на  сумму,  необходимую  для  завершения  работ;  акции  мы продаем и
достраиваем  дорогу.  Под  достроенную линию частично выпускаем новые акции,
что  будет  нетрудно,  если по мере завершения работ на каждом новом участке
мы   будем   закладывать   его.   Остальные   акции   можно  будет  продать,
разрекламировав  возможности,  которые  открывает  в этих краях наша дорога.
Затем  мы  продаем  с  большой прибылью скупленные ранее земли. Все, что нам
нужно,  -  непринужденно  продолжал  Биглер, - это несколько тысяч долларов,
чтобы   начать   изыскательские   работы   и   уладить   кое-какие   дела  в
законодательном  собрании  штата;  кое-кто  там  может  доставить нам немало
хлопот, надо будет повидаться с ними.
     - Для  начала  потребуются  немалые  деньги,  - заметил мистер Боултон,
который    прекрасно   знал,   что   значило   "повидаться"   с   некоторыми
законодателями  Пенсильвании,  но  вежливость  не  позволяла  ему  высказать
мистеру  Биглеру  свое  мнение  о  нем,  пока он его гость. - Ну, а какие вы
даете гарантии?
     На лице мистера Биглера появилась жесткая улыбка, и он сказал:
     - Вступив в дело, мистер Боултон, вы будете первым при дележе доходов.
     Руфь  не  все понимала в этом разговоре, но с любопытством посматривала
на  очередного  представителя  уже  известного  ей  типа  людей. Наконец она
прервала беседу вопросом:
     - Мистер  Биглер,  я  полагаю,  вы будете продавать акции каждому, кого
привлечет реклама?
     - О,  конечно,  всем без исключения, - проговорил мистер Биглер, только
сейчас  заметивший  Руфь  и слегка озадаченный выражением обращенного к нему
спокойного, умного лица.
     - А  что  станет  с  теми  бедняками,  которых уговорят рискнуть своими
скромными  сбережениями, после того как вы выйдете из дела, не доведя его до
конца?
     Сказать,  что  мистер Биглер смутился или что он вообще умел смущаться,
было  бы  равносильно  утверждению,  что  фальшивый  медный  доллар способен
позеленеть,  когда  обнаружится, что он фальшивый; однако вопрос был задан в
присутствии мистера Боултона, и это раздосадовало гостя.
     - Видите  ли,  мисс,  во  всяком  большом  деле,  предпринятом на благо
общества,  могут,  конечно,  произойти  некоторые... мелкие... неприятности,
которые...  которых...  Ну  и,  конечно же, о бедных следует заботиться, я и
жене  своей  говорю,  что  о  бедных  нужно  заботиться;  правда,  не всегда
определишь,  кто  бедняк,  а кто нет, столько сейчас развелось мошенников. К
тому  же надо заботиться и о бедняках из законодательного собрания, - сказал
с усмешкой подрядчик. - Не так ли, мистер Боултон?
     Эли  Боултон ответил, что ему почти не приходилось иметь дела с членами
законодательного собрания.
     - Да,  -  продолжал  всеобщий  благодетель,  -  в  этом  году народ там
подобрался  довольно бедный, необыкновенно бедный, а потому и дорогостоящий.
Дело  в  том,  мистер Боултон, что цены на сенаторов поднялись в Соединенных
Штатах  так высоко, что это отражается на состоянии всего рынка: стало почти
невозможно  провести  в  жизнь  какое-нибудь  общественно  полезное  дело на
сходных  условиях. Симония - вот что это такое! Симония - и ничего больше, -
повторил мистер Биглер, считая, по-видимому, что нашел удачное слово.
     Мистер   Биглер  продолжал  разглагольствовать  и  рассказал  некоторые
интересные  подробности о тесной связи железных дорог с политикой; весь обед
он  старательно  развлекал сам себя и внушал все больше отвращения Руфи, уже
не  задававшей  вопросов,  и  ее отцу, который отвечал ему лишь односложными
словами.
     - Лучше  бы  ты перестал приводить к нам таких мерзких людей, - сказала
Руфь  отцу,  после того как Биглер ушел. - Неужели все, кто носит в галстуке
булавку  с  крупным  бриллиантом,  непременно  должны  размахивать за столом
ножом, неграмотно говорить и мошенничать?
     - Э,  дитя  мое,  ты  слишком  придирчива.  Мистер Биглер один из самых
видных  людей в нашем штате; ни у кого нет такого влияния в Гаррисберге. Мне
он  нравится  ничуть  не  больше, чем тебе, но уж лучше одолжить ему немного
денег, чем стать его врагом.
     - А  я  думаю,  отец,  что  лучше стать его врагом, чем сидеть за одним
столом  с  ним. Верно, что он дал деньги на постройку этой прелестной церкви
святого Якова Малого и что он состоит в приходском совете?
     - Верно.  Он  не  такой  уж плохой человек. Как-то на Третьей улице его
спросили,  из  какой  он  церкви - Высокой или Низкой. Биглер ответил, что и
сам  точно не знает: в церкви он был, дескать, только один раз, но в боковом
приделе свободно доставал до потолка рукой.
     - И  все  же  он  ужасный человек, - окончательно и бесповоротно решила
Руфь  со  свойственной  женщинам способностью быстро делать выводы, несмотря
ни  на  какие  смягчающие обстоятельства. А Биглер даже и не подозревал, что
он  произвел столь неблагоприятное впечатление в семье Боултона, - сам-то он
всячески  старался  понравиться.  Маргарет  Боултон  согласилась  с  мнением
дочери,  и,  хотя  она  никогда  не  вступала в разговор с людьми, подобными
Биглеру, она была благодарна Руфи за то, что хоть дочь досадила ему.
     В  доме  Боултонов  царили мир и спокойствие, и постороннему никогда не
пришло  бы  в голову, что кто-нибудь мог возражать против поступления Руфи в
медицинский  колледж.  Она  спокойно  переехала  в  город  и начала посещать
лекции,  будто  ничего  естественнее  и  быть  не  могло.  Что  же  касается
оживленных  сплетен  и  пересудов родственников и знакомых - сплетен, ничуть
не  менее  распространенных  у Друзей, чем в любой другой среде, хотя тут их
передают  только  исподтишка,  осторожным шепотком, - то Руфь не обращала на
них никакого внимания, даже если она их и слышала.
     Ученье  целиком  захватило Руфь; впервые в жизни она была по-настоящему
счастлива  и глубоко наслаждалась свободой и возможностью отдаться занятиям,
которые  с  каждым  днем  приносили ей все больше нового. Приезжая по Первым
Дням  домой,  она  всегда  была  в  прекрасном  настроении,  всюду звенел ее
веселый  смех,  и  остальным  детям очень не хотелось, чтобы она уезжала. Но
миссис  Боултон  с  тревогой  замечала,  как  горит порой ее лицо и сверкают
глаза,  свидетельствуя о напряженной духовной жизни, и как подчас, когда она
думала, что на нее не смотрят, лицо ее становилось серьезным и решительным.
     Медицинский  колледж в Филадельфии был небольшим учебным заведением; он
с  трудом  поддерживал  свое  существование  в  этом  консервативном городе,
давшем,  однако,  миру  столько  прогрессивных  начинаний.  На лекции ходило
всего  лишь  человек десять-двенадцать, и студентам колледж казался каким-то
смелым  экспериментом, а занятия - радостью первооткрывателей. В Филадельфии
в  то  время была одна-единственная женщина-врач; словно современная Беллона
на  боевой  колеснице,  разъезжала  она  в  коляске по всему городу, смело и
настойчиво  сражаясь  с  самыми опасными болезнями; говорили, что ее гонорар
доходит  до  десяти  и  даже  до  двадцати тысяч долларов в год. Может быть,
некоторые  из  студенток  мечтали  о  том  дне,  когда  у них будет столь же
обширная  практика,  а  заодно и муж; но, насколько нам известно, ни одна из
них  так  и  не  практиковала за пределами больничной палаты или собственной
детской,  и  более  того  - можно опасаться, что некоторые из них предпочтут
при  малейшей  опасности  позвать  на  помощь представителя сильного пола, в
точности как и их неученые сестры.
     Если   Руфь  и  питала  какие-нибудь  преувеличенные  надежды  на  свою
профессию,  то  она  никому  не  поверяла их; и ее однокурсницы знали ее как
веселую  и  отзывчивую  подругу  и  серьезную  студентку,  всегда  ровную  и
спокойную,  кроме  разве  тех  случаев,  когда при ней намекали на то, что у
женщин меньше способностей к наукам, нежели у мужчин.
     - Говорят,  -  рассказывал как-то один юный квакерский отпрыск другому,
-  что  Руфь  Боултон  всерьез  решила  стать костоправом - ходит на лекции,
режет  трупы  и  все  такое.  Во  всяком  случае,  кровь у нее как раз такая
холодная, какая нужна хирургу.
     Сказано  это  было  достаточно  прочувствованно, так как юному квакеру,
должно   быть,   не   раз   доводилось  испытывать  чувство  неловкости  под
оценивающим,  спокойным взглядом Руфи и совершенно отчетливое чувство испуга
от  ее  короткого смешка и озадачивающих ответов на его пустую болтовню. Для
Руфи  подобные молодые люди в это время вообще не существовали, а если они и
попадали  в  поле  ее  зрения,  то  она  относилась  к  ним  как  к занятным
пустячкам.
     Руфь   редко  рассказывала  друзьям  о  своей  студенческой  жизни,  но
впоследствии  они  убедились,  что  она  довела учение до конца только ценой
колоссального  нервного  напряжения  и  полного  истощения  физических  сил.
Практику  по  анатомии  она  начала  с  отдельных частей человеческого тела,
которые  доставлялись  прямо в аудиторию; она препарировала то глаз, то ухо,
то  какой-нибудь  клубок мышц и нервов, и это занятие напоминало ей о смерти
не  больше,  чем  ботанику  -  исследование  отдельных  частей  растения, из
которого  ушла  жизнь,  как  только  его вместе с корнями извлекли из земли.
Привычка  оказывает  свое  воздействие даже на самые впечатлительные натуры:
рано  или поздно они перестают обращать внимание на то, что вначале вызывало
у   них   чувство  глубокого  отвращения;  в  последнюю  войну  нам  не  раз
приходилось  видеть,  как  самые  хрупкие  женщины,  которые  у себя дома не
выносили  и  вида  крови,  так  привыкали  к  кровавым сценам, что ходили по
лазаретам  и  по  полю  боя,  среди несчастных, искалеченных солдат, с таким
самообладанием, будто прогуливались по цветнику.
     Однажды  вечером,  занимаясь  анатомией,  Руфь  начала  изучать раздел,
который  без  наглядного  разбора  был  ей  совершенно  непонятен;  она  так
увлеклась,  что  не  захотела ждать утра. Поэтому она уговорила занимавшуюся
вместе  с  ней  студентку  пойти в анатомический театр колледжа и поработать
там  часок над интересующим их вопросом. Может быть, Руфи к тому же хотелось
испытать  себя,  убедиться,  что  ее  воля  способна победить установившиеся
суеверия.
     Они  подошли к ветхому, унылому зданию, и сторож, подозрительно оглядев
девушек,  впустил  их  внутрь; потом он дал им зажженные свечи, сообщил, что
"наверху лежит новенький", и девушки стали подниматься по широкой лестнице.
     На  четвертом  этаже  они  отперли  дверь  и, помедлив немного, вошли в
длинную  комнату  с  рядом  окон  по  левой  стене  и одним окном в глубине.
Комнату  освещали  лишь  звезды  да принесенные девушками свечи. В полумраке
они  разглядели  два  больших  продолговатых  стола  и  несколько маленьких,
скамьи  и  стулья,  пару  скелетов, висящих на стене, умывальник; кое-где на
столах под покрывалами лежали какие-то бесформенные предметы.
     Окна  были  открыты,  и  прохладный  ночной  ветерок  свободно гулял по
комнате,  поскрипывая  створками  окон  и приподнимая по временам края белых
покрывал.  Но  как  бы  ни  были сильны запахи ночи, даже они не в состоянии
были изгнать из комнаты ясно ощутимый запах тлена.
     На  мгновение  девушки  замерли  в дверях. Сама по себе комната была им
достаточно  знакома,  но  ночь  придает  любому  помещению загадочный облик;
особенно   таинственным   казался   этот   временный   приют   непогребенных
человеческих  останков,  куда в любую минуту могли влететь на легких крыльях
ночного ветерка блуждающие души их покойных владельцев.
     Из  окон,  поверх  крыш  более  низких  строений,  девушкам  видно было
стоящее   напротив  колледжа  высокое  здание,  в  верхнем  этаже  которого,
по-видимому,  размещался  танцевальный  зал.  Его  окна тоже были открыты, и
оттуда  доносились визги терзаемой кем-то скрипки и уханье гобоя, а иногда и
тягучий  голос  распорядителя;  в освещенных квадратах окон мелькали силуэты
танцующих пар.
     - Интересно,  -  проговорила  Руфь,  -  что  подумали  бы танцующие там
девицы,  если  бы увидели нас или узнали бы, что неподалеку от них находится
такое место?
     Она  говорила  вполголоса,  а  когда  девушки подошли к длинному столу,
стоявшему  посередине  комнаты, то невольно прижались друг к другу. На столе
лежал  прямой продолговатый предмет, покрытый покрывалом: это, видимо, и был
тот  самый "новенький", о котором упомянул сторож. Руфь сделала шаг вперед и
чуть  дрогнувшей  рукой откинула покрывало. Обе испуганно отшатнулись. Перед
ними  лежал  негр.  Его  черное  лицо  упорно не хотело покрываться восковой
бледностью  и пугало своим уродливым сходством с лицами живых. Руфь побелела
как полотно, а ее подруга прошептала:
     - Уйдем отсюда, Руфь. Мне страшно.
     То  ли  от  колеблющегося  света  свечей,  то  ли от застывшего на лице
мертвеца  выражения  предсмертной  муки, но казалось, что лицо негра сердито
нахмурилось:  "Мало  вам  того,  что  вы  всю  жизнь  мучали  и преследовали
чернокожего,  так  вам еще нужно было вытащить его из могилы и послать своих
женщин кромсать на куски его тело!"
     Кто  он,  этот мертвец, один из тысяч, которые умерли вчера и обратятся
в  прах завтра, - кто он, чтобы противиться стремлению науки использовать на
благо людям его уже никому не нужные останки?
     Конечно,  Руфи  и в голову не могли прийти такие мысли, но на мгновение
жалость  и  скорбь  сменили  на  ее  лице выражение страха и отвращения, она
почтительно  прикрыла  лицо негра покрывалом, и девушки направились каждая к
своему   столу.   Около  часа  они  работали  молча,  но  все  время  ощущая
благоговейный  страх  от близости смерти, в то время как совсем рядом ключом
била жизнь - слышалась веселая музыка и беззаботный смех.
     Когда  наконец  они  вышли из жуткой комнаты и, заперев за собой дверь,
очутились  на  улице  в  толпе  прохожих  -  только  тогда по охватившему их
облегчению они поняли, в каком нервном напряжении находились все это время.


ГЛАВА XVI

ОБРАЗЦОВЫЙ ЖЕЛЕЗНОДОРОЖНЫЙ ИНЖЕНЕР.
                  ИЗЫСКАТЕЛЬСКИЕ РАБОТЫ У ПРИСТАНИ СТОУНА



                                                     Todtenbuch, 117, I, 3*.
     ______________
     *  Я  пришел.  "Строй дорогу" - слова, выражающие мою суть (мое имя). -
"Книга мертвых", 117, 1, 3 (египетск.).

     Пока  шла  весна  и  Руфь  была поглощена своими занятиями, Филип и его
друзья   продолжали   жить  в  "Южном".  Главные  подрядчики  уже  закончили
переговоры  с  государственными  и  железнодорожными  чиновниками, а также с
подрядчиками  помельче  и  отбыли  на  Восток. Но Филипа и Генри задержала в
городе  болезнь  одного  из  инженеров,  у  постели  которого они поочередно
дежурили.
     В  одном из писем Филип рассказал Руфи о их новом знакомом - полковнике
Селлерсе,  гостеприимном и задушевном джентльмене, искренне заинтересованном
в   процветании   своего  края  и  в  их  собственных  успехах.  Им  еще  не
представился  случай  побывать  "у  него  дома",  в северной части штата, но
полковник  часто  обедал  с  ними,  поверял  им  по  секрету  свои  планы и,
по-видимому,  испытывал  к  ним  большое  расположение, особенно к его другу
Гарри.  Правда,  он  почему-то  никогда  не имел при себе наличных денег, но
зато вел очень крупные операции.
     Переписка  между  Филипом  и  Руфью,  столь по-разному занятых, была не
слишком  оживленной;  Филип  посылал  длинные  письма,  а  получал  в  ответ
короткие,  -  правда,  насыщенные  меткими  замечаниями;  так,  например,  о
полковнике  Селлерсе  Руфь  написала,  что  такие люди по крайней мере раз в
неделю обедают в их доме.
     Выбранная  Руфью  профессия  очень  удивила  Филипа, и хотя он подробно
разбирал  этот  вопрос  в  своих  письмах,  но  не  смел и намекнуть ей, что
боится,  как  бы  увлечение  медициной  не  помешало осуществлению его самых
сокровенных  планов.  Он  слишком  уважал  Руфь,  чтобы  возражать против ее
решения, и готов был отстаивать его перед всем светом.
     Вынужденная  задержка  в  Сент-Луисе начинала беспокоить Филипа. Деньги
его  быстро  таяли,  к  тому  же  ему не терпелось поскорее заняться делом и
самому  убедиться,  сможет  ли  он  нажить  состояние  или  хотя бы получить
какую-нибудь   должность.   Подрядчики   предоставили  молодым  людям  право
присоединиться  к  изыскательским  партиям,  как только они смогут уехать из
города,  но больше ничего для них не сделали, оставив их, по сути дела, лишь
с весьма туманными надеждами на лучшее будущее.
     Зато  Гарри был вполне счастлив. Он очень быстро перезнакомился со всем
городом,  начиная  от  губернатора  штата  и  кончая  официантами  в  отеле.
Жаргоном  дельцов  с  Уолл-стрит  он  владел в совершенстве, разговаривал со
всеми  так, словно был важной персоной, и с увлечением погрузился в изучение
земельных  и  железнодорожных  спекуляций, которыми был насыщен самый воздух
Сент-Луиса.
     Полковник  Селлерс и Гарри беседовали целыми часами и даже днями. Гарри
сообщил  своему  новому  другу,  что скоро выезжает в изыскательскую партию,
работающую  на  линии  Солт-Лик - Пасифик, но что вовсе не это его настоящее
дело.
     - Как   только  начнется  строительство  дороги,  мне  вместе  с  одним
человеком  предстоит  получить  большой  подряд;  а  пока я хочу побродить с
геодезистами  и  присмотреть  хорошие  земли  и  участки под железнодорожные
станции.
     - Самое  главное  -  это  знать,  куда вложить капитал, - поддакнул ему
полковник.  -  Я  знавал  людей,  которые потеряли деньги только потому, что
сочли  ниже  своего  достоинства  прислушаться  к  совету Селлерса. А другие
прислушались  -  и нажили огромные состояния. Уж кто-кто, а я эти края знаю,
изучаю  их вот уже двадцать лет. На карте штата Миссури нет такого местечка,
которого  бы  я  не знал как свои пять пальцев. Когда вы захотите пристроить
немного  деньжат,  -  доверительным тоном продолжал полковник, - дайте знать
Бирайе Селлерсу. Вот и все.
     - Ну,  сейчас  у  меня  на  руках  не  так  уж  много  денег, но если с
пятнадцатью  или двадцатью тысячами долларов здесь можно сделать что-нибудь,
то в нужную минуту я смогу собрать такую сумму.
     - Это  уже нечто, уже нечто - пятнадцать или двадцать тысяч... скажем -
двадцать,  для  начала,  - задумчиво проговорил полковник, как бы подыскивая
мысленно  какое-нибудь  дельце,  которое  можно  было  бы  затеять  с  такой
пустячной  суммой.  -  Вот  что  я вам скажу, мистер Брайерли, но помните, я
говорю  это  только  вам.  Я  давно  держу  про запас один небольшой проект.
Вернее,  он  выглядит небольшим на бумаге, но у него большое будущее. Что вы
скажете,  сэр, относительно города, выросшего за два года будто по мановению
волшебного  жезла Аладдина - да еще в таком месте, где его возникновение так
же  неожиданно,  как  появление  маяка  на  вершине Пайлот-ноба? А земля, на
которой  будет  выстроен город, может стать вашей собственностью! Это вполне
осуществимо, вполне осуществимо!
     Полковник  пододвинул  свой  стул  ближе  к  Гарри, положил руку ему на
колено и, предварительно оглядевшись по сторонам, заговорил вполголоса:
     - Линия  Солт-Лик  -  Пасифик  пойдет  через Пристань Стоуна! Это самое
ровное  и  самое подходящее место для строительства города, какое когда-либо
создавал  господь  бог!  К  тому  же это природный центр края по выращиванию
конопли и табака.
     - Почему  вы  решили,  что линия пройдет именно там? Судя по карте, это
примерно в двадцати милях от прямой трассы.
     - Никогда  нельзя  предвидеть, где пройдет прямая трасса, пока инженеры
не  проложат  ее.  Между нами говоря, я уже беседовал с начальником участка,
инженером  Джеффом  Томпсоном.  Он  понимает нужды Пристани Стоуна и жителей
города  -  будущих  жителей. Джефф считает, что железная дорога строится для
удобства  населения,  а  не для сусликов; и он говорит, что будь он проклят,
если