ми, взлетели на  крутой  гре-
бень вздымающейся бирюзы. Рассекаемая лодкой вода  шипит,  будто  рвется
наружу пар из котла, облаком встала  водяная  пыль,  стремительное  дви-
женье, рокот, раскатистый грохот, и каноэ выносится в  безмятежные  воды
лагуны. Моти смеется и трясет головой, трет глаза, в которые попали  со-
леные брызги, и они вдвоем гребут к изъеденному волнами коралловому  бе-
регу, где за кокосовыми пальмами золотится в лучах заходящего солнца дом
Тати.
   Видение растаяло, и опять перед глазами Мартина его неприбранная убо-
гая комнатенка. Тщетно пытался он снова увидеть Таити. Он знал, там поют
среди пальм и девушки танцуют в лунном свете, но их он не увидел. Увидел
только заваленный бумагами стол, пустоту на месте пишущей машинки и  не-
мытое окно. Он со стоном закрыл глаза и уснул.
 
   Глава 41
 
   Всю ночь Мартин проспал как убитый, разбудил его почтальон, принесший
утреннюю почту. Усталый, отяжелевший, Мартин вяло просматривал письма. В
тонком конверте оказался чек на двадцать два доллара от одного из  воро-
ватых журнальчиков. Полтора года Мартин добивался этих денег.  А  сейчас
они были ему безразличны. Куда девалось волнение, которое вызывал в  нем
прежде издательский чек. В отличие от тех, прежних  чеков,  этот  ничего
ему не сулил. Теперь это чек на двадцать два доллара, только и  всего...
просто на него можно будет купить еды.
   Та же почта принесла и еще один чек, из нью-йоркского еженедельника в
оплату за юмористический стишок, принятый несколько месяцев  назад,  чек
на десять долларов. В голову пришла мысль, и Мартин стал неторопливо  ее
обдумывать. Что делать дальше, еще неясно и пока не хочется  ни  за  что
браться. А между тем надо жить. И у него множество долгов. Пожалуй,  вы-
годнее всего накупить марок и опять отправить в путь все  рукописи,  что
громоздятся под столом. Одну-другую глядишь, примут.  Это  поможет  жить
дальше. Так он и порешил и, получив по, чекам в Оклендском банке,  купил
на десять долларов почтовых марок. Возвращаться к себе в  тесную  комна-
тушку и готовить завтрак - от одной этой мысли стало тошно. Впервые Мар-
тин махнул рукой на свои долги. Конечно, дома  можно  состряпать  сытный
завтрак, который обойдется в пятнадцать-двадцать центов. Но вместо этого
Мартин пошел в кафе "Форум" я заказал завтрак за два  доллара.  Двадцать
пять центов он дал на чай и пятьдесят центов потратил на пачку "Египетс-
ких" сигарет. Он закурил впервые с тех пор, как Руфь попросила его  бро-
сить. А чего ради теперь не курить, да еще когда хочется.. А деньги, за-
чем их беречь? За пять центов можно бы купить пакет дешевого табаку "Да-
рем", бумаги, и свернуть сорок распрекрасных цигарок-ну  и  что?  Деньги
для него теперь только тем и хороши, что на них можно  сразу  же  что-то
купить. Нет у него ни карты, ни руля, и не все ли равно, куда плыть, за-
то когда плывешь по воле воля, почти и не живешь, а ведь жить больно.
   Дни скользили мимо, и каждую ночь Мартин преспокойно спал восемь  ча-
сов. Хотя теперь, в ожидании новых чеков, он ел в  японских  ресторанчи-
ках, где кормили за десять центов, он стал не такой тощий;  впалые  щеки
округлились. Он уже не изматывал, себя вечным  недосыпанием,  работой  и
занятиями сверх всякой меры. Ничего не писал,  не  раскрывал  книги.  Он
много ходил, гулял среди холмов, долгими часами слонялся по  тихим  пар-
кам. Не было у него ни друзей, ни знакомых, и он не  заводил  знакомств.
Не хотелось. Неведомо откуда он ждал  какого-то  толчка,  который  снова
привел бы в движение его остановившуюся жизнь. А пока жизнь его замерла,
- бесцельная, пустая, бесполезная.
   Однажды он отправился в Сан-Франциско, глянуть на "людей из настояще-
го теста". Но в последнюю минуту, уже поднявшись в подъезд, отпрянул  от
дверей, повернулся и бежал через многолюдные рабочие кварталы. При  мыс-
ли, что придется слушать философские споры, страшно ему стало, и он уди-
рал крадучись, опасливо - вдруг столкнется с кем-нибудь из  "настоящих",
кто его узнает.
   Случалось, он проглядывал журналы и газеты - хотелось посмотреть, как
там измываются над "Эфемеридой". Поэма имела успех. Но что  это  был  за
успех! Все прочитали ее и все спорили, можно  ли  это  назвать  поэзией.
Местная пресса не осталась в стороне, и каждый день в газетах появлялись
мудреные рецензии, язвительные статейки и глубокомысленные  письма  под-
писчиков. Элен Делла Делмар (под трубные звуки и  грохот  тамтамов  про-
возглашенная величайшей поэтессой Соединенных Штатов) заявила, что Брис-
сенлену не место рядом с ней на Парнасе, и в многословных письмах  дока-
зывала публике, что никакой он не поэт.
   В следующем номере "Парфенон" похвалялся тем, какую поднял бурю, нас-
мехался над сэром Джоном Вэлью и без зазрения совести использовал смерть
Бриссендена в своих коммерческих интересах. Некая газета,  утверждавшая,
что у нее полмиллиона подписчиков, тиснула весьма оригинальный  экспромт
Элен Деллы Делмар с  колкостями  и  подковырками  в  адрес  Бриссендена.
Больше того, они посмела еще и сочинить пародию на его поэму.
   Не однажды Мартин порадовался, что Бриссенден до этого не дожил. Ведь
он так ненавидел чернь, а сейчас все прекраснейшее в нем, самое  святое,
отдан во власть черни. Изо дня в день Красота  подвергалась  вивисекции.
Каждый дурак хватался за перо, жалкие ничтожества спешили взмыть на вол-
не величия Бриссендена и помельтешить в  глазах  публики:  "Мы  получили
письмо от одного джентльмена, который недавно написал  такую  же  поэму,
только лучше", - писала некая газета. Другая газета, упрекая Элен  Деллу
Делмар за ее пародию, заявила с полной серьезностью: "Мисс  Делмар"  бе-
зусловно написала это в веселую минуту, не проявив уважения, с коим  ве-
ликий поэт должен бы относиться к другому, быть может, даже более  вели-
кому. Однако, даже если мисс Делмар не чужда ревности к человеку,  кото-
рый сочинил "Эфемериду", она, как и тысячи других, несомненно, зачарова-
на его творением, и, возможно, придет день, когда она попробует написать
что-нибудь в этом роде".
   Священники начали поносить "Эфемериду" в своих  проповедях,  а  один,
который слишком упорно защищал многие идеи поэмы, был за ересь лишен са-
на. Великую поэму использовали для увеселения публики. Ею завладели  со-
чинители юмористических виршей и карикатуристы и потешались вовсю,  а  в
светских еженедельниках пошли в ход  шуточки,  вроде  таких:  сэр  Чарли
Френшем строго по секрету сказал  Арчи  Дженнигсу,  что,  прочитав  пять
строк "Эфемериды", пожалуй, кинешься избивать  калеку,  а  после  десяти
строк и вовсе утопишься.
   Мартин не смеялся и не скрипел в бешенстве зубами. Им овладела глубо-
кая печаль. Рухнул весь его мир, тот мир, что венчала  любовь,  и  после
этого краха разочарование в журнальном мирке к милейшей публике  не  так
ужасало. Бриссенден совершенно справедливо судил о журналах, а ему, Мар-
тину, чтобы убедиться в этом самому, потребовались годы тяжкого  и  нап-
расного труда. Да, Бриссенден недаром клял журналы, можно было бы и  еще
кое-что прибавить. Ну, да с ними покончено, утешил себя Мартин. Он стре-
мился к звездам, а свалился в зловонную трясину. Все  чаще  ему  виделся
Таити, - такие чистые, такие сладостные видения перед  глазами.  А  есть
еще низинный Паумоту, и скалистые Маркизские острова;  теперь  он  часто
видел себя на борту торговой шхуны или хрупкого катерка,  -  вот  он  на
рассвете проходит за риф у Папеэте и пускается в  путь  вдоль  жемчужных
атоллов к Нуку-Хиве, к бухте Тайохаэ, где Тама-ри заколет  в  честь  его
приезда кабана, а увитые гирляндами дочери Тамари возьмут его за руки  и
с пес-ней и смехом обовьют и его цветами. Это зов Южных морей, и конечно
же, рано или поздно он отзовется.
   А пока он ничего не делал, отдыхал и набирался сил после долгого  пе-
рехода через царство знания. Когда от "Парфенона" пришел чек  на  триста
пятьдесят долларов, Мартин передал его местному  стряпчему,  который  по
поручению родных Бриссендена занимался  делами  покойного.  Мартин  взял
расписку в получении чека и одновременно  дал  письменное  обязательство
вернуть взятые у Бриссендена сто долларов.
   Скоро Мартин перестал быть завсегдатаем японских ресторанчиков. В тот
самый час, когда он перестал бороться, судьба ему улыбнулась. Но  улыбка
запоздала. Равнодушно вскрыл он тонкий конверт из "Золотого века",  про-
бежал глазами чек на триста долларов и заметил, что он выписан за приня-
тое к печати "Приключение". Все долги Мартина, включая проценты  ростов-
щику, не превышали, ста долларов. И когда он расплатился со всеми долга-
ми и отдал сто долларов наследникам Бриссендена, у него  в  кармане  еще
осталось больше сотни долларов. Он заказал у портного костюм и обедал  в
лучших городских кафе. Спал он по-прежнему в своей комнатушке  у  Марии,
но при виде его нового костюма, соседские мальчишки  перестали,  забрав-
шись на крышу дровяного сарая или хоронясь за забором, кричать ему "бро-
дяга" и "лодырь".
   "Уики-Уики", его гавайский рассказ, был куплен Ежемесячником Уоррена"
за двести пятьдесят долларов. "Северное обозрение" взяло его этюд "Колы-
бель красоты", а "Журнал Макинтоша" - "Гадалку", стихотворение,  которое
он посвятил Мэриан. Редакторы и рецензенты вернулись после летнего отды-
ха, и судьба рукописей решалась без промедления. Для Мартина  оставалось
загадкой, что на них на всех напало, отчего они  вдруг  встрепенулись  и
пошли принимать подряд все то, что упорно отвергали целых два  года.  До
сих пор ничто из написанного им еще не было напечатано. Нигде, кроме Ок-
ленда, его не знают, да и среди тех немногих в Окленде, кто думал, будто
знает его, он известен как "красный" и  социалист.  И  решительно  нечем
объяснить, почему товар его вдруг пошел в ход. Просто каприз судьбы.
   После того как "Позор солнца" был отвергнут многими журналами, Мартин
сделал, как советовал Бриссенден, с которым он раньше не  соглашался,  -
отправил эту рукопись по издательствам.  После  нескольких  отказов  его
приняло издательство "Синглтри,  Дарнли  и  К°",  пообещав  опубликовать
осенью. Мартин попросил аванс, но ему ответили, что это у них не  приня-
то, - такого рода книги редко окупаются и навряд ли удастся продать хотя
бы тысячу экземпляров. Мартин вычислил, сколько заработает при таком ти-
раже. Цена одного экземпляра-доллар, согласно договору он получает  пят-
надцать процентов, стало быть, книга принесет ему сто  пятьдесят  долла-
ров. Он решил, что, если бы начинать все сначала, он бы ограничился бел-
летристикой. "Приключение" вчетверо короче, а "Золотой век" заплатил  за
него вдвое больше. Выходит, газетная заметка о гонорарах,  которая  дав-
ным-давно попалась ему на глаза, все-таки не лгала. Первоклассные журна-
лы и вправду платят, как только принимают материал, и платят хорошо.  Не
два, а четыре цента за слово заплатил ему "Золотой век". И к тому же они
покупают хороший  то-вар-ведь  вот  купили  же  его  рассказ.  При  этой
по-следней мысли Мартин усмехнулся.
   Он написал в издательство "Синглтри, Дарнли и К°", предлагая  продать
авторское право на "Позор солнца" за сто долларов, да  там  не  захотели
рисковать. Но он пока не нуждался в деньгах, так как были приняты и  оп-
лачены несколько его поздних рассказов. Он даже открыл счет в  банке,  к
его услугам теперь было несколько сот долларов, и никому на свете он ни-
чего не должен. "Запоздавший", прежде отвергнутый многими журналами, на-
конец нашел пристанище в издательстве "Мередит-Лоуэл". Мартин вспомнил о
пяти долларах, которые дала ему Гертруда, и как он решил возвратить ей в
сто раз больше; и он написал в издательство  с  просьбой  заплатить  ему
пятьсот долларов в счет авторского гонорара. К его немалому удивлению, с
обратной же почтой пришел чек на эту сумму и с ним договор. Мартин обме-
нял чек на пятидолларовые золотые и позвонил Гертруде, что ему нужно  ее
видеть.
   Сестра пришла, запыхавшись, еле переводя дух; так она спешила.  Пред-
чувствуя недоброе, она прихватила те несколько долларов, которые  у  нее
нашлись; и, совершенно уверенная, что с братом случилась беда,  спотыка-
ясь, всхлипывая, кинулась к нему, обняла, без слов сунула ему сумочку.
   - Я бы сам пришел, - сказал Мартин, - да не хотел стычки с  Хнггинбо-
темом, а этого бы не избежать.
   - Обожди, вскорости он поостынет, - заверила его Гертруда, а сама га-
дала, в какую беду попал Мартин. - Только ты  бы  сперва  подыскал  себе
место да остепенился. Бернард, он любит, чтоб человек был при деле. Про-
читал он тогда про тебя в газетах и уж до того  взбеленился.  Сроду  его
таким не видывала.
   - Не стану я искать себе место, - с улыбкой сказал Мартин. - Так  ему
от меня и передай. Не нужно  мне  никакое  место,  и  вот  тебе  доказа-
тельство. И ей на колени звонким, сверкающим золотым потоком устремились
сто пятидолларовых монет.
   - Помнишь, ты дала мне монету в пять долларов, у меня тогда  не  было
на трамвай? Ну так вот она, эта монета, да еще девяносто девять ее сест-
риц, возраст у них разный, а все равно близнецы.
   Гертруда и ехала-то к брату в страхе, а  тут  перепугалась  насмерть.
Да, конечно, она боялась не зря. Это уже не просто страшное  подозрение,
это уверенность. В ужасе глядела она на Мартина, и ее расплывшееся  тело
сжалось, словно золотой поток жег ее.
   - Это твое, - засмеялся Мартин. Гертруда отчаянно зарыдала.
   - Бедняжка ты мой, бедняжка! - со стоном повторяла она.
   Мартин был ошарашен. Потом понял, отчего убивается сестра, и подал ей
письмо издателей, сопровождавшее чек. С трудом разбирала она письмо,  то
и дело останавливалась, утирала глаза, а дочитав, спросила:
   - Стало быть, деньги эти у тебя честные?
   - Почестней, чем если бы я их выиграл в лотерею. Я их заработал.
   Понемногу она поверила, старательно перечитала письмо. Долго пришлось
объяснять ей, каким образом оказалось у него столько денег, и еще немало
времени прошло, покуда она уразумела, что деньги и вправду ее,  а  он  в
них не нуждается.
   - Положу их в банк на твое имя, - сказала наконец Гертруда.
   - Даже и думать не смей. Деньги твои, трать в свое удовольствие, а не
хочешь брать, отдам Марии. Она уж найдет, куда их девать. Только вот что
я тебе скажу, найми-ка служанку и как следует отдохни.
   - Расскажу все Бернарду, - объявила сестра, уходя.
   Мартин поморщился, потом усмехнулся.
   - Давай рассказывай. И может, он тогда опять пригласит меня обедать.
   - А как же... наверняка пригласит, - пылко отозвалась Гертруда,  при-
тянула Мартина к груди, обняла и поцеловала.
 
   Глава 42
 
   И пришел день, когда Мартину стало одиноко. Вот он здоров, полон сил,
а делать ему нечего. Писать и заниматься он перестал,  Бриссенден  умер,
Руфь для него потеряна, и в жизни зияет пустота, а просто жить безбедно,
похаживать в кафе да покуривать "Египетские" сигареты - не для него это.
Правда, слышался ему зов Южных морей, но казалось ему, что в Соединенных
Штатах игра еще не окончена. Скоро должны выйти две его книги, а есть  у
него в запасе и рукописи, которые, возможно, все же найдут издателя. Они
принесут деньги, он подождет и уж тогда, богачом, отправится в Южные мо-
ря. На Маркизах есть одна долина возле бухты, ее можно купить за  тысячу
чилийских долларов. От подковообразной закрытой бухты  долина  уходит  к
головокружительным, увенчанным облаками горным пикам, и в вей добрых де-
сять тысяч акров. Там полным-полно тропических плодов, диких куропаток и
кабанов, бывает, забредет и стадо диких коров, а высоко в горах  пасутся
стада диких коз, и на них охотятся стаи диких собак. Дикое место.  Людей
там нет. И можно купить эту долину вместе с бухтой за  тысячу  чилийских
долларов.
   Бухта, помнится, великолепная, глубокая, туда спокойно могут заходить
самые крупные суда, и притом безопасная. Справочник  Южно-тихоокеанского
пароходства даже рекомендует ее как лучшее на многие  сотни  миль  место
для малого ремонта судов. Он купит шхуну - из тех, что вроде  яхты,  дно
обшито медью и развивают бешеную скорость - и станет торговать копрой  и
добывать жемчуг у островов. Долина и бухта станут его штаб-квартирой. Он
построит просторный дом, крытый пальмовыми  листьями,  как  спокон  веку
строят островитяне, и в доме, в долине, на шхуне у него будут темнокожие
слуги. Там он будет  принимать  агента  с  фактории  Тайохаэ,  капитанов
странствующих торговых судов и сливки тамошнего сомнительного  общества.
У него будет открытый дом, и принимать он всех станет  по-королевски.  И
забудет книги, которые некогда так много для него значили, забудет  мир,
который оказался обманчивым.
   Чтобы все это исполнилось, надо сидеть в Калифорнии  и  ждать,  когда
разбогатеешь. Деньги понемногу притекают. Если бы  какая-нибудь  из  его
книг завоевала успех, удалось бы продать всю груду рукописей.  Можно  бы
составить сборники стихов и рассказов и уж тогда долина, бухта, шхуна  у
него в руках. Писать он больше не будет. Это решено. Но пока,  в  ожида-
нии, когда книги будут напечатаны, надо что-то делать, выйти  из  тупого
оцепенения, какой-то холодной отрешенности.
   Однажды воскресным утром Мартин узнал, что в  этот  день  в  Шелл-Ма-
унд-парке каменщики устраивают гулянье, и прямиком  туда  направился.  В
прежние времена он частенько бывал на таких гуляньях,  хорошо  представ-
лял, что это такое, и, едва вошел в парк, на него нахлынули ощущения той
давней поры. В конце концов, он из того же теста, что весь этот  рабочий
люд. Среди тружеников он родился, среди них жил, и, хотя на время от них
отошел, приятно снова оказаться среди своих.
   - Неужто Март! - услышал он, и чья-то дружеская рука  опустилась  ему
на плечо. - Где пропадал? В плаванье ходил? Ну, давай опрокинем  стакан-
чик.
   Он очутился старой компании, только из старых приятелей кое-кого  не-
доставало, появились и новые, незнакомые лица. К каменщикам они не имели
никакого отношения, но по-прежнему ходили на все подряд  воскресные  гу-
лянья - потанцевать, подраться, позабавиться. Мартин выпил с ними и сно-
ва начал. чувствовать себя человеком. Дурак он, что ушел от них;  и  ко-
нечно же, он был бы куда счастливее, если бы остался со своими и  махнул
рукой на книги и на всяких важных господ. Однако, пиво не  казалось  так
хорошо, как в былые времена. Совсем не тот, не прежний вкус.  Это  Брис-
сенден виноват, отбил у него вкус к пиву, решил он и подумал,  а  может,
книги в конце концов отбили у него вкус к обществу друзей юности. Он ре-
шил не поддаваться и пошел в павильон для  танцев.  Встретил  подручного
слесаря с какой-то блондинкой, и она тотчас  предпочла  своему  кавалеру
Мартина.
   - Ишь какой, всегда он так, - объяснил Джимми приятелям, которые ста-
ли над ним потешаться, когда Мартин с  блондинкой  унеслись  от  него  в
вальсе. - И плевать, я не в обиде. Уж больно я рад  опять  его  повстре-
чать. Гляди, как ее кружит, а? Эдак ласково. Как  тут  девчонку  винова-
тить?
   Но Мартин возвратил девчонку Джимми, и втроем, да еще  с  полудюжиной
приятелей, они смотрели, как крутятся пары, и смеялись,  и  перебрасыва-
лись шутками. Все радовались возвращению Мартина. Ни одна его книга  еще
не вышла из печати. И он не поднялся в их глазах на какие-то мнимые  вы-
соты. Просто его любили такого, какой он есть. Он чувствовал себя  прин-
цем, вернувшимся после изгнания, и одинокая душа его расцветала,  омытая
их сердечным радушием. Он веселился вовсю, он был в ударе. Да и  карманы
были не пусты, и, как бывало, когда он возвращался из  плаванья,  только
что получив жалованье, он беспечно сорил деньгами.
   В какую-то минуту среди танцующих мелькнула Лиззи Конноли в  объятиях
молодого рабочего парня, и позднее, пройдясь по павильону, Мартин набрел
на нее - она сидела у стола с закусками  и  прохладительными  напитками.
Когда радостно-удивленные восклицания остались позади,  Мартин  вышел  с
нею на волю, где можно разговаривать,