алам и лопнувшим рельсам.


ГЛАВА XIII

ПОЛКОВНИК СЕЛЛЕРС ПРИВЕТСТВУЕТ
                         МОЛОДЫХ ЛЮДЕЙ В СЕНТ-ЛУИСЕ

                                   What ever to say he toke in his entente
                                   his langage was so fayer & pertynante
                                   yt semeth vnto manys herying
                                   not only the worde, but veryly the thing.

                                   Caxton's, Book of Curtesye*
     ______________
     * О чем бы он ни вздумал говорить -
     так ярко вел он рассуждений нить,
     что многим слушавшим казалось: перед ними
     не слова, а предмет, вещь, а не просто имя. - Кэкстон.
     "Книга изящного обхождения" (староангл.).

     В   числе  тех,  с  кем  наши  путешественники  отправились  на  Запад,
находился  Дафф  Браун,  знаменитый  железнодорожный  подрядчик  и посему не
менее  знаменитый  конгрессмен; плотно сложенный и чисто выбритый, веселый и
жизнерадостный  бостонец, обладатель массивного подбородка и низкого лба, он
был  человеком  весьма  приятным,  если только вы не становились ему поперек
дороги.  Помимо  железнодорожных,  Браун  имел  государственные  подряды  на
строительство  таможенных  зданий  и  судоремонтных  верфей  от Портленда до
Нового  Орлеана  и  ухитрялся  выколачивать  из конгресса столько субсидий и
ассигнований,  что  камень,  поставляемый  им  на  строительство,  обходился
государству на вес золота.
     Вместе  с  ним  ехал  и  Родни Шейк, ловкий нью-йоркский маклер, фигура
одинаково  заметная  как  в  церкви,  так  и  на бирже; то был щеголеватый и
обходительный   делец,  без  которого  не  обходилось  ни  одно  рискованное
предприятие Даффа Брауна, где требовались решительность и натиск.
     Вряд  ли  наши путешественники могли бы найти более приятных спутников,
людей,  более  охотно  отрекающихся  от всех ограничений строгой пуританской
морали  и  более  готовых  добродушно  и снисходительно принимать мир таким,
каков  он  есть.  Любая  роскошь была доступна: денег хватало на все, и ни у
кого  не возникало сомнения, что так будет продолжаться и впредь и что скоро
каждый  без  особого  труда  разбогатеет.  Даже Филип быстро поддался общему
настроению,  а  что  касается Гарри, то он и не нуждался в подобном стимуле:
говоря  о  деньгах, он всегда оперировал только шестизначными цифрами. Этому
милому  юноше  богатство  казалось  столь  же  естественным  состоянием, как
большинству людей - бедность.
     Очень  скоро  старшие  из  путешественников  открыли  то,  что рано или
поздно  открывают  все  едущие  на  Запад:  а именно, что вода там плохая. К
счастью,  у  них,  по-видимому,  были  предчувствия  на  этот счет, и у всех
оказались  с  собой фляжки с бренди, с помощью которого они улучшали местную
воду;   надо   полагать,   что   только   боязнь  отравиться  заставляла  их
экспериментировать  на  всем  протяжении пути, ибо они ежечасно спасали свою
жизнь,  смешивая  содержимое  фляжек  с опасной жидкостью, называемой водой.
Позже  Филип  понял, что трезвость, неуклонное соблюдение воскресных обычаев
и  солидность манер являются чисто географическими обычаями, которые люди не
часто берут с собой, покидая родной дом.
     Наши   путешественники   пробыли   в  Чикаго  достаточно  долго,  чтобы
убедиться,  что  здесь  они  могли  бы  нажить  состояние в какие-нибудь две
недели,  но  стоило ли тратить на это время? Запад куда привлекательнее: чем
дальше  они уедут - тем ближе богатство. По железной дороге они добрались до
Альтона;  здесь,  решив  посмотреть  реку,  они пересели на пароход, который
доставил их в Сент-Луис.
     - Ну   разве   не   здорово?!   -   воскликнул   Генри,   выпорхнув  из
парикмахерской  и  переступая по палубе мелкими шажками: раз, два, три, раз,
два, три. Он был побрит, завит и надушен с обычной для него изысканностью.
     - Что   здорово?   -  спросил  Филип,  глядя  на  унылые,  однообразные
просторы,  по  которым,  кряхтя  и  фыркая,  пробирался  содрогающийся  всем
корпусом пароход.
     - Как  что? Да все это! Это же грандиозно, поверь моему слову! От этого
я  бы  не  отказался,  даже  если  бы  мне через год гарантировали сто тысяч
долларов наличными.
     - Где мистер Браун?
     - В  салоне.  Играет  в  покер  с  Шейком  и  тем длинноволосым типом в
полосатых   штанах,  который  вскарабкался  на  борт,  когда  трап  был  уже
наполовину  убран.  А  четвертым  у  них этот детина - делегат в конгресс от
Запада.
     - У  этого  делегата  довольно-таки  внушительный  вид; посмотри на его
черные  лоснящиеся бакенбарды: настоящий вашингтонский деятель! Ни за что бы
не подумал, что он сядет играть в покер.
     - Он  говорит,  что  это  маленькая послеобеденная партия со ставками в
пять центов, просто ради интереса.
     - Так  или  иначе,  ни  за что бы не подумал, что член конгресса станет
играть на пароходе в покер, да еще при всех.
     - Чепуха,  надо  же  как-то  убить время. Я и сам попытался сыграть, но
куда  мне  против  таких  китов.  Делегат - тот прямо как будто в твои карты
глядит.  Готов  держать  пари  на  сто  долларов,  что, когда его территория
оформится, он мигом пробьется в сенат. У него хватит нахальства.
     - Во  всяком  случае,  -  добавил  Филип,  -  откашливается  он со всей
сосредоточенностью и вдумчивостью истинного государственного мужа.
     - Гарри,  -  сказал Филип после минутного молчания. - Для чего ты надел
охотничьи сапоги? Ты что, собираешься добираться до берега вброд?
     - Я их разнашиваю.
     Истинная  же  причина  заключалась в том, что Гарри нарядился в костюм,
который  он  считал  самым подходящим для поездки в необжитые края, и теперь
являл  собой  нечто  среднее  между  бродвейским  щеголем и лесным бродягой.
Синеглазый,   розовощекий,   с   шелковистыми   бакенбардами   и   вьющимися
каштановыми  волосами,  он  походил  на  красавца,  только  что сошедшего со
страниц  модного  журнала.  В  это  утро  он  надел  мягкую  фетровую шляпу,
короткий  сюртук  с  закругленными  полами  и  низко  вырезанный  жилет, под
которым  виднелась белоснежная сорочка; талию его стягивал широкий ремень, а
голенища  до блеска начищенных сапог из мягкой кожи поднимались выше колен и
держались  на  шнурках,  привязанных  к  ремню.  Беспечный  Гарри прямо-таки
упивался  блеском  этой великолепной обуви, облегающей его стройные ноги; он
уверял  Филипа,  что  в  прериях такие сапоги являются лучшей защитой против
гремучих змей, так как змеи никогда не жалят человека выше колен.
     Когда  наши  путники  покидали  Чикаго,  вокруг  простирался  еще почти
зимний  пейзаж;  когда  же  они сошли на берег в Сент-Луисе, стоял настоящий
весенний  день:  пели  птицы,  в городских скверах цвели персиковые деревья,
наполняя  воздух сладким ароматом, а шум и суета из конца в конец набережной
создавали  атмосферу  возбуждения,  вполне созвучную радужным надеждам наших
молодых людей.
     Вся  компания  направилась  в  отель "Южный", где великого Даффа Брауна
хорошо  знали;  он  был  такой  важной  персоной,  что  даже дежурный портье
держался  с ним почтительно. Должно быть, наибольшее почтение вызывала в нем
та  вульгарно-хвастливая  манера держаться и та наглость, какие появляются у
людей "больших денег", - качества, приводившие портье в восхищение.
     Молодым  людям понравились и отель и город; город показался им "ужасно"
вольным  по  своим  нравам  и  "ужасно" гостеприимным. Их, жителей восточных
штатов,  здесь  многое  поражало. Во-первых, курили тут прямо на улице; все,
нимало  не  смущаясь,  "пропускали  глоточек",  когда у них появлялось на то
желание  или  когда  кто-нибудь  их  угощал;  причем никому, по-видимому, не
приходило  в  голову, что эту привычку надо скрывать или как-то оправдывать.
Вечером,  когда  Филип  и  Гарри пошли прогуляться, они заметили, что многие
сидят  на  крылечке,  чего  в  северных городах никогда не увидишь; тротуары
перед  некоторыми  гостиницами  и  ресторанами  были  заставлены  стульями и
скамейками.  "На  парижский  манер", - сказал Гарри; и в эти теплые весенние
вечера  здесь собиралось множество людей; они сидели и беспрерывно курили, а
в воздухе носился звон бокалов и стук бильярдных шаров. Восхитительно!
     Гарри  сразу  же  обнаружил,  что его костюм бывалого лесовика здесь не
понадобится  и,  чтобы не ударить лицом в грязь перед местными щеголями, ему
пришлось  призвать  на  помощь все ресурсы своего гардероба. Но это не имело
особого  значения,  так  как  при  любых  обстоятельствах не одежда украшала
Гарри,  а  он  - ее. Поскольку предполагалось, что им придется задержаться в
городе,  Гарри  заявил  Филипу,  что  не  намерен терять времени даром. И он
остался  верен  своему  слову.  Каждый  трудолюбивый человек вдохновился бы,
глядя,  как  этот  молодец встает, тщательно одевается, не спеша завтракает,
спокойно   выкуривает  сигару  и  затем  с  серьезным,  деловым  видом  и  с
безупречной  бодростью  направляется  в  свою  комнату,  чтобы,  как  он сам
выражался, "поработать".
     Там  Гарри снимал сюртук, развязывал галстук, закатывал рукава рубашки,
поправлял   перед  зеркалом  свои  кудри,  вынимал  технический  справочник,
готовальни,  чертежную бумагу и миллиметровку, раскрывал таблицу логарифмов,
разводил  тушь,  затачивал  карандаши, закуривал сигару и усаживался за стол
"спрофилировать  участок  пути",  всерьез  считая, что он овладевает тайнами
инженерного  искусства.  Половину дня он тратил на всякие приготовления, так
ни  разу  и  не  решив  ни  одной  технической задачи и не имея ни малейшего
представления   о  "профилировании"  и  логарифмах.  Свой  рабочий  день  он
заканчивал в полной уверенности, что "сегодня славно поработал".
     Вскоре  Филипу  стало  ясно,  что  где бы Гарри ни находился - в номере
гостиницы  или в палатке, - он всюду оставался самим собой. В лагере полевой
партии  он  тщательно  одевался  в самый изысканный костюм, который имелся в
его  распоряжении,  начищал  высокие сапоги, раскладывал перед собой чертежи
и,  если  кто-нибудь  на  него  смотрел,  проводил  час-другой за "работой",
тихонько  напевая  и  хмуря  брови;  и если к тому же за ним наблюдала толпа
местных ротозеев, он получал истинное удовлетворение.
     - Понимаешь   ли,   -  сказал  он  Филипу  как-то  утром,  располагаясь
"работать"  в номере отеля вышеописанным способом, - я хочу овладеть теорией
этого дела, чтобы иметь возможность проверять наших инженеров.
     - А  я-то  думал,  ты  сам собираешься стать инженером? - вопросительно
заметил Филип.
     - Ну  уж  нет, меня на эту удочку не поймаешь. Есть игра более стоящая.
Браун  и  Шейк  получили,  или скоро получат, в свое полное распоряжение всю
линию  Солт-Лик  -  Пасифик,  а  это  - сорок тысяч долларов за милю пути по
ровной  местности,  с  приплатой  за  выемку твердого грунта, причем твердый
грунт  будет почти всюду, можешь мне поверить. Кроме того, в их распоряжение
поступает  каждый  второй  участок  земли  вдоль  железнодорожной линии. Тут
пахнет  миллионами.  Я  договорился  с  ними,  что  буду  субподрядчиком  по
строительству первых пятидесяти миль пути. Неплохое дельце, уж будь уверен!
     - Знаешь,  что  ты  будешь  делать,  Филип?  - продолжал Гарри в порыве
великодушия.  -  Если  мне  не удастся сделать тебя своим компаньоном, то ты
поедешь   с   инженерами.   Застолби   первый  же  участок,  намеченный  под
строительство  станции,  купи  у  фермера  землю,  прежде  чем  он пронюхает
что-нибудь,  и  мы  с  тобой  заработаем  на этом хоть сотенку. Я ссужу тебе
деньги,  а  ты  потом сможешь продавать участки. Для начала Шейк обещал дать
мне заработать десять тысяч долларов на этом деле.
     - Но это же большие деньги!
     - Подожди,  скоро  и ты привыкнешь к таким деньгам. Я ехал сюда не ради
какой-нибудь  безделицы.  Мой  дядюшка  хотел,  чтобы я остался на Востоке и
поступил  в  Мобильскую  таможню,  взяв на себя ведение дел в Вашингтоне; он
говорит,  что  ловкий парень может нажить себе на этом состояние, но я решил
рискнуть  и  приехал  сюда. Я не говорил тебе, что Бобетт и Фэншо предлагали
мне должность секретаря с окладом в десять тысяч долларов в год?
     - Почему  же  ты  не  согласился? - спросил Филип, для которого оклад в
две тысячи показался бы до его путешествия на Запад целым богатством.
     - Почему  не согласился? Я предпочитаю работать на свой страх и риск, -
с самым невозмутимым видом ответил Гарри.
     Через  несколько  дней после того как они поселились в "Южном", Филип и
Гарри  познакомились  с  весьма приятным джентльменом, которого они и раньше
встречали    в   коридорах   отеля   и   с   которым   иногда   обменивались
словечком-двумя.  Походил  он  на  делового человека и, очевидно, был важной
птицей.
     Джентльмен  сам  позаботился  о  том,  чтобы  случайный обмен репликами
превратился  в  более  солидную форму знакомства. Как-то вечером он встретил
друзей в холле, спросил у них, который час, и добавил:
     - Прошу  прощенья,  джентльмены!  Вы  впервые  в  Сент-Луисе?  Так-так!
Вероятно,  из  восточных штатов? Конечно, конечно! Я и сам родом оттуда - из
Вирджинии.  Зовут  меня  Селлерс,  Бирайя Селлерс. Да, кстати: из Нью-Йорка,
говорите?  Как  раз  недели  две  тому  назад  я  познакомился с несколькими
джентльменами  из  вашего  же  штата;  очень  известные  люди,  политические
деятели,  вы  их, несомненно, знаете. Дайте-ка вспомнить, дайте вспомнить...
Странно,  но  их  фамилии почему-то вылетели у меня из головы. Я точно знаю,
что  они  из вашего штата, так как немного позже мой старый друг, губернатор
Шэкльби,  помнится,  сказал  мне...  превосходный  человек, этот губернатор,
один   из  достойнейших  сынов  нашего  отечества,  -  так  вот  он  сказал:
"Полковник,  как  вам понравились нью-йоркские джентльмены? Мало таких людей
встретишь  на белом свете, полковник Селлерс", - так он и сказал; да, да, он
говорил:  "нью-йоркские", это я твердо помню. А вот фамилий их никак не могу
вспомнить. Но это не важно. Вы остановились здесь, джентльмены? В "Южном"?
     Собираясь  ответить,  молодые люди сначала хотели назвать своего нового
знакомого  "мистером",  но  когда  настала их очередь говорить, они невольно
назвали его "полковником".
     Они  подтвердили,  что  живут  в "Южном", и сказали, что, по их мнению,
это очень хороший отель.
     - Да,   да,  "Южный"  недурен.  Сам-то  я  останавливаюсь  в  старинном
аристократическом  "Плантаторском".  Мы,  южане,  не  любим  изменять  своим
привычкам,  знаете  ли.  Я всегда останавливаюсь там, когда приезжаю сюда из
Хоукая,  -  моя  плантация  в  Хоукае,  немного дальше на север. Вам следует
побывать в "Плантаторском".
     Филип  и  Гарри  оба заявили, что с удовольствием посетят некогда столь
знаменитый отель.
     - Вот  где,  наверное,  было  весело,  -  сказал  Филип,  - когда дуэли
происходили прямо за табльдотом и пули летали над обеденным столом.
     - Можете  мне  поверить,  сэр,  -  это  необычайно  приятная гостиница.
Пройдемтесь немного?
     И  все  трое зашагали по улицам Сент-Луиса. Всю дорогу полковник болтал
в   самой   непринужденной  и  дружеской  манере,  с  той  откровенностью  и
чистосердечием, которые располагают к доверию.
     - Да,  я  сам  родом  из  восточных  штатов,  вырос там, но хорошо знаю
Запад.  Это  великий  край,  джентльмены. Самое подходящее место для молодых
людей  с отважной душой! Стоит только нагнуться, чтобы поднять с земли целое
состояние!  Да, да, нагнуться и поднять, - здесь оно лежит прямо под ногами.
Мне   чуть   ли   не  каждый  день  приходится  отказываться  от  богатейших
возможностей  просто  потому,  что  я  слишком  занят.  Все  время уходит на
управление   собственным   имением.   Так,   значит,   вы   здесь   впервые?
Приглядываетесь, с чего начать?
     - Да, пока приглядываемся, - ответил Гарри.
     - Вот  мы  и пришли. Вы, наверное, предпочитаете посидеть на воздухе, а
не  идти  в  мои  апартаменты?  Я  также.  С  чего начать, говорите? - Глаза
полковника  засверкали.  -  Так,  так... Все в нашем краю только начинается;
единственное,  чего нам не хватает для его развития, - это капитала. Уложите
рельсы,  и  на  землю  сразу  появится  спрос. У подножья трона господня нет
земель  богаче  тех, что лежат на запад отсюда. Будь мой капитал свободен, я
бы вложил его в эти земли и вырастил миллионы долларов.
     - Ваш капитал, я полагаю, вложен главным образом в плантацию?
     - Частично,  сэр,  частично.  Сюда  я приехал в связи с одной небольшой
операцией.  Так,  пустячок, ничего особенного. Кстати, джентльмены, простите
меня за вольность, но в это время я обычно...
     Полковник  сделал паузу, но поскольку его знакомые никак не реагировали
на достаточно ясный намек, он решил пояснить свои слова:
     - Я  стараюсь  придерживаться определенного часа: в нашем климате иначе
нельзя.
     Поскольку   и   это   откровенное   проявление   гостеприимных  порывов
полковника осталось непонятым, он вежливо проговорил:
     - Джентльмены, не хотите ли вы что-нибудь выпить?
     Полковник   повел   молодых  людей  на  Четвертую  улицу,  в  ресторан,
расположенный на первом этаже, и там они приобщились к местным обычаям.
     - Не  это,  -  заявил  полковник  бармену,  который привычным движением
подвинул  к  ним  бутылку  скверного,  явно кукурузного виски, будто другого
заказа  он  и  не  ожидал,  -  не  это! - И полковник махнул рукой. - Вон ту
бутылочку  отарда,  прошу  вас.  Да,  да! Никогда не пейте спиртных напитков
низкого  качества,  джентльмены,  особенно  по  вечерам  да  еще  в  здешнем
климате! Вот это другое дело. Ваше здоровье!
     Гостеприимный  полковник,  выпив  свою  порцию виски и пробормотав, что
это  не  совсем  то,  "когда  у  человека  свой  винный  погреб, он поневоле
становится  немного придирчивым", - заказал сигары. Однако те, что предложил
бармен,  не  удовлетворили  полковника; он жестом велел убрать их и принести
гаванские сигары какого-то особого сорта: каждая в отдельной упаковке.
     - Я  курю  только  эту  марку,  джентльмены;  они немного дороже, но вы
скоро  поймете,  что  в  здешнем  климате  лучше  не экономить на сигарах, а
курить те, что получше.
     Поделившись    с   ними   столь   ценными   сведениями,   полковник   с
удовлетворенным  видом закурил ароматную сигару и небрежным жестом сунул два
пальца  в  правый  карман  жилета.  Однако  там ничего не оказалось; на лице
полковника  появилась  легкая тень недовольства, и он перенес пальцы в левый
карман  жилета.  Не  найдя  ничего  и  там, он огляделся с самым серьезным и
раздосадованным   видом,  обеспокоенно  похлопал  рукой  сперва  по  правому
карману брюк, потом по левому и воскликнул:
     - Бог  ты  мой, какая досада! Бог ты мой, как это неприятно! В жизни со
мной  ничего  подобного  не  случалось. Я где-то оставил бумажник. Постойте,
кажется  какая-то  бумажка  все-таки  нашлась.  Нет, черт побери, это только
квитанция.
     - Позвольте мне, - проговорил Филип, видя, как расстроился полковник.
     Филип  вытащил  кошелек, но полковник заявил, что об этом не может быть
и  речи,  и пробормотал что-то бармену насчет "следующего раза". Однако этот
поставщик  веселящего  зелья  никак не реагировал на его слова, и Филипу все
же   выпала   честь  расплатиться  за  дорогостоящий  "глоточек".  Полковник
многословно  извинился  и заявил, что за ним остается право угостить молодых
людей "в другой раз, в другой раз".
     Затем  он  пожелал своим друзьям спокойной ночи, и скоро они исчезли из
виду,  но  Бирайя  Селлерс  и не подумал возвращаться в "свои апартаменты" в
"Плантаторском";  вместо  этого  он направился в дальний квартал города, где
жил на квартире у приятеля.


ГЛАВА XIV

В ФИЛАДЕЛЬФИИ. ПЕРВОЕ
                           ПОЯВЛЕНИЕ РУФИ БОУЛТОН

                            Pulchra duos inter sita sta