Риттенхауз, где стоял дом Элис
Стерлинг. Гостиная в этом доме, казавшемся таким темным  снаружи,  изнутри
была прекрасно освещена благодаря высоким, во всю стену, окнам, сверкавшим
чистотой,  и  производила  впечатление  веселой  комнаты  из-за  множества
статуэток, фарфора, картин в рамках, которые как бы собирали свет и  потом
отбрасывали его всеми своими полированными поверхностями.
   - Веселая комната, - сказал Авраам Локвуд.
   - Ей именно такая и нужна. Она несчастная женщина.
   - А где она сама?
   - У себя в спальне. Она не встает до полудня. А  остальное  время  пьет
виски - понемногу.
   - Отчего же она несчастна?
   - Об этом долго рассказывать. Поднимусь наверх,  поздороваюсь  и  сразу
вернусь обратно. Хочешь остаться пообедать? Мы будем здесь  одни.  Она  не
придет.
   - Нет, у меня много дел.
   Через пять минут она вернулась.
   - Сестра спрашивает, знал ты  когда-нибудь  человека  по  имени  Роберт
Миллхаузер, он в твоих краях живет.
   - Он имеет отношение к фирме Лайонс, округ Нескела. Лично не знаком.
   - Ну, все равно. Она не  пыталась  скрыть  неприязнь  к  этому  мистеру
Миллхаузеру. Садись, милый, и не целуй меня. В этом доме предаются  греху,
но не такому, как наш с тобой. Здесь женщины целуют женщин,  а  мужчины  -
мужчин.
   - Ах, да, помню, мне давно об этом доме рассказывали. А  комната  такая
веселая. Знаешь, где я слышал про этот дом?  В  Вашингтоне,  когда  я  был
молодым офицером. Кажется, тогда я впервые и узнал  имя  миссис  Стерлинг.
Она тебе родственница по крови или по мужу?
   - Двоюродная сестра и замужем за моим двоюродным братом.
   - Скоро, наверно,  в  этом  городе  братья  будут  жениться  на  родных
сестрах.
   Она засмеялась.
   - Не знаю, будут ли они официально жениться, но это  объясняет,  почему
некоторые из них не  женятся  ни  на  ком  другом.  Садись,  милый.  Давай
поговорим.  Мы  избегали  этого  разговора,  но  я  не  могу  его   больше
откладывать. Собираешься ли ты положить на мое имя какие-нибудь деньги?  И
намерен ли ты положить всю сумму сразу или будешь давать мне поквартально?
Мне надо знать.
   - Я не думал, что у тебя затруднения с деньгами. Сколько тебе нужно?
   - Ты не ответил на мой вопрос, хотя я уверена, что ждал его.
   - Я бы предпочел платить поквартально.
   - На какую сумму могу я рассчитывать?
   - Ну... тысячи на полторы в квартал. По пятьсот в месяц.
   - Пятьсот долларов в месяц? И это все?
   - Это немалые деньги. Ты не находишь?
   - Нет. Я бы согласилась, если бы это шло сверх  суммы,  необходимой  на
содержание дома и прислуги. Пятьсот  долларов  в  месяц!  Мне  детей  надо
учить, да и другие расходы. Тысяча долларов  в  месяц  меня  бы,  пожалуй,
устроила.
   - Я полагал, что ты нашла покупателя на свой дом.
   - Нашла, но эти деньги - не от тебя.
   - Странно. А мне кажется - от меня. Но я не стану в это вдаваться.
   - Отчего же, вдавайся, - возразила она. - Будем беспощадно откровенны.
   - Хорошо. Я мог бы вообще отобрать у тебя этот дом. Он  был  куплен  на
деньги, украденные у меня.
   - Ты же знаешь, что это неправда. Этот дом принадлежит  мне  уже  много
лет. Чем ты докажешь, что его купили на твои деньги?
   - Думаю, доказал бы, но, поскольку у меня нет таких намерений, нечего и
поднимать этот вопрос.
   - Но он уже поднят. - Она помолчала. - Понимаю. Ты считаешь дом как  бы
компенсацией за потери. Но я так не считаю. Гарри перевел его на  меня,  я
же, в свою очередь, дала ему деньги на покупку ценных  бумаг.  Так  что  у
тебя на него прав, конечно, меньше, чем у меня.
   - На этот счет есть законы, в которых мы с тобой не разбираемся. Я  так
считаю: будь Гарри сейчас жив, ему пришлось бы возместить  мне  убытки;  и
если бы я смог доказать, что он передал тебе права  владения  после  того,
как  нарушил  договор  со  мной,  то   суд   признал   бы   такую   сделку
недействительной. Но здесь возникает вопрос этики, который  затрагивает  и
тебя.
   - Этики? Сам-то ты считаешь этичным такое отношение к своей  любовнице?
Что бы там ни было прежде, мои милый, но сейчас я - твоя любовница.
   - Это верно. Но ты можешь в любое время перестать быть любовницей, если
захочешь.
   - Могу. И отныне перестану. Я предупреждала тебя, дорогой,  спрашивала,
сможешь ли ты содержать меня. Я тогда сказала  тебе  буквально  следующее:
"Локи, вы действительно так богаты?" А  ты  ответил,  что  не  собираешься
соблазнять меня деньгами. Кажется, ты  употребил  тогда  такое  выражение:
"завоюю вниманием" и добавил, что  нельзя  купить  то,  чего  ты  от  меня
хочешь. Что ты имел в виду? Я так в точности и не поняла.
   - Я и сам не знаю.
   - Я восприняла это как большой комплимент.
   - Так оно и было.
   - Тогда что же изменилось? Ты не мог завлечь меня деньгами, и  что  же,
решил, что я задаром стану твоей любовницей? Как ты представлял себе  это?
Что у тебя будет женщина, которую можно где-то прятать  и  которая  всегда
готова будет принять тебя и лечь с тобой в постель? Такие женщины есть.  У
Гарри была. А  сколько  денег  она  ему  стоила?  Гораздо  больше  пятисот
долларов в месяц. Если бы я  располагала  твоими  деньгами  и  ты  бы  мне
приглянулся, я платила бы тебе больше, чем пятьсот. Как хорошо, что  мы  с
тобой поговорили на эту тему.
   - Ты права. Я думал, мы любим друг друга.
   - Конечно, любим, милый Локи. И  я  считала,  что  никогда  не  отдамся
другому мужчине. Но очень уж ты прижимист. Если я леди, то  это  вовсе  не
значит, что я должна ютиться где-то  в  бедном  квартале,  обходиться  без
прислуги и посылать детей в бесплатную школу. Но ты, видимо, ничего  этого
не понимаешь. Выходя замуж за Гарри, я не  считала,  что  с  любимым  и  в
шалаше рай, а теперь тем более так не считаю.  Не  тот  возраст  и  не  те
представления о жизни. Уж лучше буду услаждать  какого-нибудь  старичка  -
кое-кто у меня есть на примете. Можешь ты дать мне миллион долларов?
   - Нет.
   - А я думала - можешь. Всегда думала. И так была счастлива в тот  день,
в тот первый раз. С мужчиной, побудившим меня  отдаться  ему  и  способным
создать мне спокойную, обеспеченную жизнь. Ты  ввел  меня  в  заблуждение,
Локи, но я прощаю тебя. К счастью, я в таком возрасте, что  уже  не  сочту
свою жизнь загубленной из-за мужчины. Тем более что от этой связи я и сама
получала удовольствие. Меня всегда интересовали мужчины, а  их  влекло  ко
мне. Да, я очень рада, что поговорила с тобой.
   - Будь осторожна.
   - В чем?
   - Ну, в своем интересе к мужчинам. Еще нарвешься на неприятность.
   - Господи, да я же в трауре.
   - При чем тут траур?
   - А при том, что вдова может встречаться  с  мужчинами  сколько  хочет,
пока не отдаст предпочтение  кому-то  одному.  Вот  тогда  уже  начинаются
сплетни... Между прочим, мой друг вернулся из кругосветного путешествия. Я
получила от него записку.
   - Тот самый врач?
   - Я не говорила, что  он  врач.  Ты  можешь  лишь  догадываться.  Скажи
честно, Локи, разве ты не чувствуешь некоторого облегчения оттого, что  мы
с тобой можем вот так разговаривать?  Мы  были  так  близки  -  ближе  два
человека не  могут  быть,  -  и  вот  теперь  все  позади.  Разве  это  не
облегчение? Запомни, ты никогда мне не нравился. Я доверяла  тебе,  любила
тебя, но  сейчас  я  впервые  поняла,  что  ты  мне  нравишься.  Здесь,  в
Филадельфии, есть двое милых  старичков,  которых  связывает  удивительная
дружба. Мне рассказывали, что много лет назад у них был  страстный  роман,
который они, во избежание  скандала,  прекратили  и  с  тех  пор  остались
ближайшими друзьями. Вот и  мы  с  тобой  когда-нибудь  станем  такими  же
друзьями.
   - Я никогда не смогу смотреть на тебя как на Друга.
   - Ну что ж. Не думаю, чтобы наши пути когда-нибудь  пересеклись,  после
того как я устрою свои дела.
   - Какие дела?
   - Те самые, которые я рассчитывала устроить  с  твоей  помощью.  Ну,  я
слышу, моя кузина встала.  Долг  вежливости  требует,  чтобы  я  поднялась
наверх и поболтала с ней. Прощай, милый Локи. Жаль, что  ты  не  остаешься
обедать.
   Его так ловко выпроводили, что, оказавшись на  тротуаре,  он  не  сразу
вспомнил, в какую сторону надо идти; когда же он пришел наконец в  себя  и
повернул на восток, то не мог  избавиться  от  странного  ощущения,  будто
потерял в сделке, хотя  разум  подсказывал  ему,  что  все  было  как  раз
наоборот. Он пообедал в рыбном ресторане,  после  чего  поехал  к  Моррису
Хомстеду, с которым они должны были открыть общий счет.
   - А я видел вас на вокзале, - сказал Мор рис Хомстед. - Вместе с Мартой
и вашими сыновьями.  Только  мне  пришлось  проститься  с  моим  мальчиком
немного раньше: надо было спешить в контору. Поэтому я и не подошел к вам.
Как Марта? Мы давно ее не видели.
   - Кажется, ничего. В хорошем настроении.
   - Марта всегда такая. А теперь особенно, поскольку в город  возвратился
один известный врач. Насчет  старины  Гарри  никто  уже  не  заблуждается,
однако и Марта не ангел. Как она вела себя этим летом? Она ведь,  кажется,
жила по соседству с вами?
   - Место у нас очень тихое - это  не  модный  курорт.  Никакой  светской
жизни.
   - Марта устроит светскую жизнь даже там, где ее нет. Я  всегда  говорю:
где дым, там должен быть и огонь.  Не  думаю,  что  Кингсленд  Роусон  был
первым из тех, кто... гм... грелся у ее жарких угольков. Я бы, например, с
нею за себя не поручился.
   - В самом деле, Моррис?
   - И зацепиться-то вроде не за что, а  смотрит  она  на  тебя  с  этаким
лукавым, двусмысленным выражением  и  говорит  двусмысленности.  Не  знаю.
Когда-нибудь она зайдет слишком далеко  и  тогда  поймет:  то,  что  может
позволить себе иная молодая женщина, совсем не к лицу человеку в  возрасте
Марты. Не будут же родные вечно ее опекать.
   - Видимо, я недостаточно хорошо ее знаю, чтобы судить о пей.
   - Верно, и ваше счастье. Вот,  к  примеру,  Элис  Стерлинг.  Вы  с  ней
знакомы? Двоюродная сестра Марты. Следовательно, и моя родственница.
   - Слышал о ней, но лично не знаком.
   - Женщина эксцентричная, это общеизвестно. Пьет, как извозчик.  Заводит
дружбу с какими-то странными типами, которые обирают ее, как только могут.
И  вместе  с  тем  Элис,  несмотря  ни  на  что,  -  настоящая  леди,   не
восстанавливает против себя людей, как это  делает  Марта.  Элис  овдовела
очень рано, и меня не удивило бы, если бы мне сказали, что в свое время  у
нее были любовники. Чтобы не  чувствовать  одиночества,  понимаете?  Никто
толком не знает, что делается в ее доме и о чем  Элис  в  действительности
думает. Но все знают, о чем думает Марта. Марта говорит все, что придет  в
голову, иногда даже вещи жестокие, а когда  не  жестокие,  то  нескромные.
Лично я никогда бы не поверил Марте никакой тайны.  Вот  бедняге  Гарри  и
пришлось пойти на связь  с  той  нью-йоркской  женщиной.  Ему  нужна  была
подруга и собеседница.
   - Но ведь там был и другой интерес, а, Моррис?
   - Ну, разумеется, был, насколько я могу судить. Вы имеете в виду карты.
Да. Было и это. Но беднягу Гарри толкали на такой путь. Марта  никогда  не
была ему подругой, поэтому он и искал дружеского участия миссис Как-Ее-Там
из Нью-Йорка.
   - А мне казалось, что  у  Гарри  с  Мартой  были  хорошие  товарищеские
отношения.
   - Если у вас сложилось такое впечатление, то лишь под влиянием Марты.
   - Да.
   - Но не Гарри.
   - Гарри никогда со мной о Марте не говорил.
   - Он был слишком хорошо воспитан. Он и со мной не  говорил,  да  я  без
него это видел. Хотите сигару, Локи?
   - Спасибо, с удовольствием.  -  Авраам  взял  из  предложенной  коробки
сигару и понюхал. - Не из тех, что стоят две штуки - пятачок.
   - О нет,  нет.  Мистер  Мидлтон  непрерывно  снабжает  меня  ими.  Если
позволите, в следующем месяце я пришлю вам коробку.  Раз  в  месяц  мистер
Мидлтон получает партию табачного листа и эти сигары изготовляет по  моему
особому заказу. Надеюсь, вас не обидит, что на коробке  будет  стоять  мое
имя. В этом что-то личное, понимаете? Своего рода тщеславие, конечно.  Ну,
так к делу, Локи?
   - К делу. Речь идет о "Николс шугар". Хочу приобрести несколько акций.
   - "Николс шугар"? "Николс шугар"... Ах, да. Знаю. Дайте проверить,  что
у нас там есть об этом. - Он взялся за серебряный колокольчик,  но  Авраам
Локвуд остановил его:
   - Не надо спрашивать. Я и так все знаю. Уже  давно  слежу.  Еще  весной
хотел этим заняться, но из-за сумятицы, вызванной  смертью  Гарри,  бросил
биржевые дела и в результате  лишился  возможности  заработать  на  акциях
"Николс". Теперь я убежден, что...
   -  Извините,  Локи.   Разве   весной   суд   не   признал   Хавемейеров
несостоятельными?
   - Стало быть, вы знакомы с положением дел в сахарной промышленности?
   - Разумеется, меня заинтересовало решение суда,  ликвидировавшее  целый
сахарный трест. Подобные дела  весьма  важны  для  всех  нас.  Как  же  вы
рассчитывали заработать на этих акциях?
   - Фирма "Николс шугар" не входила в этот трест,  поэтому  не  подлежала
ликвидации.
   -  Но  согласитесь,  что  такие   решения   отрезвляют.   Суды   теперь
контролируют всю промышленность и торговлю страны. Вопрос в том,  где  они
остановятся.
   - Ну, если бы я мог ответить на этот вопрос, то  скоро  стал  бы  очень
богат. Так же богат, как вы, Моррис.
   - Очень может быть, что в данную минуту вы этого уже достигли, - сказал
Моррис. - Между нами говоря - строго между нами, - я ничего не выиграл  от
манипуляций бедняги Гарри. А вот вы,  я  уверен,  даже  кое-что  потеряли,
Локи. Впрочем, я тоже потерял. Никогда нельзя смешивать дружбу с деньгами.
Два года назад, когда вы отказали ему в помощи, я его выручил.
   - Отказал в помощи? Я никогда ему не отказывал. Были  случаи,  когда  я
отклонял его предложения, но в займах не отказывал. Он говорил вам, что  я
отказался помочь ему?
   - Да, говорил, и я принял вашу сторону. А потом все же дал ему изрядную
сумму в долг.  Во  имя  дружбы.  Я  сказал  ему,  что  он  не  имел  права
рассчитывать на вас в этом плане. Я все-таки находился в ином положении. Я
был  его  ближайшим  и  самым  старым  другом.  Вы  знали  его  только  по
университету, я же - с мальчишеских лет. Теперь я вижу, что он мне лгал.
   - Да, он лгал. Так же, как мне и, вероятно, многим другим.
   - Стало быть,  мы  оказались  жертвами  обмана.  Бедняга  Гарри.  Очень
хороший был финансист, пока не пошел по пагубному  пути.  А  мошенника  из
него так и не вышло.
   - К такому же выводу и я пришел,  только  окольным  путем.  Нет,  я  не
отказывал Гарри в займе. Не скажу, что я непременно дал бы ему денег, если
бы он обратился ко мне, но он не обращался. Очевидно, думал, что откажу.
   - Но почему он солгал мне именно в этом?
   - Мне кажется, я знаю ответ, Моррис. Он хотел доказать вам, что  старые
друзья - самые надежные. Будто он  пробовал  просить  у  одного  из  новых
друзей, то есть у меня, а этот новый друг не оправдал надежд.
   - Именно так, Локи. Вот дьявол, а? Дьявольски умен, только ум этот  ему
не впрок пошел. В такую голову всадить пулю!
   - Можно поинтересоваться, сколько вы дали ему взаймы?
   Хомстед ответил не сразу.
   - Только между нами. Семьдесят пять тысяч. -  Он  назвал  эту  цифру  с
таким видом, словно она  составляла  изрядную  долю  его  многомиллионного
состояния.
   - Семьдесят пять тысяч! - удивился Локвуд. - Не столь уж велика потеря,
а?
   - Если говорить о сумме как таковой - нет. Если сравнить с тем,  что  у
меня осталось, - тоже  нет.  Но  дело  в  том,  что  эти  деньги  потеряны
окончательно, а такого со мной еще не случалось,  Локи.  Прежде,  бывая  в
проигрыше, я хоть что-нибудь выручал. Ненавижу терять деньги, потому и  не
даю никогда взаймы, если ссуда ничем не  обеспечена.  Никогда.  История  с
Гарри была исключением и подтвердила мудрость моего  всегдашнего  правила.
Предоставь необеспеченную ссуду - и распрощайся с деньгами навсегда.
   - Но вы ведь раздаете много денег.
   - Свою лепту вносим. Но когда мы даем деньги - скажем, пятьдесят  тысяч
долларов, то знаем, для чего они предназначены. Прежде чем дать, мы  долго
думаем. Будущие получатели должны доказать нам, что не пустят  эти  деньги
на ветер. Так что в каком-то смысле мы оставляем за собой право  контроля,
даже когда делаем обыкновенный подарок. Но если кто-нибудь попросит у меня
взаймы пятьдесят тысяч долларов и обеспечит ссуду частично, то я, пожалуй,
откажу ему. Да и вообще я редко даю  взаймы,  какие  бы  гарантии  мне  ни
предоставляли, ибо деньги, отданные в долг, так или  иначе  уходят  из-под
твоего контроля. А твой должник может распоряжаться  твоими  деньгами  как
ему вздумается.  Может  даже  оказаться,  что  с  помощью  этих  денег  он
попытается разорить тебя. Займет у тебя пятьдесят тысяч и купит на них,  к
примеру, контрольный пакет акций компании, в которой ты заинтересован.
   - С вами это бывало?
   - О нет. Но могло быть, если бы я сплоховал. Деньги - это  сила,  Локи.
Вы это знаете. Но эта сила может быть обращена и против вас  -  даже  ваши
собственные деньги, если вы потеряли над ними контроль. Мы часто  жертвуем
в виде ценных бумаг деньги на благотворительные нужды, но всегда оставляем
за собой  право  голоса.  Без  этого  любой  из  попечителей  может  легко
использовать мой капитал в ущерб моим же интересам. А таких попечителей, к
сожалению, нашлось бы немало.
   Авраам Локвуд проникся новым чувством восхищения и  уважения  к  своему
старому знакомому. Рассуждения Морриса Хомстеда о деньгах явились для него
приятной и вместе с тем пугающей неожиданностью. Приятной - потому что она
выявила общность их взглядов;  пугающей  -  потому  что  за  тридцать  лет
знакомства с Моррисом Хомстедом он, Авраам Локвуд, мог легко  восстановить
этого человека против себя, ущемив где-то его финансовые интересы, и тогда
были бы невозможны их нынешние отношения и  невозможна  была  бы  биржевая
спекуляция, которой они собирались совместно заняться.
   - А вы - очень проницательный финансист, Моррис, - сказал Локвуд.
   - Мне не остается ничего другого.
   -  Не  остается  ничего  другого?  Но  вы   же   увлекаетесь   спортом,
коллекционируете картины, занимаетесь благотворительностью и прочим. У вас
видное положение в обществе.
   - В сутках-то двадцать четыре часа, Локи. Наиболее широкоизвестные  мои
увлечения отнимают у меня всего по нескольку минут в день. Главное же, чем
постоянно заняты мои мысли... Я никому этого еще не говорил, но вам скажу,
раз уж заикнулся. Они заняты нашим капиталом, фамильным капиталом, который
я никогда не считал своей  собственностью,  только  своей  собственностью.
Видите ли, я унаследовал его по обеим родительским линиям. Когда мне  было
тридцать семь лет, на моем попечении оказалась значительная  сумма  денег.
Мой капитал и прежде-то был солидным, а тут сразу удвоился.  До  этого  вы
могли  бы  сказать,  что  я   действительно   не   слишком   интересовался
коммерческой деятельностью. Денег у меня и так было вдоволь, даже  слишком
- для человека с моими вкусами и довольно скромными запросами. Но потом  я
получил второе наследство, и деньги перестали быть для меня тем, чем  были
прежде, то есть средством жить так, как мне хочется. Новые деньги  -  этот
дополнительный капитал - накладывал на меня  и  новую  ответственность:  в
сочетании   с   прежним   капиталом   он   заставил   меня   почувствовать
ответственность за состояние в целом, понимаете? Деньги, унаследованные от
отца, я считал моими собственными, но когда к ним прибавились еще и деньги
матери,  образовался  один  общий   капитал,   и   я   почувствовал   себя
ответственным за все. Я не только перестал  считать  его  лишь  источником
существования, оплаты счетов. Я вообще перестал смотреть на  него  как  на
свою собственность. Я был только его  хранителем.  Я  уже  стал  думать  о
детях. Самое меньшее, что я считал себя обязанным сделать, - это сохранить
для них в цел