долларов. Как-то он гостил у меня, и утром он прежде
всего  спросил,  когда  у  нас  в  семье читают молитвы: перед завтраком или
после?   Очень   мне   не  хотелось  разочаровывать  сенатора,  но  пришлось
сознаться,  что  у  нас  их  вовсе  не  читают, вернее - не всегда. "Да, да,
понимаю,  -  сказал он, - дела и все такое", - некоторые, дескать, обходятся
без  них;  но  сам он никогда не пренебрегает религиозными обычаями. Если мы
не  призовем  божье  благословенье  на  прошение  об  ассигновании  для реки
Колумба, он сомневается, будет ли оно иметь успех.
     Читатель,  вероятно,  уже понял, что сенатор Дилуорти никогда не гостил
у  Селлерса  и что это была всего лишь очередная выдумка полковника, одно из
тех  внезапных порождений его буйной фантазии, которые мгновенно возникали в
его  голове  и срывались с его уст в ходе любого разговора, ни на секунду не
прерывая потока его слов.
     В  то  лето Филип как-то раз ненадолго приехал верхом в Хоукай, и Гарри
мог  показать  ему,  каких  успехов  добились  они с полковником Селлерсом в
строительстве  Пристани  Стоуна,  представить  его Лоре и занять у него, уже
перед  отъездом,  немного денег. Гарри по привычке похвастался одержанной им
победой и повел Филипа полюбоваться на покоренную им красавицу Запада.
     Лора  приняла  Филипа  вежливо  и  слегка  надменно, что удивило и даже
немало  заинтересовало  его. Он сразу увидел, что она старше Гарри, и вскоре
понял,  что она заставляет его танцевать некий контрданс, в фигурах которого
Гарри  не  очень  разбирается,  -  так  ему по крайней мере показалось. И он
осторожно  намекнул  об этом своему другу, но тот бурно вознегодовал. Однако
во  время  второго визита к Лоре Филип начал колебаться: она была несомненно
добра  к  Гарри  и относилась к нему с дружеским доверием, а к самому Филипу
проявила  величайшую  предупредительность.  Она выказывала полное уважение к
его  мнениям  и  внимательно слушала все, что он говорил; на его откровенные
высказывания  она  отвечала  с  такой  откровенностью,  что  он поверил в ее
искренность,  -  независимо  от  того, как она относилась к Гарри. Возможно,
его   мужественная  прямота  и  в  самом  деле  завоевала  ее  расположение.
Возможно,  что,  мысленно сравнивая его с Гарри, она увидела в нем человека,
которому  женщина  может смело и без оглядки отдать всю душу, не задумываясь
ни  о  чем.  Да  и  Филип  не  остался  безразличен к ее красоте и духовному
обаянию.
     Неделя,   проведенная  в  Хоукае,  показалась  Филипу  очень  короткой;
прощаясь с Лорой, он испытывал такое чувство, будто знаком с нею целый год.
     - Надеюсь,  мы  снова  встретимся,  мистер  Стерлинг,  -  сказала  она,
подавая ему руку, и в ее чудесных глазах появилась легкая тень грусти.
     А  когда  он  повернулся, чтобы уйти, она проводила его таким взглядом,
который  несомненно  нарушил бы его покой, если бы во внутреннем кармане его
сюртука  не  лежало маленькое квадратное письмецо, полученное из Филадельфии
и подписанное: "Руфь".


ГЛАВА XX

ГОСУДАРСТВЕННЫЙ ДЕЯТЕЛЬ -
                             ДИЛУОРТИ ЗЛАТОУСТ

                                                               *
     ______________
     *  Сладкозвучный  рог,  наделенный  дарами  красноречия  и  обхождения,
разума  и  прозорливости;  на  лице  его было написано благоволение, которое
покоряло всех взиравших на него (староирландск.).

     Приезд  сенатора  Эбнера  Дилуорти  стал  настоящим  событием в Хоукае.
Немалая  честь,  когда  сенатор,  вращающийся  среди  великих  мира  сего  и
управляющий   судьбами   всей  нации,  покидает  свое  место  в  Вашингтоне,
снисходит  до  общения с простыми людьми и пользуется гостеприимством такого
города,   как   Хоукай.   Все   были   польщены   приездом   человека  столь
прославленного,  и  в  его  присутствии  политическая  рознь  была  временно
предана забвению.
     Эбнер  Дилуорти, уроженец соседнего штата, оставался сторонником Севера
в  самые  тяжелые  для  страны  дни, благодаря чему и преуспел; но разве это
причина  для того, чтобы полковник Селлерс, который был на стороне южан и не
преуспел, с презрением отвернулся от него?
     Сенатор  остановился  у  своего  старого приятеля, генерала Босуэла, но
могло  показаться,  что  радушным гостеприимством, оказываемым ему в Хоукае,
он  обязан  только полковнику Селлерсу. Ведь именно полковник с присущей ему
щедростью предложил сенатору распоряжаться в городе, как у себя дома.
     - Вас  здесь  хорошо  знают,  -  сказал  полковник, - и Хоукай гордится
вами.  Перед  вами открыта любая дверь, вам будут рады у каждого очага. Если
бы  генерал  Босуэл,  ваш  давний  друг,  не  предъявил на вас своих прав, я
настоял  бы,  чтобы вы остановились у меня. Вы встретитесь с жителями нашего
города и увидите здесь такие перемены, которые поразят вас.
     Полковник  был  так неудержим в своем гостеприимстве, что, по-видимому,
убедил  самого  себя  в  том,  что  и в самом деле принимал сенатора в своем
доме;  во всяком случае, впоследствии он неоднократно рассказывал о том, как
Дилуорти   гостил   у   него,   и  упоминал  о  некоторых  блюдах,  особенно
понравившихся  сенатору.  Что  правда, то правда - однажды полковник в самом
деле  настойчиво приглашал Дилуорти отобедать, но это было в тот самый день,
когда сенатор уже уезжал из Хоукая.
     Сенатор  Дилуорти  был  тучный  и  представительный  мужчина, хоть и не
очень высокого роста. Он был человек сладкоречивый и весьма популярный.
     Сенатор  проявил  большой  интерес  к  жизни  города  и  всей округи, к
развитию  сельского  хозяйства, просвещения и религии и особенно к положению
недавно освобожденной расы.
     - Провидение,  - говорил он, - вручило нам их судьбы; и хотя мы с вами,
генерал,  при  помощи  конституции могли бы выбрать им иной удел, провидению
виднее.
     - Ничего  из  них  не  выйдет,  и не пытайтесь, - прервал его полковник
Селлерс.  -  Эти  расчетливые  людишки,  сэр,  не  хотят  работать на белых:
подавай  им  гарантии,  видите ли! Все высматривают, как бы прожить, работая
только  на  себя.  Бездельники,  сэр,  взгляните  на мой огород - весь зарос
сорняками. Неделовой народ, сэр.
     - В  ваших  словах  есть  доля  правды,  полковник.  Но  надо  им  дать
образование.
     - Дайте  негру образование, и он станет еще расчетливее. Он и теперь-то
делает только то, что ему самому нравится; а что же будет тогда?
     - Однако,   полковник,   образованный   негр   сможет   обратить   свою
расчетливость на пользу всего общества.
     - Никогда  этого  не  будет,  сэр,  никогда. Вы развяжете ему руки - он
станет  еще  больше  вредить  себе. У негра нет хватки, сэр. Возьмите белого
человека  -  он  умеет  и  задумать большое дело и претворить его в жизнь. А
негр - нет.
     - И  все-таки,  -  возразил  сенатор,  -  даже  допуская,  что он может
навредить  себе  с  точки  зрения  земных  благ,  возвысить  его  при помощи
образования  -  значит  увеличить  возможности  его  спасения в ином мире, а
именно  это-то  и  важно,  полковник.  Каков  бы ни был результат, мы должны
исполнить свой долг перед этим созданием божьим.
     - Правильно,  -  подхватил полковник, - возвышайте его душу сколько вам
угодно,  но  не  трогайте  его  самого, сэр! Вот так-то, сэр! Возвышайте его
душу, но самого негра оставьте таким, каков он есть.
     Естественно,   что   одним  из  проявлений  гостеприимства,  оказанного
сенатору,  был  большой  официальный  прием в здании суда, во время которого
Дилуорти  обратился  к  своим  согражданам с речью. Распорядителем торжества
был  полковник Селлерс. Он сопровождал духовой оркестр от "Городского отеля"
до  дома  генерала Босуэла. Он шел впереди колонны масонов, "Клуба Чудаков",
пожарников,  Добрых  Храмовников,  Поборников Трезвости и Молодых Поборников
Трезвости,  Дочерей  Ревекки  и  учащихся  воскресных  школ, а заодно и всех
остальных  граждан  города,  которые  шествовали вслед за сенатором к зданию
суда.  Он  суетился  еще  долго после того, как все в зале уселись, и громко
требовал  тишины  среди  гробового  молчания,  воцарившегося  перед тем, как
генерал  Босуэл представил сенатора собравшимся. Полковник давно ждал случая
показать  себя  во  всей  красе  и  впоследствии  долго  и  с  удовольствием
вспоминал об этом событии.
     Поскольку  наш  роман печатается не в "Вестнике конгресса", мы не можем
привести речь сенатора Дилуорти целиком. Начал он примерно так:
     - Сограждане!   Мне   доставляет  большое  удовольствие  видеть  вас  и
находиться  среди  вас.  Я  рад,  что  могу хоть на время отдохнуть от своих
тяжких  государственных обязанностей и поговорить по душам с моими друзьями,
живущими  в  этом великом штате. Я нахожу одно утешение от всех моих забот и
тревог,  и это сладостное утешение - доброе мнение обо мне моих сограждан. Я
с  нетерпением  жду  того  момента,  когда  смогу сложить с себя бремя своих
забот...  ("Кто  тебе  поверит!"  -  выкрикнул какой-то подвыпивший парень у
входа. Голоса: "Выставить его за дверь!").
     - Нет,  друзья  мои, не гоните его. Пусть эта заблудшая овца останется.
Я  вижу,  что  он  стал  жертвой  зла,  которое  разъедает наши общественные
добродетели  и подтачивает устои нашей жизни. Как я уже сказал, когда-нибудь
я   смогу   сложить  с  себя  бремя  своих  обязанностей  и  посвятить  себя
заслуженному  отдыху  в  таком  приятном,  мирном, просвещенном, передовом и
патриотически  настроенном  городе, как, например, Хоукай. (Аплодисменты.) Я
много  путешествовал,  я  побывал  во  всех  частях нашей славной страны, но
нигде  я  не видел более прелестного города, чем ваш, нигде я не видел более
ярких  доказательств  торгового, промышленного и религиозного процветания...
(Снова аплодисменты.)
     Тут  сенатор  пустился  в  описание  нашей великой страны и больше часа
распространялся о ее процветании и о грозящих ей опасностях.
     Затем  он  благоговейно заговорил о религиозных устоях и о том, что для
поддержания  общественных  нравов  на  должной высоте надо строго следить за
нравственностью  в  частной  жизни.  "Полагаю,  что  мой  голос  достигнет и
детских   ушей",  -  заметил  он  и  после  нескольких  назидательных  слов,
предназначенных   для   детей,   закончил   свою  речь  прославлением  "духа
американской  свободы,  восходящего  по овеянным славой ступеням Капитолия и
ведущего за собой одной рукою - "Воскресную Школу, а другой - Трезвость".
     Полковник   Селлерс,   конечно,   не   упустил   случая  внушить  столь
влиятельной   особе   мысль   о   том,  сколь  желательно  улучшить  условия
судоходства  на  реке  Колумба.  Они  с  мистером Брайерли возили сенатора в
Наполеон  и там открыли ему свои планы. Подобного рода планы сенатор понимал
без  особых  разъяснений,  видимо, ему не раз приходилось иметь с ними дело.
Однако, когда они доехали до Пристани Стоуна, он огляделся и спросил:
     - Это и есть Наполеон?
     - Только  его  основа,  только  основа, - сказал полковник, развертывая
карту.   -   Вот   здесь  будет  вокзал,  здесь  -  церковь,  а  вот  тут  -
муниципалитет, ну и так далее.
     - Так,  так, понятно. А далеко отсюда река Колумба? Этот ручей впадает,
видимо...
     - Да   это  Гусиная  Протока,  -  вмешался  один  из  местных  жителей,
подошедший  поглазеть  на  приезжих,  -  и  никакой  реки Колумба здесь нет;
может,  она  и  течет где-нибудь поближе к Хоукаю... Прошлым летом приезжала
сюда железная дорога, но больше ее тут не видали.
     - Да,  да, сэр, - поспешил объяснить полковник, - на старых картах река
Колумба  называлась Гусиной Протокой. Взгляните, какую великолепную дугу она
описывает  у города; по ней всего сорок девять миль до Миссури, и на всем ее
протяжении  ходят  барки,  причем  довольно часто; в нее впадают все здешние
реки;  немножко труда - и пароходы будут доходить до самого города. Ее нужно
расширить  и  углубить.  Взгляните  на  карту:  вот река Колумба! Этому краю
необходим свой водный путь.
     - Вам потребуются немалые ассигнования, полковник Селлерс.
     - Не  меньше  миллиона  долларов...  ведь вы называли эту цифру, мистер
Брайерли?
     - Согласно  предварительным  изысканиям,  -  сказал  Гарри,  - миллиона
должно  хватить;  затратьте  на  реку Колумба один миллион, и город Наполеон
принесет вам не меньше двух.
     - Понимаю,  -  кивнул  сенатор.  -  Но  лучше пойти обычным путем и для
начала   ходатайствовать  о  двухстах  или  трехстах  тысячах.  Получив  это
ассигнование, вы сможете начать продажу городских участков.
     Будем   справедливы  к  сенатору:  ни  река,  ни  ее  окрестности  его,
собственно,  не  интересовали;  зато  ассигнование  пришлось  ему по душе, и
сенатор  дал понять полковнику и мистеру Брайерли, что постарается протащить
его.  Гарри,  считавший  себя  знатоком  вашингтонских  нравов,  намекнул на
комиссионные.
     Но он тут же увидел, что сенатор глубоко оскорблен.
     - Если  вы  еще раз скажете что-нибудь подобное, - проговорил Дилуорти,
-  вы  меня  просто обидите. Все, что я делаю, я делаю в интересах общества.
Часть  ассигнования  уйдет  на  неизбежные  расходы,  и  как это ни грустно,
придется  повидаться  кое  с  кем  из  членов  конгресса. Но на мою скромную
поддержку вы можете рассчитывать.
     Больше  об  этой  стороне  дела  никто  не упоминал. Необходимые данные
сенатор   добыл  не  путем  личных  наблюдений,  а  непосредственно  из  уст
полковника.  Узнав  все,  что  ему  нужно, Дилуорти приобщил ассигнование на
реку Колумба к остальным своим общественно полезным проектам.
     В  тот же приезд сенатор познакомился с мистером Вашингтоном Хокинсом и
был  тронут его житейской неопытностью, непосредственностью и, возможно, его
готовностью согласиться на любое деловое предложение.
     Полковник   был  доволен,  что  Вашингтон  возбудил  в  сенаторе  такой
интерес,  тем  более что это могло помочь ему осуществить надежды, связанные
с  теннессийскими  землями;  да  и  сам  сенатор  сказал  полковнику,  что с
радостью  поможет всякому достойному молодому человеку, если при этом личные
выгоды  можно  сочетать  с  общественным  благом. А он не сомневается, что в
данном случае речь идет именно о такой возможности.
     После  нескольких  встреч с Вашингтоном сенатор предложил ему поехать с
ним  в  столицу  в  роли  его  личного  секретаря  и секретаря его комиссии;
предложение было принято с восторгом.
     Воскресенье  застало Дилуорти еще в Хоукае. Он посетил церковь и поднял
дух  достойного  и  ревностного  пастыря  своим  сочувствием  к его трудам и
расспросами   о   благочестии   паствы.   Оказалось,  что  паства  не  очень
благочестива,  и  добряк  священник  с  грустью подумал о том, насколько ему
было бы легче, будь у него поддержка такого человека, как сенатор Дилуорти.
     - Я  рад  был  убедиться,  дорогой  сэр,  -  сказал  сенатор,  - что вы
разъясняете  основополагающие  догматы  веры.  Только  из-за пренебрежения к
догматам  в  нашей  стране  столько  людей  отходит  от церкви! Я рад был бы
увидеть вас в Вашингтоне - священником при сенате, например.
     Старик  невольно  почувствовал  себя польщенным, и можно ли удивляться,
что  впоследствии среди безрадостных своих трудов он часто начинал мечтать о
том  времени,  когда  его,  быть  может,  вызовут  в  Вашингтон  и  назначат
священником  при  сенате,  -  и на душе у него сразу становилось светлее. Во
всяком  случае, похвала сенатора сослужила ему хоть одну службу: она подняла
его в глазах жителей Хоукая.
     В  это  воскресенье  Лора  пошла  в  церковь  одна, и домой ее провожал
мистер  Брайерли.  Часть  пути  они  прошли  вместе  с  генералом Босуэлом и
сенатором  Дилуорти,  и  генерал  представил  молодых людей сенатору. У Лоры
были  свои  причины искать знакомства с сенатором, а Дилуорти был не из тех,
кто  мог  остаться  безразличным  к  ее  чарам.  За  время короткой прогулки
скромная   красавица  так  понравилась  сенатору,  что  он  заявил  о  своем
намерении  нанести  ей  визит  на  другой  же день. Гарри выслушал его слова
довольно мрачно, а когда сенатор отошел, обозвал его "старым дураком".
     - Фи,  -  недовольно  протянула  Лора,  - неужели вы ревнуете? Он очень
приятный собеседник. А вас он назвал многообещающим молодым человеком.
     На  следующий  день  сенатор  и  в  самом деле нанес Лоре визит и ушел,
окончательно  убедившись  в собственной неотразимости. Во время пребывания в
Хоукае  он  вновь  и  вновь  встречался  с  Лорой  и все больше подпадал под
обаяние  ее  красоты,  которое  испытывал  на  себе  каждый,  кому случалось
увидеть ее хоть раз.
     Пока  сенатор  оставался  в  городе,  Гарри  был вне себя от ярости; он
утверждал,  что  женщины  готовы  бросить любого человека ради более крупной
добычи  и  что  его  неудача объясняется только появлением сенатора. Красота
Лоры  доводила  беднягу до безумия, и от досады он готов был размозжить себе
голову.  Возможно,  Лоре  и доставляли удовольствие его муки, но она утешала
его  ласковыми  словами,  которые  только разжигали его пыл, а она улыбалась
про  себя,  вспоминая, что, твердя ей о своей любви, он ни разу не заговорил
о  браке... Должно быть, этот пылкий юноша просто еще не думал о женитьбе...
Во  всяком  случае, когда он наконец уехал из Хоукая, он был так же далек от
этой  мысли, как и раньше. Но страсть настолько захватила его, что теперь от
него можно было ожидать любого, самого отчаянного поступка.
     Лора  простилась  с  ним  с  нежностью  и  сожалением, которые, однако,
ничуть  не  нарушили  ни  ее  душевного покоя, ни ее планов. Приезд сенатора
Дилуорти  был  для  нее  гораздо  важнее:  со  временем  он принес те плоды,
которых  она  ждала  так  долго,  -  приглашение приехать в столицу на время
зимней сессии конгресса в качестве гостьи его семьи.


ГЛАВА XXI

РУФЬ В СЕМИНАРИИ.
                      НОВЫЕ ДРУЗЬЯ, НОВЫЕ УДОВОЛЬСТВИЯ

                                            Unusquisque sua noverit ire via.

                                            Propert., Eleg., II, 25*
     ______________
     * Пусть каждый идет по пути, который избрал себе сам. -
     Проперций. Элегии, II, 25 (лат.).

                                      ...Так вознеситесь выше,
                                      Стремитесь к цели, бейтесь за свободу!
                                      Подруги, знанья - не родник запретный,
                                      Так пейте же, пока привычки рабства,
                                      Грехи кичливости и болтовни пустой
                                      И сплетен злых - не сгинут!

                                      "Принцесса"

     Неизвестно,  наука ли медицина, или всего лишь способ кормиться за счет
человеческого  невежества,  -  однако Руфь еще до окончания первого семестра
поняла,  что  наравне  со знаниями, которые находишь в медицинском учебнике,
ей  надо  знать  еще  и  многое другое и что без более основательного общего
образования ей никогда не осуществить своих чаяний.
     - А  знает  ли  что-нибудь  лечащий вас врач? - спросил ее однажды один
старый  и  опытный  медик.  -  Я  говорю  не о медицине, а о знаниях вообще.
Достаточно  ли  он  умен  и  образован в широком смысле этого слова? Если он
ничего не знает, кроме медицины, то вполне возможно, что не знает и ее.
     Лекции  и  утомительные  лабораторные занятия уже начали сказываться на
слабом  здоровье  Руфи,  а  лето  принесло с собой только усталость и боязнь
всякого умственного напряжения.
     При  таком  душевном  и  физическом состоянии Руфи спокойствие и тишина
отцовского  дома  и малозанимательное общество родных угнетали ее больше чем
когда-либо.
     Теперь  она  куда  внимательнее читала восторженные письма Филипа о его
жизни  на Западе и мечтала о таких же увлекательных приключениях, о встречах
с  людьми,  столь  непохожими  на  всех,  кто ее о