- А опять в здешнем климате жить не боитесь?
   - Боюсь?
   Бриссенден всего лишь повторил то, что сказал Мартин.  Но  его  лицо,
лицо аскета, ясней слов сказало, что он не боится  ничего.  Глаза  сузи-
лись, глаза орла, и у Мартина перехватило дыхание, он вдруг увидел Орли-
ный клюв, расширенные ноздри, - воплощенная гордость, дерзкая решимость.
Великолепно, с дрожью восторга  подумал  Мартин,  даже  сердце  забилось
сильнее. А вслух он процитировал:
   Под тяжкой палицей судьбы
   Я не склоняю головы.
   - Вы любите Хенли, - сказал Бриссенден, лицо  его  мгновенно  измени-
лось, оно засветилось безмерной добротой и нежностью. - Ну конечно, ина-
че просто быть не могло. Хенли! Отважная душа. Среди нынешних  рифмопле-
тов - журнальных рифмоплетов - он возвышается точно гладиатор среди  ев-
нухов.
   - Вы не любите журналы? - несмело, с сомнением в голосе спросил  Мар-
тин.
   - А вы любите? - гневно рявкнул Бриссевден, Мартин даже испугался.
   - Я... Я пишу... вернее, пытаюсь писать для  журналов,  -  запинаясь,
выговорил он.
   - Это лучше, - смягчился Бриссенден. - Вы  пытаетесь  писать,  но  не
преуспели. Уважаю ваш неуспех и восхищаюсь им. Я понимаю, как вы пишете.
Это сразу видно. В том, что вы пишете, есть одно свойство, которое  зак-
рывает путь в журналы. Есть мужество, а этот товар журналам не  требует-
ся. Им нужны нюни и слюни, и, видит бог, им это  поставляют,  только  не
вы.
   - Я не гнушаюсь поделок, - возразил Мартин.
   - Наоборот... - Бриссенден чуть помолчал, оценил бесцеремонным взгля-
дом бьющую в глаза бедность Мартина, оглядел сильно потрепанный  галстук
и замахрившийся воротничок, лоснящиеся рукава пиджака, бахрому на  одной
манжете, перевел взгляд на впалые щеки Мартина. - Наоборот, поделки гну-
шаются вас, так гнушаются, что и не надейтесь стать с ними вровень. Пос-
лушайте, приятель, я мог бы оскорбить вас, мог бы предложить вам поесть.
   Против воли Мартина кровь бросилась ему в лицо, и Бриссенден торжест-
вующе засмеялся.
   - Сытого таким приглашением не оскорбишь, - заключил он.
   - Вы дьявол! - вскипел Мартин.
   - Так ведь я вас не пригласил.
   - Не посмели.
   - Ну, как знать. А теперь вот приглашаю. И он приподнялся  на  стуле,
словно готовый тотчас отправиться в ресторан.
   Мартин сжал кулаки, кровь стучала в висках.
   - Боско! Он глотает их живьем! Глотает живьем! - воскликнул  Бриссен-
ден, подражая Spieler [6], местной знаменитости - глотателю змей.
   - Вас я и правда мог бы проглотить живьем, - сказал  Мартин,  в  свой
черед смерив бесцеремонным взглядом Бриссендена, изглоданного болезнью и
тощего.
   - Только я того не стою.
   - Наоборот, - Мартин чуть подумал, - повод того не стоит. - Он  расс-
меялся искренне, от всей души. - Признаюсь, вы  заставили  меня  свалять
дурака, Бриссенден. Я голоден, вы это поняли, удивляться тут  нечему,  и
нет в этом для меня ничего позорного. Вот видите, издеваюсь  над  услов-
ностями и убогой прописной моралью, но являетесь  вы,  бросаете  меткое,
справедливое замечание - и вот я уже раб тех же убогих прописей.
   - Вы оскорбились, - подтвердил Бриссенден.
   - Конечно, минуту назад. Предрассудки, память ранней юности. Когда-то
я усвоил их и они наложили отпечаток на все, что я усвоил после. У  вся-
кого своя слабость, у меня - эта.
   - Но вы одолеваете ее?
   - Конечно, одолеваю.
   - Уверены?
   - Уверен.
   - Тогда пойдемте поедим.
   - Я заплачу, - ответил Мартин, пытаясь расплатиться за виски с  содо-
вой остатками от своих двух долларов, но  Бриссенден  сдвинул  брови,  и
официант положил деньги на стол.
   Мартин поморщился, сунул деньги в карман, и на миг на плечо его  доб-
рой тяжестью легла рука Брис-сендена.
 
 
   Глава 32
 
   Назавтра же перед вечером Марию взволновало событие: к Мартину явился
еще один гость. Но на этот раз она не растерялась и усадила  Бриссендена
среди великолепия своей благопристойной гостиной.
   - Надеюсь, вы не против, что я пришел? - начал Бриссенден.
   - Нет-нет, нисколько, - ответил Мартин, обмениваясь с ним рукопожати-
ем и указывая на единственный в его комнате стул, а сам сел на  кровать.
- Но откуда вы узнали, где я живу?
   - Позвонил Морзам. К телефону подошла мисс Морз. И вот я у вас. -  Он
вытянул из кармана пальто тоненькую книжку и кинул ее  на  стол.  -  Вот
книжка одного поэта. Прочтите и оставьте себе. - И когда Мартин стал бы-
ло возражать, перебил его- - Куда мне книги?  Сегодня  утром  опять  шла
кровь горлом. Виски у вас есть? Нету, конечно. Минутку.
   Бриссенден поднялся и вышел. Высокий, тощий, он спустился с крыльца и
обернулся, закрывая калитку, и Мартин, который смотрел ему вслед, с вне-
запной острой болью заметил, какая у него впалая грудь, как  ссутулились
некогда широкие плечи. Потом достал два стакана и принялся читать книгу,
это оказался последний сборник стихов Генри Вогена Марло.
   - Шотландского нет, - объявил, возвратясь, Бриссенден. - Этот  парши-
вец продает только американское виски. Но бутылку я взял.
   - Я пошлю кого-нибудь из малышни за лимонами, и  мы  сварим  пунш,  -
предложил Мартин. - Интересно, сколько получает Марло за такую вот книж-
ку? - продолжал он, взяв ее в руки.
   - Вероятно, долларов пятьдесят, - был ответ. -  Хотя,  считайте,  ему
повезло, если ему удалось покрыть все расходы или если  нашел  издателя,
который рискнул его напечатать.
   - Значит, поэзией не проживешь? - И голос и  лицо  Мартина  выдавали,
как он удручен.
   - Разумеется, нет. Какой дурак на это надеется? Рифмоплетством -  по-
жалуйста. Взять хоть Брюса, и Вирджинию Спринг, и Седжуика. У этих  дела
идут недурно. Но поэзия... знаете, чем зарабатывает  на  жизнь  Марло?..
преподает в школе для дефективных в Пенсильвании, это не служба, а сущий
ад, хуже не придумаешь. Я бы с ним не поменялся, будь даже у него впере-
ди пятьдесят лет жизни. А вот то, что он пишет, сверкает среди современ-
ного рифмованного хлама, как оранжевый рубин в куче моркови. А что о нем
болтали рецензенты! Будь она проклята, вся эта бездарная мелкота!
   - Да, слишком много понаписано про настоящих писателей теми, кто  пи-
сать не умеет, - подхватил Мартин. - Ведь вот о Стивенсоне и  его  твор-
честве сколько чепухи написано, просто ужас!
   - Воронье, стервятники! - сквозь зубы выругался Бриссенден. - Знаю  я
эту породу... с удовольствием клевали  его  за  "Письмо  в  защиту  отца
Дамьена", разбирали по косточкам, взвешивали...
   - Мерили его меркой своего ничтожного "я", - перебил Мартин.
   - Да, именно, хорошо сказано...  пережевывают  и  слюнявят  Истинное,
Прекрасное, Доброе и наконец похлопывают его по плечу и говорят:  "Хоро-
ший пес, Фидо". Тьфу! "Жалкое галочье племя", как сказал о  них  в  свой
смертный час Ричард Рилф.
   - Пытаются ухватить звездную пыль, издеваются над великими, кто  про-
носится над миром, точно огненный метеор, - горячо подхватил  Мартин.  -
Однажды я написал о них памфлет, об этих критиках, вернее,  о  рецензен-
тах.
   - Покажите - нетерпеливо попросил  Бриссенден.  Мартин  извлек  копию
"Звездной пыли", и Бриссенден погрузился в чтение - он посмеивался,  по-
тирал руки и совсем забыл про пунш.
   - Сдается мне, что и вы крупица звездной пыли, брошенной в  мир  гно-
мов, а им весь свет застит золото, - сказал он, дочитав до конца. - Пер-
вая же редакция, разумеется, выхватила памфлет у вас из рук?
   Мартин полистал свои записи.
   - Его отвергли двадцать семь журналов. Бриссенден искренне  захохотал
и хохотал бы долго, но отчаянно закашлялся.
   - Послушайте, вы же наверняка пишете стихи, - вымолвил он, задыхаясь.
- Покажите что-нибудь.
   - Не читайте сейчас, - попросил Мартин. - Давайте лучше поговорим.  Я
их заверну, и вы возьмете их домой.
   Бриссенден унес с собой "Стихи о любви" и "Пери и  жемчужину",  а  на
другой день пришел опять и первые его слова были:
   - Давайте еще.
   Он решительна заявил, что Мартин подлинный поэт,  и  тут  выяснилось,
что и сам он поэт. Стихи Бриссендена ошеломили Мартина, и его  поразило,
что тот даже не пытался их напечатать.
   - Чума на все их дома! [7] - ответил Бриссенден, когда Мартин вызвал-
ся предложить их редакциям. - Любите красоту ради нее  самой,  -  сказал
он, - и к черту журналы. Мой совет вам, Мартин Иден, - вернитесь  к  ко-
раблям и к морю. На что вам город и эта мерзкая человеческая свалка?  Вы
каждый день зря убиваете время, торгуете красотой на потребу журналишкам
и сами себя губите. Как это вы мне недавно цитировали? А, вот  "Человек,
последняя из эфемерид". Так на что вам, последнему из  эфемерид,  слава?
Если она придет к вам, она вас отравит. Верьте мне, вы  слишком  настоя-
щий, слишком искренний, слишком мыслящий, не вам  довольствоваться  этой
манной кашкой! Надеюсь, вы никогда не  продадите  журналам  ни  строчки.
Служить надо только красоте. Служите красоте, и будь проклята толпа! Ус-
пех! Что такое успех, черт возьми? Вот ваш стивенсоновский сонет,  кото-
рый превосходит "Привидение" Хенли, вот "Стихи о любви", морские стихи -
это и есть успех. Радость не в том, что твоя работа пользуется  успехом,
радость - когда работаешь. И не заговаривайте мне зубы. Я-то знаю. И  вы
знаете. Красота ранит. Это непреходящая боль, неисцелимая рана,  разящее
пламя. Чего ради вы торгуетесь с журналами? Пусть все завершится  красо-
той. Чего ради из красоты чеканить монеты? Да у вас это и не  получится,
зря я волнуюсь. Если читать журналы, в них и за тысячу лет  не  найдется
ничего, что сравнялось бы с одной-единственной строкой Китса. Бог с ней;
со славой и с золотом, полите завтра на корабль и возвращайтесь в море.
   - Не ради славы, ради любви, - усмехнулся Мартин. - Похоже,  в  вашей
вселенной нет места любви, а в моей красота - служанка любви.
   С жалостью в восхищением посмотрел на него Бриссенден.
   - Вы так молоды, Мартин, мой мальчик, так молоды. Вы взлетите высоко,
но у вас тончайшие крылья, а узор на нихпрекраснейшая пыльца. Не опалите
их. Но вы, конечно, уже их опалили. Понадобилась какая-нибудь  девчонка,
которую вы превозносите, чтобы появились "Стихи о любви", вот в чем  по-
зор.
   - Я превозношу не только женщину, но и любовь, - со  смехом  возразил
Мартин.
   - Философия безумия, - вспылил Бриссенден. - Я убедил  себя  в  этом,
когда забывался, накурившись гашиша. Но берегитесь. Города, эти  царства
буржуа, убьют вас. Чего стоит логово торгашей, где я вас встретил.  Гни-
лые души - это еще мягко сказано. В такой среде нравственное здоровье не
сохранишь. Она растлевает. Все они там растленные, мужчины и женщины,  в
каждом только и есть, что желудок, а интеллектуальные и духовные запросы
у них как у моллюска...
   Он вдруг умолк, посмотрел на Мартина. И тут его осенило, он  все  по-
нял. Ужас и недоумение выразились на его лице.
   - И вы написали свои потрясающие "Стихи о любви" в честь этой  жалкой
девицы, этой бледной немочи!
   Миг - и Мартин схватил его за горло, стиснул, затряс так, что у  того
застучали зубы. Но, заглянув в глаза Бриссендена, Мартин не  увидел  там
страха, нет, - разве что  любопытство  да  язвительную  усмешку.  Мартин
опомнился, одним движением швырнул его поперек кровати и разжал руку.
   Минуту-другую Бриссенден задыхался, мучительно  хватал  ртом  воздух,
потом засмеялся.
   - Был бы я вашим должником на веки вечные,  если  б  вы  окончательно
вытрясли из меня душу, - сказал он.
   - Последние дни я на взводе, - извинился Мартин.  -  Надеюсь,  ничего
худого я вам не сделал. Сейчас приготовлю свежий пунш.
   - Эх вы, юный эллин! - продолжал Бриссенден. - Вы хотя  бы  гордитесь
своим телом? Оно того стоит! Ну и силач же вы! Молодая пантера, львенок.
Ну-ну, придется вам поплатиться за этакую силищу.
   - То есть? - не поняв, переспросил Мартин и протянул Бриссендену ста-
кан. - Вот выпейте и не ругайте меня.
   - Из-за... - Бриссенден отпил  глоток  и  одобрительно  улыбнулся.  -
Из-за женщин. Они будут вас донимать всю жизнь, уже донимают, или я  ни-
чего не смыслю. А душить меня не надо, я все равно свое скажу. Это,  ко-
нечно, юношеская любовь; но во имя Красоты в следующий раз покажите, что
у вас есть вкус. Боже милостивый, да чего вы ждете от буржуазной девицы.
Забудьте про них. Найдите женщину пылкую, с горячей кровью, чтоб потеша-
лась над жизнью, и насмехалась над смертью, и любила, пока любится.  Та-
кие женщины есть, и они полюбят вас с такой же  готовностью,  как  любая
малодушная неженка, выросшая под колпаком в буржуазной теплице.
   - Малодушная? - вскинулся Мартин.
   - Именно, все они - мелкие души, долбят убогую прописную мораль,  ко-
торую сызмальства вдолбили в них, а жить настоящей  жизнью  боятся.  Они
будут любить вас, Мартин, но свою жалкую мораль будут любить больше. Вам
нужно великолепное бесстрашие перед жизнью, души  крупные  и  свободные,
ослепительно яркие бабочки, а не какая-то серенькая моль.  Но  если,  на
свою беду, вы протянете еще долго, вам успеют  надоесть  и  женщины.  Да
нет, не протянете вы. Не вернетесь вы к кораблям и морям, а потому буде-
те слоняться по этим рассадникам заразы, по городам, пока гниль не  про-
ест вас до костей.
   - Отчитывайте меня сколько угодно, спорить не стану, - сказал Мартин.
- В конце концов, у каждого своя мудрость, в зависимости от склада души,
моя для меня столь же бесспорна, как ваша для вас. Они смотрели  по-раз-
ному на любовь, на журналы и еще на многое, но полюбились друг другу,  и
Мартин всем сердцем привязался к Бриссендену. Они виделись каждый  день,
хотя в душной комнатенке Мартина Бриссенден мог выдержать не больше  ча-
са. Он всегда приносил с собой бутылку виски, а когда они обедали вместе
где-нибудь в городе, за едой то и дело потягивал шотландское виски с со-
довой. Он неизменно платил за обоих, и благодаря ему  Мартин  испробовал
разные деликатесы, впервые выпил шампанского, отведал рейнвейна.
   И однако Бриссенден оставался для него загадкой. По облику аскет, он,
несмотря на слабеющее здоровье, отнюдь не отказывался отчувственных  ра-
достей. Смерти он не боялся, с едкой горечью высмеивал любой образ  жиз-
ни, но, умирая, жадно любил жизнь, каждую кроху бытия.  Он  был  одержим
безумным желанием жить, ощущать трепет жизни, "все испытать  на  краткий
миг, пока и я - пылинка в звездном вихре бытия", как выразился он однаж-
ды. Он рисковал пробовать наркотики, шел и на другие  странные  опыты  в
погоне за новой встряской, за  неизведанными  ощущениями.  Он  рассказал
Мартину, что однажды прожил три дня без воды, нарочно  промучился,  лишь
бы изведать во всей полноте восторг, с каким утоляешь жесточайшую жажду.
Кто он, откуда, Мартин так и не узнал. Был он человек без прошлого,  чье
близкое будущее - неминуемая могила, а  настоящее  -  горькая  лихорадка
жизни.
 
   Глава 33
 
   Мартин неотвратимо проигрывал сражение. Как он ни  урезывал  себя  во
всем, заработки от поделок не покрывали расходов.  В  День  благодарения
черный костюм оказался в закладе, и он не мог принять приглашение Морзов
на обед. Причина отказа огорчила Руфь, и тогда он решился  на  отчаянный
шаг. Сказал в конце концов, что придет, - съездит в Сан-Франциско, в ре-
дакцию "Трансконтинентального", потребует причитающиеся ему пять  долла-
ров и на них выкупит костюм.
   Утром он взял в долг у Марии десять центов. Он предпочел бы взять  их
у Бриссендена, но этот сумасброд куда-то запропастился. Он не показывал-
ся уже две недели, и Мартин напрасно ломал голову, не понимая,  чем  мог
его обидеть. За десять центов он переправился на пароме в  Сан-Франциско
и, шагая по Маркет-стрит, раздумывал, в какой попадет переплет, если  не
получит свои деньги. Ему тогда никак не вернуться в Окленд, ведь  занять
десять центов не у кого, в Сан-Франциско ни души знакомой.
   Дверь в редакцию "Трансконтинентального" была приоткрыта, Мартин  хо-
тел уже отворить ее, - и замер, услыхав оттуда громкий голос:
   - Не в том дело, мистер Форд, - воскликнул кто-то (по своей переписке
с журналом Мартин знал, что Форд - редактор). Дело в том, намерены ли вы
платить? И платить наличными, деньги на бочку? Мне нет дела, каково при-
ходится вашему "Трансконтинентальному" и на что вы рассчитываете в буду-
щем году. Я желаю получить что положено за свою  работу.  Прямо  говорю:
пока не заплатите мне звонкой монетой, рождественский номер  не  выйдет.
До свиданья. Когда будут деньги, приходите.
   Дверь распахнулась, человек с разгневанным лицом проскочил мимо  Мар-
тина и, сжимая кулаки и бормоча проклятия, помчался к выходу. Мартин ре-
шил не заходить сразу и с четверть часа послоняться по коридорам.  Потом
распахнул дверь и вошел. Ему это было внове, никогда еще он не  бывал  в
редакции, Визитные карточки тут, видимо, не требовались, посыльный пошел
доложить мистеру Форду, что какой-то человек хочет его видеть. Вернулся,
кивнул посетителю и провел его в  кабинет,  в  святая  святых  редакции.
Прежде всего Мартину бросился в глаза неимоверный беспорядок,  будто  на
свалке. Потом он увидел за бюро моложавого человека с пышными усами, тот
встретил его любопытным взглядом. Мартина изумило его безмятежно спокой-
ное лицо. Стычка с типографом явно не нарушила его душевного равновесия.
   - Я... я Мартин Идеи, - заговорил Мартин. ("И хочу получить мои  пять
долларов" - просилось на язык.)
   Но он впервые встретился с живым редактором, и не хотелось с ходу его
пугать. К его удивлению, мистер Форд так и  подскочил,  воскликнул:  "Да
что вы!" - и вот уже обеими руками горячо жмет ему руку.
   - Не могу выразить, как я счастлив вас видеть, мистер  Иден.  Сколько
раз пытался представить, какой вы.
   Он отстранил Мартина на расстояние вытянутой руки и сияющими  глазами
оглядел не лучший костюм Мартина, он же самый худший, изношенный, уже не
поддающийся починке, зато складка брюк  тщательно  отглажена,  для  чего
Мартин воспользовался утюгом Марии.
   - Признаться, я полагал, что вы гораздо старше. Ведь в вашем рассказе
такая широта и мощь, такая зрелость и глубина мысли. Этот ваш рассказ  -
шедевр, я его оценил с первых же строк. Позвольте  рассказать  о  первом
впечатлении. Но нет, сперва позвольте вас познакомить с моими  сотрудни-
ками..
   Ни на минуту не умолкая, мистер Форд  повел  Мартина  в  редакционную
комнату и там представил своему помощнику мистеру Уайту, худенькому тще-
душному человечку с редкими шелковистыми усами, рука у него  была  ледя-
ная, словно он пришел с мороза..
   - А вот мистер Эндс, мистер Иден. Мистер Эндс, знаете ли, наш коммер-
ческий директор.
   И вот Мартин уже пожимает руку лысому человеку со злыми глазами,  еще
не старому, насколько можно судить по лицу, заросшему  белоснежной  тща-
тельно подстриженной бородой - супруга коммерческого директора сама  за-
нималась этим по воскресеньям и заодно подбривала ему сзади шею.
   Все трое обступили Мартина, наперебой бурно восхищались его рассказом
и так трещали, словно заключили пари, кто будет говорить всех быстрее.
   - Мы-то удивлялись, почему вы к нам не заглянете,  -  говорил  мистер
Уайт.
   - А у меня нет денег на проезд, я живу по ту сторону залива, -  бряк-
нул Мартин, пускай поймут, что ему до зарезу нужны, деньги.
   "Мой роскошный костюм вполне красноречиво свидетельствует, как я нуж-
даюсь", - подумал он. Опять и опять, при каждом удобном случае он  наме-
кал, зачем пришел. Но его поклонники оставались глухи. Они пели ему хва-
лы, рассказывали, как восторгались его рассказом при первом чтении и при
последующем. И как восторгались их жены, чада и домочадцы, но ни  словом
не обмолвились о том, что намерены ему заплатить.
   - Я вам еще не рассказал, как впервые прочитал ваш рассказ? - говорил
мистер Форд, - Ну конечно же, нет. Я ехал из Нью-Йорка на Запад, в Огде-
не поезд остановился, и разносчик  принес  со  станции  последний  номер
"Трансконтинентального". "О черт,  подумал  Мартин,  ты  раскатываешь  в
пульмановских вагонах, а я голодаю оттого, чт