линия не пройдет через Пристань Стоуна! Вам бы следовало познакомиться
с  Джеффом  -  он  один  из  самых  больших  энтузиастов  Запада,  а лучшего
собутыльника я еще не встречал.
     Полковник  был  близок  к  истине.  Чтобы  удружить приятелю, Джефф мог
пойти  на  все: он был всегда готов разделить с ним последний доллар и с той
же  готовностью  мог  подбить его на дуэль. Когда полковник Селлерс объяснил
ему,  какие  богатства  таит  земля у Пристани Стоуна, он от души пожал руку
этому джентльмену, пригласил его выпить и громовым голосом провозгласил:
     - Бог  ты  мой,  полковник! Джентльмену из Вирджинии достаточно сказать
словечко  другому  вирджинцу - и дело сделано! Пристань Стоуна ждет железной
дороги  по  крайней мере четыре тысячи лет, и будь я проклят, если она ее не
получит!
     Гарри  рассказал  о  новом  проекте  Филипу, но тот не очень уверовал в
него;  зато  сам Гарри говорил о нем так, будто несуществующий еще город уже
стал его собственностью.
     Гарри   искренне   верил  во  все  свои  планы  и  изобретения  и  жил,
ослепленный  их  золотым ореолом. Молодой человек всем нравился; да и как он
мог  не  нравиться,  когда  у  него  были  такие  подкупающие манеры и такое
солидное  состояние?  Официанты в отеле прислуживали ему как никому другому;
он  обзавелся  в  городе  множеством  знакомых,  и все они сочувствовали его
разумным  и широким взглядам на проблемы развития Сент-Луиса и всего Запада.
Он  считал,  что этот город следовало сделать столицей Соединенных Штатов. С
некоторыми  из местных коммерсантов он уже почти договорился о поставках для
его  участка  строительства  на  линии Солт-Лик - Пасифик; он изучал карты с
инженерами,   проверял  профиль  пути  с  подрядчиками,  заранее  прикидывал
возможные  цены  на  участки.  Этим  делам  он  отдавал  все  время, которое
оставалось  у  него  свободным  от дежурств у постели больного приятеля и от
обсуждения деталей нового проекта с полковником Селлерсом.
     Тем  временем  проходили  дни, за днями - недели, и деньги Гарри таяли.
Он  по-прежнему  не  считал  их,  -  такой уж он был человек, что никогда не
считал  деньги,  ни  свои,  ни чужие; он умел истратить или дать взаймы один
доллар  с  таким  видом,  что  невольно  казалось,  будто  это десять. И вот
однажды,  когда  ему  в  конце  недели  подали счет за номер и услуги, Гарри
порылся  в  карманах  и не нашел в них ни цента. Он небрежно сказал хозяину,
что  у  него кончились наличные и что он напишет в Нью-Йорк. Он тут же сел и
написал  подрядчикам  пышущее  энтузиазмом  письмо  о перспективах стройки и
попросил  выслать ему аванс в сотню или две. Ответа не последовало. Тогда он
написал  снова  и,  не  выражая никакой обиды, по-деловому попросил прислать
ему  жалованье  хотя  бы  за  три  дня.  На это последовал короткий ответ, в
котором  сообщалось,  что  с  деньгами  на  Уолл-стрит сейчас туго и что ему
лучше всего поскорее присоединиться к изыскательской партии.
     Однако  по  счету  надо было платить, и Гарри отправился с ним к Филипу
посоветоваться,  не стоит ли "запросить" немного деньжат у дядюшки. Филип не
особенно  верил в силу "запросов" Гарри и сказал, что заплатит по счету сам.
Гарри  немедленно  выкинул эту заботу из головы и с легким сердцем, как было
свойственно   его   широкой  натуре,  предоставил  Филипу  платить  по  всем
следующим  счетам. Филип так и делал, несмотря на чудовищные "дополнительные
услуги",  фигурировавшие  в  них;  однако  он  озабоченно  пересчитывал свои
убывающие  "капиталы",  так  как  это  было  все,  что  он имел и на что мог
рассчитывать.  Но  разве  они  с  Гарри  не заключили молчаливого соглашения
поддерживать  друг друга и делить все поровну? И разве его щедрый товарищ не
поделился   бы   с   ним,   если   бы   он,  Филип,  оказался  в  стесненных
обстоятельствах, а у Гарри еще оставалось бы хоть немного денег?
     Лихорадке   наконец   надоело   трепать   героически  сопротивлявшегося
молодого  инженера,  которого  она  свалила  с  ног  в  номере  отеля, и она
покинула    его    -    истощавшего,    слегка    пожелтевшего,    но   зато
"акклиматизировавшегося".  Все уверенно заявляли, что теперь он окончательно
"акклиматизировался",  хотя никто толком не знал, что такое "акклиматизация"
и  какое  она  имеет отношение к западной лихорадке. Некоторые говорили, что
это   своего   рода   прививка,   благодаря   которой   смерть  от  особенно
злокачественной   лихорадки   становится  менее  вероятной.  Другие  считали
"акклиматизацию"  некиим  обрядом  посвящения, подобным тому, какой принят в
"Клубе  Чудаков"  и  после  которого  всякий  получает то, что ему положено.
Остальные  же  полагали,  что "акклиматизироваться" - значит просто-напросто
усвоить  привычку пропускать каждое утро перед завтраком стаканчик горькой -
смеси виски с дезинфицирующим веществом.
     Впоследствии  Джефф  Томпсон рассказывал Филипу, что однажды он спросил
у  сенатора Ачисона, тогдашнего вице-президента Соединенных Штатов, верит ли
он   в  "акклиматизацию".  Томпсон  полагал,  что  мнение  второго  в  нашем
государстве  человека  представляло  бы  несомненную ценность. Они сидели на
скамье   перед  деревенским  трактиром  и  запросто  болтали,  -  ведь  наши
демократические обычаи не препятствуют этому.
     - Ну как, сенатор, вы уже акклиматизировались в здешних краях?
     - Пожалуй,  -  ответил  вице-президент, закинув ногу на ногу и надвинув
свою  широкополую шляпу на глаза; затем он метким плевком заставил отскочить
в  сторону  проходившего  мимо  цыпленка  и  сказал, по-сенаторски взвешивая
каждое  слово:  - Пожалуй, да. Я здесь живу уже двадцать пять лет, и разрази
меня  гром,  если я не пережил по крайней мере двадцать пять землетрясений -
по одному в год! Только негры и могут выдержать здешний климат!
     Выздоровление   инженера   послужило   сигналом   к   снятию  лагеря  в
Сент-Луисе;   и,   полные   воодушевления,  наши  молодые  искатели  счастья
отправились  на пароходе вверх по реке. Они плыли по Миссисипи только второй
раз  в  жизни,  и  все,  что  они видели, еще не утратило для них очарования
новизны. Полковник Селлерс пришел на пристань проводить их.
     - А  ящик  шампанского  я  пошлю вам вдогонку следующим пароходом; нет,
нет,  никаких  благодарностей;  на  бивуаке  не  плохо  распить бутылочку! -
кричал  он,  пока  убирали  сходни.  -  Передайте  привет Томпсону. Пусть не
забывает  про  Пристань  Стоуна!  Мистер  Брайерли, дайте мне знать, если вы
выберете что-нибудь конкретное, - я тут же приеду из Хоукая. До свиданья!
     И  пока  молодые  люди  не  скрылись  из  вида,  полковник все махал им
шляпой, всем своим сияющим существом излучая пожелания счастья и удачи.
     Путешествие  было  очень  приятным  и  достаточно  коротким,  чтобы  не
почувствовать  его  однообразия.  По существу, наши пассажиры не успели даже
как  следует  привыкнуть  к  великолепию  обширного салона, где сервировался
обед:  это  было  поистине  чудо  красок  и  позолоты, с потолка свешивались
прихотливые   гирлянды   из  разноцветной  бумаги  с  бесконечными  в  своем
разнообразии  фестончиками  и  узорами. Салон по красоте отделки превосходил
даже   парикмахерскую.  Отпечатанное  в  типографии  меню,  как  справедливо
хвастались  хозяева,  было  длиннее,  чем  в любом нью-йоркском отеле. Автор
этого  произведения  несомненно  обладал  талантом  и воображением, и не его
вина,  что  сам  обед  был  до  некоторой  степени  обманом чувств и что все
заказываемые  пассажирами  блюда  были  на вкус почти одинаковы, не его вина
также,   что  запах  розового  масла,  витавший  над  всеми  разновидностями
десерта,  свидетельствовал  о  том, что по пути из кухни этот десерт попадал
сперва в парикмахерскую.
     Наши  путешественники  высадились в небольшом поселке на левом берегу и
немедленно  отправились  верхом  в глубь штата к лагерю; одежду и одеяла они
приторочили  к  седлам.  Гарри  облачился  в  уже знакомый нам костюм, и его
высокие,  начищенные  до  блеска  сапоги  неизменно  привлекали внимание тех
немногих  встречных, которые им попадались по дороге; особенно они нравились
розовощеким  красоткам,  легко  шагавшим с небольшими корзинками в руках и в
живописных  косынках  на  голове  или же ехавшим на мулах, держа перед собою
более тяжелую поклажу.
     Гарри  распевал  отрывки из оперных арий и говорил о будущем богатстве.
Даже  Филип был возбужден охватившим его чувством свободы, духом приключений
и  красотой  пейзажа.  Прерия,  покрытая  молодой  травой  и  яркими пятнами
цветов,  преимущественно  всякими  разновидностями флоксов, казалась издавна
возделанной  заботливой  рукой,  а  попадавшиеся  по  временам  светлые рощи
белого  дуба придавали ей вид парка. Казалось, в любую минуту за расчищенной
дубравой  могут  показаться  остроугольные  коньки  крыш  и  квадратные окна
старинного дома, выстроенного в елизаветинском стиле.
     К  вечеру третьего дня, перед заходом солнца, когда молодые люди, по их
предположениям,   должны  были  находиться  около  города  Магнолия,  вблизи
которого  следовало искать лагерь изыскателей, они увидели бревенчатый дом и
подъехали к нему - справиться о дороге.
     Половина  дома  была  занята  под  лавку, половина - под жилье. У двери
стояла негритянка в ярком тюрбане.
     - Не  можете  ли вы сказать, тетушка, - обратился к ней Филип, - далеко
ли отсюда до города Магнолия?
     - Э, бог с тобой, дитятко, - рассмеялась женщина, - да вот же он!
     Так  оно и было; бревенчатый дом являл собою весь компактно выстроенный
город,  а пригородом ему служило все мироздание. Лагерь же находился всего в
трех или четырех милях.
     - Мимо  не  проедете,  - объяснила им негритянка. - Только не держитесь
дороги, а езжайте прямехонько на закат.
     Всадники  поскакали  галопом  и, когда в небе начали загораться звезды,
увидели  мерцающие огни лагеря. Он был разбит в небольшой лощине, по которой
меж  редких  белых  дубков  протекал  ручей.  Под деревьями стояло несколько
палаток;  лошади и волы были привязаны неподалеку, а обитатели лагеря сидели
на  складных  стульях  или  лежали  на  одеялах возле ярко пылавшего костра.
Подъехав  поближе,  Филип и Гарри услышали звуки банджо и увидели нескольких
негров  с одной из ближних плантаций, которые "откалывали" джубу под дружные
"ух! ух!" зрителей.
     Джефф  Томпсон  -  ибо  лагерь  был разбит партией этого прославленного
инженера  -  сердечно поздравил их с прибытием, предложил обосноваться в его
палатке,  приказал  накормить  ужином  и  вытащил  на свет небольшой кувшин,
заявив, что ввиду прохладного вечера необходимо "пропустить по глоточку".
     - Я  еще  не видел ни одного человека из восточных штатов, который умел
бы  пить  из  кувшина,  держа  его  одной  рукой.  А это легче легкого. Вот,
смотрите.
     Он  взялся  за ручку кувшина правой рукой, откинул его на тыльную часть
руки и приложился губами к носику: все это было проделано изящно и просто.
     - К  тому  же,  - сказал мистер Томпсон, опуская кувшин, - каждый пьет,
сколько ему совесть позволяет.
     Спать  в  лагере  ложились рано, так уж было заведено, и в девять часов
все  были  под  одеялами,  -  все,  кроме самого Джеффа, который посидел еще
немного  над  полевым  журналом,  потом  вышел  из  палатки и пропел сильным
приятным  тенором "Звездное знамя" от начала до конца. По-видимому, в словах
этого  волнующего  гимна  изливалась  вся  не  израсходованная  им  за  день
словесная энергия.
     Филип  долго  не  мог  уснуть.  Он видел лагерный костер, яркие звезды,
блиставшие  сквозь  листву  деревьев, слышал журчанье ручья и стук лошадиных
копыт,  время  от  времени  до  него  доносился  крик  совы и отрывистый лай
собаки,  приставшей  к  фургону  повара.  А  потом  он уже перестал что-либо
слышать  и  видеть,  кроме Джеффа, - тот стоял на крепостной стене в красном
зареве  вспыхнувшей  ракеты  и распевал: "О, разве не видишь, не видишь ты?"
Впервые в жизни Филип спал прямо на земле.


ГЛАВА XVII

ПРИСТАНЬ СТОУНА ПРЕВРАЩАЕТСЯ
                             В ГОРОД НАПОЛЕОН -
                           ПОКА ТОЛЬКО НА БУМАГЕ

                                      ...Мы осмотрели все,
                                      Измерили и сняли план масштабный.
                                      Земли богаче нет, друг, в королевстве!
                                      Коли умело взяться, то семнадцать
                                      Иль восемнадцать миллионов даст она!

                                      Бен Джонсон. Одураченный дьявол.

     По  одежде  и  внешнему  виду  никто не походил на инженера больше, чем
Генри  Брайерли.  Все  изыскатели  завидовали  законченному совершенству его
костюма,  а  сам весельчак Генри стал кумиром всех слуг, лесорубов, возчиков
и поваров.
     - Сапоги-то  вы, небось не здесь покупали, не в Сент-Луисе? - спросил у
него  высокий  молодой  парень  из  Миссури,  работавший в партии помощником
интенданта.
     - Нет, в Нью-Йорке.
     - Ага,  слышал  я  о  Нью-Йорке,  -  продолжал  загорелый юнец, пожирая
глазами  каждую  деталь  костюма  Гарри  и  пытаясь  прикрыть  свой истинный
интерес непринужденной беседой. - А еще есть Массачусетс.
     - Это недалеко оттуда.
     - Слышал  я,  что  Массачусетс  - чертовски веселое местечко. Постойте,
Массачусетс - это в каком штате?
     - Массачусетс,  -  добродушно  откликнулся  Гарри,  - находится в штате
Бостон.
     - Это  где  запрещали торговать неграми? Верно, влетели вам в копеечку.
- Последняя реплика относилась уже к сапогам.
     Утром  Гарри выходил на работу и целый день шагал по прерии с рейкой на
плече,  а  по  вечерам  производил  подсчеты  и вычерчивал очередной участок
трассы  на  миллиметровке,  делая все это с отменным трудолюбием и бодростью
духа,  но  без  малейшего  теоретического или практического представления об
инженерном  искусстве.  Весьма  вероятно,  что научных знаний не хватало и у
остальных  изыскателей, да они, собственно, и не очень требовались. Инженеры
занимались  тем, что называется предварительными изысканиями, а главная цель
таких    изысканий   -   создать   шумиху   вокруг   строительства   дороги,
заинтересовать  каждый  близлежащий  город  тем,  что  линия будет проходить
именно  через  него, и заручиться поддержкой плантаторов, посулив каждому из
них, что на его земле будет выстроена станция.
     Для  такой  работы  трудно  было  найти более подходящего инженера, чем
мистер  Джефф  Томпсон.  Он  не  ломал  голову над техническими деталями или
целесообразностью  того  или  иного решения, а беззаботно двигался вперед от
одного  водораздела  к  другому,  сворачивая  к  любому  городку или большой
плантации,   лежащим  в  двадцати  -  тридцати  милях  от  основной  трассы.
Выражаясь его собственным языком, он "шпарил напролом".
     Этот  способ  ведения работ позволял Гарри, как он сам говорил, изучать
проектирование  железных  дорог  на практике, а Филипу предоставлялся случай
осмотреть  новые  места  и  выяснить,  что  они  ему  сулят.  Оба они успели
заручиться  гарантиями  на  покупку  нескольких  плантаций,  и  оба  тут  же
написали  своим восточным корреспондентам о красотах облюбованных ими земель
и  о  том,  что  стоимость  участков  учетверится,  как  только трасса будет
окончательно  проложена. Им казалось очень странным, что люди с капиталом не
бросаются сюда, чтобы захватить участки.
     Друзья  не  успели  провести  в лагере и двух недель, как Гарри написал
своему  приятелю,  полковнику  Селлерсу,  чтобы  тот поторапливался, так как
дорога  наверняка  подойдет  к Пристани Стоуна. Глядя на план трассы, трудно
было  предугадать,  куда  она направится дальше, поскольку каждый день в ней
происходили  изменения;  но  Джефф  провозгласил, что, по его мнению, от той
точки,  где  они находятся, единственный целесообразный маршрут пролегает по
водоразделу  к  Пристани  Стоуна; и всем стало ясно, что пункт, обозначенный
на  карте  как "Пристань Стоуна", явится очередным объектом, куда устремится
трасса дороги.
     - Ребята,  -  сказал  начальник  партии, - мы доберемся туда, даже если
нам придется лететь на воздушном шаре.
     И  они  добрались.  Не  прошло  и  недели, как этот неукротимый инженер
вывел  свой  караван  по  холмам  и лощинам, через ручьи и заводи к Пристани
Стоуна и стал лагерем в самом сердце города.
     - Разрази  меня гром! - раздался на следующее утро жизнерадостный голос
мистера  Томпсона,  только  что  вышедшего  из палатки. - Разрази меня гром,
если  я  что-нибудь  понимаю!  Эй,  Грейсон,  возьми-ка  свою  астролябию  и
посмотри,  где здесь городишко старого Селлерса. Черт меня побери! Ведь если
бы  вчера  сумерки  наступили  чуть  позднее,  мы  бы  проскочили  мимо. Эй,
Стерлинг,  Брайерли,  вставайте  и  полюбуйтесь на эту столицу. Сейчас к ней
вон  из-за  того  мыса  подойдет пароход! - И Джефф громко расхохотался. - А
мэр города уже спешит к нам завтракать!
     Молодые  люди  выбрались  из  палатки  и,  протирая  глаза,  огляделись
вокруг.  Лагерь  стоял  на прибрежной отмели извилистой, лениво несущей свои
воды  речки,  ширина которой даже при теперешнем высоком уровне воды была не
больше  двадцати пяти метров. Перед ними стояло около десятка рубленых лачуг
с  глинобитными  печными  трубами, разбросанных как попало по обеим сторонам
не  очень  ясно  очерченной  дороги, которая, не зная, видимо, сама, куда ей
направиться,  нерешительно  петляла  сквозь  "город"  и  вилась по холмистым
просторам  прерии;  казалось,  что,  начавшись,  она  двинулась  в пустоту и
скорее  всего туда и придет. Однако на самой черте города ее немного ободрял
и поддерживал дорожный указатель с надписью: "До Хоукая 10 миль".
     Дорогу  эту  никто  никогда  не  строил - ее просто наездили; сейчас, в
дождливую  июньскую пору, она представляла собой ряд прорезанных в черноземе
рытвин   и   бездонных   колдобин.   В  центре  города  дорога,  несомненно,
пользовалась  большим  вниманием, ибо здесь в ней рылись и копошились свиньи
и  поросята,  превратившие  ее  в  жидкую  топь,  которую можно было перейти
только по брошенным кое-где доскам.
     Вокруг    главного    домика,   служившего   этому   торговому   центру
универсальным  магазином,  грязь  была  еще  жиже, и все местные бездельники
сходились  на  грубо сколоченной перед домом площадке, где и коротали время,
сидя   на   ящиках   из-под  бакалейных  товаров.  У  самой  реки  виднелась
полуразвалившаяся  постройка  -  склад для хранения конопли, и шаткие мостки
вели  от  него  в воду. К пристани была пришвартована плоскодонка, у которой
весла  были  вынуты из воды и лежали поперек. Выше по течению через реку был
переброшен  шаткий  деревянный  мост:  опоры  его  вкривь  и вкось уходили в
размокшую  землю;  в  некоторых  местах  не  хватало  досок, и представители
закона  могли  не  беспокоиться  о  том,  что  кто-нибудь  нарушит  правила,
проезжая через мост на слишком большой скорости.
     - А  это,  джентльмены,  -  продолжал  Джефф,  -  река  Колумба, она же
Гусиная  Протока.  Если  ее расширить, углубить, выпрямить и удлинить, то на
всем Западе не сыщешь лучшей реки.
     Взошло  солнце,  и  его  лучи  постепенно разогнали малярийные миазмы и
слой  колыхавшегося  над  рекой реденького тумана; но даже солнечный свет не
смог  оживить  тусклые,  безжизненные  воды  или проникнуть в них настолько,
чтобы  казавшиеся  бездонными  глубины  раскрыли свои тайны. Речные черепахи
почтенного  возраста  вылезали  из грязи и грелись на старых корягах посреди
реки;   солнце  поблескивало  на  спинах  этих  столичных  жителей,  первыми
начавших активную трудовую деятельность.
     Вскоре,  однако,  над  городскими  трубами  взвились дымки; и не успели
инженеры  разделаться  с  завтраком,  как  уже  стали  объектом пристального
внимания  со  стороны  семи-восьми  под