шел  на базар, чтобы купить на последний и единственный
доллар  пропитание  для  своей  семьи,  первый  встречный  нищий  без  труда
выпросил  бы  у  него  этот доллар. Миссис Боултон только спросила (и вопрос
этот  показывал, что она не более бережлива, чем ее муж, когда думает о тех,
кто дорог ее сердцу):
     - Но  достаточно  ли  ты  отложил  денег,  чтобы Филип мог открыть свою
шахту?
     - Да,  я  отложил как раз столько, сколько должна стоить закладка шахты
и  сколько  мы  можем  позволить  себе  потерять, если угля там не окажется.
Филип  сам  за  всем  проследит, ведь он равноправный партнер в предприятии,
только  что  капитала  не  вложил.  Он совершенно уверен в успехе. И если не
ради себя, так ради Филипа я надеюсь, что его не ждет разочарование.
     Филип  не  мог  не  чувствовать,  что  в  доме  Боултонов  все  к  нему
относятся,  как  к  родному,  -  все,  кроме  Руфи. Когда, оправившись после
несчастного  случая,  он  вернулся  домой,  мать старательно делала вид, что
очень  ревнует  его к миссис Боултон, о которой, как и о Руфи, она без конца
расспрашивала.  За  этой  притворной  ревностью она, без сомнения, старалась
скрыть  неподдельную  боль и тоску, которую испытывает всякая мать, когда ее
сын  уходит  в  большой  мир  и  сближается  с  новыми  людьми. А для миссис
Стерлинг,   вдовы,   жившей   на  скромный  доход  в  массачусетской  глуши,
Филадельфия  была городом, полным блеска и роскоши. Все его жители, казалось
ей,  благоденствуют и процветают, они поистине избранники судьбы. Кое у кого
из  ее соседей были в Филадельфии родные, и почему-то им казалось, что иметь
родственников  в  Филадельфии  -  залог  респектабельности.  Миссис Стерлинг
радовалась,  что  Филип  живет и работает среди таких состоятельных людей, и
была   уверена,   что   никакая   удача  не  будет  для  него  чрезмерной  и
незаслуженной.
     - Итак,  сэр,  -  сказала  Руфь, когда Филип приехал из Нью-Йорка, - вы
были  участником  настоящей  трагедии.  Я видела ваше имя в газетах. Что же,
ваши западные друзья все такие, как эта женщина?
     - Мое  участие в трагедии, - не без досады ответил Филип, - заключалось
только  в  том, что я пытался помешать Гарри впутаться в скверную историю, и
мне  это  не  удалось. Он залез в ловушку, которую она ему расставила, и был
за  это  наказан.  Я  хочу  увезти  его  в  Илион,  посмотрю,  сумеет  ли он
сосредоточиться на каком-то одном деле и бросить глупости.
     - Она и правда такая красивая, как пишут в газетах?
     - Не знаю, красота у нее своеобразная... она не похожа...
     - Не похожа на Алису?
     - Понимаете  ли,  она  ослепительна; ее называли красивейшей женщиной в
столице,  -  такая вызывающая, насмешливая, остроумная. Руфь, вы верите, что
женщина может стать дьяволом?
     - С  мужчинами  это  бывает,  так  почему  бы  и  женщине не обернуться
дьяволом? Но я таких еще не видала.
     - Так  вот,  Лора Хокинс очень к этому близка. Но страшно подумать о ее
судьбе.
     - Как,  неужели  вы думаете, что женщину могут повесить? Неужели дойдет
до такого варварства?
     - Я  думал не об этом... сомневаюсь, чтобы присяжные нью-йоркского суда
признали  женщину  виновной  в преднамеренном убийстве. Но подумайте, что за
жизнь ее ждет, если ее оправдают.
     - Да,  ужасно,  -  задумчиво  сказала Руфь. - Но хуже всего то, что вы,
мужчины,  не  желаете,  чтобы  женщины  чему-нибудь учились и честным трудом
зарабатывали  свой  хлеб. Мы получаем такое воспитание, как будто нас всегда
будут  баловать  и  опекать  и с нами не может случиться никакого несчастья.
Вот  и  вы  все,  наверно,  хотели  бы,  чтобы  я  сидела  дома сложа руки и
отказалась от своей профессии.
     - О  нет, - серьезно сказал Филип. - Я уважаю вашу решимость. Но, Руфь,
неужели  вам  кажется,  что  вы будете счастливее или сделаете больше добра,
занимаясь медициной, чем если бы у вас был свой дом?
     - А что мне помешает иметь свой дом?
     - Да,  пожалуй,  ничто не помешает, только вас-то там никогда не будет:
если  у  вас окажется хоть какая-то практика, вы день и ночь будете в бегах,
- а тогда что же это за дом для вашего мужа?
     - А  что  за  дом  для  жены,  если муж вечно разъезжает где-то в своей
докторской двуколке?
     - Ну,   это   несправедливо,  сами  понимаете.  Домашний  очаг  создает
женщина.
     У  них  нередко  возникали  такие  споры.  И  Филип  неизменно старался
придать  им личный характер. Он совсем уже собрался уехать на лето в Илион и
мечтал  перед отъездом услышать от Руфи хоть слово: ему так хотелось верить,
что,  может быть, когда-нибудь она полюбит его, - разумеется, когда он будет
этого  достоин,  ведь  сейчас  он  может  предложить ей только жалкое, почти
нищенское существование.
     - Я  работал  бы  с  гораздо  большим  жаром,  - сказал он утром в день
отъезда, - если б знал, что я вам не совсем безразличен, Руфь.
     Она  опустила  глаза; слабый румянец окрасил ее щеки, она не знала, что
сказать.  А  Филип  подумал,  что  ей  незачем было опускать глаза, ведь она
настолько меньше его ростом...
     - Илион  настоящее захолустье, - продолжал он, как будто географическая
справка  была  тут вполне уместна, - и у меня будет вдоволь времени подумать
об  ответственности, которую я на себя беру... - кажется, он просто не знал,
как закончить эту фразу.
     Но  Руфь  подняла  глаза, и в них светилось что-то такое, отчего сердце
Филипа  забилось  быстрей.  Она  взяла  его  за  руку  и  сказала серьезно и
ласково:
     - Никогда  не надо отчаиваться. Филип. - И добавила уже другим тоном: -
Вы  ведь  знаете,  что  летом  я  сдам  экзамены  и  получу  диплом,  и если
что-нибудь  случится...  в шахтах ведь бывают взрывы... вы можете послать за
мною. Всего хорошего!
     Закладка  угольной шахты в Илионе начата была весьма энергично, но пока
мало  что  предвещало успех. Филип повел штольню в глубь горы, веря, что там
должен  пролегать  угольный  пласт.  Ему  казалось,  что он знает, насколько
глубока  должна быть штольня, но никто не мог сказать этого точно. Некоторые
шахтеры  говорили, что, вероятно, придется прорыть гору насквозь - получится
туннель,  и его можно будет использовать для железной дороги. Так или иначе,
в  шахтерском лагере жизнь кипела ключом. Тут вырос целый поселок из дощатых
и  бревенчатых  хижин,  была  здесь  и  кузница,  и  небольшая  механическая
мастерская,  и  походная лавка, снабжавшая рабочих всем необходимым. Филип и
Гарри поставили себе просторную палатку и наслаждались вольной жизнью.
     Совсем  не  трудно  выкопать  яму в земле, если у вас достаточно денег,
чтобы  заплатить  землекопам;  но всякого, кто принимается за это, неизменно
поражает  -  как  много  требуется  денег,  чтобы вырыть даже небольшую яму.
Земля  всегда  неохотно  отдает  богатства,  скрытые  в  ее  недрах, пока не
получит  за  них  нечто  равноценное,  и  если  с нее спрашивают уголь, она,
пожалуй, потребует золота взамен.
     Это  был  труд,  волновавший  всех,  кто  в нем участвовал. Штольня все
глубже  вгрызалась  в  скалу, и каждый день обещал стать золотым днем удачи:
быть может, именно этот взрыв и обнаружит желанное сокровище!
     Работы  продолжались  неделю за неделей, под конец не только днем, но и
ночью.  Партии рабочих сменяли друг друга, и штольня с каждым часом, дюйм за
дюймом,  фут  за  футом,  забиралась  все глубже в гору. Филип был во власти
неотступной  тревоги  и  надежды.  Каждый  раз,  как  наступал  день  уплаты
жалованья  рабочим,  он  видел:  деньги  тают,  а  то,  что шахтеры называют
"приметами", все еще очень неопределенно.
     Жизнь,  которую  они  вели,  была  очень по душе Гарри, чью беззаботную
веру  в  успех  ничто не могло поколебать. Он без конца какими-то ему одному
понятными  способами  высчитывал  вероятное  направление пласта. Он вертелся
среди  рабочих  с видом самого занятого человека на свете. Приезжая в Илион,
он  называл  себя  производителем  работ  и  долгими часами сидел на веранде
гостиницы  в  обществе  хозяина-голландца,  покуривая трубку и изумляя всех,
кому  не  лень  было  слушать,  рассказами о своей деятельности на постройке
железной  дороги в штате Миссури. Он советовал хозяину расширить гостиницу и
прикупить  несколько  земельных  участков  в  округе,  -  ведь  цена на них,
конечно,  поднимется, как только найдут уголь. Он учил голландца смешивать в
летнюю  жару самые разнообразные пития для освежения, и счет его в гостинице
все  возрастал,  а  мистер  Дузенгеймер  созерцал этот счет, с удовольствием
предвкушая   оплату.   Где  бы  ни  появлялся  Гарри  Брайерли,  повсюду  он
оказывался весьма полезным человеком, повсюду вносил бодрость и веселье.
     Лето  было  в  разгаре.  Филип  постоянно сообщал мистеру Боултону, что
работа  идет  полным  ходом,  -  но  и  только; и не слишком весело было ему
посылать  в  Филадельфию  такие  вести  в ответ на вопросы, которые, как ему
казалось,  становились  все  тревожнее.  Его  и самого терзал страх, что все
деньги выйдут прежде, чем найден будет уголь.
     В  это время Гарри вызвали в Нью-Йорк на процесс Лоры Хокинс. Возможно,
что  понадобится  и  присутствие Филипа, писал ее защитник, но есть надежда,
что  суд  будет  отложен.  Они  все  еще  не  получили  важных свидетельских
показаний,  и  он  надеется,  что  судья  не  заставит их явиться на процесс
неподготовленными.  Есть  много  причин  для  отсрочки  - причин, о которых,
конечно,  не  упоминается,  но  как  будто  и  нью-йоркский судья иной раз в
состоянии   их  понять,  потому  он  и  обещает  отложить  дело  по  просьбе
адвокатов,  хотя  просьба  эта  совершенно  неосновательна  с  точки  зрения
широкой публики.
     Гарри  поехал,  но  скоро вернулся. Процесс отложили. С каждой неделей,
которую  нам удается выиграть, сказал ученый юрист Брэм, наши шансы на успех
возрастают. Народный гнев недолговечен.


ГЛАВА XVIII

ФИЛИП ЕДВА НЕ НАШЕЛ УГОЛЬ

                     Солнце заблистало, но не надолго: блеснуло и скрылось*.
     ______________
     * В подлиннике по-русски (Прим. перев.).

                            "Mofere ipa eiye na". - "Aki ije ofere li obbe"*
     ______________
     * "Я чуть не убил птицу". - "Из чуть жаркого не сделаешь" (йорубск.).

     - Нашли!
     Эта  ошеломляющая  весть  раздалась  среди  глубокой  ночи  у  входа  в
палатку, где крепким сном спал Филип, - и сон мигом слетел с него.
     - Что?!  Где?  Когда?  Уголь? Покажите! Хорош ли? - сыпал он вопросами,
наскоро  одеваясь.  -  Гарри,  проснись,  друг! Прибывает транспорт с углем.
Нашли, а? Ну-ка поглядим!
     Десятник  опустил  свой  фонарь  на землю и подал Филипу черный камень.
Ошибки  быть  не  могло:  это  был  твердый  блестящий антрацит, поверхность
свежего  излома сверкала при огне, точно полированная сталь. В глазах Филипа
он затмил своим великолепием все алмазы мира.
     Гарри  пришел  в восторг, но Филип от природы был человек осторожный, -
и он спросил:
     - А вы уверены в этом, Роберте?
     - То есть в чем? Что это уголь?
     - Нет, что это главный пласт.
     - Да, пожалуй. Похоже, что это он и есть.
     - Вы с самого начала так думали?
     - Нет,  этого  не  скажу. С самого начала не думали. Много примет было,
но не все - нет, не все. Вот мы и решили еще разведать малость.
     - И что же?
     - Слой  был  довольно толстый, по виду вроде бы и пласт... по виду даже
наверняка пласт. Вот мы и пошли по нему. Чем дальше, тем он лучше выглядит.
     - Когда вы на него наткнулись?
     - Часов в десять.
     - Значит, вы шли по нему часа четыре?
     - Да, часа четыре с лишком.
     - Ну, за четыре часа много пройти нельзя, верно?
     - Это да. Больше отбивали да дробили породу.
     - Что  ж,  похоже,  что  это  и  впрямь  пласт,  а  все-таки  примет не
хватает...
     - Конечно,  лучше  бы  они  были,  мистер  Стерлинг,  но  мне случалось
встречать на своем веку хорошие, богатые месторождения и без этих примет.
     - Что ж, и это хорошо.
     - Да  знаете,  есть  богатые,  солидные  шахты  -  Юнион, Алабама, Блэк
Могаук - и всюду на первых порах все выглядело в точности как здесь.
     - Ну  что  ж,  как  будто  становится  легче на душе. Думаю, мы его и в
самом деле нашли. А про Блэк Могаук, помнится, и я слыхал.
     - Смело  вам  могу  сказать,  я-то  верю, что мы нашли уголь. И рабочие
тоже верят, а они народ опытный.
     - Ну-ка, Гарри, пойдем посмотрим, спокойней будет, - сказал Филип.
     Час спустя они возвратились довольные и счастливые.
     В  эту ночь им больше не спалось. Они закурили трубки, положили на стол
образчик угля - и он стал средоточием всех их мыслей и разговоров.
     - Разумеется,   -   сказал   Гарри,   -   сюда   надо   будет  провести
железнодорожную ветку, а в гору - фуникулер.
     - Ну,  теперь  на  это  нетрудно  будет достать денег. Мы могли бы хоть
завтра  выручить  кругленькую  сумму. На такой уголь, да в какой-нибудь миле
от  железной дороги, охотники всегда найдутся. Интересно, предпочтет Боултон
продать шахту или захочет сам разрабатывать?
     - Наверно,  разрабатывать,  - сказал Гарри. - Должно быть, вся эта гора
- сплошной уголь, надо было только до него добраться.
     - А может быть, это и не такой уж мощный пласт, - усомнился Филип.
     - А  может, очень даже мощный. Сорок футов толщиной, пари держу! Я ведь
тебе говорил. Я с первого взгляда понял, что тут дело стоящее.
     Потом  Филип  решил написать друзьям и сообщить, что наконец-то им всем
повезло.  Мистеру  Боултону  он  написал  короткое  деловое письмо, стараясь
сохранять  самый  спокойный  тон. Они нашли уголь превосходного качества, но
не  могут еще сказать с полной уверенностью, каковы размеры пласта. Разведка
продолжается.  Написал он и Руфи, но хотя письмо его дышало жаром, то не был
жар  пылающего  антрацита.  Филипу  не  приходилось искусственно подогревать
свое  перо  и  раздувать пламень сердца, когда он принимался писать Руфи. Но
надо  признать,  что  никогда  еще  слова  не  лились  так свободно, и он не
отрывался   от   писания   добрый   час,   дав  полную  волю  разыгравшемуся
воображению.   Читая   это   письмо,  Руфь  заподозрила,  что  автор  слегка
помешался.  И  только  дойдя  до  постскриптума,  она  поняла,  откуда такая
восторженность. Приписка гласила: "Мы нашли уголь".
     Новость  эта  оказалась  как  нельзя  более кстати. Никогда еще мистеру
Боултону  не приходилось так туго. У него было с десяток прожектов, любой из
них  мог  принести  ему  богатство,  но  все они чахли на полпути и в каждый
требовалось  вложить  еще самую малость, чтобы не пропали те деньги, которые
он  в  них  уже  вложил.  Вся  его  недвижимость  до  последнего клочка была
заложена  и  перезаложена,  даже  тот  глухой  пустырь,  на котором вел свои
розыски  Филип  и который не имел никакой рыночной ценности, если не считать
обременявшего его долга.
     В   тот   день   мистер  Боултон  вернулся  домой  рано,  угнетенный  и
подавленный, как никогда.
     - Боюсь,  что нам придется продать дом, - сказал он жене. - Для меня-то
это не так тяжело, но я думаю о тебе и о детях...
     - Это  еще не худшая из бед, - бодро ответила миссис Боултон. - Лишь бы
ты  избавился от долгов и от тревог, которые тебя совсем измучили, а жить мы
можем  где  угодно.  Ты  же  знаешь,  что счастливее всего мы были в гораздо
более скромном жилище.
     - Дело  в  том, Маргарет, что на меня свалились неприятности с Биглером
и  Смоллом - и как раз теперь, когда это для меня последняя капля. Они опять
прогорели.  Я  должен  был знать заранее, что так кончится: эти жулики - или
дураки,  уж  не  знаю,  -  ухитрились  запутать  меня на сумму втрое большую
против  того,  что  я  обязался уплатить в первый раз. Обеспечение у меня на
руках,  но что толку? У меня нет денег, а без денег я ничего не могу сделать
с контрактом.
     Руфь  выслушала эту невеселую новость без большого удивления: она давно
чувствовала,  что они живут на вулкане и огненная лава может хлынуть в любую
минуту.   Руфь   унаследовала   отцовский   деятельный   ум   и  бесстрашную
предприимчивость,  но  не  отличалась  столь  сангвиническим  темпераментом,
который  мешает  таким  неисправимым  бодрячкам  предвидеть  препятствия или
возможность  неудачи.  Еще девочкой она мало верила в бесчисленные отцовские
затеи,  которые вот-вот разрешат все его затруднения и сделают его Крезом. А
становясь  старше,  она все больше удивлялась тому, что дела семьи как будто
процветают,  и  не  понимала,  как при всех этих блестящих начинаниях они не
остались  нищими.  Все-таки  она была только женщина и не знала, как часто в
деловом  мире  процветание  -  лишь  мыльный  пузырь, возникший из кредита и
спекуляций:  одна  затея помогает удержаться другой, ничуть не лучшей, и все
вместе  непременно  превратятся  в  совершенный  хаос,  в  ничто,  едва лишь
хлопотливый  ум,  их  породивший,  потеряет способность хитрить и изобретать
или какая-нибудь несчастная случайность вызовет внезапную панику.
     - Может  быть, я еще стану опорой семьи, - сказала Руфь почти весело. -
Но  когда  мы  снимем  в  городе  домик, позволишь ты мне, отец, вывесить на
двери  табличку:  "Доктор  Руфь  Боултон"?  Ты ведь знаешь, миссис Лонгстрит
прекрасно зарабатывает.
     - А кто заплатит за табличку, Руфь? - спросил мистер Боултон.
     Служанка  принесла  из  конторы  вечернюю  почту. Мистер Боултон нехотя
взял  письма  и не вдруг решился их распечатать. Он хорошо знал, что они ему
несут: новые затруднения, новые настойчивые требования денег.
     - А,  вот  письмо от Филипа. Бедняга! Если его постигнет разочарование,
для  меня  это  будет  не  менее  горько,  чем  моя  собственная  неудача. В
молодости такое нелегко дается.
     Он  вскрыл  письмо.  Лицо  его  просветлело,  и  он  вздохнул  с  таким
облегчением, что миссис Боултон и Руфь разом удивленно вскрикнули.
     - Читайте! - сказал он им. - Филип нашел уголь!
     Весь  мир мгновенно преобразился. Для этого довольно было трех коротких
слов.  Всем  бедам  конец.  Филип  нашел уголь! Это означало избавление. Это
означало  богатство. Тяжести на сердце как не бывало, и все семейство, точно
по  мановению  волшебного  жезла,  воспрянуло  духом.  Деньги, милые деньги!
Прекрасный  демон,  ты  воистину  творишь  чудеса!  Руфь  почувствовала, что
теперь,  когда Филип нашел уголь, она уже не столь значительное лицо в доме,
и, быть может, это ее не слишком огорчило.
     На  другое  утро  мистер  Боултон  встал,  помолодев  лет на десять. Он
отправился  в  город  и  показал  письмо  на  бирже. К подобным новостям его
приятели  всегда  прислушивались  весьма  охотно.  В  них  заново  проснулся
интерес  к  нему.  Если известие подтвердится, Боултон опять станет на ноги.
Он  без  труда  добудет  столько  денег,  сколько ему понадобится. Казалось,
деньги  стали  вдвое  доступнее,  чем накануне. Мистер Боултон очень приятно
провел  день  у  себя  в конторе и вернулся домой, обдумывая кое-какие новые
планы  и  готовясь  привести  в исполнение кое-какие идеи, за которые он уже
давно бы взялся, будь у него деньги.
     Филип  провел  этот  день в не меньшем волнении. С рассветом его письма
были  отправлены на почту, в Илионе стало известно, что уголь найден, и рано
поутру  уже  сошлась  толпа нетерпеливых зрителей, жаждущих убедиться в этом
собственными глазами.
     "Разведка"  продолжалась неделю с лишком, днем и ночью, причем в первые
четыре-пять   дней   "приметы"  становились  все  более  многообещающими,  и
телеграммы  и  письма постоянно извещали мистера Боултона о ходе событий. Но
потом  все  переменилось, и с ужасающей быстротой надежды стали гаснуть. Под
конец  не  осталось никаких сомнений в том, что великая находка представляет
собою не пласт, а всего лишь жалкий одиночный пропласток.
     Филип   совсем   приуныл,   больше   всего   угнетало  его  собственное
легкомыс