сказал Джордж.  -  Но  давайте  подождем.  Посмотрим.  Если  это
окажется так, тогда подумаем,  что  можно  предпринять.  Уилме  сейчас  за
сорок, но она все еще довольно привлекательна. Может найтись  человек,  за
которого она захочет выйти замуж. Не сочтите,  что  мне  это  безразлично,
Дороти, но едва ли она вздумает выйти за кого-либо замуж, если сначала  не
переспит с этим человеком, верно?
   - Вероятно, да.
   - Лишняя связь ей не повредит. Тем более если кончится браком.
   Дороти задумчиво кивнула.
   - Я была уверена, что вы рассудите лучше меня. Лично  я  такого  образа
мыслей не одобряю, но вы человек бывалый; к тому  же  она  бездетна.  Жаль
только, что я не могу быть с вами более откровенна, но тут  уж  ничего  не
поделаешь.
   - Это имеет отношение к тому, что она вам говорила?
   - Да.
   - Она же сказала, что способна на все. Нетрудно понять, что  это  может
значить.
   - В том,  как  она  это  сказала,  есть  нечто  непристойное.  Я  верю,
отношения между мужчиной и женщиной могут быть нежными  и  прекрасными.  Я
сама в этом убедилась. Уилма же рассуждает иначе. Это все, что я могу  вам
сказать, Джордж. Но я ценю ваше терпение.
   Она встала, явно расстроенная. Странная маленькая женщина. В эту минуту
она показалась Джорджу похожей на воробья, клюющего конский навоз, но  для
воробья это - естественное занятие.
   Через несколько минут вернулся Бинг Локвуд.
   - Значит, все-таки нашлось, что посмотреть, - заметил отец.
   - Не в этом дело. У меня осталось в запасе время, так что  я  заехал  к
Кену Стоуксу, моему товарищу по Принстону. Мы выпили вместе пива.
   - Это твой дальний родственник. Чем он сейчас занимается?
   - Чем он занимается? То, что он дальний родственник, ты знаешь,  а  то,
что он слепой, - не знаешь?
   - Я знал, что один из них ослеп. Все Стоуксы - наши родственники, но  я
никогда с ними не водился. Он, кажется, пострадал от взрыва?
   - Когда  еще  учился  на  первом  курсе.  Это  произошло  в  химической
лаборатории компании "Рединг".
   - Почему ты поехал именно к нему?
   - Потому что я вдруг вспомнил, что, когда умерла мама, он  прислал  мне
замечательное письмо. Наверно, одно из последних в своей жизни.
   - Он где-нибудь работает?
   - У него музыкальный  магазин  на  Рыночной  улице,  в  западной  части
города. Он сочинил несколько песен для ансамбля "Треугольник". Когда-то он
был отличным пианистом - играл легкую музыку, теперь  же  зарабатывает  на
жизнь продажей пластинок, проигрывателей, нот,  музыкальных  инструментов.
Почти сразу узнал меня по голосу. "Погоди,  -  говорит.  -  Я  узнаю  этот
голос. Давно я не видел этого человека". Странно,  что  слепые  продолжают
употреблять это слово - "видеть". Уже шесть лет, как он никого  не  видит.
"Я знаю, - говорит, - это Бинг Локвуд".
   - В последние дни  фамилия  Локвуд  упоминалась  в  газетах,  -  сказал
Джордж. - Полагаю, он от кого-нибудь об этом узнал.
   - От жены. Он женат  на  девушке  из  богатой  семьи.  Очень  миленькая
ирландочка. У них четверо детей и скоро родится пятый. А может, и  шестой,
если получится двойня.  Одна  двойня  у  них  уже  есть.  Ты  когда-нибудь
слушаешь пластинки?
   - Джеральдина, твоя мачеха, слушает.
   - Ну, так я купил вам подарок для дома. Несколько пластинок  "Блю-сил",
несколько "Ред-сил", целый набор Уайтмена и Джорджа Олсена и так далее. Не
тебе, так Эрнестине могут понравиться. Если какие-то пластинки у  вас  уже
есть, то можно всегда поменять.
   - Большое спасибо. Обед  в  половине  восьмого,  так  что  успеешь  еще
принять душ.
   - Непременно это сделаю. Кстати, нельзя ли распорядиться, чтобы  мне  в
комнату подали чего-нибудь выпить?
   - Хорошо. Чего бы ты хотел?
   - "Апельсиновый цветок". Ведь мы, калифорнийцы,  апельсины  выращиваем.
Солнечный штат.
   - Я вижу, у тебя неплохое настроение.
   - А почему бы и нет, черт побери?
   - Я полагал, что сегодня не очень подходящее время для веселья, но  ты,
кажется, думаешь иначе.
   - Отец! Послезавтра у меня дела в Нью-Йорке, а потом я сяду в чикагский
поезд "Двадцатый век" и, надеюсь, не  увижу  Востока  еще  лет  десять.  В
сущности, я уже на пути домой, потому и радуюсь. Это настроение  появилось
у меня, как только я очутился за воротами  кладбища.  Это  был  поворотный
пункт.
   - Все ясно, мой мальчик. Иди принимай душ и не забудь вымыть за ушами.
   - Все равно тебе  не  удастся  меня  разозлить.  Я  слишком  благодушно
настроен.
   - Надеюсь, на  обед  тебе  этого  благодушия  хватит.  Мне  приходилось
видеть,  как  люди,  пребывавшие  в  таком  вот  настроении,   под   конец
становились безобразными.
   - Так пришли мне "Апельсиновый  цветок",  пожалуйста.  Только  поменьше
сахарной пудры.
   Когда четверо Локвудов и Дороти Джеймс собрались  за  коктейлем,  душой
компании стал Бинг. Днем, во время завтрака, Джордж Локвуд видел, что сын,
его мальчик, держится так, как того требуют торжественность  обстановки  и
присутствие старших. Это был хорошо воспитанный молодой  человек,  который
своей энергией и здоровым,  привлекательным  видом  производил  на  гостей
приятное впечатление. Они говорили, что он красив, и это была  правда.  Но
теперь атмосфера в доме переменилась: отсутствие Десмонда Фарли, его  жены
и Шервуда Джеймса - людей  чрезвычайно  взыскательных  в  отношении  слов,
поступков и внешности  -  оказало  размягчающее  действие  на  окружающих.
Второй  причиной  расслабления  служил  алкоголь.  Джордж  Локвуд  пил  по
обыкновению мало, а Дороти Джеймс потягивала какой-то странный напиток  из
джина  и  горьких  примесей,  разбавленный  холодной  водой.  Кроме  этого
напитка, который Дороти называла коктейлем, она никогда  ничего  не  пила.
Хотя джина в этом "коктейле" было немного, употребление  его  должно  было
символизировать политический вызов сухому закону (когда она участвовала  в
движении за избирательное право для женщин, то выступала в  защиту  сухого
закона). Но Уилма и Джеральдина, выпившие  еще  до  того,  как  спустились
вниз, были уже  навеселе,  а  Бинг  Локвуд  и  совсем  захмелел  от  своих
"Апельсиновых цветков".
   Он не был слишком пьян, но достиг той степени  эйфории,  которую  можно
было бы принять за  глупость,  если  бы  не  исходившее  от  Него  мужское
обаяние, которое чувствовали женщины и которое раздражало его отца.
   В половине восьмого служанка  объявила,  что  обед  готов.  Джеральдина
сказала:
   - Мы задержимся на десять минут, Мэй.
   - Почему? - спросил Джордж.
   - Потому что мне, например, хочется еще коктейля.
   - Мне тоже, - поддержала Уилма.
   - Вот это - деловой разговор, - сказал Бинг. - Отец, я с  удовольствием
выполню обязанности бармена.
   - Ну и валяй, - ответил Джордж. -  Но  если  мы  собираемся  устраивать
здесь попойку, то не говори, что это на десять минут, Джеральдина.  Позови
Мэй и скажи, что мы задерживаемся еще на полчаса - на час или на два часа.
Но лучше бы нам не портить обеда.
   - Десять минут обеда не испортят, - возразила  Джеральдина.  Видя,  что
Уилма и Бинг на ее стороне, она стала  смелее.  Ей  нравилось  разыгрывать
роль хозяйки замка.
   Стол не раздвигали, но на пятерых он все равно был слишком велик.
   - Джеральдина, ты уже придумала, кого с кем посадить? Если  нет,  то  я
предлагаю Дороти сесть справа от меня, а Уилме - слева.  Ты,  сын,  сядешь
слева от своей тети, а ты, Джеральдина, - справа от Дороти.
   - Как на открытой трибуне Палмерского стадиона, - заметил Бинг.
   - Палмерский стадион... А вы знаете, я ни разу не была в  Принстоне,  -
сказала Дороти. - Шерри учился в Колумбийском. Сейчас туда почти никто  не
хочет поступать, а в его  время  Колумбийский  был  на  хорошем  счету.  С
академической точки зрения он по-прежнему на хорошем счету.  Да,  наверно,
это так. И все же мне жаль, что отец не определил его в Гарвард.
   - Почему? - спросил Джордж.
   - В Гарвард пошли почти все его товарищи. Два моих брата и  многие  его
близкие друзья. Да и из Нью-Йорка ему лучше было бы уехать.  Он  учился  в
школе Катлера, потом в Колумбийском, а потом еще в школе права при том  же
университете.
   - А разве что изменилось бы, если бы он оказался в Гарварде  вместе  со
всеми своими друзьями? По-моему, ничего, - заметил Бинг.
   - Такой образ мыслей свойствен твоему отцу, - заметила Уилма.
   - Поверьте, тетя Уилма, что у  меня  может  быть  и  собственный  образ
мыслей.
   - Поверю, если ты перестанешь звать меня тетей  Уилмой.  Ты  достаточно
взрослый, а я достаточно молода, чтобы мы могли звать друг друга по имени.
То же и Джеральдина: не настолько она стара, чтобы быть тебе матерью.
   - А я вот, к сожалению, достаточно стара, - сказала Дороти. - Не то что
я не хотела бы быть матерью такого сына, а...
   - Стара, не стара... -  перебила  ее  Уилма.  -  Не  будем  говорить  о
возрасте. Не очень-то приятная тема. Извините, что затронула ее.
   - Как старший из присутствующих, я вполне согласен  с  вами,  -  сказал
Джордж. - Давайте переключимся на другую тему. На какую же, Дороти?
   - Лично я хотела бы послушать  еще  о  Калифорнии,  -  ответила  Дороти
Джеймс. - Мы с мужем были там много лет  назад,  к  тому  же  с  коренными
калифорнийцами общались мало.
   - Их там не так уж много, правда? - спросила Джеральдина. - Большинство
приехало из других мест.
   - В этом-то и вся прелесть, - сказал Бинг. - Я живу там потому, что мне
там нравится. Ни в каком другом месте я не хочу жить.
   - Точно такой же ответ я получила и от Фрэнсиса Дэвиса,  когда  мы  там
были, - сказала Дороти. - Вы все знаете,  кто  такой  Фрэнсис  Дэвис?  Ты,
Уилма, знаешь? А вы, Джордж?
   - Я знаю о нем.
   - Отец с ним не знаком, но я его знаю,  -  сказал  Бинг.  -  Мы  иногда
видимся в Сан-Франциско.
   - Кто он такой? - спросила Джеральдина. - Интересная персона?
   - Лишь в двух отношениях: в финансовом и общественном, - ответил  Бинг.
- У него на Востоке громадные связи. Не сомневаюсь, что при  необходимости
он может за несколько дней добыть  сорок  -  пятьдесят  миллионов.  Это  -
старый бостонец, с Бикон-хилла. У него и суда, и недвижимость, и банки,  и
страховые компании, и бог знает что еще.  И  он  же  прескверно  играет  в
покер. Худшего игрока я еще не встречал.
   - Ты играешь с ним в покер? - спросил Джордж.
   - Раз в месяц.  Если  бы  мы  играли  чаще,  мне  не  потребовалось  бы
зарабатывать себе на жизнь чем-то еще. Но мы играем только раз в  месяц  и
никогда не делаем больших ставок.  Самый  крупный  проигрыш  не  превышает
трех-четырех сотен. Но для нас это развлечение.
   - Где же вы играете? В клубе "Тихоокеанский союз"?
   - Нет, что ты. Я в нем не состою. Дай бог, чтобы меня приняли туда хотя
бы к сорока годам. Нет, мы играем дома. То у него, то у меня.
   - Но ведь от твоего дома до Сан-Франциско далековато, не так ли?
   - Да, но у Фрэнсиса поблизости от  нас  есть  дом,  так  что  когда  он
приезжает, то сочетает приятное с полезным. В сущности,  мы  все  в  таком
положении. Мне приходится ездить и в Сан-Франциско и в  Лос-Анджелес.  Для
нас проехать триста - четыреста миль в машине -  привычное  дело.  Я  и  в
обычные-то дни делаю по семьдесят пять - сто миль. От моей конторы до дома
такое же расстояние, как отсюда до Рединга, и езжу я  туда  по  пять-шесть
раз в неделю. К счастью, езда в машине доставляет мне удовольствие.
   - К тому же у него "роллс-ройс", - сказала Джеральдина.
   - О, так у тебя "ройс"! - воскликнула Уилма. - Если я приеду к  тебе  в
гости, свозишь меня куда-нибудь подальше? Пен ни за что не хотел  покупать
его. Я просила не раз, но он отказывался.
   Это первое за вечер упоминание имени Пена Локвуда,  такое  небрежное  и
спокойное, прозвучало для остальных как кощунство,  но  больнее  всех  это
ощутила сама же Уилма.
   - О господи, - произнесла она едва слышно и уставилась в тарелку.
   Бинг обнял ее за плечи.
   - Приезжайте, я покажу вам такие места, которых даже местные жители  не
знают.
   - Спасибо, - сказала она и опустила  голову  ему  на  плечо.  Она  была
совсем пьяна.
   - А я всегда мечтала объехать Новую Англию  верхом,  -  сказала  Дороти
Джеймс.  -  И  вы  знаете,  такое  путешествие   возможно.   Кажется,   вы
отправляетесь из Форт-Итан-Элана и дальше руководствуетесь картой, избегая
главных дорог. Ночуете в загородных гостиницах.
   Заговорив о путешествиях, она направила беседу в другое русло, и о Пене
Локвуде никто больше не упоминал. Обед кончился, и все  стали  подниматься
со своих мест. Это была уже не та дружная  компания,  что  усаживалась  за
стол.
   - Выкуришь сигару? - спросил Джордж Локвуд сына.
   - О, прошу вас не уединяться, - взмолилась Джеральдина.
   - Что-то не хочется, благодарю, - сказал Бинг.
   - И правильно, - одобрила Джеральдина. - Идемте пить кофе  в  маленькую
комнату. Ты, Дороти, ее еще не видела. И ты, Бинг.
   - Вы имеете в виду маленькую комнату отца? - спросил Бинг.
   - Нет, маленькую гостиную, -  ответила  Джеральдина.  -  Мы  так  и  не
привыкли называть ее библиотекой, хотя она и была задумана как библиотека.
Я большую часть своих книг держу наверху, а твой отец - в кабинете.
   - Кто-то рассказывал мне об одной киноактрисе,  которая  покупала  себе
книги на ярды, - сказала Дороти, обращаясь к Бингу.
   - Понятия не имею, - сказал Бинг. - Ни с кем из  этой  публики  мне  не
приходилось встречаться.
   - А мы встречались. Однажды познакомились с Дугласом Фербенксом и  Мэри
Пикфорд, и они пригласили нас на ленч, но нам надо было на следующий  день
уезжать, - сказала Дороги. - Дуглас показался мне очаровательным, а с  ней
я не успела поболтать.
   - Она все еще делает завивку? - спросила Уилма.
   - Думаю, да. Ей было под тридцать, когда мы с  ней  познакомились.  Они
тогда только что поженились.
   - Ну вот, опять мы вернулись к той же теме, - сказала Уилма.
   - Она возникает постоянно, - сказал Джордж Локвуд. - Особенно  в  нашем
возрасте. Кто будет пить коньяк? Дороти?
   - Я - нет, спасибо.
   - Уилма?
   - Конечно.
   - Благодарю, не буду, - сказала Джеральдина.
   - Мне тоже не надо. Я вот виски себе налью, - сказал Бинг.
   - Уютная комната, - сказала Дороти.
   - Я тоже так считаю, - согласилась Джеральдина.
   - Мне нравится, как вы обставили зал.
   - Благодарю, и мне тоже нравится. Но мы не часто им  пользуемся.  Гости
бывают редко, Джордж большую часть времени проводит в своем кабинете, а  я
- либо здесь, либо у себя наверху. Я стала  радиолюбительницей,  и  там  у
меня большой приемник. Джордж считает это бесполезной  тратой  времени,  а
мне нравится.
   - Вы, должно быть, сговорились с Шерри, - сказала Дороти.
   И так далее. Но когда в холле пробили дедушкины часы и все  обнаружили,
что уже не девять, а десять часов, Дороти встала.
   - Понятия не имела, что так поздно, а ведь завтра нам с  тобой,  Уилма,
предстоит трудный день.
   - Я провожу вас наверх, - предложила Джеральдина.
   - Я скоро приду, - сказала Уилма. -  Вот  только  Бинг  приготовит  мне
коктейль, хорошо, Бинг?
   - Если хотите.
   - Тогда желаю вам обоим спокойной ночи, - сказал Джордж.  -  Только  не
задерживай тетю Уилму слишком долго. Мы все изрядно устали.  Доброй  ночи,
Уилма. - Он поцеловал ее в щеку. - Доброй ночи,  сын.  Надеюсь,  никто  не
будет возражать, если мы назначим завтрак на восемь тридцать. Если хотите,
вам принесут его в комнаты. Артур Мак-Генри будет  здесь  в  десять  утра,
Уилма.
   Он отправился наверх вместе с  Дороти  и  Джеральдиной  и  на  площадке
второго этажа простился с ними. Войдя в гардеробную, он  закрыл  за  собой
дверь и разделся. Он чувствовал, что устал, но спать ему не хотелось. Ну и
взбалмошная компания! Все, кроме Дороти Джеймс. На такое  общество  одного
дня вполне достаточно. Даже больше, чем достаточно, если  среди  гостей  -
зазнавшийся сын и пьяная невестка. Джеральдина ему тоже надоела, но к  пей
он привык и может,  когда  захочет,  уехать  от  нее  на  несколько  дней.
Неожиданно мысли его перескочили на  брата:  только  сейчас  он  полностью
осознал, что Пена  нет  в  живых.  До  этого  момента,  до  того,  как  он
представил  себе  бездыханное  тело  Пена,  лежащее  в  глубокой   могиле,
заваленное плотным слоем земли, смерть брата  не  была  вполне  осознанным
фактом. Самый факт убийства, самоубийства и последующие  события  обладали
как бы самостоятельной жизнью, но образ Пена, родного  брата,  лежащего  в
гробу,  непрестанно  представал  его  мысленному  взору  во   всей   своей
неотвратимой реальности.  Впервые  Джордж  Локвуд  поверил  в  возможность
собственной смерти. Впрочем, сейчас он почти желал  умереть.  И  именно  в
этот миг он вспомнил об Эрнестине. Он и всегда любил ее отцовской любовью,
однако теперь она вдруг стала для него чем-то  очень  значительным.  Может
быть, послать за нею - или  это  будет  ошибкой,  подумал  он.  И  сам  же
ответил:  это  будет  серьезной  ошибкой,  если  она  не  приедет,   найдя
благовидный предлог.
   Сквозь закрытую дверь до слуха Джорджа доносились звуки музыки - играло
радио Джеральдины. Звуки были слабые, но они напоминали об ее присутствии,
в котором он не нуждался. Сейчас она значит для него не  больше,  чем  эти
слабые  звуки  саксофона,  играющего  незнакомую  мелодию  в   детройтском
дансинге. При иных обстоятельствах она будет чем-то  другим,  а  сейчас  -
только этим. На коленях у него лежала книга "Жизнь на Миссисипи",  которую
он знал настолько хорошо, что мог открыть на  любой  странице  и  в  любое
время закрыть. Это  была  одна  из  десятка  книг,  которые  он  хранил  в
гардеробной: они не мешали думать и даже не заставляли бодрствовать. Потом
звуки  радио  в  комнате  Джеральдины  умолкли,  часы  в   холле   пробили
одиннадцать. Вполне возможно, что он задремал; но он не был в этом уверен.
Потом он вышел в коридор: свет на обоих этажах все еще горел. Он подошел к
двери Джеральдины и прислушался: все было тихо.
   Он вернулся в гардеробную и запер изнутри дверь. Сбросил с ног домашние
туфли, поднял панель, преграждавшую путь к потайной лестнице, и спустился,
никем не замеченный и недоступный  ничьим  взглядам,  к  себе  в  кабинет.
Осторожно приоткрыл дверь и услышал голос Уилмы. Он не  мог  разобрать  ее
слов, но когда он вслушался, то понял, что она вовсе  не  говорит.  Звуки,
которые она издавала, не были словами - она просто мычала от удовольствия.
Он подошел к двери малой гостиной и заглянул внутрь. Уилма  полулежала  на
большом диване, и его сын целовал ей грудь. Она гладила его по голове. "Ну
тихо, тихо", - говорила она.  Джордж  Локвуд  быстро  вернулся  к  себе  в
кабинет и оттуда - в гардеробную.
   Их влекло друг к другу весь вечер, только Джордж Локвуд не был  уверен,
что они это сами сознавали. А вот Дороти Джеймс сознавала - в этом он  был
убежден. Смешная маленькая Дороти Джеймс. Она, видимо, предчувствовала это
с того момента, как Бинг приехал в дом отца, - так  ясно  предчувствовала,
что потеряла надежду этому помешать.
   Джордж Локвуд надел домашние туфли и отправился в комнату  Джеральдины.
Та уже спала, но он не ушел.
   Утром все завтракали в разное время, и  каждый  занимался  собой,  пока
Артур Мак-Генри не покончил с делами и гости не приготовились  к  отъезду.
"Кадиллак" Бинга стоял у парадного входа. Дороти  Джеймс  и  Уилма  Локвуд
усаживались на заднем сиденье, а Джеральдина  стояла  у  дверцы  машины  и
напутствовала их, как положено хозяйке дома. Джордж Локвуд стоял на дороге
по другую сторону машины. Бинг подошел к нему и протянул руку.
   - Ну, отец, не знаю, когда мы еще увидимся.
   Джордж Локвуд молча и пристально смотрел на сына.
   - Ты, должно быть, очень гордишься собой, - сказал он наконец.
   Бинг нахмурился.
   - Что?
   - Я сказал: ты, должно быть, очень гордишься собой.
   Бинг отвернулся.
   - Я готов глотку себе перерезать.
   - Но ты этого не сделаешь, - сказал отец.
   - Не сделаю, - согласился Бинг и, с