деньги  так  и  не  были  уплачены".  А  вокруг  пришпилю  записки -
образчики  моего  почерка,  - которые для этого случая достану у моих видных
друзей;  и  тут же будет ваша речь, опубликованная в "Глобе", так что всякий
сразу  увидит  связь  между  тем пробелом и моим отрывком. И даю вам честное
слово,  я  выставлю  эту живую доску объявлений в вестибюле Капитолия, и она
будет  стоять  там  целую неделю! Как видите, мистер Троллоп, вы поспешили с
выводами:  чудо-трагедия  еще  далеко  не  окончена.  Но,  может, теперь она
кажется вам занятнее?
     При  таком  обороте  дела  мистер  Троллоп  широко  раскрыл  глаза.  Он
поднялся  и минуту-другую в раздумье шагал из угла в угол. Потом остановился
и некоторое время испытующе смотрел на Лору.
     - Что  ж, - сказал он наконец, - пожалуй, с вас станется, вы достаточно
безрассудны для такой выходки.
     - Тогда  не  доводите  меня  до  этого,  мистер  Троллоп.  Но хватит. Я
пошутила,  и  вы  вполне  прилично  все  перенесли.  Не  стоит  пережевывать
остроту,   а  то  она  больше  не  будет  смешна.  Поговорим  лучше  о  моем
законопроекте.
     - Охотно,  моя тайная переписчица. По сравнению с иными предметами даже
и ваш законопроект - приятная тема для беседы.
     - Вот  и  прекрасно!  Я  так  и думала, что сумею вас убедить. Теперь я
уверена,  что  вы  будете великодушны и из доброго отношения к бедным неграм
проголосуете за этот проект.
     - Да,  я  уже  испытываю больше нежных чувств к угнетенным цветным. Так
что  же,  заключим  мир?  Станем  добрыми друзьями и будем уважать маленькие
тайны друг друга, при условии, что я проголосую за ваш проект?
     - От всей души, мистер Троллоп! Даю вам слово.
     - По рукам! Но, может быть, вы дадите мне еще кое-что?
     Мгновенье Лора вопросительно смотрела на него, потом поняла:
     - А,  да!  Пожалуйста,  возьмите.  Мне  она  больше  не  нужна, - и уже
протянула  было  Троллопу злополучную страницу, но передумала. - Впрочем, не
беспокойтесь,  у  меня  она  будет  в  сохранности, и никто ее не увидит. Вы
получите ее, как только проголосуете.
     Мистер  Троллоп  был,  видимо,  разочарован,  но вскоре простился и уже
вышел за дверь, как вдруг новая мысль осенила Лору.
     "Мне  нужен  не  просто его голос, отданный из-под палки, - сказала она
себе.  -  Он  может голосовать "за", но втайне, из мести, действовать против
нас.  У  него  нет совести, он на все пойдет. Мне нужно заручиться не только
его  голосом,  но и искренним содействием. А это можно получить только одним
способом".
     И она вновь позвала его:
     - Я  очень ценю ваш голос, мистер Троллоп, - сказала она, - но еще выше
ценю  ваше  влияние.  Вы могли бы, при желании, любым способом содействовать
проведению   любого   мероприятия.   Я   хочу  просить  вас  поддержать  наш
законопроект, а не только голосовать за него.
     - На  это  нужно  много времени, мисс Хокинс, а время - деньги, как вам
известно.
     - Да,  это  мне  известно,  тем более - время членов конгресса. Что же,
нам  с  вами  незачем играть в прятки. Мы знаем друг друга, притворяться нет
смысла.  Давайте  говорить откровенно. Потрудитесь для нашего законопроекта,
и вы об этом не пожалеете.
     - Прошу  вас,  не будьте чересчур откровенны. Лучше соблюдать кое-какие
приличия. Что вы предлагаете?
     - Вот  что,  -  и Лора назвала несколько видных членов конгресса. - Так
вот,  -  продолжала  она,  -  пусть  эти  джентльмены голосуют и действуют в
пользу  законопроекта  -  единственно из любви к неграм, а я - из чистейшего
великодушия  - включу по родственнику каждого из них в попечительский совет.
Официально  они  будут  распоряжаться капиталом примерно в миллион долларов,
но  не  будут  получать  никакого  жалованья. Другие государственные мужи, в
большем  количестве,  но с меньшим весом и влиянием, будут голосовать за наш
проект  и  поддерживать его - тоже только из любви к неграм; я же из чистого
великодушия  позабочусь  о  том,  чтобы их родственники получили должности в
университете,  а  также и жалованье, и притом неплохое. Вы будете голосовать
за  проект  и действовать в его пользу - просто из привязанности к неграм, и
я  подобающим  образом засвидетельствую вам свою признательность. Выбирайте,
что  вам по вкусу. Нет ли у вас друга, которому вам было бы приятно поднести
в подарок платную или бесплатную должность в нашем учебном заведении?
     - Видите ли, у меня есть зять...
     - Все  тот  же  зять!  О, добрый, бескорыстный кормилец семьи! Я уже не
раз  слышала о нем от моих людей. Что и говорить, он то и дело появляется на
сцене.  И он может очень добродетельно обращаться с этими миллионами, притом
он  весьма  способный  человек,  но,  разумеется,  вы предпочли бы, чтобы он
поступил на жалованье?
     - О  нет, - улыбнулся мистер Троллоп, - мы очень, очень скромны в своих
желаниях.  Денег  нам не надо, мы трудимся единственно для блага отечества и
не  хотим  иной  награды,  кроме  блаженного сознания, что мы исполняем свой
долг.  Сделайте  моего  зятя  одним  из  бедных  тружеников-попечителей,  не
получающих  никакого  жалованья, и пусть он всех осчастливит при помощи этих
миллионов,   а   сам  голодает!  Я  же  попробую  своим  влиянием  несколько
поддержать ваш законопроект.
     Вернувшись  домой, мистер Троллоп сел и обдумал все происшедшее заново.
Вот как примерно выглядели бы его мысли, если бы он высказал их вслух:
     "Моя  репутация  немного  тускнеет,  и  я  собирался вернуть ей блеск и
чистоту,  выступив  в решающую минуту с разоблачением этого законопроекта, и
снова  въехать  в  конгресс  победителем,  в  ореоле  славы.  Будь у меня та
страница  рукописи,  я  бы  так и сделал. В конечном счете я заработал бы на
этом  больше,  чем получит мой зять от участия в попечительском совете, хоть
это  и  лакомый кусок. Но того листа бумаги мне не раздобыть - она ни за что
не  выпустит  его из рук. А ведь это неодолимая преграда на моем пути! Целая
гора  -  не  обойдешь!  Была  минута,  когда  эта  Хокинс чуть не отдала мне
листок.  Вот  если бы! Должно быть, умнейшая женщина! Умнейшая чертовка! Вот
что  она  такое:  красивая  чертовка,  и  притом бесстрашная. Придумала же -
вывесить  страницу  из моей речи на живом человеке и поставить его при входе
в  конгресс!  На  первый  взгляд  просто  смехотворная  затея, но она бы это
сделала!  Она  на  все способна. Я пришел к ней в надежде, что она попробует
подкупить  меня солидной суммой, которая пригодится при разоблачении. Что ж,
мои  молитвы  услышаны,  она  и впрямь решила меня подкупить - и я поддался,
это  еще не худший выход из положения. Она меня разбила наголову: шах и мат.
Надо  изобрести  что-нибудь  новенькое,  чтобы  опять  пройти в конгресс. Ну
ладно,  лучше синица в руки, чем журавль в небе. Поддержим ее законопроект -
участие в попечительстве штука совсем неплохая".
     Едва  Троллоп  ушел, Лора побежала к сенатору Дилуорти. Он что-то писал
и  даже  не  взглянул на нее. Но не успела она заговорить, как он прервал ее
на полуслове.
     - Только  полчаса!  -  сказал он с горьким упреком. - Вы слишком быстро
сдались,  дитя  мое.  Впрочем,  так  лучше,  так  лучше...  я  уверен... Так
лучше... да и безопаснее.
     - Сдалась? Это я-то?
     Сенатор вскочил вне себя от радости:
     - Дитя мое! Неужели вы...
     - Я  заставила  его  дать  мне  слово,  что сегодня он обдумает условия
соглашения, а завтра утром придет и скажет мне, что он решил.
     - Прекрасно. Есть еще надежда, что...
     - Чепуха,   дядюшка.  Я  взяла  с  него  слово  ни  в  коем  случае  не
препятствовать закону о землях в Теннесси!
     - Не может быть! Вы...
     - Я взяла с него обещание голосовать за нас!
     - НЕВЕРОЯТНО! Совершен...
     - Я заставила его поклясться, что он будет работать на нас.
     - НЕ... НЕСЛЫХАННО! Просто неслы... Разбейте окно, дитя, я задыхаюсь!
     - И  все-таки это правда. Теперь мы можем войти в конгресс с барабанным
боем и развевающимися знаменами.
     - Так...  так... так... Я просто потерял голову, совсем потерял голову.
Ничего  не  понимаю.  Необыкновенная  женщина,  в  жизни ничего подобного не
видел...  Это великий день, великий день! Ну, ну... Дайте я благословлю вас,
золотая головка. Ах, дитя мое, бедные негры возблагодарят...
     - Да  оставьте  вы  бедных  негров в покое, дядюшка! Приберегите их для
вашей  речи в сенате. До свиданья, спокойной ночи... мы выстроим свои войска
и выступим на рассвете!
     Потом,  одна  у  себя в комнате, Лора поразмыслила немного - и тихонько
засмеялась.
     "Все  работают  на меня, - говорила она себе. - Неплохо было придумано,
чтоб  Бакстоун  надоумил Троллопа поручить кому-то написать для него речь. И
еще  лучше придумано - мне переписать эту речь, когда Бакстоун ее сочинил, и
припрятать  страничку.  Мистер  Бакстоун  очень  меня  хвалил, когда Троллоп
запнулся  в  парламенте,  -  тут он понял, для чего я затеяла эту загадочную
историю!  Наверно,  он  наговорит мне еще больше комплиментов, когда узнает,
что благодаря этому мы выиграли сражение.
     Но  какой  трус  Троллоп - поверил, что я могу выставить эту страницу у
дверей  конгресса  и  тем  выдать  себя!  Впрочем,  не знаю... не знаю. Надо
подумать.   Допустим,   он   проголосует   против;   допустим,  законопроект
провалится;  это будет означать, что я проиграла все безвозвратно, проиграла
свою  отчаянную, грандиозную игру, и все станут меня жалеть... Невыносимо! А
он  мог  бы  спасти  меня одним своим голосом. Да, я разоблачила бы его! Что
мне  за  дело  до  сплетен,  которые  пойдут обо мне, когда я уеду с Селби в
Европу?   Пускай  тогда  болтают  сколько  хотят  о  моем  прошлом,  о  моем
бесчестье... В такое время будет даже приятно кому-нибудь насолить!"


ГЛАВА XII

ГАЗЕТЫ ПРОТИВ ЗАКОНОПРОЕКТА
                        О НЕГРИТЯНСКОМ УНИВЕРСИТЕТЕ

                    "Ikkake  gidiamuttu  Wamallitakoanti  likissitu  anissia
                    ukunnaria  ni  rubu  kurru  naussa  abbanu aboahuddunnua
                    namonnua"*.
     ______________
     *  И  в  то же время на этой дороге поднялась великая суета и движение.
(На языке индейцев араваков.)

     На  другой  же  день  в  конгрессе  и  в  самом  деле открылись военные
действия.  Все  шло  своим чередом, и вот председательствующий дошел до того
пункта  повестки  дня,  который  именуется  "уведомлением о законопроектах",
затем  поднялся  со  своего  места  достопочтенный  мистер Бакстоун, объявил
законопроект  "Об  основании  и  утверждении  промышленного  университета  в
Буграх"  -  и  сел,  не сказав больше ни слова. Деловитые джентльмены в ложе
прессы  намарали по строчке в своих блокнотах, кинулись к телеграфу, который
помещался  рядом с репортерской комнатой, - и затем помчались назад, в ложу;
и  к  тому времени, как они снова расселись по местам, весть, переданную ими
телеграфисту,  уже  читали в телеграфных конторах больших и малых городов за
сотни  миль  от  Вашингтона.  Она  была  примечательна  своей  краткостью  и
откровенностью:

     "Дитя   увидело   свет.   Бакстоун  объявил  о  мошеннической  затее  с
университетом  в  Буграх.  Говорят,  конгрессмены  учтены поштучно и куплено
достаточно голосов, чтобы протолкнуть это дело".

     Уже   за   некоторое   время   до   того   корреспонденты   иных  газет
распространялись  о якобы сомнительном характере законопроекта и каждый день
передавали  вашингтонские  сплетни  на  этот счет. И назавтра чуть ли не все
крупные  газеты  страны нападали на проект и щедро осыпали бранью Бакстоуна.
Столичные  газеты  были,  как  всегда, более почтительны и, тоже как всегда,
более   мирно   настроены.  Обычно  они,  если  есть  малейшая  возможность,
поддерживают   предлагаемые   законопроекты;   когда   же   это   совершенно
невозможно,  они  протестуют  против  чересчур  резких  высказываний  других
газет. Они всегда протестуют, когда предстоят неприятности.
     Однако  вашингтонская  ежедневная  газета  "Любовь  к  ближнему" горячо
одобрила  и  приветствовала  законопроект. Это была газета сенатора Валаама,
вернее  -  "брата  Валаама",  как его обычно называли, потому что некогда он
был  священником;  и  сам  он  и все, что он делал, еще отдавало святостью и
сейчас,  когда  он  занялся  журналистикой  и  политикой.  Он  был  силой  в
молитвенном  собрании конгресса и заправлял всеми начинаниями, направленными
на  распространение  веры  и  трезвенности. Его газета выступила в поддержку
нового   закона   весьма  бурно  и  страстно:  это  мера  благородная,  мера
справедливая,    великодушная,    чистейшая   и   ее   необходимо   всячески
рекомендовать  в  наш  развращенный  век;  и, наконец, если бы даже характер
законопроекта  вовсе  не  был  известен,  "Любовь  к ближнему" все равно, не
колеблясь,   поддержала  бы  его,  ибо  идея  проекта  принадлежит  сенатору
Дилуорти,  и  уже  одно  это - порука, что здесь предпринят труд достойный и
праведный.
     Сенатор  Дилуорти  сгорал  от  нетерпения:  что  скажут о законопроекте
нью-йоркские   газеты?   Он  даже  распорядился,  чтобы  ему  передавали  по
телеграфу  обзор  их передовых статей: он не мог дождаться, пока сами газеты
приползут  в  Вашингтон  с почтовым поездом, который со дня основания дороги
не  переехал  ни  одной  коровы,  ибо  при своей скорости не мог ее нагнать.
Впереди  паровоза  обычно прикрепляют особую решетку - "коровоуловитель", но
это  пустое  хвастовство.  Следовало  бы  прикреплять  эту решетку к заднему
вагону  -  тут  она,  пожалуй, могла бы пригодиться; зато ничего не делается
для  охраны пассажиров, - и нечего удивляться, что коровы нередко забираются
в поезд и стесняют публику.
     Сенатор  читал  телеграммы  вслух  за  завтраком.  Лора  была  безмерно
взволнована их тоном и сказала, что подобные комментарии погубят проект.
     - Совсем  нет, совсем нет, детка, - возразил сенатор. - Это как раз то,
что  нам  нужно.  Нам  теперь  необходимы  именно нападки, все остальное уже
обеспечено.  Пусть  нас вдоволь травят газеты - и мы выиграли! Иной раз одни
только  ожесточенные  нападки вывозят проект, моя дорогая; а когда у вас для
начала  есть  солидное большинство, нападки дают двойной эффект. Правда, они
отпугивают  кое-кого  из  колеблющихся  наших  сторонников,  зато убежденные
становятся  упрямы.  И  потом  -  от  этого постепенно меняется общественное
мнение.  Широкая  публика  глупа,  она  чувствительна,  она  одержима  духом
противоречия;  она  принимается оплакивать гнусного убийцу, молится за него,
тащит  ему в тюрьму цветы и осаждает губернатора просьбами о помиловании - и
все   потому,  что  газеты  потребовали  казни  преступника.  Одним  словом,
мягкосердечная  широкая  публика  обожает  изливать  свои  чувства, а где же
найти лучший повод для излияний, если не в защите всякого, кого преследуют.
     - Что  ж,  дорогой  дядюшка,  если  ваша  теория верна, мы можем быть в
восторге  -  передовые  статьи  так  яростно  накинулись  на наш проект, что
большего нельзя и требовать.
     - Я  не  вполне  уверен  в  этом,  дочь  моя. Мне не очень нравится тон
некоторых  замечаний. Им не хватает злости, не хватает яду. Вот здесь пишут:
"сомнительное  мероприятие".  Нет,  "сомнительное"  недостаточно сильно. Вот
"разбой   среди   бела  дня"  -  немного  лучше.  Это  уже  кое-что.  А  тут
довольствуются  тем,  что  называют  наш  проект "беззаконием". "Беззаконие"
никого  не трогает, это пустяк, ребячество. Непосвященные вообразят, что нам
хотели  сделать  комплимент.  А вот, - эту телеграмму я только что прочел, -
это  звучит  как  надо:  "Подлую,  гнусную  попытку обокрасть народную казну
предпринимают  коршуны  и  стервятники,  которыми кишит ныне грязное логово,
именуемое  конгрессом".  Восхитительно!  Просто восхитительно! Побольше бы в
том  же  духе!  Но  такое еще будет, тут опасаться нечего. Они еще не успели
войти в раж. Увидите, что будет через недельку.
     - Дядюшка,  ведь  вы с "братом Валаамом" закадычные друзья, - почему вы
не добились, чтобы его газета тоже напала на нас?
     - В  этом  нет  никакого  смысла,  дочь  моя. Его поддержка не повредит
законопроекту.  Его передовых никто не читает, кроме него самого. Но я хотел
бы,  чтобы  нью-йоркские  газеты  выражались  немного яснее. Досадно, что им
нужно  раскачиваться  целую неделю. Я ждал от них большего, нам дорог каждый
час.
     В  должный  срок, в соответствии со своим предыдущим сообщением, мистер
Бакстоун   надлежащим   образом   внес   на   рассмотрение   конгресса  свой
законопроект,  озаглавленный:  "Акт об основании и утверждении промышленного
университета в Буграх", дал соответствующую справку и сел на свое место.
     Председательствующий протрещал без передышки:
     - Еснетвозрженпроектследуетобычнпрядкмзложным выше!
     Завсегдатаи,   привычные  к  парламентской  процедуре,  уразумели,  что
именно  кроется  за  этим длинным стремительным словом: если нет возражений,
законопроект  надлежит  далее  рассматривать  в  порядке,  обычном  для  мер
подобного  рода, и передать в комиссию по благотворительным ассигнованиям, -
и  соответственно  он  туда  и  передается.  Люди  посторонние и непривычные
просто решили, что председательствующий простужен и полощет горло.
     Репортеры  немедленно  сообщили  по телеграфу о внесении законопроекта,
но добавляли:

     "Утверждения,  что  проект  будет  принят, преждевременны. Как говорят,
многие   его   сторонники   отступятся,   когда  в  печати  разразится  буря
общественного негодования".

     И  буря  разразилась;  она  бушевала  десять  дней кряду, становясь все
неистовей  день ото дня. Грандиозное "Надувательство под флагом университета
для  негров"  стало главной темой разговоров по всей Америке. Отдельные лица
обличали   законопроект,  газеты  обличали  его,  на  собраниях  и  митингах
обличали   его,   иллюстрированные   издания   помещали  карикатуры  на  его
сторонников,  -  казалось,  весь  народ помешался на ненависти к нему. А тем
временем   вашингтонские  корреспонденты  рассылали  по  всей  стране  такие
телеграммы:

     "Суббота.  -  Депутаты конгресса Джекс и Флюк колеблются; как полагают,
они отступятся от гнусного законопроекта".
     "Понедельник. - Джекс и Флюк отступились!"
     "Четверг. - Таббс и Хаффи вчера вечером бежали с тонущего корабля".

     Позднее:

     "Три  дезертирства.  Университетские  мошенники  встревожены, хотя и не
желают в этом признаваться".

     Позднее:

     "Вожаки  становятся упрямы - они клянутся, что протащат свой проект, но
теперь почти нет сомнений, что у них уже нет большинства".

     А через день или два в телеграммах нехотя и двусмысленно сообщалось:

     "Общее  настроение,  видимо, чуть-чуть меняется в пользу законопроекта,
но только чуть-чуть".

     И еще позднее:

     "Носятся  слухи,  что  достопочтенный мистер Троллоп перешел на сторону
пиратов.  Это, вероятно, утка. Мистер Троллоп всегда был наиболее деятельным
и  отважным  поборником добродетели, защитником интересов народа от мерзкого
законопроекта,   и  слухи  эти,  вне  всякого  сомнения,  просто  бесстыдная
выдумка".

     На другой день:

     "Вечный  предатель, трусливое и раболепное пресмыкающееся, косноязычный
Троллоп  переметнулся  в лагерь врага. Теперь установлено, что втайне он был
сторонником  законопроекта  еще  с  того  дня,  как  проект  был  внесен  на
рассмотрение  конгресса,  и  для  этого были веские финансовые основания; но
сам  он  заявляет, будто переменил фронт потому, что злобная травля проекта,
поднятая  в  печати, заставила его заново с особой тщательностью изучить все
обстоятельства,   и  доскональное  изучение  показало  ему,  что  упомянутое
мероприятие  во  всех  отношениях  заслуживает  поддержки  (объяснение  шито
белыми  нитками!).  Нельзя отрицать, что эта измена губительна. Джекс и Флюк
вернулись  к  беззаконной  защите  проекта