остановка
- Гиббсвилл, а потом - Шведская Гавань.
   - А, Шведская Гавань. Я там никогда не был. Проезжал много раз,  но  на
станции ни разу не сходил. Не там ли служит мой друг  Джейкоб  Боллинджер,
священник? Это мой друг... Мы уже много лет с ним не встречались, по очень
дружили в колледже...
   - Пастор лютеранской церкви. Да, он служит там.
   - Я любил его выговор. Когда он приехал  в  колледж,  его  трудно  было
понимать - такой сильный был у него немецкий акцент.
   - Сейчас - тоже.
   - В последний раз мы встречались  с  Джейком  Боллинджером,  когда  ему
только что предложили принять лютеранскую церковь  в  Шведской  Гавани.  Я
спросил, много ли грешников он ожидает там найти. Он ответил, что нет,  но
есть одна семья, глава которой совершил два убийства и  не  понес  за  них
никакого наказания. Я не знал, что у пенсильванских  немцев  такие  случаи
бывают. Они больше характерны для угольных районов.
   Джордж Локвуд встал.
   - В следующий раз, когда вы  встретитесь  с  преподобным  Боллинджером,
пусть он назовет вам фамилию этой семьи.
   - Значит, это правда? А я думал, что он просто хотел пошутить.  У  него
была странная для пастора манера шутить. Добряк, по шутник.
   - Эту семью я очень хорошо знаю. Прошу извинить.  Подошла  моя  очередь
кататься на лодке.
   Письмо Терона Уинна пришло через неделю.

   "Уважаемый м-р Локвуд!
   Я  пишу  Вам,  чтобы  принести  глубочайшие  извинения  за   неуместный
разговор, который я затеял с Вами в воскресенье, во время пикника на озере
Уинн. Не могу найти  слов,  чтобы  выразить  сожаление  по  поводу  обиды,
которую я нанес Вам своей бестактной болтовней. Мое положение усугубляется
еще и тем, что джентльменская выдержка, которую Вы проявили,  несмотря  на
мою глупую скандальную выходку, послужила мне уроком, хотя Вы моложе  меня
и я гожусь Вам в отцы. Я отдал бы все, что имею, лишь  бы  исправить  свою
оплошность или хотя бы изгладить из Вашей памяти то, что сказал.  Остается
лишь добавить, что мне за всю  жизнь  еще  не  приходилось  столь  нижайше
просить прощения  и  столь  искренне  выражать  сожаление  о  случившемся.
Надеюсь, что когда-нибудь Вы найдете в себе достаточно великодушия,  чтобы
извинить меня за эту ошибку.
   Искренне Ваш, Терон Уинн".

   Джордж Локвуд перечитал письмо и бросил его в корзину. Через неделю  он
получил записку из Хиллтопа, штат Пенсильвания.

   "Уважаемый м-р Локвуд!
   Беру на себя смелость написать Вам, потому что отец, что бы он  Вам  ни
сказал тогда на пикнике, не хотел Вас обидеть. Я знаю, что он  послал  Вам
письмо с извинениями и все еще расстроен случившимся. Он не хочет говорить
мне, что произошло, поскольку оно, как он выразился,  было  "ужасно".  Моя
мама тоже отказывается разговаривать со мной на эту  тему,  так  как  отец
запретил ей повторять то, что он Вам сказал. Не знаю, что он сказал, но  я
ни разу еще не видела его таким расстроенным и вижу, что  он  мучается.  Я
была бы Вам чрезвычайно благодарна, если бы Вы приняли его извинения (если
можете) и написали ему об этом. Вы не знаете моего отца, но я уверяю  Вас,
что за всю свою жизнь он никогда сознательно не причинял  никому  зла,  он
слишком мягок и добр, чтобы обидеть кого-нибудь.
   Искренне Ваша, Агнесса Уинн".

   Он читал записку в конторе, в это время подошел отец:  пора  было  идти
обедать.
   - Вижу по конверту, что от женщины, - сказал Авраам Локвуд. - Победа?
   - Может быть, да, а может - и нет, - уклончиво ответил Джордж.
   Письмо Терона Уинна показалось Джорджу Локвуду  еще  более  неприятным,
чем его оплошность. Да, тогда он был раздосадован,  раздражен,  рассержен,
но это начало забываться, письмо же лишь напомнило об обиде и  разбередило
душу.  Кроме  того,  он  считал,  что  не   пристало   пожилому   человеку
признаваться в своем унижении. Джордж Локвуд не ответил  Терону  Уинну  на
его письмо, ибо считал, что он не заслуживает ответа.  Но  письмо  Агнессы
Уинн есть письмо Агнессы Уинн. До сих пор не было ни причины,  ни  повода,
ни возможности встретиться с нею. Письмо Агнессы меняло дело.

   "Уважаемый м-р Уинн!
   Благодарю Вас за письмо. Уверяю Вас, что  никакого  горького  осадка  у
меня не осталось от того, что было сказано на пикнике,  ибо  я  знаю,  что
меня не хотели обидеть. Я и сам часто попадаю в  подобные  затруднительные
положения.  В  ближайшее  время  я  намерен  побывать  по  делам  фирмы  в
Уилкс-Барре и Хиллтопе и надеюсь иметь удовольствие встретиться  с  миссис
Уинн, с Вами и с вашей очаровательной дочерью.
   Искренне Ваш, Джордж Локвуд".

   То, что у Джорджа Локвуда не было в Уилкс-Барре и Хиллтопе никаких дел,
не имело значения. Через три дня после того, как он отослал письмо, пришел
ответ:  его  настоятельно  просили  прервать  свою   деловую   поездку   и
переночевать на озере Уинн, где у Терона Уинна был летний коттедж.
   По невзрачному  личику  Терона  Уинна  разливалась  глупая  безудержная
радость прощенного недотепы. Радовалась и Бесси Уинн, видя, как доволен ее
муж. Они,  очевидно,  полагали,  что  он  приехал  ради  них,  поэтому  не
оставляли его наедине с Агнессой до тех пор, пока не кончился ужин.
   - К семи утра мне на шахту, - сказал  Терон.  -  Так  что  извините,  я
залягу спать вместе с курами.
   - Жить здесь приятно, но одно плохо: мистеру Уинну приходиться вставать
на час раньше, - сказала миссис Уинн.
   Наконец мистер и миссис Уинн отправились на покой.
   - Могли бы и мне ответить, не только отцу, - с упреком сказала Агнесса.
   - А я все недоумевал, почему вы так холодны ко мне. Вот, оказывается, в
чем дело. Хотите знать правду? Если бы не ваше письмо, то  меня  бы  здесь
сейчас не было. Вот мой ответ. С вашим отцом я бы не помирился, а с вами -
другое дело.
   - Я не стала бы просить у вас прощения.
   - Не стали бы?
   - Нет. У вас не хватило здравого смысла понять, что он сказал эти слова
вам не в обиду. Их и я могла бы сказать, и любой другой. Никто  не  делает
такого faux pas [ложного шага (фр.)] сознательно.
   - Faux pas никто не делает сознательно. Насколько я  знаю  французский,
faux pas как раз это и подразумевает. Однако людям следует знать, кому что
можно говорить.
   - Сами-то вы всегда это знаете?
   - Я был убежден, что вы не знаете, что сказал ваш отец.
   - Потом узнала. Он тогда был так расстроен, что в -  конце  концов  все
рассказал. Можно задать  вам  нескромный  вопрос?  Вы  своего  деда  знали
когда-нибудь?
   - Конечно. Очень даже хорошо знал. Он рассказывал мне про войну. В  бою
на реке Булл-Ран его ранили.
   - У него что, была такая привычка - стрелять в людей?
   - За такой вопрос я могу и обидеться.
   - Я не могла  удержаться.  Уж  слишком  он  непохож  на  моего  отца  -
единственного мужчину, которого я знаю.
   - Ну полно вам, мисс Уинн. Ваш отец - единственный мужчина, которого вы
знаете? Не забывайте, что я, видел вас на балу.
   - Половину из них я знаю не больше, чем вас.
   - Еще узнаете.
   - Вряд ли мне это будет интересно.
   - Вас когда-нибудь целовали?
   - Разумеется, нет.
   - Что с ними случилось, с местными обожателями?
   - Ничего не случилось. Просто они умеют уважать леди.  Как  и  подобает
джентльменам.
   - Если я попрошу разрешения поцеловать вас, вы будете звать на помощь?
   - Нет. Но я отвечу отказом.
   - А если я без разрешения?
   - Вы что, за этим сюда ехали, мистер Локвуд?
   - Вы начинаете догадываться. Да, за этим.
   - Тогда я рада, что вы пробудете  у  нас  недолго.  Неприятно  все-таки
смотреть,  как  человек  напрасно  тратит  свое   драгоценное   время.   О
принстонцах говорят, будто они считают себя великими сердцеедами. Подумать
только, какой чести хотят меня удостоить!
   -  Вы  хотели  сказать  -  лишить?  Вы  говорите  таким  тоном,  словно
безобидный поцелуй - почти то же, что совращение.
   - Право, мистер Локвуд. Это уж слишком.
   - По крайней мере, я вижу, что вы понимаете значение этого слова.
   - Можно понимать значение слов без того, чтобы... Я знаю, например, что
такое хирургия, но из этого не следует, что я соглашусь  подвергнуть  себя
операции.
   - Жаль, что у меня нет с собой хлороформа.
   - Хлороформа? Не понимаю, что вы хотите этим сказать.
   - Вы упомянули про хирургию. Если бы у меня  сейчас  был  хлороформ,  я
усыпил бы вас и поцеловал.
   - Что за гадкая мысль! Надо  иметь  безнравственный  склад  ума,  чтобы
говорить такие вещи.
   - Он у меня и есть безнравственный, только я, по крайней мере, этого не
скрываю.
   - Оно и видно. Достаточно вас послушать.
   - Когда вы ляжете в свою кроватку, подумайте, каково мне лежать в своей
- ведь нас будет разделять всего лишь тонкая перегородка.
   - Спокойной ночи,  мистер  Локвуд.  -  Она  вышла,  но  немного  спустя
вернулась. Вид у нее все еще был рассерженный. - Вы не идете  спать?  Если
идете, то я должна потушить лампы.
   - Я потушу. Вам не  помешает,  если  я  оставлю  одну  гореть  в  своей
спальне? Сможете вы спать?
   - Благодарю вас, смогу.
   Улегшись в постель, он  целый  час  непрерывно  постукивал  пальцем  по
тонкой перегородке из полированного дерева. Утром во время завтрака  Бесси
Уинн спросила:
   - Хорошо спали, мистер Локвуд? Не всякий может легко заснуть в  лесу  в
первую ночь.
   - Как убитый. А вы, мисс Уинн, хорошо спали?
   - Я? Не очень. Мне все казалось, что кто-то скребется. Не то  мышь,  не
то крыса.
   - Ты же  их  не  боишься,  -  удивилась  мать.  -  Где  нам  только  не
приходилось жить, когда мы поженились с мистером Уинном.
   - Бояться не боюсь, но они спать мешают.
   - Мистер Уинн просил сказать вам "до свидания" и передать, что ему было
очень приятно видеть вас у нас в доме. Если вы снова будете в наших краях,
то обязательно заезжайте. Мы не позволим вам останавливаться в  гостинице,
тем более хиллтопской.
   - Что ж, миссис Уинн, возможно, я и поймаю вас на слове. Летом  мне  не
раз придется бывать в этих местах. Отец мой понемножку  стареет,  так  что
разъезжать, в основном, приходится мне.
   - Вы, должно быть, хороший помощник своему отцу, - сказала Бесси Уинн.
   - Благодарю вас. Вы пробудете здесь все лето?
   - Да, этот коттедж остается за нами до середины, сентября, а потом  Том
Уинн держит его для своих друзей-охотников. Они приезжают из  Нью-Йорка  и
Филадельфии и остаются здесь до тех-пор, пока не настреляют  по  оленю  на
человека. Лет пять-шесть назад один из них убил медведя.
   Затаенная надежда Джорджа Локвуда на то, что Агнесса Уинн  выразит  ему
свою признательность каким-то особым способом (ведь заявила же она в своем
письме, что будет "чрезвычайно  благодарна"),  оказалась,  как  он  теперь
понимал, глупой романтической блажью. Слова "чрезвычайно"  и  "благодарна"
ничего для нее не значили,  она  проявила  бы  большую  точность,  если  б
написала "я  скажу  вам  большое  спасибо".  Но  она  была  загадочная  и,
следовательно, необычная девушка, а необычную девушку, согласно его теории
(не проверенной, однако, на практике), можно  совратить,  не  связав  себя
обещанием жениться. Лично ему еще  не  приходилось  совращать  девушек  из
хороших семей - слишком тщательно  их  оберегали  от  соблазнителей  и  от
собственных инстинктов, - хотя Лали Фенстермахер не  один  раз  бывала  на
грани капитуляции. Джорджу рассказывали о случае с одним его  знакомым  по
Принстону, который соблазнил девушку с молчаливого согласия ее  брата;  но
когда он увидел эту девушку во плоти, то понял, что его знакомый - это  не
искусный ухажер  и  не  счастливчик,  а  человек,  лишенный  брезгливости.
Проблема, следовательно, состояла в том, чтобы совратить не вообще девушку
из хорошей семьи, а красивую девушку из хорошей семьи. А Агнесса Уинн  как
раз и была красивой девушкой из хорошей семьи. Красивой и соблазнительной.
Совратить  такую  значило  бы  одержать  настоящую   победу   и   над   ее
высокомерием, и над ее интеллектуальной независимостью.
   Агнесса Уинн в свои девятнадцать лет выделялась среди сверстниц хрупким
телосложением и не вызывала у Джорджа Локвуда особого влечения.  Она  была
лишена  чувственности,  поэтому  обладание  ею  сулило  ему   не   столько
физическое, сколько моральное удовлетворение: ему хотелось немного сбить с
нее спесь. Он навел точные справки  о  ее  положении  в  династии  Уиннов.
Сведения, полученные им, могли обескуражить искателя  богатых  невест,  но
Джордж видел и другое: она нравилась его ровесникам, они любили  бывать  в
ее обществе и искали ее благосклонности.  Так  что,  хотя  ей  было  всего
девятнадцать лет, в невестах  она  вряд  ли  засидится.  Что  касалось  ее
положения в семействе Уиннов, то, хотя оно и могло обескуражить тех,  кого
интересовало прежде всего богатство, Джордж Локвуд  знал,  что  Агнесса  -
любимица старого Тома Уинна и, следовательно, у нее есть виды на  будущее.
С другой стороны, было немало молодых людей, которые - Джордж это видел  -
ухаживали за Агнессой, хотя и не нуждались в браке по  расчету.  Любой  из
них мог жениться на ней через год-два,  а  Джорджу  Локвуду  не  хотелось,
чтобы его кто-то опередил. Любовь в его расчеты не входила.
   Счастливая случайность дала ему однажды повод и возможность  продолжить
знакомство с нею, но потом он решил уже не полагаться на волю случая. Да в
этом и не было необходимости: от Терона и Бесси  Уинн  последовало  второе
приглашение в коттедж на берегу озера, а  Джордж  Локвуд  чувствовал,  что
Агнесса не пойдет против воли родителей. При  всей  сердечности  отношений
равенства в семье не существовало, и Агнессе в голову бы не  пришло  таким
образом утверждать свою независимость. Джордж Локвуд подозревал,  что  вся
ее самостоятельность сводилась, по сути дела, к  некоторой  оригинальности
мышления. Она казалась ему натурой неглубокой, а лишь немного отличной  от
других, подобно тому, как кажется  отличной  от  других  благодаря  своему
акценту  девушка-южанка,  оказавшаяся  на  вечеринке  среди  северян.   Ее
необычность  была  источником  постоянных  размышлений  Джорджа:  она   то
привлекала его, то отталкивала, а иногда он  вообще  не  видел  в  Агнессе
ничего незаурядного. Но была ли Агнесса глубокой натурой или нет, была  ли
она необычной, не такой, как все,  или  нет,  он  твердо  знал  одно:  она
занимала его мысли, как никакая другая девушка после Лали.
   Когда он отправился к Уиннам во второй раз, она демонстративно уехала к
друзьям, жившим на севере штата, близ границы Нью-Йорка. Но  он  не  выдал
охватившей его досады и обратил свои чары на ее отца и мать,  постаравшись
скрасить потерю времени  осторожными  расспросами  об  угольных  и  лесных
ресурсах компании Уиннов.
   Аренда угольных  месторождений  и  добыча  угля  требовали  специальных
знаний и больших финансовых затрат, поэтому Авраам  и  Джордж  Локвуды  не
намеревались вкладывать в эти предприятия деньги, но фирма "Локвуд  и  Кь"
владела двумя небольшими лесопильными заводами, нуждавшимися  в  сырье,  а
лесные участки, которые они арендовали, быстро теряли ценность,  поскольку
иссякали запасы леса. Так что надо было искать новые земли -  в  противном
случае не оставалось ничего иного, как продать заводское  оборудование  за
хорошую цену. Визит Джорджа Локвуда к Уиннам был полезен еще  и  в  смысле
получения данных о положении Хофманов и Стоуксов. Авраам  Локвуд  всячески
развивал у своего старшего сына стремление пользоваться  любой  ситуацией,
которая может принести выгоду Локвудам и при этом ударить  по  Хофманам  и
Стоуксам. Случай такой им пока не подворачивался, но Джордж Локвуд  усвоил
себе одно: его  отец  ненавидит  своих  гиббсвиллскнх  родственников.  Сам
Джордж не вполне разделял это чувство, но когда Терон Уинн, не  подозревая
об их родстве, заметил, что молодые Стоуксы уступают  в  хитрости  старику
Хофману,  то  Джордж  Локвуд  сразу  же  рассудил,  что  это   ему   может
когда-нибудь пригодиться.
   Свою следующую  поездку  он  решил  совершить  через  месяц,  правильно
рассчитав, что на этот раз Терон и Бесси заставят Агнессу быть дома, чтобы
она не показалась ему невоспитанной. Она действительно была дома, но опять
же преднамеренно, как  бы  желая  обезопасить  себя,  пригласила  в  гости
подругу. Однако Рут  Хейгенбек  оказалась  неподходящей  для  той  миссии,
которую возложила на нее Агнесса Уинн. Она сразу же  влюбилась  в  Джорджа
Локвуда и всякий раз, когда он заговаривал с нею, смущалась,  краснела,  а
сев со всеми за стол, стала невпопад вставлять реплики в  общий  разговор.
За ужином, например, когда Терон Уинн сказал: "...а на  следующий  год  мы
переехали в Хиллтоп", она неожиданно заявила:
   - Я тоже так думаю.
   - Простите, Рут? - удивленно посмотрел на нее Терон Уинн.
   - О чем вы думали, мисс Хейгенбек? - спросил Джордж Локвуд.
   - Ни о чем она не думала, - сказала Агнесса. - Просто решила, что и  ей
нужно что-то сказать.
   - Нехорошо так, Агнесса, - укоризненно заметила мать.
   - Ну, пусть говорит, если есть что сказать. Никто же ей  не  мешает,  -
возразила Агнесса. - Что ты собиралась сказать, Рут?
   - Вот и не скажу, - обиделась Рут Хейгенбек.
   Терон Уинн продолжал свой рассказ, а Рут вдруг встала и молча вышла.
   - Ты ее обидела, Агнесса. Иди к ней сейчас же и извинись, - потребовала
Бесси Уинн.
   Агнесса отсутствовала более десяти минут. Возвратившись, она объявила:
   - Рут просит извинить ее. У нее голова разболелась.
   - Ничего удивительного, она же совсем не ест, - сказал  Терон  Уинн.  -
Отнеси ей чего-нибудь на подносе, Агнесса. Куриного бульона, что ли.
   - Она хочет, чтобы ее не беспокоили, папа.
   - Ну, что делать. Жаль, - вздохнул Терон.
   - После ужина я сама к ней схожу, - сказала Бесси.
   Так она и сделала, а вернувшись, сообщила, что Рут уже  крепко  спит  и
что ей самой, как и ее мужу, тоже пора спать.
   И снова, как в предыдущий раз,  Агнесса  осталась  наедине  с  Джорджем
Локвудом.
   - Вы никогда не вели бы себя так, как мисс Хейгенбек, правда?
   - Если вы собираетесь сказать о ней что-нибудь дурное, то  учтите,  что
она "моя лучшая подруга.
   - О ней-то я не собираюсь говорить ничего дурного. А вот о вас - да. Вы
настолько бесстрастны, что даже не поняли, отчего она так возбуждена.
   - Возбуждена? Не знаю, что вы хотите этим сказать. А что касается ваших
характеристик, мистер Локвуд, то чем  меньше  вы  будете  их  давать,  тем
лучше.
   - Мисс Хейгенбек очень мила. Молода и простодушна.
   - Мы с ней почти ровесницы, - сказала Агнесса. - Если хотите знать, она
даже на год старше меня.
   - Это я вверг ее в такое возбужденное состояние.
   - Ну и ну! Таких эгоцентристов я еще не встречала. Дальше некуда.
   - Бросьте. Вы так же возбуждены, как она, только у вас это  проявляется
в иной форме. Например, удираете в Скрантон, узнав, что я еду сюда.
   - Вы, очевидно, имеете в виду мою поездку в  Монтроуз?  К  вам  она  не
имеет никакого отношения.
   - А вы поклянетесь в  этом  на  Библии?  Вот  Библия.  Кладите  руку  и
клянитесь.
   - Еще чего. Да и что здесь такого, если даже я уехала тогда из-за  вас?
По-моему, это еще не доказывает, что великий,  замечательный,  красивый  и
удивительный мистер Локвуд вверг меня в возбужденное  состояние.  Как  раз
наоборот. Все эти разговоры о поцелуях без разрешения  и  еще  кое  о  чем
похуже...
   - Похуже? Ах, да. О совращении.
   - Я только надеюсь, что не все молодые люди в  Шведской  Гавани  такие,
как вы. В противном случае мне жаль тех женщин, которым приходится жить  в
вашем городе.
   - Думайте, что вы говорите. Может случиться, что вам самой еще придется
там жить.
   - Лучше умереть. Лучше умереть. Уж лучше я выйду замуж за какого-нибудь
ханки [презрительная кличка неквалифицированного рабочего-эмигранта],  чем
за вас.
   - Вот поэтому я и заставлю вас выйти за меня.
   - Не выйду, даже будь у вас все  деньги  Пенсильвании.  Ни  за  что  на
свете.
   - У меня нет всех денег Пенсильвании, но я б