Хата богата. Супруга упруга.
   - А я нет! - Леха говорит.
   - Что ж так?
   - Да так, - Леха отвечает. - Жизнь сложна!
   - Жизнь сложна, - говорю, - зато ночь нежна!
   - Как же, - Леха обиделся,  -  ночь  нежна!  Знаешь,  какие  сны  мне
снятся! Тебе нет?
   - Снятся вообще-то. Недавно, например, наяву все  вспомнить  не  мог,
где шапку забыл. Только заснул, вижу: вот  же  она  где!  Нет,  снами  я
доволен. А что?
   - А угрызения разве не снятся? Кошмары?
   - Нет. Как-то еще нет.
   - Ты что же, Фрейда еще не читал?
   - Еще нет!
   - Вот ты говоришь - "ночь нежна". - Пригнулся. - А  знаешь,  что  мне
жена моя изменяет? Налево и, что самое обидное, направо?..
   Поехали ко мне, попили чаю с грудинкой. Леха допивает  вторую  чашку,
встает.
   - Ну, мне, к сожалению, пора.
   - Давай, - говорю, - еще посидим. Скажешь, что на работе  задержался.
Пойду сейчас еще грудинки куплю...
   - Да нет, - Леха говорит. - Женщины, в отличие от Вия, все видят,  не
поднимая глаз!
   Проводил я его до остановки. Леха вдруг жаловаться стал:
   - Недовольна все, говорит: "Когда хоть за границу  поедешь,  красивых
вещей мне привезешь? Все уже ездят  за  границу,  привозят  своим  женам
красивые вещи!" А чего, спрашивается, ей не хватает? Одних кофт  -  две!
Говорит, за все время трех слов с ней не сказал!
   - А давай я скажу! Какие надо сказать слова?
   - А что? - Леха говорит. - Поехали ко  мне!  Знаешь,  что  будет  нас
ждать? Мясо в фольге!
   Пока ехали мы, я еще надеялся: может, действительно она холит  его  и
лелеет? Приехали, вижу: какая там холка и  лелейка!  Она  и  себя-то  не
холит,  не  говоря  уж  о  том,  чтобы  лелеять!  Сразу  же  в   комнате
захлопнулась.  Леха,  естественно,  сник.  Взял  я  кувшин   на   кухне,
спрашиваю:
   - Что внутри у него? Содержимое?
   - На твои идиотские вопросы трудно отвечать! - нервно говорит.
   Направился к ней. Слышу: обвиняет она его, что с работы он опоздал.
   - Сегодня только! - он говорит. - Пойми, к другу зашел!
   - Сегодня! - она говорит. - У тебя каждый день "сегодня"!  (Странное,
если вдуматься, обвинение!) Возвращается Леха на кухню, вздыхает:
   - Угостить тебя, сам понимаешь, нечем, так что пока в комнате посиди,
а то я бренчать тут буду, тебе мешать.
   А говорил - мясо в фольге! Дали бы хоть фольги пожевать!
   На следующий день встретились мы на работе с ним, в обеденный перерыв
пошли в буфет.
   Работал у нас тогда такой  Змеинов.  Всегда  четко  знал,  что  модно
сейчас, что современно, другого ничего для него просто не  существовало.
И  выглядел  соответственно:  дымчатые  очки,  бородка,  трубка,   шарф,
свисающий до земли. Помню, как он, взяв в буфете чашечку кофе, держа  ее
перед собою на блюдце, другой рукой придерживая трубку, зорко  оглядывал
зал, соображая, куда сесть. И обычно не ошибался: садился  к  тому,  кто
самый  модный  был,  самый  успешный.  Сидел,   кофе   отхлебывая,   вел
интеллигентную беседу - и вдруг случайно  узнавал,  что  у  человека,  с
которым  он  сидит,  все  переменилось:  украли  пальто,   благодарность
заменили на выговор, сын попал в вытрезвитель. Тут же  Змеинов  вставал,
брал недопитую чашечку, пересаживался за другой стол, к новому  корифею.
И если снова узнавал: не этот самый модный, а тот, что в углу  сидит,  -
тут же вставал, извинившись,  забирал  кофе,  попыхивая  трубочкой,  шел
через зал. Одной чашечки кофе ему обычно на несколько человеческих судеб
хватало.
   Пока мы считались с Лехой молодыми и дико растущими, Змеинов, бывало,
до трети  чашечки  с  нами  выпивал.  Леха  доверился  ему,  рассказывал
подробно о своих планах.
   И вдруг в этот день, только  начал  Леха  рассказывать,  Змеинов,  ни
слова не говоря, встает и тянется к своей чашечке. Леха аж позеленел  от
такой подлости, мотнул головой и плюнул Змеинову прямо в чашку!
   Помню до сих пор Змеинова позу, немой укор в его взгляде: "Как  же  я
теперь, с плевком в чашке, буду за новые столики садиться?"
   Ушел Змеинов, Леха говорит:
   - Ну, что? Может, не правильно я сделал?
   - Правильно. Но, в общем-то, по Змеинову измеряя,  популярность  наша
стремится к нулю...

***

   Через несколько дней направлялся я вечером к Лехе в гости. С тех  пор
как понял я, что не очень весело они живут, стал довольно  часто  к  ним
заходить. Перед домом их  возле  гастронома  сталкиваюсь  с  профессором
Корневым. Здорово он в институте меня  любил,  колоссальные  надежды  на
меня возлагал.
   - Ну, что вы? Где? - участливо спрашивает. - Что-то  совсем  про  вас
ничего не слышно.
   - Да знаете, - говорю, - семья, дети...
   Он понимающе кивает, стараясь при этом не смотреть на две поллитры  в
моих руках.
   Лехе я в комическом ключе случай этот пересказал,  но  он  неожиданно
трагически все воспринял:
   - Я давно уже говорю, что жизнь не удалась. Как  сам-то  ты  думаешь:
если человек вырастет среди домов, которые мы с тобой рисуем, сможет  он
когда-нибудь художником стать?
   - Конечно, нет!
   - И мы это делаем, представляешь?
   Я и сам начал понимать в последнее время, что не все так уж  блестяще
идет, как предполагалось.
   Раньше я думал, беда в  том,  что  тебя  спросят,  а  ты  не  сможешь
ответить. И стоит только усиленно заниматься...  И  понял  вдруг  совсем
недавно: беда в том, что никто тебя и не спросит!
   - А давай, - Лехе  говорю,  -  сделаем  на  конкурс!  Слышал  небось,
конкурс объявлен: культурный центр северного поселка  улучшенного  типа.
Солярий, розарий, дискуторий - и все это желательно под одной крышей.
   - Да нет, - Леха говорит. - Все равно Орфеич работать нам на  конкурс
не даст. Наш удел - коробочки рисовать!
   - А полагается же нам творческий  отпуск?  Давай  возьмем  творческий
отпуск за свой счет!
   - А Дзыню возьмем?
   - Конечно! Поселимся у меня и будем работать! Колоссально!

***

   На следующий день я к Дзыне поехал. Он принял меня  уже  в  отдельном
своем кабинете.
   - Надо уметь жить!  -  высокомерно  говорил,  небрежно  проливая  мне
арманьяк на брюки.
   Но в проекте нашем участвовать милостиво согласился.
   Помню, в день, когда мы должны были начинать, Леха  пришел,  а  Дзыни
все нет и нет. Выглянули от нетерпения с балкона, видим  -  красные  его
"жигули" выезжают  на  перекресток  и  подруливают  зачем-то  к  стоянке
такси... Какие-то тетки с узлами к нему бросились. Быстро сговорились  -
и Дзыня уехал! Вот это да! Видно,  решил  -  и  вполне,  надо  отметить,
справедливо, -  что  дело  это  гораздо  более  надежное,  чем  какие-то
непонятные проекты создавать!
   Стали работать с Лехой вдвоем.
   Но ни черта не получалось. Хочется придумать  что-то  новое,  а  рука
привычно рисует прямоугольник! И розарий, и солярий, и дискуторий должны
размещаться в нем.
   Да и потом, не все новое хорошо. То есть сразу видно, что в нем будет
хорошего, но никогда заранее  не  узнаешь,  что  в  нем  будет  плохого.
Придумали, скажем, круглые дома. Свежо, оригинально. Начали  строить.  И
стали образовываться в круглых дворах этих домов вихри. Выйдет  старушка
на балкон снимать белье, неожиданно образуется вихрь - старушку уносит!
   Потом уже в погоне за оригинальностью мы с Лехой до  полного  абсурда
докатились. Совершенно дикая родилась идея: сделать культурный  центр  в
виде стоящего человека... В глазу - бар.
   - Да-а, - Леха говорит. - Видно, ничего у нас не получится! Все равно
Бескаравайный нас обойдет. Сам знаешь, что это  за  человек,  растет  на
глазах!
   Действительно,  на  последней  архитектурной  конференции  наблюдался
феномен: рос Бескаравайный буквально на глазах!
   И еще - это только говорится: отпуск за  свой  счет.  А  какой  счет?
Никакого счета и нет!
   Открыл я как-то ящик стола, оттуда вылетела вдруг  бабочка.  Поймали,
убили, сделали суп, второе. Три дня ели.
   Однажды рано утром вышел я на прогулку. Сорвал с газона ромашку, стал
лепестки обрывать... И вдруг  понял:  форму  ромашки  должен  иметь  наш
культурный центр - розарий, солярий, дискуторий под отдельными крышами и
сходятся к  общему  центру,  как  лепестки.  Примчался  домой,  с  Лехой
поделился. Он говорит обидчиво:
   - Гениально! Но это ты, наверное, сам же и будешь делать?
   - Ну почему же! - говорю. - С тобой! Стали мы чертить с нашей любимой
песней "Елы-палы" дни напролет.
   Сделали наконец, понесли. Секретарь конкурса - Дзыня.  Сидит,  головы
не поднимает.
   - Что у вас?
   -  Ты,  харя!  -  говорю.  -  Поднимай  хоть  глаза,  когда  с  тобой
разговаривают!
   Он обомлел.
   Потом разговорился все-таки, стал объяснять, что  в  конкурсе  многие
именитые архитекторы участвуют, не нам чета. Что главная трудность -  во
второй тур пройти, там только начнется настоящее рассмотрение...
   Стали мы ему намекать, что жизнь на месте  не  стоит,  что  в  городе
много новых точек открыто, где встретиться можно за дружеским столом.
   Приблизительно месяц он  нас  мурыжил,  потом  вызывает:  проект  наш
пробился во второй тур.
   Подмигивая, вывели его на улицу, провели мимо  всех  ресторанов  -  и
неожиданно вводим в пышечную, берем три  пышки  обсыпные,  три  бумажных
стаканчика кофе. Потом в  эти  же  стаканчики,  влажные,  разливаем  под
столом бутылку портвейна... Все!
   Но, как оказалось, Дзыня нас нагрел, а не  мы  его!  Выяснилось,  что
никаких двух туров и нет, все  проекты  рассматриваются  одновременно  и
равноправно,  а  рассмотрение  состоится  на  Всесоюзной   архитектурной
конференции в Ереване.

***

   Летели мы в Ереван на Ту-154, на высоте  пятнадцати  тысяч  метров...
Леха нервничал все,  в  иллюминатор  смотрел.  Далеко  внизу,  на  белых
облаках, тень нашего самолета бежала, как крестик.
   - Страшно, если вдуматься, - Леха говорит. - Пятнадцать километров до
земли!
   - Что страшного-то? - отвечаю. - На такси трешка!
   Стали  снижаться  наконец.  Окунулись  в  облака.   Потом   удар,   в
иллюминаторе побежало рыжее поле, на краю поля - вислоухий вертолет.
   Вышли на трап,  первое  ощущение  -  сухой  горячий  воздух,  как  на
сковородке. Над горизонтом, будто  облака,  две  белые  вершины,  иногда
оттуда доносится короткое ледяное дыхание, словно глоток  холодной  воды
после чашки густого горячего кофе.
   Рассадили нас по машинам -  каждому  участнику  отдельная  машина,  -
повезли  через  Ереван.  Да,  неспроста  Ереван   местом   архитектурной
конференции выбран  -  замечательно  строят!  Дом  молодежи  -  огромный
кукурузный початок... Хранилище древних рукописей - Матенадаран...
   В Доме техники, где конференция собиралась, толпа гудит в холле, люди
тусуются, руки пожимают.
   - И Жупелов здесь! - почему-то шепчет Леха. - Академик Аскетян! Все!
   Вечером поместили нас в гостиницу. Ужинаем в буфете на  этаже,  Дзыня
появляется с завязанным горлом.
   - Вы разве не знаете, - надменно говорит, - я простужен!
   Как будто все в мире непременно должны об этом знать!
   Долго куражился, требовал у буфетчицы  подогреть  шампанское.  Только
буфетчица кремневая оказалась - такую и охладить не заставишь, не то что
подогреть!
   - Ладно, - Дзыне говорю. - Иди сюда. У нас есть.
   - А теплое? - капризно спрашивает.
   - Теплое, - говорим, - целый день за пазухой носим.
   Подсел Дзыня к нам, говорит:
   - Только вы сами открывайте, и поосторожней, а то я  очень  изысканно
одет, боюсь забрызгаться... Вот это человек! Выпил все наше вино,  потом
говорит:
   - Наши очаровательные хозяева добавили нам еще несколько экскурсий  -
на озеро Севан, в храм Гехард...
   - Замечательно! - говорим.
   - ... так  что  число  сообщений  на  конференции  придется,  видимо,
сокращать. Понимаете?
   - Понимаем.
   - Ну, хорошо. - Дзыня говорит. - Пойду, чтобы не отвлекать вас  своим
обаянием. Ушел. Леха говорит:
   - А ведь возьмет и не выпустит нас!
   - Выпустит!
   Тут Леха снова за старое принялся:
   - Все равно  Бескаравайный  нас  победит!  Сам  знаешь,  что  это  за
человек, растет на глазах!
   Потом рассказывать стал откровенно, что  есть  у  него,  оказывается,
застарелый какой-то враг: звонит его жене, когда его  нет,  и  всяческие
гадости про него говорит,  и  главное  -  все  в  точку!  Стал  подробно
рассказывать, как ко встрече с этим врагом готовится: карате, с бегом по
потолку, стрельба по-македонски.
   - Да брось ты! - говорю. - Нет у тебя никакого врага!
   - Как это нет? - обиженно.
   - А так и нет. Врага, как  и  все  на  свете,  надо  создавать  своим
трудом, долго и упорно. А откуда у нас время еще и на это?
   - Так, думаешь, нет его?
   - Конечно, нет.
   - Выходит, я сам себе и звоню?
   - Ну, конечно!
   - Твой оптимизм меня просто бесит, - Леха говорит.
   - Ничего, - говорю. - Он всех бесит.
   Наутро сделали мы сообщение... Колоссально! Сам академик Аскетян  нас
обласкал! На следующем заседании сообщили:  нашему  проекту  культурного
центра - первый приз!
   Проект же Бескаравайного,  как  выяснилось,  рядом  не  лежал.  Такой
удивительный оказался человек: рос только на глазах,  причем  только  на
наших. Лишь исчезал с глаз - сразу же переставал расти!
   Да что Бескаравайный! Подумаешь! Если мы и были в его тени -  значит,
не с той стороны падало солнце...
   - Как-то все не так, - Леха озабоченно  говорит.  -  Должны  же  быть
трудности, тысячи преград!
   - Ох, мать честная! - говорю. -  А  я  и  забыл!  Аскетян,  руки  нам
пожимая, говорит:
   - А я почему-то думал, что вы моложе.
   - А мы и  есть  моложе,  -  отвечаю.  После  Еревана  еще  в  Тбилиси
заехали... Замечательное место - тбилисские серные бани. Буквально после
них становишься другим человеком - тут же, в предбаннике,  вручают  тебе
новые документы!

***

   Возвратились на работу. Идем с Лехой, как  обычно,  в  буфет.  Только
появляемся - к нам, сметая все на пути, устремляется Змеинов с  чашечкой
кофе...
   Вскоре нам премию  присудили  за  наш  проект.  Леха  этим  известием
почему-то совершенно потрясен был.
   - Шестеро тысяч денег! - повторял. - Это ж машину  можно  купить,  на
двоих!
   Помню, когда мы сумму эту на  руки  получили,  всю  ночь  ее  у  меня
перепрятывали, боялись, кто-нибудь украдет.
   Утром выскочили из дома.  Поехали  машину  получать  -  институт  нам
выделил ее из своих резервов.
   Помню, магазин автомобильный за городом был. Долго автобус еще  стоял
у переезда, как раз состав пропускали с автомобилями  на  платформах.  В
некоторых почему-то уже люди сидели.
   Добрались наконец до магазина.
   Очередь в маленькое окошко. Кассирша кричит:
   - Никому не отходить!
   Сама пропала - часа полтора, наверное, ее не было. Появляется  потом,
грубо орет:
   - Иванов! Иванов! Вы  где  это  шляетесь?!  Подбегает  на  трясущихся
ногах.
   - Я здесь был! Я никуда не отходил!
   А сам уже думает небось: "Ну, все! Машины, конечно, уже не  будет,  и
деньги за нее, наверное, не вернут!"
   Вывели тут и нашу машину,  стали  в  последний  раз  ее  осматривать.
Кузнечик вдруг впрыгнул на заднее сиденье.
   - Ну, все, - говорит, - все наши в сборе! Помчались мы по шоссе.
   - Не правильно едем! - Леха говорит.
   - Зато красиво!
   Вдруг   выскакивает   из   кустов   человек   с   полосатым   жезлом,
останавливает.
   - Да я из ваших прав, - говорит, - вологодские кружева сейчас сделаю!
   - А у нас нет еще их, - отвечаем.
   - Ых! - зубами только скрипнул и компостером со злости дырку в  своем
рукаве пробил.
   Потом поставили мы машину во дворе, а сами долго пили у меня чай...
   - Я тут думаю все, - вздыхая, Леха говорит.  -  Делаем  свое  дело  с
наслаждением да еще получаем за  это  наслаждение  деньги.  Морально  ли
это?!
   - Норма-ально! Пойми: существует новое направление в  архитектуре.  И
кто лежал у его истоков?.. Вернее, не лежал, а стоял... Я! То  есть  ты,
ты!

***

   После этого мне еще от института квартирку дали. Долго ждал я - и тут
дали.
   По такому случаю мы выпили слегка с Лехой. Дня не совсем одобрительно
нас встретила.
   - Вот, - Леха говорит, - гению нашему квартирку дали!
   Метнула она на него взгляд, обозначающий, видимо: "А почему не тебе?"
   Но Леха взгляда этого не заметил, говорит:
   ... Только вот мебели никакой у него  нет,  может,  подарим  ему  наш
пуфик, все равно мы им не пользуемся давно?
   Метнула на  него  взгляд,  молча  ушла.  Потом,  начал  я  уже  домой
собираться, в комнату заглянул с нею проститься, гляжу: стоит она  перед
пуфиком на коленях и сигаретой прожигает в нем дыры!
   Вынесла мне пуфик - из дыр еще дым идет!
   - Пожалуйста, - говорит.
   Привез я его домой, поставил... Ничего! Все-таки вещь.

***

   И тут ошеломляющее известие: нас с Лехой, как  подавших  уже  надежды
специалистов, посылают на полгода в Болгарию на стажировку!
   Леха обрадовался:
   - Ну, наконец-то! Наконец-то я съезжу за рубеж, красивых вещей  Дийке
привезу, как она мечтала!
   День спустя выясняется: необходимо медицинское освидетельствование.
   - Так я и знал! - горестно Леха говорит. -  Так  я  и  знал,  что  не
выйдет ничего, давно уже чувствую себя неважно!
   - Спокойно! - отвечаю.
   Назавтра отправились мы с ним сдавать  на  анализ  мочу.  Было  ясное
осеннее утро.
   Леха задумчивый шел, потом говорит:
   - А давай поменяемся мочой!
   - Зачем?!
   - Ну так. Чисто дружески.
   - Давай!
   Поменялись пузырьками, перевесили ярлычки. Через неделю  интересуемся
анализами, нам говорят:
   - Вы (то есть я) можете ехать куда вам угодно, а вы (то есть Леха) по
состоянию здоровья ехать никуда не можете.
   Раскрыл я только рот, чтобы сказать, что все  наоборот,  что  это  я,
оказывается,  больной,  а  Леха  здоровый...  Леха  выталкивает  меня  в
коридор.
   - Молчи! Понял, молчи! - шипит. - Узнают  про  наш  обман,  обоих  не
пустят, а так уж хоть ты поезжай... Ладно уж!
   Уговорил все-таки меня, но, видно, и обиделся, что я согласился.
   Сначала не хотел я ехать, потом подумал: "А почему, собственно, не я?
Работаю нормально. Знаю языки.  Характер  отцовский,  бойцовский...  Чем
плохо?"
   ... Только вернулся я из Болгарии - в первый же вечер к Лехе. Подарки
принес: ему рубашку, жене - свитер, дочурке их  -  блок  жвачки.  Сидел,
долго рассказывал, как показалось мне, очень интересно.
   Поздно уже вышел от них... Спускаюсь по лестнице и вспомнил: курточку
свою у них забыл! То-то я ощущаю, что как-то неловко плечам.
   Помчался наверх по лестнице, вижу - и дверь не  закрыл.  Только  хочу
войти - слышу глухие их голоса.
   - Его, что ли, курточка? - Леха спрашивает.
   - Его! - Дня говорит. - Давай мни!
   Тут я чуть прямо на лестнице в обморок не упал.
   Я-то считал, что они меня любят, а они, оказывается, ненавидят,  даже
курточку мою спокойно не могут видеть!
   Приехал я к себе домой, часа два по  комнате  бегал,  успокоиться  не
мог.

***

   И примерно после этого дня стал я чувствовать себя  иногда  нехорошо.
Какая-то тяжесть по утрам в желудке, потом  вдруг  резкая  боль,  словно
кто-то нож втыкает в живот. И все чаще стало  прихватывать.  То  и  дело
сидишь, скорчившись, на скамейке,  руками  живот  обняв,  прикидывая  на
глазок, как бы до следующей скамейки добраться!
   Однажды остановился я передохнуть, стал "Медицинскую газету"  читать.
Почитаешь, закроешь глаза... в темноте зеленые буковки мерцают.
   Снова открываешь  глаза,  читаешь:  "...серповидная  опухоль  в  низу
живота... увеличение опухоли к вечеру... боль при длительной ходьбе".
   "Что ж это? - вдруг я опомнился. - Ведь это же у меня!  Все  думал  -
так, ерунда, а оказалось - болезнь, и вот даже в газетах про нее пишут".
   Вспомнил еще, как Леху по моему анализу в Болгарию не пустили.
   Все ясно.
   Стал  двухкопеечную  монету  искать,  чтобы  знакомому  одному  врачу
позвонить, - руки дрожат, никак в карман не попасть!
   Рядом стоял покачивающийся человек.
   -  Двухкопеечную,  что  ли?  Дам!..  Все  равно  мне  некому   теперь
звонить-то!
   Доз