаровался.  Он
стал чужаком. Как показался противен вкус дешевого  пива,  так  противно
теперь ему водить компанию с этими парнями. Слишком он отдалился. Тысячи
книг, что он держал в руках, разверзли между ними пропасть. Он сам  отп-
равил себя в изгнание. Он странствовал по бескрайнему царству разума,  и
вот уже нет ему возврата домой. Но ведь человек же он, и всечеловеческая
потребность в обществе себе подобных остается неутоленной.  Нового  дома
он не обрел. Как не способны его понять эти старые приятели, и родные, и
всякие буржуа, так и девушке, сидящей рядом, которую он глубоко уважает,
не понять ни его самого, ни того, как глубоко он ее уважает. Мартин  ду-
мал обо всем этом, и печаль его окрасилась горечью.
   - Помирись с ним, - посоветовал он Лиззи при расставании,  когда  они
стояли перед лачугой в рабочем квартале, где она жила неподалеку от угла
Шестой и Маркет-стрит. Он говорил о молодом парне, которого сегодня  от-
теснил.
   - Не могу я... теперь, - сказала Лиззи.
   - Ну что ты, - весело сказал Мартин. - Только  свистни,  и  он  бегом
прибежит.
   - Я не про то, - просто сказала Лиззи.
   И он понял, о чем она.
   Он уже собирался проститься, и тут  она  потянулась  к  нему.  Но  не
властно потянулась, не с желанием соблазнить, а с  тоской  и  смирением.
Мартин был бесконечно тронут. Его природное великодушие взяло  верх.  Он
обнял Лиззи и поцеловал, и знал: ничто на свете не могло быть  искренней
и чище ее ответного поцелуя.
   - Господи! - сквозь слезы выговорила она. - Я хоть сейчас умру за те-
бя! Хоть сейчас!
   И внезапно оторвалась от него и взбежала на крыльцо. У Мартина увлаж-
нились глаза.
   "Мартин Иден, - сказал он себе. - Ты не скот, ты проклятый ницшеанец.
Ты должен был бы на ней жениться, и тогда это трепещущее сердце до краев
наполнилось бы счастьем. Но не можешь ты, не можешь! Позор! "
   "Бродяга старый, что бубнит про язву, - пробормотал Мартин,  вспомнив
строки Хенли. - Людская жизнь - ошибка и позор.
   Да, так и есть, ошибка и позор".
 
   Глава 43
 
   "Позор солнца" вышел в свет в октябре. Когда Мартин  разрезал  шнурок
срочной бандероли и шесть авторских  экземпляров,  посланных  редакцией,
упали на стол, глубокая печаль охватила его. Он подумал о том, как неис-
тово ликовал бы, случись это всего несколько месяцев назад, и как далеко
от ликования нынешнее холодное равнодушие. Его книга, первая его книга -
а сердце не забилось чаще, и на душе одна лишь печаль. Теперь выход кни-
ги почти ничего не значит. Разве что будут  кое-какие  деньги,  но  и  к
деньгам он равнодушен. Мартин понес один экземпляр в кухню и подарил Ма-
рии.
   - Эта я написал, - объяснил он, желая рассеять ее недоумение. - Напи-
сал вон в той комнате, и я считаю, мне помогал твой овощной суп.  Возьми
книгу. Она твоя. Пускай она напоминает тебе обо мне.
   Мартин не хвастал, не рисовался. Просто ему хотелось ее порадовать  -
пускай гордится им, пускай знает, что не зря так долго  верила  в  него.
Мария положила книгу на семейную Библию в комнате для гостей. Теперь это
святыня, ведь эту книгу сочинил ее постоялец, это - символ дружбы. Книга
смягчила удар от того, что прежде он был рабочим в прачечной, и хотя Ма-
рия не могла понять ни строчки, она знала, что  каждая  строчка  замеча-
тельная. Эта простая женщина, только и знающая  прозу  жизни  да  тяжкий
труд, была щедро одарена талантом веры и верности.
   Так же равнодушно, как взял он в руки  отпечатанный  "Позор  солнца",
читал Мартин рецензии, которые каждую неделю присылало ему бюро вырезок.
Книга явно имеет успех. Значит, у него станет больше золота.  Он  сможет
устроить будущее Лиззи, исполнить все свои обещания, и хватит еще  и  на
то, чтобы возвести крытый пальмовыми листьями дворец.
   Осторожные издатели "Синглтри, Дарнли и Ко" выпустили в свет  полторы
тысячи экземпляров, но после первых же рецензий  стали  печатать  второе
издание двойным тиражом, и не успело еще оно разойтись, заказали  третье
- в пять тысяч экземпляров. Одна лондонская фирма по телеграфу договори-
лась об английском издании, а вслед за ней тотчас стало известно, что во
Франции, в Германии и в Скандинавии готовятся переводы. Трудно  было  бы
выбрать более подходящее время для нападения на школу Метерлинка.  Завя-
залась яростная полемика. Сейлиби и Геккель, в  кои-то  веки  оказавшись
заодно, поддерживали и защищали "Позор солнца", Крукс  и  Уоллес  заняли
противоположную позицию, а сэр Оливер Лодж пытался сформулировать проме-
жуточную точку зрения, которая совпадала бы с его космическими теориями.
Последователи Метерлинка объединились под знаменем мистицизма. Весь  мир
хохотал, читая серию якобы беспристрастных эссе Честертона,  посвященных
этой теме, и все вместе едва не испустили дух, когда по ним  выпалил  из
всех орудий Джордж Бернард Шоу. Нечего и говорить, что  в  бой  ринулось
множество и не столь прославленных знаменитостей, и от пыли, пота и шума
было не продохнуть.
   "Невиданный случай, - писали Мартину "Синглтри, Дарнли и Ко". - Впер-
вые критически-философский этюд раскупают как роман. Вы попали  в  самую
точку, и все сопутствующие обстоятельства оказались  непредвиденно  бла-
гоприятными. Можете нимало не сомневаться, что мы куем железо, пока  го-
рячо. В Соединенных Штатах и в Канаде продано уже свыше сорока тысяч эк-
земпляров, и печатается новое издание в двадцать тысяч  экземпляров.  Мы
прилагаем все старания, чтобы удовлетворить спрос. И однако мы сами  со-
действовали его росту. Мы потратили на рекламу уже пять тысяч  долларов.
Ваша книга обещает побить все рекорды.
   При сем препровождаем копию договора на Вашу следующую книгу.  Собла-
говолите заметить, что мы увеличили Ваш гонорар до двадцати процентов  -
это предел, на который может решиться наше патриархальное  издательство.
Если наше предложение Вам подходит, не  откажите  в  любезности  вписать
название Вашей книги в соответствующем месте договора. Мы не ставим  ни-
каких условий касательно характера книги. Нас устроит любая книга на лю-
бую тему. Если она уже написана, тем лучше. Сейчас самое  время,  трудно
себе представить более подходящий момент.
   По получении подписанного договора мы будем иметь  удовольствие  пос-
лать Вам аванс в пять тысяч долларов. Как  видите,  мы  верим  в  Вас  и
действуем с размахом. Хотелось бы также обсудить с Вами возможность зак-
лючения договора на некоторый срок, скажем, на десять лет, в который  Вы
отдаете нам исключительное право публиковать в виде книг все, что Вы на-
пишете. Но об этом мы еще успеем условиться".
   Мартин отложил письмо и подсчитал в уме, что пятнадцать процентов  от
шестидесяти тысяч это девять тысяч долларов. Он проставил название книги
"Дым радости", подписал новый договор и отправил по почте в издательство
вместе с двадцатью короткими рассказами, написанными еще до того, как он
изобрел рецепт, помогающий писать рассказы для  газеты.  И  с  той  ско-
ростью,  на  какую  способна  почта  Соединенных  Штатов,   получил   от
"Синглтри, Дарили и К°" чек на пять тысяч долларов.
   - Мне надо, чтобы сегодня часа в два ты пошла со мной в город, Мария,
- сказал Мартин в то утро, когда прибыл чек. - Или  лучше  встретимся  в
два на углу Четырнадцатой и Бродвея. Я буду тебя ждать.
   В назначенный час она была на месте, но, гадая, зачем бы  это  он  ее
вытребовал, только и подобрала к загадке единственный ключ - башмаки,  и
ощутила горькое разочарование, когда Мартин мимо обувного магазина  про-
вел ее в контору недвижимого имущества. То, что произошло потом, на  всю
жизнь сохранилось у нее в  памяти,  как  волшебный  сон.  Хорошо  одетые
джентльмены, разговаривая с Мартином и между собой, благосклонно ей улы-
бались, стучала пишущая машинка, на  внушительном  документе  проставили
подписи; был здесь и ее домохозяин, и он тоже подписал ту бумагу, а ког-
да все это кончилось, уже на улице домохозяин сказал ей:
   - Ну, Мария, вот и не надо тебе платить семь с половиной  долларов  в
этом месяце.
   Ошеломленная Мария слова не могла вымолвить.
   - И ни за какой месяц больше не надо платить, - сказал домохозяин.
   Мария бессвязно его благодарила, словно он  сделал  ей  одолжение.  И
лишь когда она вернулась домой в Северный Окленд, потолковала с соседями
и показала бумагу португальцу-бакалейщику, она в самом деле поняла,  что
стала владелицей домишка, в котором жила и за который так долго  платила
аренду.
   - Чего ж перестали у меня покупать? - спросил  португалец-бакалейщик,
выйдя из лавки поздороваться с Мартином, когда тот вечером шел  домой  с
трамвайной остановки; и Мартин объяснил, что больше сам  не  готовит,  а
потом зашел в лавку и выпил с хозяином по стаканчику. И заметил, что ба-
калейщик угостил е